Валерий Столыпин
Любовь на каникулах
– Давай на лодке покатаемся, раз уж встретились. Расскажи о себе.
– Собственно, рассказывать особенно нечего. Мама меня одна растила. Папа военный был. Где и как погиб, не знаем. Якобы секретная миссия. Гроб привезли, с салютом похоронили. После школы в училище пошла, на бухгалтера училась. Там и влюбилась. На втором курсе родила. А отец Андрейки, про него не хочу рассказывать. Предатель он… бабник. Не я одна от него плод выносила. Многостаночником оказался. Училище я закончила, даже с красным дипломом, но на работу не взяли. Матери-одиночки с детьми никому не нужны. На рынке продавцом работаю, у азербайджанца. Мама с Андрейкой сидит. Ничего, на жизнь хватает. Вот и вся биография. Ладно, лодка, так лодка, идём плавать, больше ничего не остаётся. Насмотрюсь хоть на тебя, помечтаю.
Сели в лодку. Дальше разговор никак не складывался.
Венька грёб и думал. Думал и грёб.
Вика с каменным лицом, словно её везли на расстрел, сидела на корме.
Судя по подвижной мимике и застывшему взгляду в никуда, девушка общалась с внутренним собеседником, жаловалась ему на неприкаянную судьбу, расставившую ограничивающие флажки по всему периметру горизонта жизненных перспектив.
Венька смотрел на неё с нескрываемым интересом, но мучился сомнениями.
Мысли роились, завязывались узлами, жужжали, жалили.
Через полчаса он перестал замечать её полноту, видел только косички, изумительные ямочки на щеках, веснушки.
Перед ним сидела милая девушка, почти дитя, но с печальной биографией.
Была ля её вина в том, что первый в жизни мужчина оказался мерзавцем?
И да, и нет. Как можно определить, не имея опыта жизни, чего хочет человек, который является сегодня, сейчас, смыслом жизни, любимым?
Искренность, наивность, чистота, доброта, честность – это не только достоинства, но и недостатки, если имеешь дело с человеком без совести. Разве сложно обмануть того. Кто всему верит?
– Вот бы её поцеловать, – проскочила вдруг мысль, и на душе сразу стало спокойно.
Венька подмигнул Вике загадочно, улыбнулся, лукаво покачал головой.
Что-то конкретное, вполне зрелое, взрослое, определилось в его сознании.
В голове вновь зазвучала навязчивая мелодия, которую напевал Андрей Миронов в водевиле “Соломенная шляпка”, – женюсь, какие могут быть игрушки…
Всё, что с ней случилось, было совсем другой жизни, когда их земные пути не могли пересекаться.
Это важно. Это очень важно.
Ну и что, если у неё есть Андрейка? Значит, может быть ещё Илюшка… и Наташка тоже, если он не оттолкнёт эту замечательную девушку, если поверит ей.
Венькины мысли перебила Вика.
– Спасибо за кампанию, мне пора. Андрейка ждёт… и мама. Не ищи ты никого на этом сайте. Обманут. Там все врут.
– Я тебя провожу.
– Не нужно. Я рядом живу.
– У меня полно времени, Вика. Познакомишь с сыном?
Девушка посмотрела на него растерянно, не понимая, что происходит.
Венька уверенно взял её за руку.
– В понедельник пойду другую работу искать. Ребёнку нужно хорошо питаться. Да и тебе одеться не мешает. Что это на тебе… да мне стыдно будет родителям невесту в таком неприглядном наряде представить.
– Дурак ты, Венька, какой же ты глупый, ведь ты же ничего, совсем ничего не понимаешь!
Вика бросилась ему на шею, зарыдала.
Всё было почти так, как он видел во сне.
Как же приятно было целовать эти ямочки и веснушки…
А Илюшка родился в конце марта.
Только не с тобой
Мы целовались, набок сдвигая кепки, лопали носом мыльные пузыри. Сердце скакало мячиком в тесной клетке, мягко лучилось блёстками изнутри. Мы, задыхаясь, небо глотали жадно, что, не успев насытиться, сгоряча, так не хватало воздуха, будто жабры кто-то тайком нам вырастил невзначай.
Дни утекали мелким песком сквозь пальцы. Глаз не смыкая с ночи и до зари, мы обещали вечно вдвоём остаться в мире, где носом лопают пузыри. Но покрываясь хлопьями мыльной пены, всё возвращалось вновь на круги своя. Лопнул пузырь, забрызгав любовью стены, и растворился, слова не говоря.
Amili
Верочкин муж был немножечко сумасшедшим, самую капельку. Он любил до страсти экстремальные наслаждения, вроде горных восхождений, минуя трассы подготовленных маршрутов, внетрассовые же спуски на лыжах, затяжные прыжки с парашютом, мото фристайл, и прочие аттракционы условно несовместимые с жизнью.
Ему непременно везло, во всяком случае, с момента их романтического знакомства: ни одной серьёзной травмы за столько времени.
Как её угораздило влюбиться в самоубийцу адреналинщика, Верочка не помнила. Момент, когда её накрыло влюблённостью, выпал из памяти, поскольку жизнь в условиях эмоционального потрясения подобной интенсивности отпечаталась в памяти как единое яркое событие, как вспышка, которая ослепляет настолько, что визуально воспринимается слепым пятном.
Возле него стаями крутились девочки без комплексов, которых он, казалось бы, не замечал вовсе.
Игорь улыбнулся однажды на дружеской вечеринке, где Верочка оказалась совершенно случайно, многозначительно подмигнул, и она провалилась в сладкий сироп непрекращающегося душевного оргазма.
Что было после, что вначале, о чём, сплетясь, взахлёб молчали, как зори тайной их венчали…
всё осталось для неё непостижимой, покрытой многоцветной искристой вуалью судорожного чувственного блаженства загадкой, остановившей бег времени на бесконечно долгие пять счастливейших лет.
Иногда где-то глубоко внутри цветными миражами всплывали обрывки отдельных событий, но мелькали они слишком быстро, вызывая чувственные приливы и помутнение рассудка. Туман немного рассеивался, когда любовники вновь сливались в экстазе, но слишком кратковременно.
Верочка следовала за мужем в любые дали, не отпуская даже на головокружительных спусках, которые преодолевала практически в бессознательном состоянии, поскольку всё это время панический страх был её постоянным спутником.
В тот день (Игорь только что собственноручно вымыл её в душе с комфортной температурой, не оставив без внимания и ласки ни одного миллиметра податливого тела) женщина сидела с закрытыми от наслаждения глазами в расслабленной позе, испытывая восхитительно сладкие телесные муки, когда беззвучно загорелся экран его смартфона.
Отвлекаться от пикантных ощущений не было ни желания, ни сил.
Мерцание дисплея было раздражающим, настойчиво долгим. Пришлось взять трубку непослушными от приятного возбуждения руками.
Верочка неловко провела пальцем по светящейся поверхности, нечаянно включив просмотр видеозаписи.
Что-то заставило её посмотреть начало ролика.
Лучше бы она этого не делала.
Там было такое!
Девочки из спортивной массовки, большинство из которых она знала, с придыханиями и стонами демонстрировали основательную эротическую сноровку, непринуждённо переговариваясь при этом с Игорем. Сомнений в том, что за кадром был он, не было. Его голос она узнала бы из тысячи.
Верочка с замиранием сердца, с чувством яростной брезгливости, досмотрела трансляцию до конца, потом пролистала часть альбома, покрывшись испариной. Руки совсем не слушались привычных команд, жили собственной жизнью.
С трудом, но удалось скрыть факт отвратительно неприятного любопытства. Не в её правилах было совать нос в чужие тайны. Экскурс в постыдно интригующую, скрытую от её глаз часть жизни мужа, буквально потрясла Верочку.
Быстро принять взвешенное решение сознание отказывалось. Что она могла предъявить, что!
Устроить скандал, уйти, подать на развод, чего таким образом можно добиться, кроме как с разбега вляпаться в неприкаянное одиночество!
Жизнь без любви, без Игоря представлялась самоубийством.
Чтобы выиграть время для рассуждений, Верочка сказалась больной.
Она была оскорблена, раздавлена, вполне правомерно обижена, потому для начала выбрала тихий протест – прекратила всякого рода коммуникации, что оказалось серьёзным наказанием не для него в первую очередь, а для самой себя.
Осмыслить до конца то, что произошло, что происходило в их совместной жизни, не получалось. Внутри, на уровне солнечного сплетения раздавался безмолвный крик, останавливалось дыхание, мысли и чувства замирали, словно их облили жидким азотом до состояния хрупкого льда.
Энергия блаженства покинула тело немедленно, теперь тихо испарялись остатки интимной и душевной гравитации.
Верочка перестала принимать пищу, почти не двигалась: сидела мёртвенно бледная и сосредоточенно смотрела в расплывающуюся перед глазами точку, которой на самом деле не видела.
Игоря её состоянием особо не напрягало, он философски обосновал странный недуг периодическими женскими проблемами, о которых что-то знал, ещё больше слышал, – физиологию никто не отменял, любимая, – изрёк он, и был таков. Утешительниц в его беззаботной жизни было предостаточно.
Прошла неделя, потом другая. Состояние жены начинало раздражать.
Девочки без комплексов дарили минутную разрядку, которая напрягала некой незавершённостью.
Секс без самоотдачи, без любви, теперь отчего-то раздражал, ещё больше озадачивал. Неосознанное до поры беспокойство заставило задуматься, что не так. Гонки на мотоциклах без Верочкиной любви, без её участия, бесили, прыжки с парашютом приводили в тихое бешенство. Даже шумные тусовки и чествование победителей в экстремальных соревнованиях не давали отдохновения. Оказалось, что Верочка не просто приятная часть жизни, это вся его жизнь.
– Нам нужно поговорить, Верочка.
– О чём, любимый? Разве не видишь – мне плохо.
– Именно об этом. Скажи – почему, только не надо меня жалеть.
– Сам не догадываешься?
– Что происходит, чёрт возьми, твоё эмоциональное, ещё больше психическое состояние, выбивает меня из колеи. Наша семейная жизнь превратилась в ад. Если тебе настолько плохо, давай обратимся к специалистам, будем лечиться.
Нельзя же сидеть, сложа руки, и ждать, когда твоё здоровье наладится волшебным образом, само придёт в норму. Без тебя, солнышко, без твоей любви, без поддержки, мне лихо. Говорю без обиняков – ты мой талисман, моя путеводная звезда. Не понимаю, как и что именно ты со мной сделала, но прежняя жизнь, в которой последнее время нет тебя, меня не устраивает. Я превращаюсь в неврастеника, который все неудачи относит на счёт твоего ко мне отношения.
– Я постараюсь выкарабкаться… любимый.
Шёл третий месяц без интима, без откровенных разговоров, без деятельного участия Верочки в жизни Игоря.
Параллельная жизнь началась неожиданно, внезапно. Верочка ехала в автобусе, её ждал доктор, который взялся лечить мифический духовный недуг. Ей было всё равно, на лечении настоял муж.
Дети перебегали дорогу, водитель резко затормозил. Антон, так звали юношу, который задержал её неминуемое падение, инстинктивно прижав к груди.
Ничего особенного, но Верочка обхватила мальчишку руками, старательно задерживая дыхание, почувствовав вдруг нечто мистическое, неодолимую потребность вдыхать запах его тела, чувствовать энергию прикосновения к чему-то очень важному.
Сердце спонтанно сорвалось в галоп, туда же следом отправились мысли.
Верочка пыталась контролировать психическое состояние. Тщетно. Рассудок отказывался подчиняться.
Она волочилась за мальчишкой, благодарила его непонятно за что. Через час или около того призналась ему в любви. На полном серьёзе.
А он… Верочка была хороша собой. Возможно, пожалел, или были на то иные причины. Любовь с первого взгляда тоже невозможно исключить. Говорят, так случается, хотя я лично в эти сказки не верю.
События развивались с невероятной скоростью. Искушение поглотило сознание женщины полностью. Всего через несколько часов они стали любовниками, причём мальчишка оказался довольно решительным и сильным.
Самое ужасное – ей понравилось состояние безоговорочной покорности юному спасителю.
До роковой минуты Игорь был единственным мужчиной, которому она прежде позволяла вторгаться в интимные пределы, считала его идеальным любовником. Каково же было разочарование в эротических талантах мужа, когда Антон прикасался к её незащищённому ничем телу, когда нежно ласкал везде-везде. А что происходило с ней, с возвратившейся вдруг эмоциональной и функциональной чувствительностью, когда мальчишка оказался внутри.
Это был настоящий шок.
Мальчишка не суетился, не доминировал, не довлел. Он улавливал на уровне флюидов каждое желание, любую мельком обозначенную прихоть.
Верочке не пришлось подстраиваться, изображать неуёмную страсть. Она снова была сама собой, но испытывала немыслимое, запредельное блаженство не столько от слияния, сколько от того, что юноша был искренен, она это чувствовала каждой клеточкой тела, каждым нейроном мозга.
– Спасибо тебе, Антон, – едва справляясь со смущением, произнесла она, прощаясь, – мы ещё встретимся?
– Если пожелаешь.
– Я замужем, – призналась она.
– Дети?
– Увы, нет. Игорь считает, что до тридцати пяти нужно жить для себя.
– Любишь его?
– Теперь не знаю. А ты, ты… свободен?
– Что на самом деле хочешь услышать?
– Прости. Со мной такое впервые. Опасаюсь, что теперь всё будет довольно сложно.
– Роль любовницы может тебя устроить?
– Боюсь, что нет.
– Ко мне есть претензии?
– Только одна – ты… слишком… слишком сладкий. Это не может быть реальностью.
– Тогда лучше забыть.
– Наверно лучше.
Антон не был причиной или катализатором расставания с мужем, скорее лакмусовой бумагой, индикатором среды обитания. Развод состоялся довольно быстро, ведь у них не было детей.
Верочка вернулась в свою квартиру, где с наслаждением предалась меланхолии в свободное от профессиональной деятельности время.
Игорь безуспешно осаждал неприступную крепость. Он чувствовал опустошение, сдвиг энергетического баланса в сторону деградации.
– Я тебя люблю, Верочка!
– Зато я себя ненавижу, в этом суть. Мы разные. Предатель не способен к сопереживанию. Я тоже тебе изменила. И горжусь этим.
– Это не имеет значения. Начнём сначала.
– Непременно начнём . Только я не с тобой, а ты… тебя ведь есть, кому утешить. Жаль конечно, что наша совместная жизнь не оставила о себе прекрасных воспоминаний.
За ущерб ответишь!
Наступать на грабли и на вилы –
Не моё. Спасибо за заботу!
Я должна за то, что получила.
Остальное – вычеркни из счёта.
Любовь Козырь
Сегодняшнюю ночь Анна почти не спала: Пётр не пришёл ночевать.
– Немыслимо, чудовищно! Как он мог так бессовестно со мной поступить! Со мной, женщиной, руки которой безуспешно добивался больше трёх лет.
Анечка вообще не намеревалась выходить замуж. Совсем. Зачем ей это понадобилось, сама объяснить не может. Жизнь вообще по сути своей парадоксальна, нелогична.
Семья, брак – это слишком серьёзные взаимные обязательства, сковывающие по рукам и ногам, налагающие на бытовые поступки и образ жизни серьёзную персональную ответственность. Ты, свободный человек, и вдруг кому-то чего-то должен.
– Нет, с этим нужно заканчивать! Петя сам нарвался. Супругу, конечно, многое можно простить, совместная жизнь предусматривает ошибки, покаяние, но измена… как иначе можно объяснить его отсутствие в собственной квартире… ночью!
Она, Анна – женщина без комплексов, привыкшая больше всего на свете ценить свободу, в том числе в интимных отношениях, уступила его настойчивости, согласилась жить вместе.
Как он сумел её уговорить на такой немыслимый шаг, покориться совсем не исключительным обстоятельствам?
Пётр тогда привёл избыточное количество доводов в пользу стабильных отношений, обещал не ограничивать ни в чём, кроме, конечно, интимных связей на стороне, а сам… сам!
Анна негодовала. Её колотил праведный гнев.
Казалось бы, все моменты совместной жизни учтены, условия брачного соглашения обсуждены заранее, включая последствия в случае совершения неблаговидных поступков.
– Как же это подло с его стороны – изменить той, которая тебе доверяет! Для чего, спрашивается, ему был нужен этот брак? Мы ведь и до свадьбы встречались довольно регулярно. В интимных ласках я ему тоже не отказывала.
Анне нравился его молодецкий задор, позитивные взгляды на жизнь, впечатляющий, просто-таки неудержимый темперамент, стремление в любой ситуации выложиться до конца, сочетание богатырской силы с чувственностью и нежностью.
Женщина любила романтические прелюдии, сладость горячих объятий и страстных поцелуев, да и постельную эквилибристику. И никогда не скрывала этого.
До свадьбы Анна вела довольно вольную жизнь. Пётр знал, что она встречалась не только с ним. Но это совсем не повод для мести, для выяснения отношений, потому что прошлое невозможно изменить: оно уже состоялось.
Анна запросто уступала нескромным, выходящим в мелочах за рамки приличий интимным желаниям Петра. Тайная супружеская жизнь неподсудна. Если муж горел желанием получить оральные ласки или опробовать немыслимую позу, Анна с ироничной улыбкой уступала ему, но затем останавливала эксперименты, предпочитала традиционный секс.
Чего Петру не хватало, что заставило так цинично с ней поступить!
Когда Анна нервничала, её мозг интуитивно перехватывал инициативу, заменяя волнение творческим азартом.
Основным увлечением женщины, можно сказать смыслом жизни, было конструирование женской одежды.
Анна выдумывала фасоны, творила безудержно, получая от процесса создания экстравагантных и роскошных нарядов интеллектуальное и эстетическое наслаждение, причём не меньшее, чем от эротических игрищ. Но у неё был пунктик: в любимом увлечении, как и в любви, она не могла, не умела быть корыстной.
Женщин, желающих шить у неё наряды, было много, но Анна не была ремесленником, творила долго и тщательно, поэтому бралась только за те заказы, которые пробуждали в ней неукротимый творческий азарт.
Превращать хобби в заработок Анна не желала категорически, поэтому на постоянной основе, чтобы иметь массу свободного времени для творческих экспериментов, работала дворником в жилконторе.
Одевалась она до безобразия просто. Шедевры создавала только для других, предпочитая ходить в простеньких ситцевых платьишках, в просторной телогрейке и растоптанных ботинках.
Удивительно, но даже в такой одежде Анна выглядела настолько потрясающе, что непристойные предложения от привлекательных мужчин получала по несколько раз за день. Причём не от местных алкашей или женатых страдальцев, от кавалеров, разъезжающих на Лексусах и прочих дизайнерских автомобилях представительского класса.
Петру она доверилась. И вот итог!
Создаваемые портнихой наряды всегда были неповторимо оригинальны, безупречно подогнаны, эстетически безукоризненны, элегантны. Вот только денег за свою работу она никогда не брала.
Создание шедевров было любимым занятием.
Анна считала, что творчество обязано быть бескорыстным. Теми же правилами она руководствовалась и в любви.
Именно по этим причинам она не хотела связывать себя браком, однако поддалась уговорам Петра, теперь расплачивается за доверчивость и отступление от собственных правил.
На волне зудящего напряжения Анна погрузилась в творческий экстаз. Схватила альбом, принялась рисовать эскиз за эскизом, потом долго колдовала с подбором тканей.
Нечаянно брошенный за окно взгляд оповестил о том, что наступает утро. Скоро на работу, а нечестивого мужа всё нет.
Творческая активность моментально уступила место болезненным эмоциям. Измены она не потерпит.
– Вон… вон из моего сердца, из моего дома, из судьбы, из жизни!
Анна решила стереть из памяти вероломного отступника, к чему незамедлительно приступила: разложила все до единой вещи Петра, даже самые любимые, на закроечном столе, и принялась ловко, с чрезмерным энтузиазмом кромсать их портняжными ножницами. Разгневанная женщина, в свойственной ей агрессивной манере созидания увлеклась процессом уничтожения следов присутствия неблагодарного супруга в собственной квартире, будто бы создавала очередной бессмертный шедевр.
Женщина всегда и всё делала с азартом, даже двор мела, словно рисуя очередной эскиз. Она любила создавать, но из-за неверности Петра получила разрушительный импульс, которого неожиданно сама и испугалась.
Очнулась, когда вещи мужа превратились в ворох утиля.
Анне вдруг стало стыдно, что её интеллигентную, добродушную сущность победила первобытная животная энергия.
– С чего бы мне так переживать! Пришёл ниоткуда и уйдёт в никуда: диалектика бытия. Нечего было начинать! С самого начала было понятно, что семья – это безумная, не имеющая перспектив авантюра.
Женщина принялась успокаиваться, пробовала применить технику динамической релаксации. У неё даже начало получаться.
В этот момент неожиданно заскрежетал ключ в замке входной двери.
Анна схватила большой целлофановый мешок, принялась заталкивать в него клочки бывшей одежды, личные вещи мужа, документы.
– Что это у нас происходит, Аннушка, это твой новый проект?
– Это мой ответ Чемберлену… ты здесь больше не жи-вёшь… ясно! Убирайся вон, грязный похотливый ублюдок!
– Я чего-то не знаю! Что здесь произошло, пока я был на работе… кто тебя так обидел?
– Не выворачивайся, не притворяйся паинькой. Проваливай к своей пассии. Этой территории со всем её содержимым отныне для тебя не существует. Даже приближаться к моему дому не смей. Дёрнул же меня дьявол связаться с тобой.
– Прекрати, любимая. У меня была тяжёлая смена. Не представляешь, как я устал.
– Зато я творчески отдыхала. Благодаря тебе, лю-би-мый! Получи-ка мешок настоящих шедевров. Полюбуйся, в какие прекрасные наряды ты будешь теперь одеваться.
– Плевать я хотел на эту ветошь. Ты – моя жена и вправе поступать как угодно. Купим новое. Но что произошло! Я не понимаю причины твоего бешенства.
– Ах, так, не понимаешь! До замужества я была счастливой женщиной. Меня любили! Ты связал меня узами брака, намеренно превратил в несчастную зависимую жену, мерзкий развратник.
– Стоп! С этого момента подробнее. Ты меня ревнуешь! Позволь узнать – к кому… разве я дал повод усомниться в верности?
– Ещё бы… где ты был, негодяй?
– Конечно же, на работе. Я предупреждал. У Постникова дочь заболела, а жена в командировке. Пришлось его подменить. Ну… вспоминай!
– Да-а? Да! Ну, говорил… кажется. Как я могла забыть! Ты это, иди под душ, что ли… я пока это… быстренько завтрак приготовлю, чего-нибудь вкусненькое. Как же так! Заработалась наверно. Боже, да я ненормальная, похоже.
– Не похоже, а точно. Немножечко чокнутая. Именно за это я тебя и люблю.
– Не врёшь, точно любишь?
– Ещё бы. А за ущерб ты мне прямо сейчас ответишь.
