Виктор Елисеевич Дьяков
Разница в возрасте
Октябрь 1981
Площадка под двугорбой горой была уже настолько уставлена "уходящей на покой" техникой, что когда капитан Рогожин во главе колонны привёз очередной зенитно-ракетный комплекс, то ему с трудом нашли место. Назад порожние тягачи предстояло гнать уже не ему – прямо отсюда, из Захарова ему предстояло на автобусе ехать в аэропорт и оттуда самолётом в Алма-Ату, на сборы. С семьдесят пятого года он бывал здесь всего пару раз, также мельком, приехал-уехал. Тоской и холодом веяло от угрюмого, в серо-пенных бурунах Иртыша. Офицерское пальто плохо защищало от ветра. Зябко ёжась, Рогожин зашёл в канцелярию роты.
– Ну, что упихал свои "гробы"?– спросил его местный командир, тоже капитан, но уже немолодой для этого звания, лет тридцати пяти.
– Да, с божьей помощью. Слушай, ты не в курсе, во сколько автобус отходит, до аэропорта доехать?
– Через два часа и десять минут,– местный капитан высчитал время по своим часам.
– Отлично, пообедать успею,– удовлетворённо потянулся Рогожин, разминая затёкшие от долгого сидения в кабине тягача суставы.
– Обожди чуток, у нас минут через сорок обед поспеет.
Рогожин с интересом взглянул на капитана, чем-то родным, знакомым с детства, тверским повеяло от этого "поспеет". Имелось бы время, он, конечно, разговорился с этим недавно прибывшим по замене офицером, может земляк…
– Да нет, спасибо… Я как женился, солдатской пищи в рот не беру. Не могу, изжога. В селе же столовая есть, я лучше туда схожу…
Он шёл тем же путём, что и шесть лет назад от шлагбаума на КПП, мимо совхозных скотных дворов. Сейчас, во влажной октябрьской хмари, раскинувшееся вдоль берега село не смотрелось столь красочно как тогда, безоблачным июньским днём. Казалось, что всё здесь постарело, краски полиняли, строения подсели. Даже запах показался другим. Владимир помнил, как он удивлялся, что в Захарово почти не пахло деревней, даже вблизи скотных дворов. Сейчас от здешних коровников исходил хорошо ему знакомый запах навоза, прелой соломы, коровьей мочи. Степь, тополя вдоль шоссе, ведущего в город, деревья и прочая растительность возле домов и в огородах были сплошь жёлтыми, но в то же время какими-то бледными, по сравнению с сочными осенними красками его родных мест – эту осень язык никак не поворачивался именовать золотой.
Уже в селе Владимир отметил, что его первоначальные ощущения оказались верными – за шесть лет Захарово заметно "осунулось". Заглянул в магазин – на полках хлеб, консервы из минтая и пыльные трёхлитровые банки с яблочным соком. Того относительного изобилия шестилетней давности, когда здесь же без ограничения можно было покупать колбасу и масло, на полках стояли дефицитные в других местах консервы печени трески, тушёнки и даже сгущённого молока, а в кондитерском отделе рядом с отвратительными алма-атинскими конфетами можно было увидеть и куда более качественные карагандинские и томские… Сейчас ничего этого не оказалось и в помине.
"И здесь всё подогнали под общую гребёнку, кончилась лафа",– констатировал увиденное Владимир, но удовлетворения не испытал, напротив, стало обидно, что и этот оазис достатка захирел. Проходя мимо переулка, ведущего к паромной пристани, он не мог не вспомнить тот июньский вечер… Но ничего не защемило у него в груди, ведь за шесть лет случилось столько всего, что вечер, так долго будораживший потом разум и чувства, ушёл, отодвинулся и сейчас воспринимался им сквозь толщу пережитого. Заморосил дождь и Владимир припустил бегом, что было делом нелёгким, так как в руке он нёс увесистый чемодан – жена всегда, даже в кратковременные командировки снаряжала его "по полной программе".
Народу в столовой находилось немного. Владимир встал в очередь из трёх человек. Крайний, слегка пьяненький мужичонка механизаторской внешности, попытался завязать разговор с "кэпом", но Владимир уклонился. Он устал от напряжённого марша по горным дорогам. Сейчас хотелось скорее добраться до аэропорта, купить билет на завтрашний утренний рейс и заснуть, если повезёт, в аэропортовской гостинице, а если нет, то прямо в зале ожидания на скамейке.
Время наплыва посетителей, видимо, миновало и на кассе, и на раздаче управлялась одна средних лет женщина. Правда, в некотором отдалении от стойки, там, где размещались котлы и электроплиты, находилась ещё одна работница столовой. Она стояла спиной к залу и мыла бидоны из-под молока. Что-то знакомое в её большой, обтянутой синим сатиновым халатом, фигуре Владимир уловил сразу. Вымыв очередной бидон, она обернулась… Это была Катя, и в то же время вроде бы и не совсем она. Шесть лет назад она тоже казалась крупной, но в то же время удивительно грациозной, с плавными жестами, округло-мягкой… Сейчас это была мощная, кряжистая молодая женщина "стахановского типа". Бросалось в глаза, как сильно она раздалась, прежде всего в плечах и спине, так что сзади… Нет, на мужика она не походила, но на спортсменку, толкательницу ядра или метательницу диска, вполне. Нежные мягкие движения сменились уверенными, резкими, сильными. Она как пушинки поднимала порожние сорокалитровые бидоны, переворачивала их и укладывала на специальные стеллажи для сушки.
Человек в форме, стоящий в очереди, не мог не привлечь её внимания: не прерывая работы, она задержала на нём свой взгляд… Она подошла к нему, когда он съел примерно половину первого блюда, наваристого тёмно-красного борща, щедро забелённого сметаной.
– Приятного аппетита… Мы, кажется знакомы?– Катя улыбалась, но её глаза уже не излучали былой радости, доброжелательности.
– Спасибо. Присаживайтесь Катя,– Владимир ощущал некоторую неловкость, он никак не ожидал, что она вот так, запросто явится к нему за стол. Немногочисленные посетители столовой с интересом посматривали на них. Катя же держалась раскованно, даже с некоторым вызовом – она сильно изменилась не только внешне.
– Что-то долго вы у нас не появлялись,– Катя говорила спокойно и громко, не таясь.
– Да, так вот вышло… Я ведь далеко служу, сюда только в командировки приезжаю,– Владимиру было неудобно и есть, и разговаривать, к тому же он почему-то испытывал чувство необъяснимой вины.
Катя уловила его состояние и попыталась помочь:
– Володя, вы не стесняйтесь, ешьте, у нас тут хорошо готовят.
Владимир, словно находя в еде некий выход из неловкой для него ситуации, вновь принялся за борщ… Он очень хотел её спросить… но не решался, ведь судя по всему мечты Кати шестилетней давности не осуществились.
– Как ваши дела?… Гляжу, у вас две звёздочки прибавились… поздравляю.
– Угу… Спасибо,– поблагодарил, проглатывая очередную ложку Владимир.– Хотя поздравлять меня особо не с чем. Это всё ерунда, вышел срок, присвоили звание,– он покосился на свои погоны и пренебрежительно махнул рукой.– Где сидел там и сижу, капитан на капитанской долж– ности, в академию не пускают,– он, прочувствовав ситуацию, специально не скрывал свои проблемы, чтобы Кате было не так неприятно поведать о своих неудачах, в чём он не сомневался.
– Вы, наверное, уже женаты?– по тому, как она слегка побледнела, можно было предположить, что это сейчас самый важный для неё вопрос, но Владимир, уткнувшись в тарелку, этого не заметил и ответил довольно буднично:
– Да, уже четвёртый год, сыну два года.
Катя на мгновение напряглась, замерла… и заговорила с нарочитой весёлостью:
– А я уже и замуж успела сходить и развестись, и тоже сына родила,– она безразлично рассмеялась, не обращая внимания на жующих за соседними столами. Владимир чувствовал фальшь, но спросить, что же с ней такое приключилось, почему она оказалась посудомойкой в столовой, не решался. Он то и дело озирался, стесняясь громкоголосия собеседницы. Когда, доев борщ, он стал прятать глаза уже в гуляш, она сама напомнила ему об их единственном свидании:
– Вы, наверное, уже забыли наш разговор тогда… ведь столько времени прошло?
Владимир покраснел и поднял глаза от тарелки:
– Я всё помню.
– Я тоже,– она сказала это тихо, со значением.
Владимир, перестав жевать в упор, неотрывно смотрел на Катю:
– Что у вас случилось?
Она как-то враз обмякла, будто в ней исчез стержень, ослабла плоть. Устало махнув рукой, она отвернулась в сторону, но Владимир успел заметить, как в её глазах блеснули слёзы.
– Легче сказать, что со мной не случилось… Помните, как я перед вами хвастала? Господи, какая же я была дура… молодая, небитая, никого и ничего слушать не хотела, себя всех умней считала. Совсем ведь жизни не знала, а туда же… Помните, как я вам советы давала, жить учила?
Владимир ничего не ответил, опустив глаза, он ждал рассказа Кати. Она же, видимо, воспринимала его как исповедника.
– Вы, конечно, поняли, что ни в какой университет я не поступила. Тут даже не в самом факте дело, а в том, как это произошло… Конкурс дикий … Я хоть и наслышана была, но даже представить себе не могла такое, это даже не поступление в ВУЗ, а какая-то война, битва за существование. В общем, за сочинение мне поставили тройку, хотя в школе у меня даже четвёрки случались крайне редко. Представляете, я русская, окончившая русскую школу, имеющая пять в аттестате получаю за сочинение написанное по-русски три, а казахи четыре и пять… И это ещё цветочки. Конечно, я была потрясена, и вроде бы должна была понять, что не туда лезу… Но не доходило до меня, что я из села, да ещё из области, которая у республиканских властей костью в горле. Вы же в курсе, что Протазанов Кунаеву фактически не подчиняется, что хочет то и делает, и потом… потом я русская и без блата.
– Неужто, вы совсем безо всякой поддержки решились туда поступать? Я тогда думал, что у вас что-то или кто-то есть. КАЗГУ ведь очень серьёзная контора.
– Я тоже думала… Снабдили тут меня грамотами всякими, да чем-то вроде рекомендательных писем по линии комсомола. Там на них даже не взглянули. Это здесь я была активистка, отличница, а там… Мне после первого же экзамена уехать надо было, чтобы хоть в наш устинский "пед" успеть поступить, но меня чёрт понёс историю сдавать, всё доказать чего-то хотела.
В столовой почти никого не осталось, а Владимир, совсем забыл, для чего держит в руках вилку, и что недоеденный гуляш уже остыл.
– На билет я ответила от и до, но экзаменатор, ещё относительно молодой казах, начал задавать дополнительные вопросы о Ермаке. Я просто не могла тогда знать, что они считают Ермака врагом своего народа, если бы среди них хоть немного пожила… Минут десять я ему всё про Ермака говорила, я всё знала, все даты, битвы, походы, осады. А он меня спрашивает: "Как вы считаете, кто всё-таки такой Ермак?" Я опять, открыватель Сибири, русский Колумб…
– А он вам, что не Колумб, а Кортес,– предположил Владимир, узнавший за восемь лет службы в Казахстане отношение казахской интеллигенции ко всему, что связано с именем Ермака.
– Ещё хуже,– Катя невесело усмехнулась.– Бандит, грабитель, насильник, убийца, колонизатор… Потом спрашивает, как погиб Ермак. Я как в учебнике, что де хан Кучум напал ночью на спящих казаков… А он аж визжит, ложь говорит, его убил в честном поединке казахский батыр Сатабек. В общем, говорит, не знаете вы истинной истории республики, в которой живёте… А по истории у меня в школе вообще даже четвёрок никогда не было, одни пятёрки.
– А он вам, что двойку поставил?
– Да нет, наверное, испугался, что я пожалуюсь, и его национализм наружу выйдет. Тройку поставил. Но на этом ещё не кончилось.
– Так вы и дальше сдавать остались?– недоумевал Владимир.
– Я хоть и наивная была, но не до такой степени, чтобы после двух троек на что-то надеяться. Когда за документами пришла, подошёл ко мне один слащавый тип и говорит: "Вы девушка не торопитесь, если хотите можно пересдать". Я то, идиотка не пуганная, и поверила, даже обрадовалась, хотя вроде бы поумнеть должна была после Ермака.
– Ну и как, пересдавали?– не сообразил сразу, что она имела в виду Владимир.
– Всё это оказалось не бесплатно…– Катя скривила свои, по-прежнему сочные губы в бессильной злобе и вновь на глаза её, казалось, вот-вот навернутся слёзы.
– Взятку вымогали?– спросил, было, Владимир, но взглянув на лицо собеседницы, наконец, догадался, ведь она была красива и соблазнительна. Он вспомнил и то, как сам готов был за ней, семнадцатилетней девчонкой, помани она его… – Понятно,– тихо проговорил Владимир и, вновь опустив глаза в тарелку, стал ковырять вилкой холодный гуляш.
– Калбиты проклятые… и ведь не одной мне… всем кто посимпатичней и за кого вступиться некому… Потом я узнала, что в их среде ходит такая байка, де казаки столько их женщин поизнасиловали, потому надо восстановить справедливость, а я то со станицы бывшей родом, так что должна…– Катя сдержала слёзы, но голос её дрожал.
– Ну, и что же дальше,– Владимир решил узнать всё и переборол смущение.
– Тогда я сделала вид, что не поняла… Сейчас, конечно, я бы им всё сказала, но тогда… Вы ведь помните, какая я была тогда… Домой приехала, меня не узнали, одежда висит и взгляд как у тронутой. Три месяца проболела, мать меня в Устье, к невропатологу возила. Подружки, все хуже меня учились, кто в институт, кто в техникумы поступили, а мне, поверьте, даже жить тогда не хотелось. Не знаю, когда бы это состояние у меня само собой прошло, но тут мама моя на работе застудилась сильно, заболела, и на меня все заботы по дому свалились. Потом… ох потом… Отец, как мама слегла, погуливать стал. В общем, пришла беда отворяй ворота, пошло поехало, младший брат школу начал пропускать… Катя говорила и смотрела на Владимира, и он как будто чувствовал немой укор: а где ты в это время был, почему не появился, не помог, когда мне было так тяжело… Чтобы отогнать наваждение Владимир энергично заработал челюстями, а потом спросил:
– Но вы всё же вышли замуж?
– Мама через год умерла… от всего… На меня как затмение нашло, отца убить была готова. Его иждивенкой оставаться не могла, на ферму пошла, где мама работала. Помните, вы мне говорили, что в ваших сёлах девчонки с малых лет?… Вот и мне пришлось доярского труда хлебнуть. Думала, не выдержу, руки страшно болели, пока не привыкла…
Его взгляд поймал руку Кати, безвольно как плеть, висящую вдоль спинки стула – в этой крупной, сильной, с набухшими венами сухой рабочей ладони не было ничего общего с той пухлой ладошкой барышни, которую ему так хотелось тогда потрогать… Катя, устремив взгляд куда-то за собеседника, продолжала рассказ:
– Тут парень стал за мной ходить, наш, местный, на год старше меня, тогда он только из армии пришёл. А я и дома оставаться не хотела, и на ферме этой… Через год развелись… чужой человек, совсем, ни каких общих интересов, ни газет, ни книг не читает, даже политикой не интересуется. Кроме своего мотоцикла ничего знать не хотел… Со свекровью тоже конфликтовала. Рожала уже разведённой… Вот так.
– И сколько сейчас вашему сыну?
– Третий год.
– Столько же, сколько и моему,– Владимир, было, улыбнулся, но увидев выражение лица Кати тут же подавил улыбку и взялся за компот.
– С маленьким ребёнком я уже не могла работать на ферме, да признаться и не хотела. У меня снова появилась потребность учиться, и чтобы иметь основания для поступления в "пед" на заочное отделение, я устроилась в нашу школу секретарём. За учебники взялась, подготовилась, чего там, почти ничего и не забыла. Поступила, хоть и не хотела в пед, а пришлось. Потом, когда уже начала учиться и отпала необходимость в школе за копейки сидеть, мамина подруга меня вот сюда, в столовую устроила. А здесь и место хлебное и работа не такая уж тяжёлая, с фермой не сравнить. Сейчас на втором курсе, у отца живу, помирились, а куда деваться… сын в саду, брата из армии ждём. Вот такая у меня сейчас жизнь… А у вас как дела семейные?
