Виктор Михайлович Брусницин
Петька счастлив
А в обморок тетя Зина ушла, заметим, необдуманно, потому что еще предстояли краски. Первым из задумчивости выходит Козырек.
– Подождите, – выступив из толпы и, пожалуй, с некоторым торжеством сообщает он. – Здесь надо разобраться. Все дело в том, что у нас как бы не принято… Собственно, пардон.
С этими словами Козырек начинает перемещаться к Диего. Походка его отчего-то принимает несколько развязный и одновременно вкрадчивый характер.
– Собственно, виноват, – как бы боясь спугнуть Диего, сопровождает себя управ.
Чем бы закончились переговоры, неизвестно. Поскольку Сашка, который оказался ближе всех к революционеру, поступает поразительно заурядно – он указывает пальцем на пресловутую область тела. Диего следует взглядом указанию и вздрагивает. И дальше чудеса возобновляются.
Вероятно, можно представить, как поступил бы в данной ситуации простой обыватель. Скорей всего, натурализм он попытался бы сократить руками, возможно, присел, наконец, сиганул бы в воду. Диего двигается иным путем, против правил. Он приседает и в великолепном пластическом вихре идет вприсядку вправо от трапа. Дойдя до конца мостка, он быстро распрямляется, виртуозно делает пируэт на сто восемьдесят градусов, и в том же упоительно жарком темпе, той же присядкой устремляется влево. Дойдя до конца мостика, Диего, продемонстрировав гуттаперчивость пантеры, змеи и половины земной фауны, начинает проделывать ряд движений, которые можно представить, если вообразить, что в человека бросают ножи и прочие нежелательные предметы, а он с бесподобной ловкостью уклоняется от них. Но самое поразительное, что голова его живет самостоятельной жизнью и медленно вращается вокруг шеи из стороны в сторону. И только когда из уст Диего вырывается спасительный клич, когда он бросается к скамье, достает из-под нее сгоряча зашвырнутые туда брюки и впрыгивает в них, всем открывается содержание мизансцены.
Все упали. Происходила канонада, Помпея, светопреставление. Нет, конечно, смеялись не над Диего, просто этому дню органично было извержение. И когда смятый, уничтоженный кубинец, глядя на погибающую толпу, готов был покончить с собой, его элементарно подняли в воздух и долго таскали на руках. Его отчаянно бросали ввысь, его обожали. И день закончился.
Ночь раздалась, обуяла, съела сумерки и фонари возили в радостных лицах неверные, причудливые блики. Лукаво улыбался месяц и брызги звезд плясали в небе. Прохладно-веселый воздух прилипал к телам, умильно поигрывали листья деревьев.
Совершались проводы Диего. По улице шла большая группа людей и пела. Редкие встречные останавливались и долго провожали людей взглядами. Они шли медленно, потому что знали – когда возле гостиницы станут прощаться с мужественным и красивым Диего, тот будет стоять и молчать, прижав руки к сердцу, и по щекам его будут бежать сверкающие отблеском фонарей и душевного огня слезы.
Люди шли и думали каждый о своем, но в результате это было общее. Диего скорей всего рассуждал, что «русски твас» – гуд, «русски девушки» – безусловно, файн. Вообще, жизнь вполне симпатичный предмет, и есть подозрение, что ему было пригоже.
Марина мечтала, что сейчас они проводят этого хорошего, сильного парня, а потом ее пойдет провожать Саша, они долго еще будут стоять в подъезде и разговаривать, если он и на этот раз не решится, тогда она первая его поцелует. Ей было трепетно и отважно.
Васильев смотрел на своих детей и размышлял, что Маринка получилась красивая девка, и, конечно, они поженятся с Сашей и будут жить неплохо, потому что он стоящий парень. Бывший старшина с улыбкой смотрел на сына. Петька сильно вырос за лето и хоть пока оболтус, вполне смышленый и самостоятельный пацан. В нем уже чувствуется характер, а это значит, что он сможет управляться с жизнью.
Петька ни о чем не думал. Он просто был счастлив.
