Виктор Елисеевич Дьяков
Разница в возрасте
– Да так, по разному,– не захотел распространяться на эту тему Владимир, к тому же уже поджимало время. Катя, впрочем, не обиделась – ей просто надо было выговориться самой.
– Поверите… рассказала, и будто легче стало… Послушайте Володя, скажите… только откровенно, я сильно изменилась?
Вопрос прозвучал неожиданно, как бы с мольбой и надеждой одновременно – она свыклась со своим статусом красавицы и как женщина боялась потерять этот дар. Такая откровенность говорила о том, что ему, человеку с которым шесть лет назад провела всего один вечер, она почему-то безоговорочно доверяет. Владимир помялся и с усилием выдавил из себя:
– Да нет, в общем… Ну конечно… тогда вы были девушкой, а сейчас уже женщина…
Он смущённо умолк. Она поняла из его слов больше, чем он сказал и, улыбкой поблагодарив за тактичность, снова спросила:
– А я очень красивая была… тогда?
– Да… невероятно…– Владимир виновато потупил взор.
Катя продолжала улыбаться, как бы самой себе, но постепенно улыбка гасла.
– Кончу институт, найду единомышленников, и буду бороться за отделение нашей области от калбитов. Я их ненавижу и эту власть, что отдала область с русским населением в Калбитстан,– она уже не улыбалась.
– Но Катя, ведь эти границы нарезала та самая власть, за которую сражался ваш прадед, которым вы так гордитесь,– возразил Владимир.
– Уже не горжусь. Это прадед по отцовской линии, мужик иногородний, а прадед по матери у меня казак, он имел чин хорунжия и с атаманом Анненковым в Китай ушёл,– сделала неожиданный «поворот» Катя.
– Тоже гордиться особо нечем, Анненков зверь был и армия его тоже…
– А как же иначе, казаки за землю свою сражались, здесь не до жалости, – резко перебила Катя.– Потому большевики весь наш край под калбитов и загнали, специально, чтобы казаков унизить, чтобы мы, их потомки, забыли от кого произошли…– она грузно подалась вперёд, упёршись в стол, который, казалось, вот-вот разлетится под напором этой огромной, словно свинцом налитой бабы, готовой без пощады крушить всё, что она ненавидит.
Разговор приобрел явно антикоммунистический характер, и хоть капитан Рогожин, член КПСС, не являлся идейным большевиком-ленинцем, а всего лишь пассивным носителем партбилета… Тем не менее, продолжать в том же ключе он побоялся. До автобуса оставалось менее получаса, и это был удобный предлог для сворачивания разговора.
– Знаете, Катя, в вас сейчас говорит обида за те экзамены. Но поверьте, в таких ВУЗах везде похожая ситуация, ведь их мало, гуманитарных, не то, что технических. Вон у нас знаете, что творится при поступлении в Военно-Политические училища, или академию имени Ленина? Мрак, замполиты рассказывали, партбилеты воруют друг у друга, пурген в пищу подсыпают, лишь бы соперника свалить, конкурс уменьшить,– Владимир упомянул о пургене в надежде немного разрядить обстановку, но Катя даже не улыбнулась.– И потом, я ведь тоже давно уже живу в Казахстане и, на мой взгляд, казахи не заслуживают такой ненависти. Ей богу это не злой народ и с ними вполне можно жить и ладить.
– Вы так говорите потому, что здесь вы сторонний наблюдатель, потому что ваша родина далеко отсюда и у вас её никто не отнимал. А моя родина здесь и я не хочу, чтобы на наших магазинах рядом со словом хлеб значилось калбитское нан, не хочу, чтобы безнаказанно шельмовали наших национальных героев создавших Россию, таких как Ермак.
Владимир укоризненно покачал головой, и уже не таясь посмотрел на часы.
– Извините, у меня через пятнадцать минут автобус.
Осознав, что собеседник, которого она так долго ждала и которому открылась сейчас уйдёт, скорее всего, опять надолго, может быть навсегда, Катя вновь обмякла, но тут же подобралась и на прощание с весельем в голосе и тоской в глазах призналась:
– Знаете, а мне уже не кажется, что между нами такая уж большая разница в возрасте…
В номере аэропортовской гостиницы капитан долго не мог заснуть, рискуя проспать вылетающий утром самолёт. Как и шесть лет назад он не мог думать ни о чём ином кроме их встречи с Катей. Бытие определяет сознание – марксистская истина как бы высвечивалась перед его глазами. Тут же возникало и множество прочих ассоциаций. Он вспоминал её прежнюю… Господи, куда всё девалось, всего-то шесть лет прошло. Неужто это она, с огромными лапищами, ворочающая бидоны, с горящими ненавистью глазами… Рогожин уснул тяжёлым беспокойным сном, и никогда не дающий сбоя "внутренний будильник" разбудил его в шесть утра с превеликим трудом…
Март 1997
Таможенный контроль в устьинском аэропорту оказался намного формальнее, чем в Домодедово. Рогожин с интересом осматривал зал ожидания, где не был более десяти лет, пытаясь уловить те новшества, что здесь, несомненно, должны были появиться после того, как Казахстан обрёл независимость, и Устье стало для России хоть и ближним, но зарубежьем. На первый взгляд вроде бы ничего не изменилось, но казалось, что здесь давно уже ничего не подновляли, не красили, не ремонтировали. Приглядевшись, Рогожин отметил и ещё одно существенное отличие от середины восмидесятых, когда он здесь оказался в последний раз, улетая на новое место службы в Подмосковье – в зале было необычно много казахов, едва ли не половина, и объявления делали сначала на казахском, а уж потом на русском языке.
То, что общественный транспорт здесь стал работать из рук вон плохо Рогожин почувствовал когда, обменяв в аэропорту рубли на тенге, более часа прождал автобус, и насилу добрался до города. В городе, казалось, всё осталось как в прошлом, что и составляло разительное отличие от Москвы. В глаза бросалось почти полное отсутствие иномарок, здесь, как и в советские времена было абсолютное засилье "Жигулей", "Москвичей", "Запорожцев", "ЗИЛов", "ГАЗов". Только всё это виделось сейчас в основном старым, грязным, дребезжащим, ревущим изношенными двигателями, хлопающим не отрегулированными карбюраторами. Вместе с неубранным, застарелым снегом и не сколотым льдом на тротуарах, растрескавшимся, разбитым асфальтом на проезжей части… – всё это делало некогда по советским понятиям богатый и зажиточный город, похожим на человека, которого болезни и старость застали врасплох. Неприятные впечатления, возникшие после непродолжительной прогулки по городу своей молодости, несколько сгладились, когда Рогожин без проблем устроился в гостиницу. В отличие от прошлых времён здесь было полно свободных мест и цена в сравнении с российской и прочей СНГшной, более чем божеская.
Рогожин приехал в командировку на одно из местных предприятий от московской фирмы, в которой сейчас работал. До распада Союза, это был процветающий оборонный завод. Сейчас он существовал в основном за счёт сдачи помещений в аренду. Это, конечно, не удивило Рогожина, к такому он привык, ибо видел повсеместно, как Москве, так и на всём постсоветском пространстве.
На заводе его ждали. В здании управления малолюдно и холодно. Рогожину приходилось бывать здесь в пору своей службы – он привозил сюда электронные приборы на ремонт. Тогда все три этажа здания буквально кишели народом, все куда-то спешили, носились с бумагами, кого-то искали, о чём-то хлопотали… Сейчас он шёл вслед за сопровождавшим его охранником и лишь эхо от их шагов гулко отдавалось в конце длинного коридора.
– Здравствуйте, я Рогожин Владимир Николаевич, представитель фирмы "Блок плюс" из Москвы,– назвался Рогожин, оказавшись в кабинете, где за письменным столом восседал полный, наполовину лысый человек лет пятидесяти в толстом домашней вязки свитере – в кабинете было довольно прохладно, и даже раскалённый докрасна обогреватель не поднимал температуру выше десяти – двенадцати градусов.
– Да-да… мы вас ждём, прошу, садитесь. Только вот раздеваться не предлагаю, сами видите, у нас тут с отоплением проблема… Я начальник отдела снабжения завода Сивохин Пётр Петрович. Вы в наших краях не впервые?– глаза хозяина кабинета как-то воровато бегали.
– Да, я здесь много лет служил в Армии и на вашем заводе тоже бывал.
– Ну и хорошо, значит гид вам не нужен. Уже где-то остановились?
– Да, с этим всё нормально,– Рогожин решил не уточнять, что он остановился в гостинице. Сивохин ему пока не внушал доверия.
– Небось, помните, какое тут у нас предприятие было… блеск… А сейчас вот разруха и запустение,– Сивохин тоскливо посмотрел в частично затянутое утренней изморозью окно, – несмотря на календарную весну по ночам морозы "давили" за десять градусов.
Рогожину показалось, что начальник снабжения тянет время, говоря обо всём, только не о конкретном деле, о котором руководителями завода и фирмы была достигнута предварительная договорённость, правда, чисто условная, на уровне телефонных переговоров.
– А вы значит сейчас в Москве?
– Да, работаю там,– ответил Рогожин тоном давая понять, что не желает развивать данную тему, так как в глазах хозяина кабинета читалась откровенная зависть. – Насколько я понял конкретно нашим вопросом будете заниматься вы лично, и потому хотелось бы сразу, так сказать, внести полную ясность.
– Вы, видимо, хотите выяснить, насколько я уполномочен вести с вами переговоры?– Сивохин натужно усмехнулся.
– Вот именно… Вы меня извините, но мой директор по телефону договаривался с вашим директором и я думал, что буду иметь дело с ним, либо… Если конечно вы им уполномочены…
– После того разговора наш директор вызвал меня, и я ему сообщил, что конденсаторов, которыми вы интересовались, у нас нет, – понизив почти до шёпота голос, сообщил Сивохин.
– Не может быть… Тогда зачем же вызвали представителя фирмы!?– Рогожин изумлённо взирал на начальника снабжения, не понимая, что всё это значит.
– Это я вас вызвал, без ведома директора… просто подсмотрел ваш факс и… А на проходной предупредил своих людей, чтобы, как только появится человек из Москвы сразу ко мне вели, а не к директору. Извините, я вам сейчас всё объясню… Дело в том, что сейчас во главе завода казахи, и директор, и его зам. У нас с самого развала Союза идёт национализация руководящих кадров. Вам это конечно без разницы, но понимаете, с ними вы всё равно каши не сварите, они же совершенно не компетентны, но ужасно подозрительны и тщеславны… Помурыжат и отфутболят, потешив свою калбитскую гордость тем, что русские из Москвы к ним приползли, а они им отказали.
– Я всё-таки вас не понимаю Пётр Петрович. К чему все эти разговоры в пользу бедных, если вы утверждаете, что у вас нет того, что нужно нам!?– всё более злился Рогожин.
– Официально нет, по документам они не проходят, но если поскрести, то можно и найти,– вновь заговорщицки понизил голос Сивохин.
– И сколько вы там наскребёте, грамм сто-двести?– пренебрежительно спросил Рогожин. У него возникло невесёлое предположение, что вся его затея, в которую он втравил своего директора, провалится, и командировку придётся оплачивать из своего кармана.
– Ну, это зависит от того, как мы с вами договоримся. Если ваши условия окажутся приемлемыми, то найти можно килограммов сто пятьдесят, – Сивохин с издевательской улыбочкой наблюдал как вытянулось лицо собеседника.
– Сколько!?…– не поверил Рогожин.– И это всё у вас нигде не числится!? Ну и ну… И как же это вам удалось… с бумагами то!?– он уже смотрел на Сивохина чуть не с восхищением.
– Вы не могли бы говорить потише… не в наших интересах, чтобы нас услышали,– предостерёг начальник снабжения чересчур бурно выражавшего свои чувства Рогожина.
– Ну, а всё-таки, поделитесь секретом, я ещё не разу не встречал, чтобы такое количество ценных деталей, шло "мимо кассы"?– уже тише вопрошал Рогожин.
– Никакого здесь секрета нет, я же говорил, нынешнее руководство не петрит, думают, раз завод стоит, так любой бывший обкомовец справится, деньги с арендаторов собирать. Ну, а таким как я старым работникам грех рот разевать… Я ведь здесь двадцать лет на снабжении, на складах знаю, где какая гайка лежит… Ну не я, так кладовщики мои. А бумаги… я какую хотите могу бумагу из любого дела и из любой картотеки изъять, или задним числом сделать. В общем, вам беспокоиться нечего… Давайте лучше займёмся подсчётами,– он встал из-за стола, подошёл к двери и запер её. – Какую цену вы предлагаете?
Рогожин на несколько секунд замер и спокойно, обыденным тоном произнёс:
– За зелёные, КМ пятые сто двадцать долларов за кило, а за коричневые, КМ шестые – сто.
Сивохин с улыбкой покачал головой:
– Владимир Николаевич, я знаю, что в Москве вы перепродадите зелёные не менее чем за триста, а коричневые за двести шестьдесят. Я также понимаю, что кроме вас я здесь никому такое количество конденсаторов не продам… Давайте не считать друг друга за идиотов. Вы согласны?
– Согласен,– слегка покраснел и опустил глаза Рогожин.– Назовите вашу цену.
– Сто пятьдесят и сто тридцать.
– По рукам.
Цена, предложенная Сивохиным, была более чем приемлемой, а учитывая количество товара, сделка сулила самое малое двадцать тысяч "зелёных" чистого барыша. Потому Рогожин согласился не торгуясь.
– Что ж, прекрасно… очень хорошо,– Сивохин, довольно потирая руки, ходил по кабинету.
– Надо всё-таки сначала посмотреть товар, взвесить,– Рогожин хотел полностью исключить возможность покупки "кота в мешке".
– С этим проблем не будет, люди, которые участвуют в деле, все заинтересованы. Так что не беспокойтесь… Есть правда тут ещё одна сложность,– только что сияющее лицо начальника снабжения омрачилось.
– Что ещё? – довольно грубо спросил Рогожин, подумав, что торг не кончен.
– Нет, нет, дело не в цене, не беспокойтесь …– тут же всё поняв, успокоил его Сивохин.– Это уж чисто моя проблема.
– Надеюсь, мы её преодолеем?– спросил Рогожин.
– Я тоже надеюсь…только боюсь здесь наскоком не взять,– недовольно морщил лоб Сивохин.– Есть тут у нас ещё один человек, кто знает о существовании этих конденсаторов… ну, кроме моих людей… Понимаете? Плохо то, что мимо него, ну никак не проскочить.
– А кто он?
– Главный инженер… Не поставить его в известность я не могу, он меня потом похоронит.
– А почему вы с ним раньше не согласовали?– удивился Рогожин.
– Я не был уверен, что мы с вами так легко договоримся, и вообще.
– Так чего тут думать, возьмите его в долю и всего дел.
– Тут не в деньгах дело.
– А в чём, он что казах?
– Да нет, русский, как и я старый заводчанин… А может вдвоём мы его скорее уломаем? Давайте так, сейчас у нас обед, а после я его приглашу, и мы попробуем прийти, так сказать, к консенсусу,– шегольнул горбачёвским канцеляритом Сивохин.
Главный инженер Глазков Виталий Сергеевич, оказался совершенно седым, худощавым мужчиной с бледным морщинистым лицом. Уяснив суть дела, он сразу же стал испепелять негодующим взглядом Рогожина:
– Так значит вы из Москвы… приехали с целью нажиться на халяву?!
– Сделка взаимовыгодна, у вас стоит производство и эти старые конденсаторы всё равно уже никогда не будут востребованы,– попытался урезонить его Рогожин.
– Да плевать я хотел на вашу выгоду. Я не согласен и не позволю…
На помощь Рогожину поспешил Сивохин:
– Подожди Сергеич, дело то стоящее. Действительно они у нас мёртвым грузом лежат, а по документам я всё что угодно списать могу, ты же знаешь… Неужто, будем дожидаться, пока эти калбиты прознают про них, и сами догадаются куда-нибудь толкнуть?
