Виктория Болле
Путь домой через бездну
4
Недалеко от Мангейма советская власть организовала зерновой совхоз под названием «Спартак». Дедушка Андрей работал в совхозе сторожем. Он старался устроить на работу дядю Фёдора.
Дядя был единственным интеллектуалом в нашей семье. Он окончил четыре класса школы, умел неплохо читать, писать и считать, что позволило ему получить работу в деревенском магазине. Он работал там продавцом и иногда снабжал нас небольшим количеством продуктов.
После новогодних праздников дядя забрал меня и мою мать из Мангейма и привёз нас в Спартак.
Бабушку я не помню. Она умерла, когда я был ещё совсем маленьким. Дедушка Андрей уже давно жил один.
Когда мы приехали в Спартак, директор совхоза покачал головой.
– У меня нет свободных комнат. И свободной рабочей вакансии на данный момент тоже нет. Мне очень жаль.
Это была нерадостная новость.
– Я мог бы предложить только работу на плантации, двадцать пять километров отсюда.
У матери не было иного выбора, поэтому она приняла предложение. Дядя Фёдор отвёз нас на плантацию. Там мы пережили тяжёлые времена, но, по крайней мере, были уверены, что каждый вечер получим немного хлеба. Мать зарабатывала на плантации четыреста граммов хлеба в день для нас обоих. Наша ежедневная норма составляла двести граммов хлеба на каждого, что явно не могло насытить. Мы постоянно испытывали голод.
Жили мы в подземном бараке, в подвале с ужасным запахом. Без окон, без отдельных комнат, словно в лагере. В бараке находилось около двадцати женщин с детьми. Все они были одиноки, без мужей, большинство – вдовы. Они оказались там по тем же причинам, что и моя мать. Каждый стремился избежать голодной смерти.
По вечерам, когда мать возвращалась с работы с четырьмястами граммами хлеба, она разрезала этот маленький кусочек на две половины и предлагала мне выбрать первым. Я внимательно осматривал кусочки и всегда брал больший.
Однажды умер верблюд, принадлежавший совхозу. Его использовали для тяговых и пахотных работ, заменяя тем самым технику, которой в то время почти не было. Для всех работниц это был настоящий праздник. Каждая отрезала себе кусок мяса, варила его и замачивала в холодной воде, чтобы сохранить. Мясо оказалось восхитительным.
Дети в бараке крали это мясо друг у друга. Я не был исключением и всегда стоял в первых рядах, когда дело доходило до шалостей. Женщины в бараке часто ссорились из-за этого. Моя мать тоже не избежала этих конфликтов. Понимая, что нам обоим на плантации плохо, она решила, что нужно меня отправить оттуда. Мать передала дяде Фёдору сообщение, что я здесь не выживу, и он приехал, чтобы забрать меня.
Весной 1933 года я покинул мать и отправился жить к дяде Фёдору. Он приехал на телеге, предоставленной директором совхоза, усадил меня на заднее сиденье, а сам сел на переднее рядом с водителем. Посмотрев на меня строго, он сказал:
– Слушай внимательно, Ваня. Я беру тебя к себе. Ты будешь у меня спать и есть. Днём будешь ходить в детский сад. Если тебя там спросят, в каком году ты родился, скажи, что в 1926. Если спросят, сколько тебе лет, скажи семь. Ты всё понял?
Я кивнул и ответил:
– Да.
Нам пришлось лгать, чтобы меня приняли в детский сад. Я не был глупым, я всё понимал.
Я уехал, и матери стало немного легче. Теперь она могла питаться своей дневной нормой одна. Она скучала по мне, и я тоже скучал по ней. Но в нашем случае это было лучшее решение. Только так мы оба могли выжить.
***
Долгожданная весна медленно наступала. Снег таял, обнажая грязь и сажу, скрытые всю зиму. С каждым днём грязь становилась всё заметнее, и казалось, что весь совхоз утонет в этом беспорядке. Днём с обветшалых крыш капал тающий снег, серые трубы хат едва дымили, а ночью белые тени неподвижных сосулек мерцали. Солнце всё чаще показывалось на небе, и всё живое пробуждалось от глубокого зимнего сна.
Я прожил у дяди Фёдора несколько месяцев. Днём я ходил в детский сад, и теперь почти каждый вечер я ложился спать не таким голодным, как раньше. Жизнь немного стабилизировалась. В семье дяди вновь задумались о пополнении.
Так и случилось. Всего через несколько месяцев на свет появился маленький мальчик, мой кузен Эрнст. Удача улыбнулась дяде, потому что вскоре после рождения его младшего сына совхоз предложил ему большую квартиру в бараке.
Однажды вечером он вернулся домой и объявил:
– Пакуйте всё, мы переезжаем!
В тот же вечер мы были готовы к переезду. Многие соседи помогали моему дяде переносить вещи в новую квартиру.
Жена моего дяди почти не могла помочь, так как большую часть времени занималась младенцем, который в тот вечер не переставая кричал и никак не хотел успокаиваться, несмотря на все усилия своей матери. Когда маленький Эрнст наконец уснул, тётя аккуратно положила его на кровать, которую уже перенесли и установили в новой квартире.
Царила абсолютная суета. Мужчины носились по комнате, выкрикивая грубые слова, если что-то шло не так, как им хотелось. Они приносили вещи и ставили их куда попало, не заботясь о порядке.
И тогда всё произошло очень быстро. В спешке переезда все забыли о младенце, который наконец стал тихим и спокойным. Когда мы вспомнили о малыше и бросились к кровати, то увидели на ней огромные кучи одежды, мебели и других вещей. В панике тётя начала сбрасывать всё это на пол, и когда она наконец освободила кровать от всего хлама, внезапно застыла. Она долго смотрела на спящего младенца, не в силах оторвать взгляд.
Она взяла младенца на руки и сильно потрясла. Её руки дрожали. Ребёнок не реагировал, он крепко спал. Она снова потрясла его, на этот раз немного сильнее. И снова ничего не произошло.
– Он не просыпается, – прошептала она дрожащим голосом.
Дядя Фёдор заботливо взял младенца из её рук и прислушался к пульсу.
– Он мёртв, – сообщил он.
В комнате внезапно повисла гнетущая тишина. Я смотрел на безжизненное маленькое тело, которое мирно лежало в руках моего дяди. Глаза были закрыты, рот слегка приоткрыт, на щеках всё ещё виднелись следы слёз.
Моя тётя сделала шаг назад, затем опустилась на пол и закричала. Вся ситуация внушала мне ужас. По спине пробежал холодок. Было невыносимо осознавать, что такая небрежность привела к гибели малыша. Его засыпали вещами, и он задохнулся.
Я тихо вышел из комнаты, не в силах больше это видеть. На улице уже потеплело, и снег медленно таял. Я глубоко вдохнул свежий воздух. Хорошо, что я ещё жив, подумал я.
***
Осень 1933 года
Через несколько месяцев после несчастья мать вернулась ко мне в совхоз. Нам выделили комнату в бараке недалеко от дяди Фёдора и тёти Анны. Это была небольшая комната с одним окном, но она была куда лучше душного подвала на плантации. Здесь мы быстро обустроились и прожили долгое время.
Я никогда не переставал восхищаться своей матерью. Она была удивительной женщиной. Несмотря на бесконечные трудности, ей удалось вырастить меня и сохранить мне жизнь в годы голода. День за днём она упорно работала, чтобы прокормить нас обоих, с отвагой смотрела в лицо суровым будням. Она была смелой. Она была всем для меня.
По вечерам, когда на улице темнело, мы часто сидели вместе в комнате, молча занимаясь своими делами. В тот вечер было так же. Я усердно мастерил бумажный самолётик, а мать мыла волосы. Она грела воду в кастрюле на примусе, небольшой газовой горелке. Примус с водой стоял на столе, за которым я играл с самолётиком.
Тихо напевая себе под нос, я аккуратно складывал бумагу. У меня было мало игрушек, и те, что были, были самодельными и из дешёвого материала. Это меня особо не беспокоило, потому что я не знал ничего лучшего. Я развлекался самыми простыми вещами, которые приносили мне огромное удовольствие.
Пока вода грелась, мама подметала пол в комнате. Она подошла к двери, чтобы вынести мусор. Когда она открыла дверь, порыв ветра оказался достаточным, чтобы опрокинуть таз с горячей водой.
В тот же миг я громко закричал. Мой крик эхом разнёсся по всей округе. Вся кипящая вода вылилась на меня. Я едва мог дышать от боли. Мама выронила совок и мгновенно подбежала ко мне, в отчаянии не зная, что делать.
– Ваня, мой дорогой … О боже, кто-нибудь, помогите нам!
На крики сбежались соседи.
– Что случилось? – спросил кто-то.
– Вызовите врача! – кричала мама. – Приведите доктора!
Моё тело было покрыто ожогами. Я едва мог различить голоса и людей, которые суетились вокруг меня. Мой взгляд упал на окровавленные колени. В первый момент меня охватила паника. Но затем всё начало расплываться, как во сне, и я потерял сознание.
Я очнулся в клинике и медленно открыл глаза. Первое, что я увидел, была моя мать. Она сидела рядом с моей кроватью, бледная как мел. Глубокие чёрные круги под глазами придавали её лицу усталый и измученный вид. Её глаза были красными от слёз и недосыпания. Меня тронула глубокая печаль в её взгляде, и, видя, как она на меня смотрит, мне самому захотелось заплакать.
– Ванечка, мой маленький, – тихо спросила она. – Как ты себя чувствуешь?
Я испытывал невыносимую боль.
– Я умру? – прошептал я, едва шевеля губами.
Она погладила меня по влажным, растрёпанным волосам и мягко ответила:
– Не думай об этом. Ты проживёшь долго, у тебя ещё вся жизнь впереди …
Мне хотелось рыдать, и чтобы подавить это желание, я закрыл глаза. Я думал, что если не буду её видеть, то не буду хотеть плакать.
– Посмотри, Ваня, что я тебе принесла.
Медленно подняв веки, я увидел, как мать протянула мне руку с маленькой конфетой.
Я слегка улыбнулся.
– Это для тебя.
Мне было непонятно, откуда у неё эта конфета, но мысль о сладости на мгновение позволила мне забыть о боли. Я попытался медленно поднять руку, чтобы взять конфету из её рук. Вдруг меня затошнило.
После неконтролируемого приступа рвоты мать аккуратно уложила меня в постель и накрыла лоб влажной тряпкой. Всё вокруг меня покачивалось, как на волнах. Во рту остался отвратительный горький вкус. Сквозь густые ресницы я смотрел на обеспокоенное лицо матери. В её глазах я видел страх за мою жизнь.
Моя мать была невысокого роста, немного сгорбленная, её тело изнурено тяжёлым трудом и вечным голодом. Она двигалась медленно и тихо, словно хотела оставаться незаметной. Её широкое овальное лицо освещали тёмные глаза, всегда полные печали и тревоги, как у большинства женщин в совхозе. Её густые тёмные волосы, собранные в косу, блестели на солнце. Она была ещё молодой, мягкой, грустной, сильно потрёпанной жизнью.
Слёзы медленно текли по её щекам.
– Не плачь, – тихо попросил я. – Я хочу пить, принеси мне лучше что-нибудь попить.
– Я принесу тебе воду, сейчас же, Ванечка.
Когда она вернулась с ковшиком, я притворился, что сплю. На самом деле, я не хотел пить, я просто хотел немного покоя. В действительности я наблюдал за ней сквозь полуоткрытые веки. Она стояла несколько минут, наклонившись над моей кроватью, ковшик дрожал в её руках, и вода плескалась через край. Затем она поставила ковшик на стул и молча опустилась на колени у моей кровати. Я слышал, как она тихо молилась, прося Бога о моём выздоровлении.
***
Моё состояние оставалось крайне тяжёлым. Никто не верил, что я смогу выжить. Моё тело было сильно обезображено, кожа на коленях обожжена до костей.
Потребовалось много времени, чтобы снова встать на ноги и бороться за жизнь, но я справился. Мама помогала мне преодолеть этот тяжёлый период выздоровления.
Когда я вернулся домой, радость в её глазах была неописуемой. Моё состояние улучшалось с каждым днём. Долгое время мне приходилось носить специальные чулки, но к началу нового учебного года я был настолько здоров, что смог пойти в первый класс. Для меня начался новый этап жизни.
5
Зима 1938 года
Растя без отца, я был предоставлен сам себе, пока мама работала днём. Я часто хулиганил, что сильно огорчало маму, был нарушителем спокойствия, как и мои друзья. После школы мы бродили по улицам, ища очередную возможность натворить что-нибудь.
Когда я пошёл в школу, быстро понял, что учёба и зазубривание не для меня. Я преуспевал в школе только в тех предметах, которые мне нравились. Я любил историю, географию и литературу. Мне нужно было лишь слушать учителя, и на следующий день я мог пересказать всё почти дословно, не тратя времени на домашние задания.
Что мне совершенно не давалось, так это математика. Этот предмет постоянно доставлял мне проблемы. Я не мог понять арифметику и ещё меньше текстовые задачи. Из-за плохой оценки по математике мой перевод в пятый класс оказалось под угрозой.
Но вместо того чтобы учить основы математики и улучшать свои результаты в школе, я предпочитал играть в шахматы. Точнее, я хотел научиться играть в шахматы. И вскоре у меня появилась такая возможность.
Йоханнес Ганце был старше меня на два класса и учился в той же школе. Часто он играл в шахматы со взрослыми в клубе совхоза. Я тоже бывал там и с интересом наблюдал за матчами. Однажды мой тёзка предложил научить меня играть.
– Я научу тебя шахматам, – сказал он. – Но не бесплатно. Это будет стоить тридцать копеек.
Я нашёл деньги. Столько стоила пачка сигарет Браво. После нескольких уроков я освоил шахматный мат, как будто играл всю жизнь. Я стал действительно хорош и побеждал каждого, кто садился против меня.
В один обычный осенний вечер, когда мы с друзьями проводили время в клубе, внезапно появился господин Кобр, заместитель директора нашей школы. Высокий мужчина с постоянно хмурым выражением лица, всегда настороже. Его маленькие проницательные глаза злобно смотрели сверху вниз, создавая ощущение, что они могли проникнуть в самую душу. Мы прозвали его Кобра, а он придумал прозвище для меня – часто называл меня поросёнком-ёжиком.
Наши отношения были особенными. Мы не переносили друг друга. Господин Кобр делал мою жизнь невыносимой, и я отвечал ему тем же. Я часто прогуливал уроки, мои оценки по некоторым предметам были ужасными, и я не собирался ничего менять. Поэтому господин Кобр постоянно следил за мной, наблюдая как жандарм, чтобы наказать меня.
– Ну что, бездельники, – сказал он в вызывающем тоне, – снова балуетесь вместо того, чтобы учиться!
– Конечно нет, – ответил я покорно, – мы просто играем в шахматы. Кстати, это очень полезная игра, которая развивает ум и логическое мышление.
Господин Кобр ухмыльнулся, обнажив зубы.
– Вижу, ты очень остроумный.
– К тому же я талантлив. Давайте сыграем партию.
Моё предложение удивило не только господина Кобра, но и меня самого.
– Ты не соперник для меня, – отмахнулся он.
– Это мы ещё посмотрим.
Господин Кобр сначала колебался, но затем сел за стол напротив меня.
– Берегись, – предупредил он. – Я довольно хорош в шахматах. Ты проиграешь.
Теперь уже я ухмыльнулся.
– Вы начинаете, – сказал я, предоставив ему право первого хода и подвинул шахматную доску с белыми фигурами.
После нескольких ходов я понял, что у господина Кобра нет шансов против меня. Мне доставляло огромное удовольствие видеть, как взрослый мужчина, такой как он, проигрывает мальчишке. Я делал всё возможное, чтобы выйти победителем в этой партии.
– Шах и мат, – объявил я с гордой улыбкой на лице и увидел, как его правая бровь поползла вверх.
Он нахмурился и вскочил со стула в ярости. Проиграть ему было для меня унизительно, и он это знал. Но ребята из моей школы теперь видели во мне героя, который нашёл в себе смелость бросить вызов самому злобному и грозному человеку совхоза и победить его.
– Вон отсюда, – взревел Кобра. – Все уходите. В такое время детям нечего делать в клубе. Пора домой.
Честно говоря, я не ожидал другой реакции от него. Было очевидно, что Кобра выйдет из себя. Я и сам не рассчитывал, что смогу его победить. Его репутация непобедимого теперь была под угрозой.
– Вы меня слышали! – прорычал он. Я едва сдерживался. Он выглядел просто смешно. Я непроизвольно рассмеялся, что привело его в бешенство.
– Ах, тебе это смешно? Посмотрим, как отреагирует твоя мать, когда я её навещу.
Я тут же замолчал и понял, что на самом деле проиграл. Привлекать к этому мою мать было нечестным ходом, подумал я, глядя, как Кобра выходит из клуба.
На следующий вечер, как и угрожал, директор школы появился у нас дома. Я предчувствовал неладное, когда он вошёл в комнату. Мама вздохнула, предвидя, что сейчас будет, и посмотрела на меня с гневом в глазах.
– Что он снова натворил? – простонала она.
– Поведение вашего сына неприемлемо, госпожа Швенк! – возмутился Кобра.
– Что именно он натворил? – Мама закатила глаза.
– Его успеваемость в школе ужасна. Он постоянно мешает на уроках и часто отсутствует на занятиях. Вы вообще знаете, где он бывает в это время?
– Нет.
– Я так и думал! Он играет в шахматы с друзьями, такими же бездельниками, как и он сам, в клубе.
– Я не вижу в этом ничего плохого, – защищала меня мама.
– Да, кроме того, что он делает это в то время, когда должен быть либо в школе, либо уже дома. Вчера я видел его в клубе в половине девятого вечера!
– Я просто играл в шахматы, – оправдывался я. – Это же не запрещено. И, кроме того, вы сами играли против меня.
Я видел, как лицо Кобры краснело от гнева. Казалось, что из его ноздрей вот-вот пойдёт пар.
– Тебе совсем не стыдно, ты, поросёнок-ёжик, – закричал он. – Твоя мать самоотверженно растит тебя, а ты? Из-за математики тебя не переведут в пятый класс. Ты хочешь так отблагодарить её? – Он прожигал меня взглядом.
– Нет, я не хочу, – пробормотал я тихо.
– Постарайся, сделай что-нибудь, используй оставшееся до конца года время. Пусть всё не рухнет из-за твоей лени. Сделай всё, чтобы перейти в пятый класс. В противном случае, я вижу для тебя мрачное будущее.
Господин Кобр сказал это и ушёл. Мама внезапно вскочила со стула. Её брови нахмурились, и она смотрела на меня пронзительным взглядом.
– Почему ты меня разочаровываешь, Ваня? – спросила она холодно и, не дождавшись ответа, выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью.
Я вздохнул. Конечно, я не хотел намеренно её разочаровывать. Просто так получилось. Математика мне совершенно не давалась.
Но этот разговор заставил меня задуматься. Мне действительно нужно было что-то сделать, чтобы хоть немного порадовать маму. В последнее время я только огорчал её, а она этого не заслуживала.
Я достал из ящика школьную тетрадь. Несколько минут смотрел на текстовую задачу. Пробовал разные способы решения, но правильный ответ никак не получался. Я просто не понимал, как её решить. В какой-то момент я осознал, что никогда не смогу решить задачу сам.
Я собрал школьные принадлежности, надел пальто и тихо вышел из барака. Было уже двенадцать часов ночи, когда я постучал в дверь дома моего учителя по математике. Я знал, что в такое позднее время, когда весь совхоз спит, не принято приходить в гости, но для меня было важно решить задачу именно сегодня. Я твёрдо решил удивить свою мать.
Учитель открыл дверь в одних трусах.
– Что? Кто здесь? – крикнул он.
– Не пугайтесь, – попросил я. – Это я, Ваня, ваш ученик.
– Ах, Ваня! Что ты здесь делаешь так поздно?
– Я пытался решить задачу по математике, но у меня не получилось. Я её просто не понимаю. Я подумал, что вы могли бы мне помочь.
– В такое позднее время? Уже полночь, – удивился учитель.
Я опустил взгляд.
– Извините за позднее беспокойство. Я знаю, что уже поздно, но я очень хочу сегодня закончить задачу. Поможете мне?
Учитель вздохнул.
– Проходи, – наконец согласился он.
Я вошёл в его квартиру и сел за стол. В свете горящей свечи, стоящей рядом, учитель шаг за шагом объяснял мне задачу:
– Один килограмм яблок стоит два рубля. Ты хочешь продать клиентке пять килограммов. Сколько ты должен взять за них? – объяснил он задачу своими словами.
Он медленно вёл меня к правильному решению, задавая вопросы. Я делал заметки и записывал ход решения. Постепенно я всё понял.
– Перепиши это аккуратно, – приказал он мне.
Я кивнул и встал со стула.
– Спасибо вам большое, – поблагодарил я, и перед тем как выйти, учитель добавил:
– Я награжу твоё усердие, Ваня. Ты получишь хорошую оценку. Перевод в следующий класс тебе обеспечен.
Он сдержал своё слово, и меня перевели из четвёртого класса в пятый. Это очень обрадовало маму.
Она достала шоколадные конфеты, которые были редкостью. Две из этих конфет она дала мне в качестве награды и велела не трогать остальные. Мне стоило больших усилий сдержаться, ведь они так соблазнительно лежали прямо перед моими глазами и словно умоляли меня съесть их.
Вечером мама обнаружила, что пакет с конфетами исчез. Конечно, она устроила мне взбучку.
– Я их не трогал, – ответил я, но мама мне не поверила.
– Не лги мне, – закричала она.
В этот момент дверь открылась, и вошёл мой дядя Фёдор. Он принёс нам муку. Поставив тяжёлый мешок на пол, он поздоровался:
– Добрый день, родные. Что за крики я слышу в коридоре?
– Ах, Фёдор, – простонала мама. – Я в отчаянии. Что мне делать? Ваня совсем не слушается. Он постоянно вытворяет глупости и лжёт мне. С ним невозможно справиться. Сегодня он съел все конфеты, несмотря на мой запрет. Поговори с ним, пожалуйста.
Дядя Фёдор нахмурился.
– Ну-ка, иди сюда, – приказал он. – Садись.
Я выполнил его приказ. Дядя сел рядом со мной.
– Когда ты наконец перестанешь лгать своей матери? – резко спросил он.
– Я не лгу.
– Ты съел конфеты без разрешения матери?
– Нет!
– Он лжёт, – возбуждённо сказала мама.
– Я не лгу! Клянусь, что я не брал конфеты!
Обидно было, что они мне не верили, хотя я говорил правду. Я действительно не трогал конфеты!
Дядя Фёдор встал со стула и медленно снял ремень с брюк.
– Если ты сейчас же не скажешь правду, я тебя отлуплю!
Его глаза сверкали от гнева.
– Но я говорю правду, – закричал я. Но дядя Фёдор мне не поверил.
– Ты сам этого захотел, – прошипел он, затем начал бить меня. Удары ремня по моей спине были ужасными. Я крепко закрыл глаза, чтобы не расплакаться.
– Ты съел конфеты? – снова спросил он.
– Нет! – я оставался верен своим словам. Я не сделал ничего плохого. Обвинения моей матери были безосновательными, а наказание дяди несправедливым. Из-за этого мне ещё больше хотелось плакать.
– Не лги нам! – рявкнул он и продолжал бить меня ремнём. Он бил меня так долго, что я думал, что потеряю сознание от боли. Я плакал и кричал не своим голосом.
– Я научу тебя говорить правду! Всю твою лживость я выбью из тебя! – рычал дядя, размахивая ремнём. Удары с громкими хлопками обрушивались на моё тело. Я чувствовал, как всё во мне постепенно немеет. Я не выдержал и признался во всём под побоями, лишь бы дядя наконец остановился.
– Хорошо … хорошо … я взял их … – закричал я сквозь слёзы. – Прекрати! Я съел конфеты.
Дядя Фёдор опустил руку и цинично улыбнулся. Он явно гордился тем, что разоблачил преступника, пусть и сомнительными методами. Я же чувствовал себя ужасно и несправедливо наказанным.
Дядя снова надел ремень и сел. Хмуро глядя на меня, он спросил:
– Почему ты не признался сразу?
– Потому что я не брал конфеты, – пробормотал я, опустив голову.
В этот момент в комнату ворвалась соседка.
– Что вы делаете с ребёнком? – сетовала она. – Его крики слышны на километры вокруг.
– Не вмешивайся, – резко ответил дядя Фёдор. – Это всё воспитание. Он взял конфеты, несмотря на запрет, съел их тайком и не хочет признаться.
На лице соседки в тот же момент отразился ужас.
– Конфеты! Те, что лежали здесь на полке? – тихо спросила она.
– Да, – ответила мама. – Речь идёт именно о них.
– Ах, Маргарита, ребёнок ни в чём не виноват! Тебя не было дома, а я не могла тебя спросить. Ко мне пришли гости, и я хотела занять у тебя сахар. Зашла в комнату, и увидела целую пачку конфет на полке. Я их взяла, у меня не было времени идти в магазин. Я бы потом купила и вернула тебе.
– Ты взяла конфеты? – Мама смотрела на неё в замешательстве.
– Конечно! Прости меня, но ребёнок здесь ни при чём.
– Видите, – гордо воскликнул я сквозь слёзы. – Я говорил правду.
Дядя опустил взгляд. Я видел, как ему больно от того, что он меня несправедливо наказал.
– Прости меня, Ваня, – попросил он прощения. – Прости меня, сынок.
Конечно, я его простил, хотя моё тело болело ещё несколько дней. Когда соседка вернула пакет с конфетами, мама отдала их все мне. После этого я забыл о боли и унижении, которые мне причинили родные.