Виктор Кустов
Время шутов
У меня получалось.
Я все-таки когда-то охотился.
Пока не понял, как это неправильно – лишать жизни беззащитное существо.
Оправданием может служить только необходимость защититься или выжить.
Спортивная охота – это убийство.
Для кого-то Чечня была спортивной охотой…
А у Льва Толстого кунак был, чеченец Сато. Толстой ему плохонькое ружьишко подарил, а Садо в ответ дорогую шашку. А потом и коня. И от своих воинственных соплеменников защитил… Можно сказать, русскую литературу спас…
Выходит, им война была не нужна.
А кому она нужна?..
Никто не сознается.
Я не везде на Кавказе был.
Но много имен знаю.
Имен, впечатанных в историю.
И это не имена толстосумов или начальников.
Это имена тех, кто ткал общий ковер духовности. Ковер дружбы.
Кайсын Кулиев – балкарец. Алим Кешоков – кабардинец. Разные народы, разные культуры. И человеческая дружба до конца дней. И оба в памяти народной.
Расул Гамзатов – певец, без которого Дагестан безголос.
«Веками учил ты и всех и меня
Трудиться и жить не шумливо, но смело,
Учил ты, что слово дороже коня,
А горцы коней не седлают без дела.
И все же, вернувшись к тебе из чужих,
Далеких столиц, и болтливых и лживых,
Мне трудно молчать, слыша голос твоих
Поющих потоков и гор горделивых».
Это Гамзатов о своей родине, о Дагестане.
Тем, что есть, не дорожим… Не дорожили, поэтому и державу разрушили.
Всем так захотелось свободы, самостоятельности…
А ведь неплохо жили на национальных окраинах. Лучше, чем в русской глубинке – на той смоленщине или вологодчине…
И примеряла местечковая власть, уставшая от догмата Москвы, как малыш одежонку взрослого, как бы сама распоряжалась… И как тот же подросток, уверена была: знает лучше и больше взрослого… Не подозревая, что заводы, фабрики, колхозы и все, что работало при советской власти, при импортируемом с Запада новом строе полных прилавков не нужны станут.
Думали, что изобилие товаров важнее дружбы.
Не ведали, что Западу своего наработанного, произведенного, выращенного девать некуда и не заводы нужны в большой стране, а большой, голодный, жадный до материального изобилия базар.
Ишак, перед которым так долго маячил клок сена, вдруг понял, что может его достать…
Нет, мы конечно не ишаки. Но иногда бываем не умнее их.
Обижены были чеченцы, карачаевцы и те же калмыки на власть Советов?
Обижены.
Но не более, чем столичные диссиденты.
Вернувшись в родные места после изгнания, они жили бок о бок с русскими.
А мы бок о бок с ними.
Вместе строили, производили, выращивали…
Они женились на русских… И наоборот.
Детей рожали, которые одинаково два родных языка знали…Две культуры.
Говорят, я не сын
этих гор, этих рек -
Не потрафил строкой
ритмам горского вкуса.
Не услышал стихов
седоглавый Казбек,
Не затеплилась песнь
в изголовье Эльбруса.
Лгут. Бессовестно лгут!
Я метался меж скал.
Шат-гора и Казбек -
тема тайны глубокой,
Ведь не зря же здесь гений
поэта витал,
По ущельям струя
свет души одинокой.
Он терзался и пел.
Я шагнул ему вслед
И с вершин оглядел
дорогие просторы,
И, как тысячи стрел,
в сердце скопища бед,
Стон берез и полей
обреченные взоры.
Да, там горе и скорбь!
И я ринулся с гор
В бой за Русь, как солдат,
от родного порога.
Пораженья мои –
дням бесстыдства укор,
Я же пел и пою,
что далось мне от Бога.
Это стихотворение из вот этого томика «Моя журавлиная Русь» народного поэта Карачаево-Черкесии Михаила Бегера.
Он родился в Черкесске, здесь вырос и стал поэтом.
Настоящим русским поэтом.
Более двух сотен лет пришли сюда казаки. То ли народ, то ли сословие.
Я думаю, все же сословие.
Сословие, занимавшее место между дворянами и разночинцами.
Со своим менталитетом.
Схожим с сибирским.
Почему так думаю? Исхожу из личного опыта. Жена у меня считала себя сибирячкой. Выросла на берегу Байкала. Гордилась этим. Обижалась, если напоминали, что родилась она, правда, в другом месте. А тут вдруг решила своей родословной поинтересоваться. И выяснилось, что оба ее деда, репресированные в тридцатые годы, казаки. По отцу – донского войска, по матери – кубанского.
Вот и задумалась. Но характер, со стороны виднее, казацкий у нее. Другое дело, что не особо разнится он с сибирским. Оба на воле да на преодолении препятствий замешаны.
Нет, не случаен Кавказ в истории России.
Как и Россия в истории Кавказа.
Свободолюбие и искусство политической дипломатии – вот основные уроки, получаемые на Кавказе и по сей день.
И именно Кавказ оплодотворил русскую культуру.
Но не только русская культура вышла оплодотворенной из многонационального горнила и социальных катаклизмов этого исторического соединения места и времени. Общественная мысль, критерии оценки элит, гражданские постулаты общества и отношения человека и государства начали формироваться именно здесь. Военная верхушка и терпеливые солдаты, проповедующие патриотизм, казаки, предпочитающие опасную свободу безопасному прозябанию в крепостничестве, ссыльные вольнодумцы, отчаянно-безрассудные, вышедшие на «декабрьскую площадь», рисковые авантюристы всех мастей и творческие люди – вот кто устремился сюда, на эти просторы, одержимые поиском новизны отношений, чувств, красок, звуков…
Сюда шел отборный люд, уверенный в себе, в своей удаче, фарте…
Все вместе, народы разных национальностей, вер, культур, все мы – кавказцы…
И неважно, что я родился совсем в другом месте России.
Живу на Кавказе.
А значит, кавказец.
ПЬЕСЫ
ДВЕ СУДЬБЫ
Действующие лица:
Марина
Юра
Надя
Сергей
Журавлев
Журавлева
Купов
Синицын
Зотова
Буров
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Картина первая.
Комната в общежитии. Аккуратно заправленные кровати, на столе учебники, свернутые чертежи. На кровати в домашнем халате сидит Марина, довязывает модную шапочку. Вбегает Надя. У нее прекрасное настроение, она возбуждена.
НАДЯ. Мариночка!.. (Подсаживаясь). Мариночка…
МАРИНА. Подожди, довяжу… Петля… Петля… Собъешь, английская вязка, самая модная.
НАДЯ (вскакивая). Боже, какая проза! Петли, шапочки, покой…
МАРИНА (вертит шапочку, примеряет перед зеркалом). Нормально?
НАДЯ. Да это же скучно, Марина!
МАРИНА. Тебе скучно, мне – нет…
НАДЯ (обнимая подругу). Ладно, не обижайся… Просто у меня хорошее настроение.
МАРИНА (с иронией). Ты от него без ума. Как Наташа Ростова от Болконского.
НАДЯ. Больше… Он… Я его люблю, понимаешь, люблю…
МАРИНА. Пройдет.
НАДЯ. Как ты можешь?.. Мы любим друг друга, мы не сможем жить один без другого…
МАРИНА. Ну да, Ромео и Джульетта, ах – навсегда, ах – до смерти… Литература… Господи, какая ты глупенькая… Любовь, любовь… Какая там любовь – половой инстинкт. О чем он думает, когда тебя обнимает?.. Только об этом… Все они одинаковы.
НАДЯ (сердито). Ну, знаешь… Перестань. Ты сама не веришь в то, что говоришь.
МАРИНА. Мне верить не надо, я знаю. Им одно подавай, а нам – другое. Если разобраться, так вовсе мужики и не нужны. И любви никакой нет, все только притворяются, не сидеть же в девках… Главное, чтобы муж слушался да подчинялся, вот тогда и счастливой будешь… без всякой любви… Мой как шелковый будет.
НАДЯ. С такими мыслями я бы на твоем месте вообще не выходила замуж.
МАРИНА (вертясь перед зеркалом). Нельзя, Надь. Во-первых, родители не поймут. Во-вторых, окружающие осуждать, а то еще жалеть станут. В-третьих, две зарплаты все же лучше, чем одна. В-четвертых, гвоздь там забить, полочку сделать, что-нибудь тяжелое перетащить – мужская сила нужна… И детей от кого-то рожать надо.
НАДЯ (обнимая подругу, с жалостью). Мариночка, ты правда никогда никого не любила?
МАРИНА. Брось ты, глупости все это, я же говорю. Знаешь ведь сколько у меня парней было, другая позавидует. Прогонять надоедало… И на руках носили, и плакали, один даже застрелиться грозился… Смех… Есть оно и ладно, нет – не страшно, не уродина ведь, найду. Какая там любовь… А мальчики были – закачаешься…
НАДЯ. У тебя и Юрка хороший.
МАРИНА. Юрка – теленок. Но мужа я из него сделаю… Надюха, приезжай в гости годика через два, покажу…
НАДЯ. А мой Сережка если б узнал, что я его не люблю, никогда бы со мной ходить не стал.
МАРИНА. Твоего Сережку, если хочешь знать, я бы близко к себе не подпустила. Дурочка ты, Надюха, он тебя обманывает, а ты радуешься. Обожди, вот добьется своего и бросит. С ребенком…
НАДЯ. Перестань.
МАРИНА. Так и будет.
НАДЯ (со слезами). Перестань, я прошу.
МАРИНА. Хорошо, хорошо… Эх, жалко мне тебя…
В окно стукает камешек. Марина выглядывает.
МАРИНА (с иронией). Сереженька твой отирается…
Надя мечется по комнате, поправляет перед зеркалом прическу, машет в окно.
НАДЯ. Я побежала.
Оставшись одна, Марина еще раз примеряет шапочку, потом бросает, подходит к окну, долго смотрит вслед уходящим Сергею и Наде, вздыхает. Достает из-под кровати чемодан, из него несколько фотографий. Раскладывает как пасьянс и оценивающе разглядывая, по одной откладывает в сторону. Последнюю долго рассматривает, читает надпись на обороте. В дверь кто-то стучит.
МАРИНА. Одну минуту. (Убирает чемодан, приводит себя в порядок). Войдите!
В комнату робко входит Юра.
ЮРА. Мариночка… Мы опаздываем…
МАРИНА (недовольно). Иду, иду… Ну что ты стоишь, подожди в коридоре, я оденусь.
Юра послушно выходит.
МАРИНА (кричит). Можешь вниз спуститься, не стой как истукан!
Картина вторая
Вечерняя аллея. Бледнеют редкие фонари. Скамеечка. Появляются Сергей и Надя. Сергей идет, засунув руки в карманы пальто. Надя, балуясь, то приникает к нему, то отходит, напевая и кружась.
НАДЯ. Сереж, а ты любил кого-нибудь кроме меня?
СЕРГЕЙ. Нет.
НАДЯ. А вот скажи, тебе приятно со мной гулять, приятно?
СЕРГЕЙ. Приятно.
НАДЯ (останавливаясь). Почему?
СЕРГЕЙ. Ты красивая.
НАДЯ. И только?
СЕРГЕЙ. Наверное, не только.
НАДЯ (после паузы). А тебе нравится выполнять мои желания?
СЕРГЕЙ. Да.
НАДЯ. Правда?.. Тогда поцелуй меня.
Целуются.
НАДЯ. Марина говорит, что любви нет.
СЕРГЕЙ. Она просто дура.
НАДЯ. А мне ее жалко. И Юрку жалко, он ведь ее любит… А что лучше, когда тебя любят, а ты нет, или когда ты любишь, а тебя совсем не любят?
СЕРГЕЙ. Если меня.
НАДЯ. Нет, лучше, когда оба, как мы, а потом, когда ты любишь… А когда тебя, а ты нет, это неприятно, тяжело… Ты меня очень любишь?
СЕРГЕЙ. Да, я тебя очень люблю… Надя, нам нужно серьезно поговорить…
НАДЯ. О чем?
СЕРГЕЙ. Давай посидим. (Садятся на скамейку). Тебе не холодно? Мы уже не маленькие, правда ведь?.. И у каждого была своя жизнь, до нашей встречи, правда?
НАДЯ. Ты меня спрашиваешь?
СЕРГЕЙ. Ты же не будешь спорить, что это не так…
НАДЯ. Я слушаю.
СЕРГЕЙ. Видишь ли, я сегодня получил письмо… (Достает из кармана мятый конверт). Прочти.
НАДЯ. Плохое?.. Не хочу, не надо.
СЕРГЕЙ. Я тебе говорил, что у меня была девушка на практике. Это письмо от нее.
НАДЯ. Я не хочу.
СЕРГЕЙ. Я люблю тебя. (Обнимает, целует Надю). Я рад, что мы встретились, что ты была у меня.
НАДЯ. Была?..
СЕРГЕЙ. Та девушка… Короче, она моя жена, понимаешь, я ее не любил и не люблю, но так все получилось. Я ее просто пожалел и вот письмо… У нее родился ребенок…
НАДЯ. Жена?.. (Приникая к нему). Но ведь ты любишь меня?
СЕРГЕЙ. Конечно, я люблю только тебя. Но у нее родился сын. Она грозится написать в институт. Прочти. (Протягивает письмо).
НАДЯ. Не хочу…
СЕРГЕЙ. Я должен на ней жениться, понимаешь…
НАДЯ. Почему должен?
СЕРГЕЙ. Пойми, Наденька, все так непросто. Ты ведь любишь меня, тебе небезразлично, что со мной будет… У меня карьера… А это пятно…
НАДЯ. Но ведь я буду с тобой.
СЕРГЕЙ. Ты… Начнутся разборки… Это скажется на моем имидже… Ты ведь не хочешь быть женой заурядного человека?
НАДЯ. Мне все равно, кем ты будешь. Я люблю тебя, я всегда буду любить.
СЕРГЕЙ. Надя, ты не думаешь обо мне. А как же я, мои мечты, мои планы?..
НАДЯ. Сережа…
СЕРГЕЙ (обнимая). Хочешь, мы будем вместе, снимем квартиру и будем жить вместе, а там… а там с ней все будет формально, на бумаге…
НАДЯ (отстраняясь). Ты хочешь, чтобы я была твоей любовницей?
СЕРГЕЙ. Потом, когда все уладится, я оформлю развод и нам никто не помешает, никогда, всю жизнь, Наденька…
НАДЯ. Счастья через несчастье не бывает.
СЕРГЕЙ. Бывает, бывает! Посмотри, вокруг все так живут, это же жизнь, а не учебник! В ней все есть, Наденька, и наше счастье зависит только от нас. Ты согласна?
НАДЯ. Нет. (Поднимаясь). Нет! (Бежит по полутемной аллее).
СЕРГЕЙ. Надя! Надя! (Делает несколько шагов, останавливается и, засунув руки в карманы, медленно идет в другую сторону).
Картина третья
Институтский коридор. Группками проходят студенты. Слышатся отрывистые фразы.
– Ну как?
– Остаюсь.
– Ты куда?
– На Сахалин.
– Сам выбрал…
– Сам, на край света…
Появляется Сергей
– Серега, о'кей.
СЕРГЕЙ (вяло). О'кей, о'кей.
– Везет человеку, такое предложение…
– Серега, не зазнавайся, большим человеком станешь…
СЕРГЕЙ. Иди, иди.
Все уходят, он остается один. Появляется Надя. Она чуть не налетает на Сергея, и увидев, замирает.
СЕРГЕЙ. Извини.
Надя молча проходит мимо. Опять появляется группа возбужденных ребят.
СЕРГЕЙ (зло). В Сибирь надо ехать, или на Дальний Восток. Там сейчас такие дела, деньги, перспективы, слава, почет…
– Что же ты не поехал?
– Мама его не отпустила.
– Он в политики пойдет, там его научат…
– Мужики, а ну его, пошли…
Уходят. Сергей бредет следом.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Картина первая
Прошло три года…
Большая квартира, обставленная с мещанской роскошью, с претензией на вкус. Развесистый фикус и несколько декоративных кактусов отделяют уютный уголок, куда любят отходить парочки. Обстановка создает ощущение лицемерной доброжелательности. В комнате Журавлев, Журавлева, Купов, Синицын, Надя. Появляется Зотова.
ЗОТОВА. Товарищи, ну что это такое, какая серая, скучная обстановка… Мужчины, почему позволяете скучать женщинам…
КУПОВ (откладывая книгу, которую он бездумно листал). Верочка, без вас все желтеет и вянет, без вас мы – это тело без души. (Лениво целует Зотовой руку).
ЗОТОВА. Что ты, Славик… (Заметив Надю). Кстати, вы уже познакомились?.. Ай-яй-яй, не узнаю, не узнаю… Надя, не прячьтесь за фикусом, робость – в наш век качество сугубо мужское. Идите сюда. (Купову). Это милая Надя, будущее научное светило.
КУПОВ. О… (Целует Наде руку). Вы действительно светило?.. (С иронией). Восходящее… Нет, я в это верю, я верю в милую Надю…
ЗОТОВА. Надюша, не смущайтесь. И не робейте. А еще не верьте, у Вячеслава такая работа, много говорить и тут же забывать, о чем сказал.
КУПОВ. Вера Федоровна…
ЖУРАВЛЕВ. Надя… Надежда, значит… Вы работаете с нашей милой хозяйкой? (Пожимает руку).
НАДЯ. Да.
ЖУРАВЛЕВА. Надюша, оставьте мужчин, давайте сколотим свое женское общество, на кухне…
КУПОВ. Нет, Машенька, оставьте нам Наденьку. Какой вам прок от еще одной женщины… Женщины для мужчин – мужчины для женщин.
ЖУРАВЛЕВА. Боже, у вас симптомы, вам надо скорее влюбиться.
КУПОВ. Симптомы? Очень интересно. Чего же? Уж не маразма ли?
ЖУРАВЛЕВА. Хронического холостяка. (Уходит).
КУПОВ (наигранно вздыхая). Влюблялся… Безнадежно… Каждый год с первого класса.
СИНИЦЫН (словно проснувшись). Простите, а вы не знаете, что можно купить за шестьдесят три советских копейки?
НАДЯ (удивленно). Купить? Я не знаю, что хотите…
СИНИЦЫН. Нет, вы не поняли меня, что в единичном измерении имело эту стоимость, шестьдесят три копейки…
КУПОВ. Наденька, он одержимый, ответьте ему, можете что угодно назвать.
НАДЯ. Но я действительно не знаю… И не понимаю…
СИНИЦЫН. Все очень элементарно. Я хочу составить таблицу и определить номинальную стоимость копейки в СССР. А для этого мне необходимо определить последовательно возрастание ее в разовом выражении.
ЗОТОВА (входя с тарелками). Не обращайте внимания. Надя, Алик – кандидат наук, это его хобби, гимнастика для ума.
НАДЯ Кандидат каких наук?
ЗОТОВА. Алик у нас большой специалист по японской литературе.
СИНИЦЫН. Так вы не знаете?.. Жаль… А вы любите искусство, поэзию?
НАДЯ. А это очень важно?
КУПОВ. Любить поэзию?.. Вы обижаете Алика…
НАДЯ. Нет, знать, что можно было купить за шестьдесят три копейки.
ЖУРАВЛЕВ. Счет открыт…
КУПОВ (целуя Наде руку). Я восхищен.
СИНИЦЫН. Нежданно
Подходят ко мне,
Жмут руку мою,
И так же неожиданно
Уходят люди.
КУПОВ. Каждый молится богу на собственный лад.
Всем нам хочется в рай и не хочется в ад.
Лишь мудрец, постигающий замысел божий,
Адских мук не страшится и раю не рад.
ЖУРАВЛЕВ. Начинается поэтический турнир… До чего же скучные люди, Надюша. Убожество собственных мыслей прикрывают заимствованными у других…
СИНИЦЫН (не обращая внимания).
Словно дождь зашумел
На вершинах леса
Пронеслись обезьяны.
До чего же они
На людей похожи!
ЖУРАВЛЕВ. Видите… Иезуитские манеры. Нет чтобы оскорбить по-человечески, все стараются иносказательно, стихами… А отчего это, Наденька, происходит? От ума, эрудиции? Нет, ошибаетесь. Это все от слабости, от бессилия, от пустоты мыслей и дел.
ЖУРАВЛЕВА (входя). Журавлев, успокойся. Твоя проза Надю не обольстит…
ЖУРАВЛЕВ. Машенька, перед моей прозой не устояла даже ты…
КУПОВ (Журавлеву). Скажи не мудрствуя, что читать тебе некогда, завертелся в делах, это будет вполне правдиво и не стыдно. (Поворачиваясь к Синицыну).
Много мыслей в моей голове, но увы:
Если выскажу их – не сносить головы!
Только эта бумага достойна доверья,
(Указывает на Надю).
О, друзья, недостойны доверия вы!
ЗОТОВА (расставляя на столе). Наденька, не теряйтесь, остановите этот рыцарский турнир… Нравится вам у нас?
НАДЯ. Да.
ЖУРАВЛЕВ. Наденька в том возрасте, когда нравится все и все.
ЖУРАВЛЕВА (Зотовой). Господи, мой милый опять играет в старичка.
ЗОТОВА. Ему это идет… Пойдемте, Наденька, поможете мне… (Уходят на кухню).
СИНИЦЫН. Возраст не играет никакой роли. Главное – состояние души…
КУПОВ. Душа бессмертна и, значит, для нее не существует понятия времени. Не так ли, мой ученый друг?
ЖУРАВЛЕВ. Интеллектуалы вы мои, только не надо мистики, довольно с меня моей жены…
КУПОВ. Твердо стоящий на земле…
СИНИЦЫН. Люди никогда не поймут друг друга и рая на земле не будет.
ЖУРАВЛЕВ (разворачивая газету). Устами младенца… Нет, я совершенно серьезно… Вот, пожалуйста, еще один очаг опасности… Очаг, очаг, прямо пожарище, а не мир. (Складывает газету). И самое непостижимое, что я не могучий смертный, очагов этих не хочу. А судя по СМИ, большая часть человечества их тоже не хочет, а они появляются и все. И плевать им на мое отношение.
КУПОВ. Объективные условия.
ЖУРАВЛЕВ. Чепуха. Субъективные состязания. История всегда замешивается единицами, только всходит массой. Не надо забывать о многозначительности оскала политики…
СИНИЦЫН.
Постичь себя, узнаю свою душу
И ничего более.
Лишь потому, что цветы
Облетают,
Милей они вдвое…
В суетном мире
Что может быть долгим!
КУПОВ (Журавлеву). Ты преувеличиваешь роль личности в истории и недооцениваешь экономические причины. На земле всегда чего-то не хватает, и тем, у кого почти все есть, и тем, кому нечего есть. И все хотят только хорошо жить. А чтобы хорошо жить – надо отнять у другого. В мире, в обществе – везде этот закон – главный, отнять.
ЖУРАВЛЕВ. Ты отнимаешь?
КУПОВ. Если хочешь, да… Не в буквальном смысле, конечно. Я не способен выйти на дорогу и чистить карманы, но все-таки и ты, и я, и они, мы все у кого-то что-то берем. У нас тоже, так что пусть тебя не мучают угрызения совести. К тому же, ты ведь и отдаешь всем, в общественном продукте…
ЖУРАВЛЕВ. А я не хочу этого знать, я не хочу ни отбирать, ни отдавать. Лишь одного, чтобы мои сыновья будут жить. И мои внуки, и правнуки… Ты этого не хочешь?
КУПОВ. У меня их пока нет… И от твоего хочу – не хочу, в мире ничего не изменится. Он сотрет тебя и пойдет дальше. Растрепанная импровизация истории – жестокая особа, и не пытайся с ней спорить.
ЖУРАВЛЕВ. А не кажется тебе порой, что твоя отстраненность – это не сила, а слабость… Лучше заводи скорее детей, потом мои слова вспомнишь…
Входят женщины.
ЖУРАВЛЕВА. Вы не скучаете? Похоже, что вы прекрасно обходитесь без нас.
КУПОВ (вяло). Иллюзия… Мы задыхаемся от скуки…
СИНИЦЫН (во время спора он стоял в уютном уголке за фикусом).
Сумерками дня
Летнего, который
Не хочет так темнеть,
С тоской гляжу я, и невольно
Грустно мне…
ЗОТОВА. Алик, это Такубоку?
СИНИЦЫН. Нет, это я…
ЗОТОВА. Ваши стихи?
СИНИЦЫН. Мое настроение.
КУПОВ. Я знаю, почему ему грустно…
ЖУРАВЛЕВ. Ясно, как Божий день. Это намек на то, что нам пора к столу.
ЗОТОВА. Конечно. Все к столу, будем пить чай.
ЖУРАВЛЕВ. И кое-что еще, посущественнее. (Разливает коньяк). По глотку живительной влаги и мир станет прекрасным.
ЖУРАВЛЕВА. Теперь он играет в алкоголика…
ЖУРАВЛЕВ. Машенька, жизнь – это игра. Это ведь одна из твоих заповедей.
КУПОВ. Стоит царства китайского чарка вина,
Стоит берега райского чарка вина,
Горек вкус у налитого в чарку рубина -
Эта горечь всей сладости мира равна.
ЗОТОВА. Дайте немножко отдохнуть Надюше, не забывайте, что женщина любит не только умные речи.
ЖУРАВЛЕВА. Ах, Верочка, разве это мужчины…
КУПОВ. Я обижен. (Выпивает коньяк). За всю сильную половину человечества. Я чертовски обижен и больше ни одной прекрасной строки, только серая проза. Нет, я всегда говорил, что женщине не все дано понять. Не нужно обольщаться, следует признать, что женщина – это прежде всего предмет комфорта для мужчины. И не надо ее заставлять подняться выше этого…
ЗОТОВА. Вот как?
ЖУРАВЛЕВА. Комплимент, достойный моего мужа… Наденька, не стесняйтесь, говорите, спорьте с ними, это они только кажутся на первый взгляд умными.
НАДЯ. Я с удовольствием слушаю.
ЖУРАВЛЕВ. Нет, это не совсем верно. Предметом комфорта сможет стать далеко не каждая женщина. Женщина – это прежде всего источник наслаждения для мужчины.
КУПОВ. В здоровом теле и дух здоров…
НАДЯ. А мужчина для женщины?
ЖУРАВЛЕВА (опережая мужа). Источник неприятностей.
КУПОВ (Журавлеву). Тебя не настораживает этот симптом у твоей жены?
ЖУРАВЛЕВ. Она неискренна… Я вам отвечу, Наденька. Мужчина для женщины – это бог, свет в окошке, суть ее жизни, наконец, ее властелин и ее забота. Иногда даже кормилец… В определенные времена.
ЖУРАВЛЕВА. Забота – несомненно, все остальное, Надюша, сказано для зрителей.
СИНИЦЫН. Мы все вышли из женского чрева и оно же манит нас. Природа целесообразна, избрав способом продолжения жизни слияние двух полов, а не отделение одного от другого. Она замкнула круг: мы появляемся из чрева, а уходим в землю. Природа и женщина – не единство ли?
Пауза.
КУПОВ. Алик, мы поражены… Я знаю, что можно было купить за шестьдесят три копейки… Шестьдесят три коробка спичек.
СИНИЦЫН. Оконное стекло
Задымлено
Дождем и пылью…
Я тоже стал таким,
Какая грусть!
КУПОВ (нарочито недовольно). С тобой невозможно разговаривать. Каково будет тем, кто доживет до того часа, когда ты станешь академиком…
ЖУРАВЛЕВА (Наде). Он тоже играет. (Кивает на Синицына). В юродивого. Здесь все, Надечка, играют. Вы еще не почувствовали приступ тоски?
НАДЯ. Нет… Чьи это стихи?
ЖУРАВЛЕВА. Не знаю… Меня это никогда не интересовало. Вы закончили химический факультет?
НАДЯ. Да.
ЖУРАВЛЕВ. Надя, вы так и не рассказали нам, в чем заключается ваша работа?
НАДЯ. Это гораздо скучнее, чем вы предполагаете. Право, мне не хотелось бы говорить о ней.
КУПОВ. Вот как? Современные молодые женщины обожают рассказывать о своей работе. Это признак эмансипации.
НАДЯ. Значит я не отношусь к современным.
КУПОВ. Смелое заявление.
ЗОТОВА. Надя очень способный химик, а быть несовременной опять становится модно.
КУПОВ. Мы это поняли… (Вставая, Наде). Уделите старому, не модному холостяку пару минут. Это будет в стиле ретро… К тому же я когда-то мечтал стать химиком…
Купов и Надя отходят к фикусу
ЖУРАВЛЕВА. Давайте послушаем музыку. Верочка, поставь, пожалуйста, что-нибудь, тоже в стиле ретро…
Журавлева пересаживается на диван, рядом опускается Журавлев. Зотова включает магнитофон.
КУПОВ. Надюша, вам действительно нравится здесь?
НАДЯ. А почему бы нет?
КУПОВ. Здесь так приторно, надумано…
НАДЯ. Но и вы ведь здесь.
КУПОВ. Во-первых, я уже привык, адаптировался и даже пристрастился к этой разлагающей атмосфере. Во-вторых, я старый холостяк, ни на что не способен. Мне ничего не остается, как заниматься словесным блудом… А вы человек совершенно иного круга, иного настроения… Давайте уйдем отсюда?
НАДЯ (после паузы). Вдвоем?.. Нет, не хочу. Мне нравится компания.
СИНИЦЫН (незаметно подошедший к ним). Принцесса была груба, как все нынешние принцессы. В детстве тайком от родителей она покуривала…
КУПОВ. Алик, это слишком… (Уходит).
НАДЯ. Алик, снимите маску.
СИНИЦЫН. С удовольствием. Помогите?
НАДЯ. Я хочу дать вам совет, по поводу хобби… Обратитесь в комитет цен…
СИНИЦЫН. Тогда исчезнет весь смысл моего увлечения и, к тому же, (Тихо). нужно будет искать новый клоунский колпак…
НАДЯ. Неужели он вам так необходим?
СИНИЦЫН. Позвольте уклониться от ответа… Вы интересуетесь философией?
НАДЯ. Увы, в этой области я совершенный дилетант.
СИНИЦЫН. Это прекрасно. Значит я могу говорить все, что взбредет в голову…
НАДЯ. Попробуйте.
СИНИЦЫН. Вы знаете, Восток за много столетий до просвещенной Европы сделал великое открытие: жизнь – это мгновение и не надо строить планов, не нужно ждать чего-то впереди. Это глупо, надо просто жить каждое мгновение. Не будущим, не прошлым – настоящим мигом. Я падаю ниц перед древними мудрецами, ниц – за то, что позволили прозреть, за то, что научили чувствовать жизнь. И я падаю ниц пред вами, ниц – за то, что вы есть на свете…
НАДЯ. Вот как? Это объяснение?
СИНИЦЫН. Вы умны. Умны и приятны – это редкость.
НАДЯ. А вы торопливы.
СИНИЦЫН. Дзен-буддисты, которые были намного мудрее нас с вами, подарили мне закон спонтанного бытия. Говорить то, что думаю; чувствовать, не пытаться предвидеть и не контролировать сердце мозгом… Сейчас я чувствую, что вы принесете мне счастье…
НАДЯ. Надолго?
СИНИЦЫН. Разве это важно?
Если б любила меня ты,
Легли б мы с тобой в шалаше,
Повитом плющом.
И подстилкой нам
Рукава наши были б…
Прекрасный старинный обычай: в часы любовного ложа, сняв одежды, подстилать их под себя…
НАДЯ. Простите, Алик, я еще не прониклась дзен-буддизмом. (Уходит).
СИНИЦЫН. Я подожду…
Трезвонит звонок.
ЗОТОВА. Кто бы это мог быть? (Идет открывать).
КУПОВ (Наде, мимоходом). Поразил?
НАДЯ. А вы как думаете?
КУПОВ. Эх, Надечка. Не все то золото, что блестит…
НАДЯ. И все-таки, Алик неотразим…
КУПОВ. Бедняга Купов, ему не везет ни в чем, даже в любви…
ЖУРАВЛЕВА. Новое действующее лицо…
ЖУРАВЛЕВ. Машенька, а не пойти ли нам баиньки?
ЖУРАВЛЕВА. А если это женщина?
ЖУРАВЛЕВ. Мне достаточно тебя… (Обнимает). Разве можно кого сравнить с тобой…
Входит Зотова, следом Буров. Он только что с поля, бородат, в штормовке, болотных сапогах и с рюкзаком.
ЗОТОВА. Сергей Петрович, Боже мой, вы все молодеете… Я теперь понимаю, почему вы ходите в тайгу…
БУРОВ. Исключительно за этим… Мне бы ключ, Вера Васильевна. Ни о чем не мечтаю, только о ванне – полдня отмокать буду.
ЗОТОВА. Одну минуточку, Сергей Петрович… А впрочем, нет, посидите с нами, поужинайте. У вас ведь теперь будет большой отпуск… (Замечая нерешительность Бурова). Товарищи, познакомьтесь, это мой сосед – Сергей Петрович Буров, геолог, из последних романтиков… (Бурову). Проходите, Сергей Петрович, садитесь, а то по-соседски обижусь… (Буров машет рукой и садится). Тем более, у вас там холостяцкая пустота…
БУРОВ. Честно признаться, я действительно голоден. И к тому же, такой стол… И ни баночки говядины тушеной…
Зотова подает ему тарелку и он начинает накладывать закуски.
ЗОТОВА (опускаясь напротив). Вы похудели, стали похожи на Дон Кихота…
БУРОВ. Скорее, на поджарого гончего пса.
ЗОТОВА. Кушайте, кушайте… (Наливает коньяку).
БУРОВ. Угу… (Смотрит на остальных). А что же это я один?
ЖУРАВЛЕВА. Ничего, не стесняйтесь, мы уже… (Поднимается). Верочка, мы прощаемся.
ЗОТОВА. Уже?
ЖУРАВЛЕВА. Пора. Моему муженьку завтра рано вставать.
ЖУРАВЛЕВ (хлопая Бурова по плечу). Насыщайся, Сергей Петрович. Романтика – дело хорошее, но романтикой сыт не будешь…
БУРОВ. Спасибо.
Журавлевы уходят, Зотова их провожает.
БУРОВ (все еще держа рюмку, Купову). А вы?
КУПОВ. Я, пожалуй, откланяюсь. Дела… Печень…
БУРОВ (понимающе). А-а… Да.
Купов уходит.
БУРОВ. Как хотите. (Собирается выпить).
НАДЯ. А мне не предлагаете?
СИНИЦЫН (появляясь из-за фикуса). И мне тоже.
БУРОВ. Ах, извините, растерялся от многолюдья… Отвык… С удовольствием. (Наливает рюмки).
Рассаживаются Синицын и Надя, появляется Зотова.
ЗОТОВА. Сергей Петрович, вы чем-то напугали моих гостей…
НАДЯ. Борода, сапожищи…
БУРОВ. А чего же они такие пугливые. На вид вроде крепкие, здоровые.
ЗОТОВА. Я пошутила, они действительно уже собирались уходить. Жаль, что вы не появились раньше, когда у нас в разгаре была беседа…
БУРОВ. Вера Васильевна, мне кажется иногда, что вы научились останавливать время… Я приезжаю, уезжаю, а у вас по-прежнему, незыблемо.
ЗОТОВА. Это плохо?
БУРОВ. Моя профессия учит не делать поспешных выводов…
Пауза.
ЗОТОВА. Алик, вы не спешите?.. Проводите Наденьку…
НАДЯ. Нет, что вы, меня не нужно провожать, я сама доберусь… (Поднимает рюмку). За знакомство с романтизмом (чокается с Буровым) и с дзен-буддизмом (с Синицыным, Зотовой). Спасибо за вечер, мне было очень интересно.
Надя встает, поднимается и Синицын.
БУРОВ. Всего хорошего… Хотя, постойте. (Идет к рюкзаку). Тут у меня кое-какие геологические сувенирчики… (Достает несколько камней). Это вам. (Подает Синицыну). Это вам от меня, простите, не запомнил вашего имени. (Подает Наде).
НАДЯ. А вы и не могли запомнить, нас не знакомили. Представили только вас, как соседа… Надежда.
БУРОВ. Очень приятно… А это хозяйке (Подает камень Зотовой).
ЗОТОВА. Какая прелесть…
НАДЯ. Халькопирит, пирит и… что же это? (Разглядывает камень).
БУРОВ. Вы разбираетесь в камнях?
НАДЯ. Увлекалась… Вы ищете медь?
БУРОВ (оживленно). Руды… Полиметаллы… Я поисковик… Слушайте, это ведь замечательно, нет, я вас так не отпущу. Черт с ней, с ванной… Вам действительно нравятся камни?
НАДЯ. Когда-то я их собирала. У меня даже есть маленькая коллекция…
БУРОВ. Вера Васильевна, дайте-ка мне ключ… (Наде). Я сейчас вам покажу свою коллекцию.
ЗОТОВА (недовольно, подавая ключ). Пожалуйста… Может вы еще покушайте, Сергей Петрович? Коллекцию можно показать в другой раз, Надя зайдет ко мне…
БУРОВ. Спасибо… нет, на другой раз откладывать не будем, у меня командировки. Потом, нельзя откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. (Наде). Идемте, Надежда…
Выходят. Синицын и Зотова молча смотрят вслед.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Картина первая
Прошел год.
Квартира Бурова. Одна комната, в которой два шкафа. Один занимают книги, второй – камни. Диван-кровать, горка чемоданов, шифоньер. Щелкает ключ и в комнату входит Надя. Раздевается, достает из шифоньера халат.
