Вера Ивановна Крыжановская-Рочестер
Два сфинкса
Тогда Аменхотеп поднял жезл и снова запел, а комната пришла в движение. Как сквозь туман, Ричард видел башни и сады замка Кронбург, а затем все исчезло. Они со свистом неслись в пространстве, пока не произошел новый толчок. Головокружительное движение сразу прекратилось, и все приняло свой прежний вид.
В ту же минуту Эриксо испустила нечеловеческий крик. Затем она приподнялась на ложе и прижала обе руки к сердцу.
С минуту она сидела неподвижно, словно задыхаясь, с широко раскрытыми глазами. Вдруг она увидела Аменхотепа, узнала его – и с хриплым стоном откинулась назад.
Аменхотеп стоял и презрительно смотрел на нее. В глазах его светилось гордое сознание своего могущества. Он владел силами природы и управлял ими по своему желанию. Кто же мог осмелиться противиться его воле?
Затем, не спеша, он надел свою длинную тунику, убрал и запер в шкатулку вещи, и, подойдя к Эриксо, которая все еще сидела, закрыв лицо руками, сказал спокойно, с оттенком легкой иронии:
– Изменница! Ты вообразила, что можешь пренебречь мной. Вместо того, чтобы ждать здесь, пока я окончу важную работу, ты овладела новым телом, думая ускользнуть от меня и, таким образом, достигнуть цели, к которой настойчиво стремишься, а именно: овладеть человеком, которого ты любишь, но который не любит тебя. Ты забыла только одно, что ты – «моя вещь», до которой никто не дотронется без моего разрешения. Как видишь, твоя душа должна была покинуть похищенное тело и вернуться в это. Теперь я привяжу тебя к себе еще более могущественными узами. А пока живи в этой пирамиде, принадлежащей мне. Для тебя я создам здесь дворец и все земные наслаждения. Но берегись еще раз обмануть меня! Это дорого обойдется тебе.
Эриксо подняла голову и слушала, устремив на него взгляд, полный смертельной ненависти. Все тело ее содрогалось.
– Проклятый! – прерывающимся от волнения голосом вскричала она, стремительно вскакивая. – Ученый разбойник! Ты овладел человеческим существом, чтобы мучить его, сделать своей вещью, отняв у него все законные права. Я ненавижу и презираю тебя! Какие бы узы ты ни придумывал, чтобы связать меня, я ненавижу тебя, убегу и сделаю все на свете, чтобы ускользнуть от твоей тирании! Если существует небесное правосудие, оно скоро положит конец твоим преступлениям.
В эту минуту она увидела Ричарда, который все еще стоял, как пьяный, прислонившись к бронзовому шандалу, и с криком удивления и радости бросилась к нему на шею.
– Ричард! Спаси меня!.. Спаси меня от него! – вне себя кричала она.
Аменхотеп насмешливо улыбнулся.
– Ты напрасно надеешься, что он спасет тебя. Он всегда предпочитал тебе Нуиту. Теперь же он нашел ее, полюбил, и, пока ты ждала его, как своего жениха, женился на твоей сопернице.
Эриксо побледнела и попятилась.
– Правду ли говорит это чудовище? – спросила она. Ричард опустил голову. В эту минуту Эриксо казалась ему прекраснее и желаннее всего на свете. Даже воспоминание об Альмерис изглаживалось и бледнело перед очарованием, какое производила на него молодая девушка.
Аменхотеп наклонился к Эриксо и пробормотал ей на ухо несколько слов, которых Ричард не мог уловить. Та побледнела и, дрожа всем телом, с ужасом взглянула на него. Затем, быстро повернувшись, она выбежала из комнаты.
– Помни, Рамери, что Эриксо принадлежит твоему наставнику и благодетелю! – продолжал маг, тяжело опуская руку ему на плечо. – Для того же, чтобы поддерживать в тебе твердость, – я сдержу свое слово и возвращу тебе ту, с которой ты связан магическими узами брака. Альмерис оживет для тебя. Теперь ты крайне нуждаешься в отдыхе, так как то, что ты видел, слишком сильно потрясло твои нервы.
– Да, правда! – ответил Ричард, отирая выступивший на лбу пот. – Теперь уж я положительно не знаю, что со мной: с ума ли я сошел, сплю ли я, или все, что я видел – неслыханные чудеса!..
Аменхотеп улыбнулся.
– Ты не сошел с ума, не спишь, и то, что ты видел, вовсе не чудеса, а проявление сил природы, иначе, искуснее направленных, чем это знают и умеют делать в невежественном материальном мире, из которого ты пришел.
Глава V
Ричард окончательно потерял всякое представление о времени. После необыкновенных событий, свидетелем которых стал, он крепко заснул, но сколько времени спал, он сам не мог сказать. Часы его стояли, а в этом странном и вечно однообразном свете, заливавшем комнату и все вокруг, не существовало ни дней, ни ночей. Профессора он больше не видел; оставить отведенную ему комнату он не смел. Поэтому он проводил время в какой–то апатии. Карлик, служивший ему, подавал обед, неизменно состоявший из фруктов, пирожного, молока и меда.
Но Ричард не чувствовал голода. Тоска и беспокойство грызли его. Образы Tea, Эриксо и Альмерис толпились в его голове. Первая, – если только он не во сне видел это, – умерла, и он сам был очевидцем ее кончины. Что же будет со второй? Какие новые узы изобретает маг, чтобы приковать к себе свою жертву? Наконец, воскресит ли он Альмерис, как обещал? Последнее казалось положительно невозможным, но разве существуют пределы могуществу Аменхотепа?
Поглощенный своими мыслями, Ричард закрыл лицо руками и не заметил, как вошел Аменхотеп. Маг посмотрел на него своим задумчивым взглядом, а затем, положив ему на плечо руку, с улыбкой сказал:
– Да, моему могуществу есть границы! Оно останавливается там, где кончается мое знание законов, управляющих силами природы и веществами, из которых образована вселенная. Знание, кажущееся тебе безграничным, в действительности – очень ограничено, и я такой же раб законов, действие которых мне известно только отчасти, как и ты, совершенно их не знающий. А теперь – пойдем! Я сдержу данное тебе слово и верну тебе любимую женщину.
Ричард с удивлением заметил, что они снова идут по незнакомой ему части подземелий. Он видел громадную залу, полную драгоценных предметов, некогда служивших культу. Были здесь и золотые наосы, дивной чеканки, вазы всевозможных форм, мистические символы, шкатулки никогда не виданной формы, свертки ковров и материй и, наконец, свитки папируса, симметричными рядами разложенные на полках.
– Да у вас здесь целый музей! – заметил Ричард.
– Да, вашим современным ученым было бы интересно осмотреть эту коллекцию. В этом недоступном тайнике древние гиерофанты сложили драгоценнейшие сокровища Египта. Впрочем, вряд ли любопытным удастся скоро проникнуть сюда, – ответил Аменхотеп, увлекая своего спутника, в котором проснулся археолог и который в нерешительности остановился.
Наконец они вошли в круглую и совершенно темную залу. Только когда Аменхотеп зажег факел, Ричард увидел, что посредине, на высоком цоколе, стояла большая статуя, закрытая покрывалом.
Аменхотеп нажал пружину и тотчас же в цоколе открылась узкая дверь и стали видны ступеньки узкой лестницы, спускавшейся вниз. Наконец маг остановился перед бронзовой дверью и погасил факел. С минуту они оставались в совершенной темноте. Затем дверь бесшумно отворилась – и пораженный Ричард увидел перед собой род грота со светящимися стенами. Такой же неопределенный свет, какой он раньше видел везде вокруг себя, царил и здесь, только он был сильней и более голубого оттенка. Какой–то пар носился в воздухе и не позволял ясно видеть отдаленные предметы и судить о размерах грота.
Аменхотеп вытащил из–за пояса жезл с семью узлами и быстрым и энергичным движением сделал им в воздухе знак креста.
Молния прорезала воздух и из земли повалил густой дым, который заволок все. Когда он отчасти рассеялся, Ричард увидел, что стоит как бы у большого круглого окна, из которого видно было утопавшее в лунных лучах кладбище, где была погребена Альмерис. Он видел белый мраморный крест, у подножия которого, прижавшись головой к погребальной урне, стоял на коленях гений и плакал, видел цветы, росшие у подножия монумента. Ночной ветер тихо шелестел листвой деревьев, а под ними была скамейка, на которой он проводил столько часов, мечтая о покойной.
И все это было так близко и так живо, что стоило только, казалось, выпрыгнуть из этого странного окна, чтобы очутиться внутри запертой решетки. Вдруг Ричард вздрогнул. На маленькой, усыпанной песком площадке перед памятником появилась фигура Аменхотепа. Белая одежда его была покрыта фосфорическими пятнами, широкий луч света окружал его голову и отчетливо слышны были магические формулы, которые он произносил на каком–то незнакомом языке.
Он продолжал потрясать своим жезлом и, казалось, рисовал им в воздухе каббалистические знаки, которые в огненном виде появлялись над могилой, кровавым светом отражаясь на белом мраморе.
Вдруг яркая молния огненным зигзагом прорезала темное небо. Надгробный памятник осветился точно заревом пожара, а затем раскололся с треском, похожим на взрыв. Из образовавшегося отверстия поднялось белое, круглое как шар облако, которое завертелось и устремилось к окну. Могила же и все, что ее окружало, исчезло.
Минуту спустя, грот принял свой прежний вид. Около же Аменхотепа вращалось белое облако, из которого вырисовалась фигура Альмерис. Одета она была во что–то светлое, волосы были распущены. Она сердито взглянула на мага, который, подняв руку, с надувшимися от напряжения на лбу жилами, казалось, пронизывал видение своим взором.
– Подойди, Нуита, Валерия, Альмерис, и займи свое место рядом с человеком, которого ты любишь и который любит тебя. Я возвращу тебе жизненную теплоту, плотность тела и способность чувствовать всеми фибрами твоего существа. Наслаждайся радостью жизни и любви!
По мере того, как говорил Аменхотеп, Альмерис, казалось, становилась все компактней. Щеки и губы ее окрасились, а глазам ее вернулся их прежний блеск. Раздался ее нежный и глухой голос, дрожавший в эту минуту от негодования:
– Как смеешь ты вызывать меня и с такой силой, что производишь беспорядок в моем астральном существе? То, что ты хочешь мне дать, составляет предмет желания только тех, которые жаждут еще жизни. Я же – я победила смерть! Я прошла мрачные двери неизвестного, которое пугало меня, когда я всей душой жаждала жить с моим мужем. Теперь поздно! Смерть порвала плотские узы, связывавшие нас. Я испытала радость освобождения, сбросила материальную оболочку и постигла величие законов, которые, страданиями и смертью толкают нас на пути совершенствования. Я не хочу, чтобы ты отнял у меня то, что я уже приобрела!
– Альмерис! Альмерис! – взывал Ричард, протягивая ей руки. – Разве ты перестала меня любить, если отказываешься от божественного дара – жизни?
– Нет, нет, я люблю тебя больше, чем когда–либо! Но именно потому, что мои глаза прозрели, я и отказываюсь от чудовищного дара этого вероломного служителя науки, который пользуется силами света для торжества тьмы и насилия над духом. Не приходи в отчаяние! Я все объясню тебе.
Продолжая говорить, Альмерис приблизилась, словно ее неудержимо привлекал умоляющий взгляд любимого человека.
Вдруг Аменхотеп, с быстротой молнии, очертил жезлом вокруг нее огненный круг. Из земли полыхнуло пламя. Волна красноватого пара окружила светлую фигуру Альмерис и точно залила ее кровью. Альмерис зашаталась и опустилась на землю. Пурпурный пар точно всасывался в складки ее серебристой одежды, а тело быстро принимало розовый, жизненный оттенок. Глаза ее были закрыты.
– Что ты с ней сделал? – вскричал Ричард, почти забывая, что Альмерис умерла и что перед ним только ее призрак.
– Она поглощает жизненные токи, которые оплотнят ее астральное тело. Она будет духом и женщиной, и ей не страшны будут ни смерть, ни старость, – с улыбкой ответил Аменхотеп.
Очерченный вокруг Альмерис круг стал гаснуть; тогда маг подошел к ней, поднял и положил на ложе.
Только в эту минуту Ричард заметил в гроте ложе и несколько стульев. Кроме того, около стены стояло семь шкафов из какого–то прозрачного, как хрусталь, вещества. В каждом стояли амфоры различного цвета: зеленые, как изумруд, красные, как рубин, синие, как сапфир, золоченые, и от всех них исходил фосфорический разноцветный свет. На полках стояли широкие кубки и блюда.
Аменхотеп взял один из кубков и наполнил его каким–то веществом, которое тотчас же вспыхнуло и с минуту горело ослепительным пламенем, потом погасло, распространяя легкий дым приятного и живительного запаха.
Поставив кубок на стол, рядом с ложем, маг отступил назад. В эту минуту Альмерис открыла глаза и выпрямилась. Теперь она имела вид вполне живой женщины.
– Негодяй! – сказала она и голос ее дрожал от негодования. – Ты злоупотребляешь своим знанием для преступных опытов! Ты хочешь унизить меня, как тебя самого унижает твоя нечистая страсть к Эриксо. Но я не выпью твоего зелья.
Резким жестом Альмерис опрокинула дымящийся кубок, содержимое которого вылилось на пол, а затем испарилось.
– Я сильна! Всеми силами я буду противиться обольщениям крови, которой ты наполнил мои жилы, не паду и не запятнаю своего лилейного венка.
При виде упавшего кубка, гневное выражение пробежало по бронзовому лицу мага.
Альмерис же обернулась к Ричарду, на лице которого отражалось переживаемое им волнение, и сказала:
– Не печалься, мой возлюбленный! Пойми, что я не могу быть для тебя ничем другим, как дорогим воспоминанием!
Пока она это говорила, Аменхотеп достал из углубления треножник с угольями. Один повелительный жест – и уголья вспыхнули. Взяв одну из амфор, он вылил часть ее содержимого на треножник, где вспыхнуло синее пламя, а другую часть выплеснул на Альмерис. Та испустила раздирающий крик, стала быстро бледнеть, таять и наконец расплылась в яркий золотистый огонек.
– Упрямая! Витай здесь, как блуждающий огонек, пока одевающее тебя пламя не будет поглощено пламенем любви и пока ты не окунешься в кубок, который я поставил здесь и не станешь той женщиной–духом, какой я тебя сделал!
Ему ответил слабый, чуть слышный, голос:
– Я стану молиться, и, несмотря на свое невежество, буду непобедимее, чем ты во всеоружии твоего знания, так как божественный огонь, который во мне, – повинуется высшим и более могущественным законам.
Ричард с немым ужасом смотрел на мага, но тот, казалось, не замечал этого.
– Идем! – сказал он. – Тебе пора вернуться к себе, а мне нужно работать. Помни: только те должны бояться меня, кто изменяет моему доверию. Я наказываю и награждаю всякого по его заслугам.
Ричард ничего не ответил. На сердце у него было тяжело, горло было сдавлено. Они молча вышли из подземелья. Несколько минут спустя, Ричард вернулся в свою комнату и к глубокому своему удивлению застал там профессора.
– Наконец–то вы явились, Бэр! Где вы пропадали все это время? – спросил барон, пожимая руку своему приятелю.
– Где же я мог быть, кроме этой проклятой мышеловки? Что же касается времени, то один только черт знает, сколько его прошло с тех пор, как мы находимся здесь! – ответил профессор, видимо, бывший не в духе.
– Я тоже признаюсь, что гораздо благоразумней было бы оставаться в Александрии, чем пускаться на такое невероятное приключение, – вздохнул Ричард. – Но дело сделано, и его уж не поправишь. Расскажите–ка лучше, где вы были и что узнали? Я сегодня проходил через музей, который заставил бы археологов подпрыгнуть, если бы они только его увидели.
– О! Я тоже видел много интересных вещей, не будучи в состоянии насладиться ими, так как здесь царит следующий принцип разумной экономии: показать прекрасное жаркое, дать вам его понюхать, но не позволить его есть.
– Кто же заставил вас терпеть такие танталовы муки? – со смехом спросил Леербах.
– Ваш милый Аменхотеп и его друг, с которым он познакомил меня, чтобы тот научил меня древнеегипетскому языку. Но я не мог сойтись с этим господином. В его глазах светилась такая дерзкая насмешка, что… что… у меня чесались руки, и я просил Аменхотепа, чтобы он дал мне прочесть что–нибудь, что могло бы быть полезным для моей будущей книги. Он согласился. В то же время он спросил, достаточно ли я знаком с иероглифическими знаками, чтобы разбирать такие древние документы? Я ответил, что более тридцати лет изучаю иероглифы и считаю себя способным разобрать какую угодно надпись. – «В таком случае возьмите! Вы найдете здесь историю Египта с самого его основания, а также историю революции в Индии, вызвавшей эмиграцию». Я поблагодарил его и принялся за работу. Вы поймете, Леербах, мое любопытство узнать новые данные относительно первых лет человечества, но поймите же мое разочарование и мой гнев, когда я увидел, что не в состоянии разобрать ни одного слова! – закончил профессор, яростно бросаясь на кровать.
Ричард глубоко вздохнул. Он понимал досаду приятеля. Леербах сам чувствовал себя сбитым с толку в этом странном и анормальном мире.
Снова прошло некоторое время, продолжительность которого Ричард не мог определить, но которое он счел за несколько дней. Профессор исчез; Эриксо он не видел так же, как и Альмерис. Мрачная тоска овладела бароном. Поэтому он был очень доволен, когда серебристый и дрожащий звон уведомил его, что его ждет Аменхотеп. Маг был важен, сосредоточен и одет наряднее обыкновенного. На груди у него был нагрудник, украшенный драгоценными камнями, а на лбу, посредине золотого треугольника, сверкал бриллиантовый глаз.
– Я позвал тебя, чтобы ты был свидетелем моего брака с Эриксо, – сказал Аменхотеп.
Заметив, что Ричард вздрогнул и с удивлением, недоверчиво, смотрит на него, он прибавил:
– Я хочу отдохнуть от моего векового труда и желаю иметь сына, который был бы достойным меня учеником и наследником моего знания.
Не дожидаясь ответа, Аменхотеп вышел. Ричард последовал за ним, опустив голову. Он боялся мага и в глубине души в нем пробуждалось острое неприязненное к нему чувство.
Комната, в которую они пришли, была совершенно пуста, за исключением стоявшего посредине треножника. На стенах были нарисованы каббалистические знаки.
Почти в ту же минуту из противоположных дверей вошла Эриксо в сопровождении карлицы. На ней была надета длинная туника и покрывало из серебристой материи. Драгоценности невероятной цены украшали шею, пояс и руки молодой девушки. На золотистых волосах покоился венок из каких–то белых, с фосфоресцирующими пестиками, цветов.
Никогда еще красота Эриксо не блистала так ярко; но на классических чертах лица ее, казалось, застыло выражение отчаяния. Глаза ее были упорно опущены к земле.
Сердце Ричарда забилось. Очарование, какое производила на него Tea, снова овладело им, заставляя забыть Альмерис, и в сердце вспыхнула дикая ревность к Аменхотепу.
Даже не взглянув на него, Аменхотеп взял Эриксо за руку и подвел к треножнику. Затем он соединил ее руку со своей над треножником, на котором тотчас же вспыхнуло пламя.
Эриксо вскрикнула и откинулась назад. На ее пальце появилось кольцо, украшенное пурпурным камнем необыкновенного блеска.
– Я соединил тебя с собой огнем пространства! Берегись же нарушить закон, управляющий этой ужасной стихией, иначе ты будешь жестоко наказана! Что же касается тебя, – Аменхотеп повернулся и смерил Ричарда взглядом, – то, чтобы победить нечистое желание, какое внушало тебе добро твоего учителя, ступай к Альмерис, с которой ты связан магическим союзом брака. Если тебе удастся убедить ее вернуться к тебе – вы выйдете отсюда богатыми и независимыми, чтобы долгие годы наслаждаться совершенной любовью. Ступай же, употреби свою власть и не смей показываться мне на глаза, пока твоя попытка не увенчается успехом.
Под повелительным взглядом мага Ричард вздрогнул и как автомат направился в ту комнату, где стояла закрытая статуя. Там он с минуту колебался, а затем также машинально нажал пружинку, открывшую в цоколе дверь, и спустился по лестнице.
Подземелье было освещено, но Ричард, казалось, не замечал этого. Как автомат подошел он к ложу, бессильно опустился на него и тотчас же впал в сон, похожий на смерть.
Проснувшись, он с ужасом увидел, где находится. Как попал он сюда – он не помнил, но что–то такое болезненное творилось в его мозгу. С тяжелым вздохом Ричард снова упал на ложе и сжал голову обеими руками, пытаясь привести в порядок свои мысли. Он не сошел с ума и не спал, а между тем все кругом него было похоже на странный кошмар. Да, это был именно тот грот, где маг вызвал Альмерис, а потом превратил ее в пламя. Вон стоят шкафы с разноцветными амфорами, наполненными неизвестными жидкостями. Там стоит треножник с кубком, в который Альмерис должна была погрузиться, чтобы сделаться видимой и осязаемой. Ричард встал, подошел к треножнику и осмотрел удивительную жидкость. Затем сел снова на ложе. Ричард был грустен; он умирал от жажды и боялся до чего–либо дотронуться. Он был поглощен своими мыслями, как вдруг увидел на столе рядом с собой кубок вина и решил сделать несколько глотков: вино было прекрасное, какое он уже пивал у Аменхотепа. Он с наслаждением осушил половину кубка. Вдруг он вздрогнул: в глубине грота появился голубоватый, с золотистым отливом, огонек, который приближался к ложу и, наконец, остановился на краю кубка.
Ричард с любопытством смотрел на него и скоро разглядел посредине две темные точки, странно походившие на человеческие глаза.
– Альмерис, это ты? – тоскливо пробормотал Ричард.
Огонек задрожал, и затем, легкий, как веяние ветра, голос пробормотал:
– Да, это я! Я страшно страдаю!
– Зачем добровольно страдать? Ты можешь сделаться женщиной и быть счастливой.
– Я не могу сделаться женщиной, так как я только дух, который любит тебя, но только истинной, нематериальной любовью. То же, что «он» хочет нам дать – это не счастье, но падение и грех.
Неописуемое чувство овладело Ричардом.
Любовь, какую внушала ему Альмерис, казалось, с новой силой воскресла в нем, но в то же время к ней примешивалась неудержимая жажда свободы. Он не мог забыть слов мага, что если Альмерис сделается женщиной, то оба они покинут пирамиду.
Вскочив с ложа, Ричард протянул руки по направлению к огоньку.
– Что говоришь ты о грехе и о смерти, когда их больше не существует! – умолял он. – Аменхотеп вернул тебе жизненность и обещал нам счастье, любовь, независимость и свободу. Чего можешь ты еще желать? Перед своей смертью ты сказала мне: «О! как тяжело умирать, когда жизнь так прекрасна!» Теперь же, когда между мной и тобой стоит только этот треножник – ты бежишь от меня и платишь за мою любовь холодными словами и общими рассуждениями. Наконец, я имею права на тебя!
И увлекаемый своим чувством, Ричард бросился вперед и попытался схватить руками огонек, который колебался и отступил назад.
Резким движением Леербах опрокинул треножник с кубком, причем жидкость разлилась, далеко раскинув огненные брызги, попавшие и на блуждающий огонек, который теперь был неподвижен, а затем, – стал бледнеть, расширяться и принял образ Альмерис, во всей ее чистой и нежной красоте. Когда Ричард с радостным криком бросился к ней, она отступила назад, подняла руку, как бы желая остановить его, и грустным тоном сказала:
– Остановись и довольствуйся, повторяю, моей бессмертной любовью – чистым и святым огнем, который переживает смерть и не зависит от материи! Не давай ослеплять себя могущесвенным чарам недостойного, который, зная свет, пользуется тьмой для своих деяний. Наконец, наложи узду на свой эгоизм, которым ты можешь погубить весь мой труд очищения.
Ричард побледнел и опустил голову.
– Что будет с нами? – заметил он после минутного молчания. – Теперь ты живая женщина во плоти, надо же нам принять какое–нибудь решение.
Легкий шум заставил Ричарда обернуться и он с удивлением увидел Аменхотепа. Лицо мага выражало глубокое удовольствие.
– Честь и слава твоей ловкости, Рамери! – с двусмысленной улыбкой сказал он. – Раз вы пришли к соглашению – я тоже сдержу свое обещание.
Громкий крик радости вырвался из груди Ричарда. Наконец–то он покинет эту ужасную пирамиду, в которой можно с ума сойти, будет снова дышать чистым воздухом полей, увидит людей и свою родину и снова погрузится в обыденную жизнь с ее шумом и заботами, но также и с ее свободой и оживлением. Ричард стремился как можно скорей выйти из этой призрачной жизни среди этих людей, не имеющих возраста, вечно окруженных удушливыми ароматами и погруженных в этот противный, однообразный свет, не напоминавший ни живительных лучей солнца, ни нежного света луны.
– О! Благодарю, Аменхотеп! – вскричал он весь сияя. – Позволь нам скорей уйти; позволь мне отвезти жену к себе на родину, в жилище моих предков! Я глубоко благодарен тебе за твое гостеприимство, за чудеса, которые ты показал мне, и за драгоценный дар свободы, который ты мне делаешь.
Аменхотеп покачал головой.
– Ты просишь невозможного, Рамери! Ни один смертный, вошедший сюда живым, не выходил еще из этих стен. Вернуться в свет с воспоминанием о том, что ты видел здесь, запрещено нашими законами. Но так как ты до такой степени жаждешь свежего воздуха и солнечного света, я дам их тебе и, согласно с моим обещанием, окружу тебя всевозможной роскошью и дам тебе все блага земные. Идем!
Аменхотеп схватил Ричарда за руку и повлек его. Тот вздрогнул от прикосновения тонкой, крепкой, как сталь и горячей, как огонь, руки и, опустив, голову, последовал вместе с Альмерис за магом.
Они вошли в длинный, узкий и темный коридор, в конце которого, казалось, мерцал слабый свет.
Одежда мага фосфоресцировала и свет ее указывал путь Ричарду, так как в этой подземной галерее можно было идти только по одному. Последней шла Альмерис и молча молилась.
Вдруг из одной темной ниши появилась тень. Она схватила руку Альмерис, и голос пробормотал:
– Возьми этот сверток. То, что в нем, поставь на алтарь и зажги перед ним восковую свечу. Затем, вонзи себе в грудь священный нож – и ты сделаешься свободным духом и освободишься от тяготеющей над тобой плоти. Дымящееся твоей кровью лезвие воткни в землю.
Тень исчезла. Не помня себя от радости, Альмерис ускорила шаг и спрятала под покрывалом полученный ею длинный пакет.
Наконец, галерея, казавшаяся бесконечной, сделала поворот и через сотню шагов закончилась стеной. Аменхотеп открыл дверь – и струя чистого и свежего воздуха ударила Ричарду в лицо. Перед ним расстилалась освещенная луной пустыня.
Сделав несколько шагов, Ричард увидел, что они находятся у подожия большой пирамиды. Вдали высился гигантский силуэт Большого сфинкса. Нет, это был не сон! Он был свободен.
– О! Благодарю тебя, Аменхотеп, – сказал Ричард, простирая к нему руки. – Ты хотел только испугать меня. Благодарю, что ты вернул мне жизнь!
– Тише! Молчи! – повелительно сказал маг, идя большими шагами вперед.
Ричард, как очарованный, следовал за ним вместе с Альмерис.
Маг остановился и, подняв жезл, очертил в воздухе круг. Тотчас же из жезла появилась огненная змея и, обежав воображаемый круг, вернулась к своей исходной точке. Тогда Аменхотеп поклонился на четыре стороны, произнося слова на неизвестном языке и ударяя в землю ногой.
Послышались раскаты глухого грома. Густой туман заволок все; из земли показались желтые огни, атмосферу наполнил удушливый аромат.
У Ричарда кружилась голова и он опустился на землю. Вокруг него все дрожало и волновалось, а земля, казалось, распадалась на части. Ему слышалось журчание воды. Потом ему показалось, что он качается на волнах – и он потерял сознание.
Когда Ричард открыл глаза, он лежал на свежей и мягкой траве, у подножия большой смоковницы. В нескольких шагах от него, прислонясь к стволу пальмы, стояла Альмерис. Она была спокойна и с любовью и грустью смотрела на него.
Ричард вскочил на ноги, огляделся кругом, и онемел от удивления: он находился в обширном тенистом саду. По всем направлениям расходились аллеи, обрамленные кустами роз и жасмина и куртинами прекрасных цветов. Вдали виднелся мраморный бассейн, в котором била серебристая струя воды, а в конце широкой аллеи красовался дворец в арабском стиле, резной, как эмалированное кружево, и позолоченный, как игрушка.
На открытой галерее с тонкими колоннами стоял уже накрытый стол. Слуги в полосатых туниках уставляли его кушаньями и амфорами и украшали корзинами с цветами.
Ричард бегом направился к террасе и Альмерис тихо последовала за ним. Он вбежал на террасу и, протирая глаза, стал осматривать окружавшую его волшебную роскошь, любовался чудной сервировкой стола и ощупывал тяжелые пурпурные портьеры, расшитые золотом. Он помнил пустыню, бесплодный песок равнины, где стоял Мемфис, и луну, освещавшую сфинкса и пирамиду. Каким же чудом появились здесь этот очарованный сад и этот волшебный, с царской роскошью отделанный дворец? И все эти сокровища ему дает Аменхотеп!
Ричард весело обернулся к молодой женщине, привлек ее в свои объятия и крепко поцеловал.
– Альмерис! Возлюбленная моя! Откажись от своих напрасных терзаний! Раз тебе вернули жизнь, будем жить и любить друг друга. Счастье слишком редкий гость, чтобы гнать его, когда оно является под наш кров.
Альмерис не сопротивлялась и поцеловала его. Легкая улыбка блуждала по ее губам.
– Пусть будет так! – сказала она. – Я люблю тебя, и твое счастье дороже всего для меня. Только прежде, чем принадлежать тебе и начать новую жизнь, позволь мне помолиться в уединении! И еще обещай мне…
– Все, что угодно! – ответил сияющий Ричард.
– Итак, обещай мне не дотрагиваться без меня до этих блюд, которые кажутся тебе такими прекрасными. Все это есть дело магии, пустой мираж, который можно уничтожить дуновением. Очарованное жилище и эти сокровища искусства – все это отражение прошлого, оживленное могучей волей мага; слуги – это низшие духи, покорные голосу своего господина. Но вера и молитва сильней всякой магии. Они будут руководить нами и укажут нам путь, по которому мы должны следовать. Моя же любовь защитит тебя от всякой опасности.
– Успокойся! Молись с миром, но только не очень долго, так как я умираю от голода и буду ждать тебя, – весело ответил Ричард.
Альмерис исчезла в комнате, смежной с террасой. Быстро сориентировавшись, она нашла уединенный кабинет. Войдя туда, она замкнула за собой дверь и вынув пакет, развернула белое и тонкое, как батист, полотно. В пакете было металлическое распятие очень древней работы, небольшая лампада, пузырек с маслом, восковая свеча и кинжал с рукояткой слоновой кости, блестящее синее лезвие которого было покрыто магическими знаками.
Альмерис поставила распятие на стол, затеплила лампаду и свечу и преклонила колена.
– Господи Иисусе Христе, милосердный Спаситель! Уничтожь чары, созданные твоим недостойным служителем! – с благоговением прошептала она. – Он хочет загрязнить мою душу, низвести меня до земных страстей и лишить меня достоинства печати смерти, которую я получила.
