Влад Козлов
Красные кеды
5
После этого меня забрали в детский дом. Что стало с моим отцом я так и не знаю по сей день. Одно лишь помню, как его посадили в большую машину с решетками на стеклах и увезли. С тех пор от отца ни слуху, ни духу. Да и ладно. Образ моего отца с самого детства для меня был страшен. Он никогда не был для меня учителем, наставником или, хотя бы, просто хорошим отцом. Он, скорее был врагом. Когда мне было пять лет, я ослушался свою бабушку, отказавшись прибраться на участке. Меня звали гулять ребята, они стояли возле ворот нашего дома и кричали меня. Мой отец, услышав это, подошел к ним и разогнал их, взяв огромную палку. А когда он увидел, что я огрызаюсь перед бабулей…. Это не передать словами. Его глаза будто налились кровью, залив собою пустоту в них, что царила до этого. Отец схватил меня за шею и заломил мне руку, попрекая в содеянном. А когда я начал кричать, просто подвел меня к небольшой бочке с водой, что стояла неподалеку от сидящей бабушки, и окунул мою голову в нее. Я помню эти чувства, когда ты находишься под водой, пытаясь вырваться из цепких, тощих и длинных пальцев собственного отца, но при любой попытке вырваться, пальцы папы сжимались сильнее и погружали меня глубже под воду. Бабушка тогда заступилась за меня, но момент я запомнил на всю жизнь. С тех пор я начал ненавидеть своего отца, свою фамилию, которую он мне подарил. Я любил и люблю по сей день свою маму и никогда не прощу его за то, какую судьбу он ей подарил. Когда мне исполнилось 14 я понял одну интересную вещь. Быть добрым очень и очень хорошо, но, если ты добрый будь готов к тому, что жизнь будет дарить тебе всё новые и новые пинки под зад. Каждый день, на протяжении жизни. Мой отец был глупым, а потому злым. И жизнь казалась ему лучшим и самым дорогим, что есть у него. А ведь вещи дороже находились внутри него, вокруг и рядом.
А посему я решил, что если ты глуп, то ты счастлив и зол. А если ты не глуп, то ты всю жизнь будешь есть крохи, павшие со стола глупцов. Но делать это ты будешь со слепым почтением и уважением к глупцам. Иногда даже с завистью. Глупость является их пожизненным «щитом» от мыслей и дум, которые в итоге и порождают проблемы. Зачастую фантомные, неявные и мистические, но проблемы, что как змеи проедают твой мозг и тело, мешая спокойно жить и дышать. Эта мысль не покидала меня и, словно дамоклов меч, нависала надо мной.
Помню, как сейчас. Мы ехали вместе с этой тётенькой, двумя мужчинами и мерзким запахом старины. Мы ехали на старой машине, салон был желтоватого цвета с чернотой. Тётенька старалась взять меня за руку, обнять и прижать, но я был словно кукла. Мои глаза смотрели сквозь салон автомобиля, сквозь мир. Я не мог отпустить того, что происходило со мной. Я уезжал, покидая своё прошлое, но прошлое не покидало меня ни на секунду. Я не помню тех множественных слов, что мне говорили те люди. Не помню согласий, что я давал. Не помню глаз, что на меня смотрели. Я помню лишь то, что хотел как можно скорее уехать оттуда. Бросить это все и начать заново, как в игре. Но это все казалось мне таким недосягаемым, хоть я и знал, что это неизбежно. Милый холод руки той тётеньки дарил мне немного спокойствия, и ощущение того, что не я один сейчас прохожу через всё это.
И вот шуршание асфальта и автомобиль останавливается. Я вижу дом. Большой дом. Похож на трёхэтажный дом, если бы его рисовал ребёнок. Просто прямоугольный, но с завидной точностью проработанными оконными проёмами. Они были отделаны зелеными и черными наростами, решетки на окнах были искусно изрисованы ржавчиной, а кракелюр на оконных рамах с эффектом старины придавал провинциальный шарм этому месту и, в частности, этим окнам. Не мог я тогда представить, что эти окна станут мне назойливой картиной в гостиной, которая висит уже тьму лет и выбросить жалко. Все смотришь да смотришь.
В детском доме меня встретили приветливо, с добротой и заботой. Хоть я и не хотел ни с кем разговаривать, но тётенька с холодными руками продолжала меня жадно со всеми сводить да знакомить. Ребята с жаждой относились к новому члену своего небольшого общества. Расспрашивали, узнавали, смеялись со мной. Отвечал я неохотно и сдержанно, словно люди не желали мне добра.
А я не верил, никому. Не могу, я разучился верить. Очень бы хотелось вновь увидеть счастье вокруг, но не умею. Даже не знаю, что сказать, чтобы стало лучше. Хоть и понимаю в глубине души, что сам виноват в своих терзаниях, в своем недоверии и оголтелом унынии, но просто не могу ничего с этим поделать. Позитивные люди вокруг улыбаются, ссорятся, смеются и злятся. А я более не хочу чувствовать, просто лень. Когда в твоей жизни случается резкий вброс отвратительно мощных эмоций, то простое знакомство и смех уже не вызывают в тебе должных чувств, а привязанность и любовь начинают напоминать капкан, в который больше нельзя, а то больно будет. А оно тебе надо? Вот и мне нет. Так и начал я жить. Жить в этом нарисованном доме.
Дети в этом доме делились на группы. Основные – это взрослые и дети. Как и везде, третьего не было дано. Взрослые дети считали себя уже безумно взрослыми. Неведомо откуда доставались сигареты, а иногда и алкоголь. Парни зажимали девочек в углу, но уже не в шутку. Синяки на девчачьих животах и бёдрах, оставленные от ладоней старших парней, и запах сигарет от маленьких курточек уже не маленьких детей. Крики и стоны из подвала. Всегда забавно наблюдать за тем, как большие дети пытаются всем своим видом показать, что они теперь взрослые и сами могут распоряжаться своей жизнью. Не могут, совсем. А потому, что не умеют и не хотят. Они еще не хотят жизнью распоряжаться, они хотят свободы. Пробовать и создавать, губить и рушить, всё и сразу, ничего и постепенно. Они все это сделают, потом сожгут, потом из пепла склеют в прикольный брелок, ведь они это могут, им надо и им хочется. Проблема есть лишь одна.
По-детски невинно-скованное понятие слова «свобода». Не видя преград перед тем, что и так рядом всегда лежало, они бегут к нему. Не видя при этом то, что там, чуть дальше, чем очередная юбка с сигареткой. А ведь там, за горизонтом видимого есть все то, о чем только они мечтают. Осталось лишь вложить все силы в поиски искомого предмета. Ну не все, барагозить тоже надо. Иначе сгниёшь. А может, это и есть то, к чему они так стремятся? Не знаю.
Но были там еще и совсем маленькие дети. По-детски влюбленные, по-милому наивные. Вот они-то и были счастливы искренне, ведь когда ты так же, как и они беззаботен и криклив, то и проблем для тебя не существует. А учитывая то, что жили они взаперти от милого мира уединенных семей, то и забот не знали. У них были самые важные козыри в рукавах, а именно то, что они не понимали, что такое родительская забота и любовь. И это позволяло им вдоволь насладиться отсутствием родительской опеки. Они любили мир таким, какой он есть. Они любили этот нарисованный дом и ненастоящих родителей. Просто любили все вокруг. А их обиды длились доли секунды. От вредных людей они держались подальше, а к полезным людям держались поближе. Если вдуматься, то и взрослым есть чему у них поучиться.
Мы все там были. Мы все там жили, очень долго. Казалось, бесконечно долго. А значит дом нас любил. Видел в нас равных и принимал. Видимо, он был столь же жесток.
6
Многие говорят о тех местах, что они прискорбны. Печальны и грустны, да и в целом, что эти места созданы с целью, схожей с корзиной на рабочем столе. Вроде как нужная вещь, но, по сути, туда просто скидывают ненужные файлы. Изредка они могут понадобиться, и их забирают, как говорят, «восстанавливают». А так, каждый байт информации в корзине уже включает в себя сценарий собственной бесполезности и удаления. Вот так все говорят, но… ведь всё это бред. Бред писателей и поэтов, что говорят о том, что терзание и одиночество ждут тебя в подобных заведениях. Моя воспитательница (не помню, как её звали, поэтому буду называть просто «Воспитательница») была очень доброй худой старушкой. Дети очень любили ее и относились к ней с уважением, а она в это же время относилась с любовью и к ним. Да, бывало и такое, что наругает. Но это была большая редкость. Она знала историю каждого из «малышов» (так она нас называла), и относилась к нам с пониманием. Ни один из нас не попал сюда по случайности. У каждого был огромный груз на душе, с которым мы шагали сквозь жизнь, каждый через свою.
Каждый был далеко не глуп, таил свои слёзы и переживания в естественных науках и затворничестве. Веселые снаружи, но максимально настрадавшиеся внутри. Мы всегда ценили момент балагура и веселья, в котором удавалось хоть немного забывать о муках и переживаниях прошлого. Так и я. Смерть матери от рук отца стала для меня шоком, и, одновременно, стартовой точкой на пути к покою. Тем, что изменило мою жизнь, но в порыве веселья с новыми друзьями, в порыве чтения очередной книги мне удавалось забывать обо всем.
Если бы не дети с этого двора, нового моего и любимого, я бы так и остался тем самым ребёнком с мокрыми глазами. Они мне показали, что такое дружба и что такое вредность. И позволили мне усвоить главные истины моей жизни. Это то, что не стоит тратить свою, столь короткую жизнь на злобу и вредность. Не существует, клянусь, не существует в этом мире злобы. Нет зла, нет предательства и нет вредности. Есть лишь непонимание между людьми. Непонимание действий, непонимание эмоций и непонимание чувств человека. Ведь все мы одинаковые, и в наше время уже не «модно» злиться. Нужно искать подход, побольше спрашивать и выяснять, загадывать загадки, рассказывать анекдоты и рыться в душе у людей. А если не хочешь этого делать, или попросту неинтересен человек, так просто отпусти эту ситуацию. Говорят, что хорошим для всех не будешь, а я считаю иначе. Говорят, что чтобы чего-то добиться в этой жизни нужно быть дерзким, это тоже ложь. Говорят, что девушки любят сильных парней, злых, брутальных и грозных как грузовой автомобиль – они просто еще не понимают, что такое настоящая сила.
Оторвать свой котелок от реальности, отстраняясь от мнения людей решать вопросы грубой силой, теша лишь свой быт этим, забывая про любопытство и любовь – дурь, околесица, ложь. Так каждый может, при возможности. А вот противостоять начинающему уже «попахивать» обществу при помощи таких инструментов, как доброта, счастье и радость – это многого стоит. Стойко перескакивать через общественное и культурное навязывание, неся при этом за плечами огромный груз ответственности и былых бед попробуйте улыбнуться! Искренне. Попробуйте выслушать человека, неприятный жизненный путь которого кажется вам несоизмеримым пустяком, относительно вашего. А фокус был в том, что если так делать чаще, то в скором времени вы и сами станете не горевать о своих трудностях, а решать их простой бумагой и ручкой. Вы будете улыбаться сами себе. Правда, поистине счастливыми вы тоже будете лишь сами с собой, ведь лишь ты и твоя королева знают на самом деле, что такое «настоящий человек». Высшее существо, эфемерное создание, результат истерики создателя.
7
Нарисованный дом всегда горел в моих глазах. Горел огнями суеты, быта и приспособленности людей к новой жизни. Каждый, кому случилось здесь появиться проходил стадии принятия. По началу это был страх. Страх нового места, страх потери былой жизни. Всех их просто взяли и вышвырнули из зоны комфорта прямо за шкирку, кинув на самое дно. Потом каждый находил себе одного единственного друга, с которым хотел подружиться. И после решающего, до слёз искреннего, разговора каждый из них принимал себя. И каждого принимали все.
Кто бы что не испытывал, все понимали, что они сейчас в одной лодке, из которой выход есть только в открытый океан. И пока они друг друга не научат плавать нужно быть и жить вместе.
В то время все мое окружение и было моим миром, сотканным из этих самых беспризорников. Для всех все всегда будут странными, пусть мы и схожи во многом. Пусть даже вы кровные братья – все равно. В каждом из нас есть замок. У кого-то он большой и монументальный, а у кого-то он хаотичен, с полуразрушенными башнями и новыми башенками, построенными криво и наспех. В каждом из нас есть такой, честно вам говорю. И строим мы его постоянно, каждый день. Завел друга – вот тебе башенка. С каждым новым разговором с этим другом башенка все крепче. Первая любовь тоже башенка. И строилась она не один год. И в этот момент у меня было ощущение, что, буквально одним взрывом башня разлетелась на кирпичики, оставив после себя лишь дымящееся пепелище. А одноклассники просто подбежали, и смеясь начали растаскивать кирпичики в свои замки. Кривые и монументальные, маленькие и большие. Питаясь моей обидой и наслаждаясь каждым кусочком плотного от накала воздуха. Для меня все они были странными. И самым странным среди них был я.
Всем сердцем я презирал общество, хоть и любил его до чёртиков. Ненависть во мне возникла тогда, когда я начал видеть непонимание мира вокруг. Ограниченность людей и веру в то, что эта преславутая ограниченность человека делает их особенными. А что есть для вас слово «особенный»? Самый забитый? Или вовсе наоборот, самый сильный? Нет.
Как оказалось, особенным тебя делает просто понимание того, что происходит вокруг, и как тебе дальше жить. Люди, которые загоняли себя в рамки всегда пугали меня. И бесили меня тем, что считали себя уникальными. А по факту, как я считал, вовсе они не уникальны. К 16 годам я понял, что истинно особенный тот, кто научился жить. Видеть вокруг себя не толстенный культурно-бытовой склад, уложенный годами, и надиктованный традициями, а свободу собственного решения.
– Хочешь жениться? Милости просим!
– Начал готовиться к полёту в космос? Вперёд – подмигни мне потом с телевизора!
– Не хочешь засорять свою жизнь отношениями, потому что это скучно? Отлично!
– Собираешь вещи и уходишь навсегда жить в лес? Пожалуйста!
Ведь жизнь состоит не только из условностей, в виде придуманных кем-то обязательств «размножения», «создания семьи» и «работы 5/2 на строгого дядю в престижных шмотках». Жизнь – это безграничный источник твоего личного искусства. И ты должен этого самого искусства оставить после себя столько, чтобы у вселенной из карманов выпадало всем на зависть.
Очень сильно раздражали и раздражают люди, которые придерживались общепринятых догм. Сложно сказать почему. Наверняка ведь я не прав, ведь не может ошибаться так много умов и поколений. Или, всё-таки, может? А что, если всё, что нам говорили на протяжении всей жизни ложь?
Или просто выдуманные кем-то правила. Правила о семье, валюте, границах, занятиях и законах? К чему мне этот ваш закон, если в этом мире я себя не чувствую полноценным, пока Ева не рядом? А что, если нужно просто жить так, как тебе самому хочется? От того я и был зол, наверное, что не понимаю.
Взрослея в этом нарисованном доме, я начинал понимать, что жизнь теряет краски с каждым годом. Наверное, так и становятся взрослыми. То, что удивляет тебя будучи ребенком теперь не может вызвать даже ухмылку.
Когда я был маленький я безумно любил лазать по деревьям. Всё у меня отними, а дай залезть на какой-нибудь дуб за желудями. Ни куча травм, полученных при лазании, ни крики воспитателей, ни насекомые не могли меня разочаровать в этом действии. Любил и все. Потому каждый раз забираясь ещё выше, чем вчера меня охватывал такой восторг, что не передать это словами.
А если еще что-то удавалось достать, по типу яблока или груши, то до конца дня я чувствовал себя спортсменом-добытчиком-чемпионом в столь юном теле. Да и мысли были свободнее, большего, чем деревья мне и не хотелось. Я безумно любил ветер, как он шумит в ветвях деревьев, как гудят листья и как сходят с ума от страха люди, думая, что они вот-вот упадут прямо на их машину. А мне нравилось. Микро-армагеддон, мини-ураган и шум, будто рядом летательные аппараты испытывают, шум того самого, сакрального производственного «прибоя». И, конечно, распахнутая куртка, под которой гуляет ветер, развевая её. Запах ветра напоминал мне вкус свободы, как мне казалось, известный только взрослому человеку.
А еще, когда ты кроха несмышлёный, как бы странно не казалось, ты умнее остальных. Да, так и есть. Люди, из года в год ищут и никак не могут найти в жизни красоту. Ищут работу, ищут партнера, ищут друзей. Из-за чего в итоге слепнут и впадают в круг быта, из которого уже нет пути назад, как бы они не верили в обратное. А ты умнее потому, что ты еще можешь видеть красоту в простом. Тебе интересно дом на дереве построить и устроить в нём пикничок. Если спросить меня сейчас: «Где бы я хотел отметить свой день рождения?», то я бы обязательно ответил что-то типа: «Не знаю. Это надо дом снимать, или клуб». А раньше, наверное, я бы просто без размышлений, примерно за полгода, начал строить домик на дереве, расширяя его пропорционально количеству приглашенных гостей. Накормил бы всех черноплодной рябиной, морковкой и кислым щавелем с солью. Мне интересно тогда было нарвать листьев и кидаться ими, а потом разглядывать каждый, удивляясь, как же красиво умеет рисовать природа. А ведь мне было даже интересно набрать яблок, украсть дома хлеба и сбежать на рыбалку, хоть родители и не отпускали.
В моём случае рыбалка, прогулки, лазание по деревьям и получение от жизни сакральной свободы, что следствие созидания искусства, это не спланированное мероприятие, а абсолютно спонтанное. Разве тебе нужно договариваться за неделю с другом, чтобы ты мог погулять? Нет, конечно. Потому что он уже там. И такие прогулки каждый день тебе дарят самое ценное, то, ради чего мы и живём. То, ради чего работаем, учимся, ищем деньги, употребляем наркотики и алкоголь, занимаемся сексом, рожаем детей. То, ради чего многие убивают, насилуют, устраивают войны или просто покупают шоколадные палочки по акции. Это эмоции. Это то самое, за что мы воюем всю свою жизнь, и, как наркоманы упиваемся счастьем, получив очередную дозу. Причем торкнет вас от этого «наркотика» от разных событий по-разному. Например, если вы ребенок, то вам достаточно залезть на дерево и набрать рябины, чтобы потом пострелять из неё и получить такую же дозу эмоций, какую получит взрослый человек, уехав «отдыхать» к океану на другой конец планеты. Всё сложнее их добывать с каждым годом, а без них нельзя, представляете? Вот так мы все и живём, от вспышки к вспышке.
8
Время шло, мир становился приятным и привычным. Глаза уже переставали видеть что-то новое и прекрасное, пока в ней, наконец-то не появилось что-то новое. Меня освободили.
Чем ближе, тем лучше.
И я там учился плавать.
Захлебывался не раз.
Впервые полюбил, искренне.
Впервые возненавидел.
Нашептывал, как Мантру, я себе под нос, пытаясь находить смысл в каждой мелочи из нарисованного домика.
Но скоро кончился и он. Меня забрали в новую семью, и там у меня даже была комната. Новые мама и папа быстро меня приняли, рассказали мне, что и как у них в семье. Где стаканчик для зубных щеток и где я буду спать ближайшую жизнь. Судя по убранству, все правила были поверхностны. Дома был свинарник.
Моя комната была самой дальней на первом этаже, маленькая, с порванными обоями, стеллажом, компьютерным столом и линолеумом на полу. Дверь не закрывалась, и я быстро смастерил веревочку и гвоздик, все же иногда мне нужно побыть наедине с самим собой. Новый отец работал на заводе и был очень угрюмым человеком. Казалось, ничто не сможет его рассмешить до слёз. Максимум, чего я добивался от него за годы жизни вместе, это угрюмая ухмылка, оголявшая его вставные зубы, которые каждый вечер он старательно подклеивал странной мазью.
Так и началась моя подростковая жизнь. В новой семье, с новыми друзьями, с нового листа.
Когда я переехал – тут же пошел в местную школу. Мои родители очень щепетильно и трепетно относились к образованию и науке, а потому решили как можно скорее сбагрить меня в школу. Школа была далеко, а деньги, что мне давали на автобус, я откладывал и предпочитал идти до школы пешком. Просыпался рано, чтобы успеть почитать мою любимую книгу. Мои новые родители долго не могли привыкнуть к этому, но в конечном итоге смирились с моими странностями. Я поглощал книгу за книгой. У меня был старый разбитый телефон, с дырой потекших пикселей посередине крохотного экрана. Денег на полноценные книги у меня не было, а то, что давали новые родители зачастую читать мне было не интересно. Поэтому я скачивал книги на этот телефон и читал, погружаясь снова и снова в омут невиданных доселе вселенных. Каждая из них была уникальна, и пока мои одноклассники переживали свою жизнь, я уже пережил сотни жизней со своими любимыми героями. Сначала был Барон Мюнхгаузен, потом миры дешевого подросткового фентези, от Роулинг до Толкина, и многое другое. Первые пять тысяч печатных страниц я прочел на этом дохленьком телефоне. Ночью и под одеялом, чтобы свет не спалил моим родителям, что я не сплю, я, словно тронутый умом, поглощал страницу за страницей, переживая за героев и путешествуя в их мире после того, как вдоволь насытился своим собственным. Я пережил любовь, драму, комедию, все чувства, все благодаря моим друзьям из книг.
С другом в детском доме мы, бывало, могли и пять раз перечитать одну книгу, чтобы вдоволь насытиться ею. Особенно мне нравились книги про подростков, приключенческие с тонкой романтической подоплекой. Я с детства был мертворожденным романтиком и любил все это. Никому не передаваемое, тайное наслаждение, получаемое от очередной порции книг, от очередной порции пелены отношений между главными героями. Эх, как бы хотелось снова почувствовать это все. Почувствовать тот трепет и то душевное волнение, что исходило от меня при чтении подобной литературы.
А на рассвете меня ждала долгая дорога в школу. Иногда утром удавалось умыкнуть у нового отца сигарету, чтобы он не заметил, и насладиться прогорклым дымом дешевого курева перед школой. В этом случае простая дорога до школы превращалась в приключение, целью которого было никому не попасться с сигаретой в зубах, при этом оставаясь все таким же крутым. Мне казалось, это довольно взросло и интересно – курить. Да что скрывать, и сейчас, вспоминая это, мне взросло и интересно. Если бы я переместился в прошлое, то наверняка не дал бы себе по шапке за подобные выходки, а просто бы угостил нормальной сигаретой самого себя, а не то, что курил новый отец.
