Виктор Елисеевич Дьяков
Разница в возрасте
– Подумайте о сыне.
– Я и так… Знаете, Володя, сколько я усилий приложила, чтобы его в калбитскую армию не призвали. Но бросить свою землю, отдать им её… Если бы я была мужиком… В Приднестровье горстке русских удалось отстоять свою землю и не пойти под молдован, а нас здесь больше шести миллионов и мы подчинились калбитам, позволили низвести себя до нации второго сорта?… Нет, мне просто стыдно за своих земляков,– её лицо выражало крайнее негодование.
– А вам не кажется, что всё дело именно в казахах? Я ведь тоже знаю их не понаслышке.
– Ну и что за "батырские" качества вы в них увидели?– с усмешкой спросила Екатерина Степановна.
– А вы сами, неужто?… Они же очень терпимы, понимаете, терпимы к любому другому народу, с ними можно сосуществовать, по-человечески общаться… Вот вы говорите, они не кавказцы, да я бы, ей богу, с казахами дело предпочёл иметь, хоть они и не такие предприимчивые,– убеждённо говорил Рогожин.
– А подчиняться этому грязному быдлу, терпеть от него унижения вам не приходилось?
– В вас говорит ненависть, вы им простить не можете… Я вас понимаю, но поверьте, я сталкивался со многими нациями бывшего Союза и более незлого народа найти трудно. А насчёт унижений… Сейчас многие озлоблены, и месть вымещают на русских, кавказцы, прибалты, даже украинцы – все претензии предъявляют. И у вас такая же история… Только я уверен, до такого как на Кавказе здесь не доходит, я слишком хорошо знаю казахов. Хотя и они бы могли счёт предъявить, не меньше чем другие. Вон сколько их советская власть уморила в тридцатые годы, то ли два, то ли три миллиона, никто не считал… а в пятидесятые лучшие пастбища как Целину распахали, сейчас там ни урожаев, ни скота нет. А они, тем не менее, не озлобились всенародно, как те же чечены. Нет, здесь вы не правы,– подвёл итог своей тираде Рогожин.
– Володя, многое из того, что вы сказали, я неоднократно слышала. Для этого достаточно включить наш алма-атинский телеканал, сутками мозги промывают. Только вот от вас этого не ожидала услышать.
– Но ведь это правда!
– Правда, это то, что здесь исконная русская земля, которую мои предки полили своими потом и кровью, и я всю свою оставшуюся жизнь буду продолжать бороться за отделение русских областей от калбитов.
– Катя, это же бессмысленно, здешние русские никогда не возьмутся за оружие, казахи не дают такого повода, и Россия не стремится вас присоединять, у неё и без того проблем по горло.
– Значит, создадим своё независимое русскоязычное государство, но народ, находящийся по сравнению с нами на низшей ступени развития не будет диктовать нам свою волю,– как заклинание тихо проговорила Екатерина Степановна.
– Диктат ведь осуществляет не народ, во всяком случае, казахи на такое не способны, а националистически настроенные чиновники,– раскрасневшийся Рогожин устало повернул голову к вдруг резко зашипевшей сковородке, на которой что-то разогревалось.
– Ой, господи… совсем забыла… пироги сгорели… Слава богу, кажется немножко…– она сняла дымящуюся сковородку и стала выкладывать пироги на тарелку гостя.
Рогожин, стараясь не обжечься, принялся есть. И тут его словно осенило:
– Так вы, наверное, в какой-то политической организации состоите?
– Надеюсь, вы не станете доносить на меня,– она улыбнулась. – Как вам пироги, не сильно пригорели?
– Что?… А… нет, очень вкусно, спасибо.
Он взглянул на неё и тут же отвёл взгляд – огоньки злобы в её глазах вкупе с одутловатостью и нездоровым румянцем лица делали её улыбку весьма зловещей. Она заметила и не стесняясь спросила:
– Ужасно я выгляжу?
– Да все мы уже не в том возрасте,– попытался уклониться Рогожин.
– Говорят, что внешне я напоминаю вашу Новодворскую. Неужто и в самом деле?
– Ну что вы Катя, таким бесполым существом надо родиться, а вы… вы же были просто потрясающе красивы, и извините, аппетитны,– Рогожину стало неудобно за некоторую несдержанность, и он поспешил перевести свои высказывания в иную плоскость.– Если вы на неё и похожи, то не внешне, а характером, непримиримостью, извините, упрямством.
Но Катя не обратила внимания на последние слова Рогожина, потому что покраснела явно от упоминания своей былой аппетитности.
– А вот вы и сейчас неплохо смотритесь, всё так же подтянуты, стройны, сразу видна офицерская выправка… Помните, я вам всё про разницу в возрасте талдычила. Представляю, как вы тогда возмущались. Даже вспоминать смешно. А сейчас я, наверное, просто старухой вам кажусь?
Рогожину не хотелось развивать эту тему:
– Что было, то прошло Катя.
– Действительно, не стоит ворошить. У вас то, как семейная жизнь?
– Да по всякому. Многие проблемы те же, что и у вас. Сына вот тоже от Армии спасали. Никогда бы не подумал, что мне, бывшему кадровому офицеру это придётся делать. Только вы своего от казахов, а я своего от Чечни. И вообще проблем выше крыши. Помните, в советские времена основная проблема была товары, а сейчас товаров всяких полно, зато с деньгами проблема. Соблазнов много, да и чужое богатство морально гнетёт. Насмотришься у нас там, в Подмосковье на эти терема и иномарки, а потом думаешь, не тому наше поколение всю жизнь учили, сейчас деньги надо уметь делать, а нас то этому как раз и не учили,– Рогожин невесело покачал головой, разлил водку и сразу без всякого тоста, словно заливая внутренний пожар, выпил.
– Что же у вас в фирме мало платят?– она не обращала внимания на свою полную рюмку.
– Двести долларов, а жизнь у нас дорогая, если не изловчишься, то особо не разбежишься.
– Для нас двести долларов это сказочная зарплата,– она, подперев голову руками задумчиво смотрела на Рогожина,– Как же мы всё-таки по-разному стали жизнь оценивать, не верится, что всего шесть лет назад в одной стране жили.
– Слушайте Катя,– Рогожин уставился в пирожок лежащий перед ним и словно до чего-то с трудом доходил, своим уже несколько отяжелевшим от водки умом,– вы случайно Глазкова не знаете, он тоже вроде в какой-то организации состоит типа вашей.
– Какого Глазкова… Виталия Сергеевича?
– Да, кажется он Сергеевич. Он на приборном заводе работает главным инженером.
– Совершенно верно. А откуда вы его знаете?– насторожилась Екатерина Степановна.
– Да вы не беспокойтесь, я его знаю постольку поскольку. Я ведь на этот завод приехал кое что для своей фирмы закупить и, представляете, именно он стал камнем преткновения. Вчера имел с ним неприятный разговор. Раскричался на меня, что де Москва вас бросила и тому подобное. В общем, теперь вся моя миссия из-за него под угрозой.
– Узнаю его, это он может… Неврастеник, весь пар в гудок выпустит, а толку ни какого. Это поправимо, я могу помочь вашему горю,– она неожиданно радостно заулыбалась, так что стала напоминать ту, прежнюю Катю – видимо, она искренне обрадовалась представившейся возможности чем-то быть ему полезной.
– Вы можете его попросить?!– встрепенулся Рогожин.
– Зачем просить. Я ему скажу, и он сделает всё, что нужно, – в её словах не было никакой рисовки, просто абсолютная уверенность.– Ну что звоним? Уже семь часов, он наверняка дома.
– Если это вас не затруднит, я даже не знаю, как вы ему объясните наше с вами…
– А никак,– она встала и прошла в прихожку, к телефону, достала откуда-то, из висящей на вешалке верхней одежды записную книжку, прошла в комнату и вернулась оттуда уже в очках, нашла номер в книжке. Сейчас она не смотрелась неловкой, тяжело передвигающейся немолодой бабой – это была обличённая властью начальница, готовая отдавать приказы подчинённым.
– Это квартира Глазкова?… Позовите Виталия Сергеевича… Это Мезенцева… Добрый вечер Виталий Сергеевич… Вчера к вам на заводе обращался некто Рогожин Владимир Николаевич… Откуда я его знаю, к делу не относится… В общем, слушайте, вы сделаете всё, о чём попросит этот человек… Я знаю, что он из Москвы… Надеюсь повторять вам не надо… Я, понимаете, я знаю его… Всё, сейчас я даю ему трубку, и он с вами переговорит…
Она поманила Рогожина и тот, буквально сорвавшись с табуретки, подскочил к телефону.
– Слушаю Рогожин, добрый вечер.
– Это Глазков…– последовало молчание,– Однако, вы жук… Как вам удалось выйти на Екатерину Степановну, если не секрет,– флюиды недоброжелательности Рогожин ощущал, будто они передавались по телефонному кабелю.
– Да никакого секрета, с Екатериной Степановной мы знакомы уже давно. А то, что она знает вас, я узнал чисто случайно, и она великодушно согласилась посодействовать.
– … Хорошо, приходите завтра на завод,– трубка загудела частыми гудками.
– Не знаю, как вас и благодарить,– растроганный Рогожин не мог поверить, что всё решилось так просто.
– Чего уж там. Это я вас должна благодарить, что не забыли, нашли, зашли. И потом, признаюсь, я не совсем бескорыстна.
– Вы так мне помогли, что теперь я перед вами в долгу. Не знаю чем я смогу быть вам полезен, но сделаю всё, что в моих силах,– уверял Рогожин.
– Володя, я право не знаю, как вас просить… В общем, вы совершенно правы, прежде всего надо думать о детях, вот и я хочу кое-что сделать для своего сына.
– Вы всё-таки хотите переехать? Что ж, я могу помочь. В Подмосковье можно и жильё найти и прописаться. Кавказцы вон валом валят, украинцы тоже, ну уж, а русским сам Бог велел. Вот только деньги…
– Вы меня не поняли,– довольно холодно перебила его Екатерина Степановна.– Я со своей земли бежать не собираюсь. Я о сыне, Павле говорю. Здесь его из-за меня травят, калбиты, а ещё пуще те русские, которые ради должностей и подачек окалбититься готовы. Он и так техникум был вынужден бросить, там его избивали. Я хочу, чтобы он образование получил в Москве.
– Ну что же, и здесь могу посодействовать, да и мой сын вашему ровесник. Сложность в том, что в государственный ВУЗ на бесплатное отделение сейчас не гражданам России попасть трудно. Другое дело на платное отделение, или в негосударственный ВУЗ, здесь никаких проблем, за исключением, конечно же, денег,– Рогожин развёл руками.
Они разговаривали уже в комнате, и вновь пару раз приоткрылась дверь из комнаты сына.
– Не думайте, что если я так живу,– она обвела рукой непрезентабельное убранство своей квартиры, то у меня совсем нет средств. Я конечно не миллионерша, но на сына деньги найду. Просто… понимаете, у меня почти никогда не было семьи по большому счёту… Ужасно, конечно, но что есть, то есть, я привыкла жить как на бивуаке… Ну ладно, об этом, наверное, не стоит. А что касается средств… Вы, конечно, и сами догадались по тому, как я разговаривала с Глазковым, что в своей организации я далеко не рядовой функционер, а организация наша хоть и носит полуподпольный характер, весьма и весьма влиятельна, фактически партия…
Примерно через час Рогожин походкой слегка нетрезвого человека направлялся к гостинице. Он не ощущал себя человеком только что решившим сложнейшие проблемы. На сердце, пожалуй, даже отчётливее чем раньше, давило осознание давней безвозвратной утраты. Только теперь он не сомневался, что тяжесть от неслучившегося, промелькнувшего в его жизни лишь мгновенным благоуханным дуновением, испытывает не только он. Он отчётливо понимал и то, что это ощущение уже не покинет его никогда.
