Владимир Александрович Жуков
Рафаэль и бабы-жабы
– Об этой опасности я его предупреждал не один раз, а Саня в ответ: «Десант не привык отступать, прорвемся. Никто, кроме нас». Отчаянный, рисковый парень.
Открылась кабинка лифта и Баляс впихнула в нее художника, втиснулась сама, прижав его брюхом и грудью к стенке. Суховей затаил дыхание, на лбу выступил пот. Невозможно было пошевелиться. Мадам прижала, будто могучим прессом.
– В тесноте, да не в обиде, – обдала она его горячим, парным дыханием. Невольно вспомнилась оранжевая топка кочегарки, где довелось во время студенчества подрабатывать к скромной стипендии. В таком несуразном тандеме доехали до шестого этажа. На три коротких звонка Швец открыла входные двери:
– Заждалась вас, мойте руки и за стол. У меня при виде таких деликатесов под ложечкой сосет, но я терпеливая, – призналась Тамила, хотя Суховей подметил резкое уменьшение бутербродов с черной и красной икрой, и, преодолев робость, спросил:
– Тамила, куда подевалась икра?
–Какая еще икра, кабачковая или баклажанная? Так ее на столе и не было,– округлила она зрачки. – Это пища для мужиков, крестьян, столяров и плотников…
– Черная, красная и паюсная икра. Где она подевалась?
–Прозрел, старый пень. Усохла икра, пока ты с Виолой катался. Мог бы и больше прикупить, как я велела, а ты пожадничал, – упрекнула соседка, облизывая маслянистые губы. – В море икорка тебя поджидает.
– Я не осетр, чтобы ее метать.
Дабы не распалять страсти, мысленно пожелал: “Чтоб ты, ненасытная зараза, подавилась “.
Виола Леопольдовна, а затем и хозяин квартиры, вымыли руки и сели за стол.
– Рафаэль, не будь скрягой, включи-ка люстру для праздничного настроения! – по-хозяйски велела Тамила.
– И без люстры светло. Ложку мимо рта не пронесешь. Если превышу лимит по потреблению электроэнергии, то с меня взыщут двойную плату.
– Не скупись, где наше добро не пропадало, еще успеешь в потемках в гробу належаться.
– Типун тебе на язык.
– ты не вечный, все мы там будем. А сейчас должно быть светло и празднично в честь знатной гостьи, своим визитом оказавшей тебе почести и услугу.
Художник включил, на трех рожках вспыхнули лампочки, каждая в 40 ватт.
– Теперь полный порядок, почти все в ажуре. Люблю блеск и шик, – сообщила Швец и крепко, на правах тамады взяла инициативу в свои руки:
– Солянка на месте, а где хрустальная пепельница? – окинув воловьим оком содержимое стола, спросила Баляс.
– Здесь не курят. Джим и я не переносим табачного дыма, – ответил хозяин.
–Рафаэль, брось заливать. Виола привыкла к тому, что ей все разрешено. Живо неси хрустальную пепельницу! – велела соседка.
– Пепельницы нет.
– Тогда подай чашку или блюдечко, – и сама, не дожидаясь его реакции, открыла дверцу серванта, взяла фарфоровую чашку из чайного сервиза и поставила на стол возле гостьи.
Скрипя зубами, художник промолчал и, заметив в руке риелтора пачку сигарет «Пьер Карден», подумал: «Такой кобыле следовало бы курить махорку или папиросы «Беломорканал», а не пикантные импортные сигареты с ментолом.
– Давайте выпьем за приятное знакомство. Тебе, Рафаэль, коньяк, а нам, слабым женщинам шампанское. Открывай бутылку, или разучился ухаживать за прекрасными дамами? Аккуратно, чтобы без хлопка, а то весь напиток в пену уйдет…
Суховей взял тяжелую темно-зеленого цвета бутылку, сорвал фольгу и расслабил проволоку, прижал пробку пальцем, чтобы ее не сорвало давлением. Медленно стравил воздух.
– Для начала следует оформить генеральную доверенность. Заверить ее в нотариальной конторе,– напомнила Баляс о причине встречи. – Но уже поздно, конторы закрыты. Поэтому этим вопросом займемся завтра, а сегодня, как поется, я тебя очаровала. Уважим Евдокима Саввича, чтобы зазря продукты и напитки не пропали.
Хозяин разлил шампанское по фужерам, а Тамила его рюмку наполнила коньяком из давеча початой бутылки.
– Выпьем за дружбу и плодотворное сотрудничество! – на сей раз, тост огласила Виола. Выпили и налегли на закуску.
– Везучий ты, Рафаэль, только не сочти за зависть, – нарушила паузу Швец. – Такое богатство нежданно-негаданно подвалило. Получишь скоро кучу долларов или евро, положишь на депозит в банк и будешь жить на проценты, как кум королю, ни в чем себе не отказывая. Где бы мне такого муженька-спонсора найти?
– Да, легче станет,– согласился он и пожаловался. – А то ведь пенсии при самых скромных расходах хватало лишь на две недели. Из-за этого и Джиму приходится страдать – редко ему перепадают любимые сахарные кости, а все больше овсянкой и перловкой кормлю, словно жеребца. Кстати, где мой дог?
– Я его на лоджии закрыла, чтобы не беспокоил, не напрягал Виолу, – ответила соседка, поглощая последний бутерброд с красной икрой.
– Он же у меня смирный, культурный и сообразительный пес, – упрекнул ее Суховей. – В меня характером.
– Да, собаки копируют поведение и настроение хозяина, даже иногда обликом на него похожи, – подтвердила Баляс. – Вы, наверное, заядлый охотник? Очень обожаю жаркое из дичи, утки, фазана, перепелки или кабанчика…
– С чего вы взяли, что я охотник?
– Так ведь собаку держат не ради баловства, а для охоты или охраны. Зачем задарма корма переводить? Я совершенно не понимаю психику и логику владельцев собак. Никакого проку, одни проблемы. Постоянный запах псины, экскрементов, вши, блохи, гниды, клещи, шерсть. Пес взбесится и покусает, а то и загрызет. Таких трагических случаев немало.
– Только от жизни собачьей собака бывает кусачей, – напомнил Евдоким Саввич. – Джим за заботу и доброту платит мне той же монетой. В отличие от людей, совершенно избавлен от таких гнусных качеств, как лукавство, жадность, коварство и предательство.
– И где они, медали, монеты, хотя бы медяки? – усмехнулась соседка и сама же ответила. – В унитазе.
– Так и люди работают на унитаз, – парировал он и, не глядя на гостью, произнес. – Особенно с отменным аппетитом.
Баляс, увлеченная деликатесами, пропустила его намек мимо больших оттопыренных, как у слона, ушей с гроздьями сверкающих рубинами золотых серег..
–Рафаэль, я давно хотела тебя спросить?
– Так спрашивай.
– Зачем ты завел такого большого пса. Мог бы держать таксу, пуделя или спаниеля. После дога, наверное, какашки, не к столу сказано, тачками вывозишь, весь подъезд пропах мочой и псиной.
– Я его не выбирал, мне Джима сама судьба послала. Подобрал его брошенным, голодным щенком, – возразил Суховей.
– Если такой милосердный, то так тебе и надо. Нюхай его испражнения, но не отравляй настроение соседям.
– Джим – чистоплотный, нужду справляет во время прогулок.
– И все же ты не прав, слишком расточителен. Зачем, скажем, кормить Джима, если с таким же успехом можно обзавестись свиней или козой. Всегда на столе будут сало, мясо и молоко. Еще от продажи излишек реальная прибыль.
– Эх, Тамила, мелочная, меркантильная душонка, все измеряешь деньгами. «Братья меньшие» даны Творцом для радости и пользы. Джима держу из любви к животным, которые в отличие от людей, корыстных и коварных, никогда не предают и даже, иногда, жертвуют своей жизнью. Коты и кошки, хоть и гуляют сами по себе, но привязаны к человеку, врачуют его от недугов лучше иных докторов с «липовыми» дипломами.
– А-а, бабушкины сказки, – небрежно махнула соседка рукой и упрекнула.– Если Джим такой умный, то почему у него нет ни одной медали? У других псов шеи гнутся под тяжестью наград, а у твоего пса ни одной, даже простой медяшки.
– Потому что мы не участвуем в дешевых спектаклях, где все пропитано фальшью и обманом. Конечно, в том вина не собак, а их владельцев и продажных судей. Я однажды посмотрел на этот конкурс и решил не марать Джима в этой грязи взрослых забав и интриг. Там схема простая, кто больше вложил средств в мероприятие, в том числе и праздничный банкет, того кобеля или суку признают победителем, дают дипломы, цепляют на шею очередную бляху. Подобное, творится и в клубе любителей кошек.
– Чтобы не говорил, как бы, не рекламировал своего пса, а самое лучшее лекарство от стресса и прочих болячек коньяк и шампанское под шикарную закуску, черную, красную и паюсную икру,– сообщила Тамила.
– Интересное у вас, Евдоким Саввич, кредо, – усмехнулась риелтор, и упрекнула. – Люди, как и собаки, тоже бывают разные, и дворняжки, и благородные, породистые псы и суки. Поэтому не следует всех мерить одним аршином.
– Только от жизни собачьей собака бывает кусачей, – снова напомнил художник. – От рождения все щенки добрые и потешные, а злыми собак делают люди. Очень точно подмечено, что они копируют характер, даже внешность и манеры, своего хозяина. Меня возмущает и огорчает, что люди держат собак на цепи в холоде и голоде. Некоторые дикари, садисты их отстреливают или устраивают кровавые бои, ради азарта и обогащения. А ведь животные, как и люди, достойны лучшей жизни. Я верю, что наступит время, когда человек, собака и другие животные будут существовать на равных в доброте и гармонии.
– Рафаэль, ты идеалист, мечтатель. Индюк тоже думал и в суп попал. Выкинь из головы эту ересь, а то признают дебилом или шизофреником, – предупредила соседка.
–По характеру я добродушный, миролюбивый и поэтому Джим – смирный, словно телок, не проявляет агрессию. Он тонко чувствует характер человека, его настроение, замыслы и намерения…
– Прямо таки экстрасенс. А на меня злобно рычал и несколько раз облаял. Не телок, а волкодав, готовый из-за угла клыками и зубами цапнуть, – пожаловалась Швец.
– Наверное, у Джима была причина для недовольства, – предположил художник.
– Однажды ударила шваброй, – призналась соседка.
– За что?
– Он сделал под моей дверью лужу, намочил коврик.
– Ты видела, что это он?
– Не видела, но по запаху мочи определила, – ответила Тамила.
– Тоже мне парфюмер-самородок. Может, алкашу или подростку приспичило? Надо было сдать мочу в лабораторию для анализа.
– Не хватало мне позориться с мочой, – возмутилась Швец.
– Тогда нечего на Джима грешить. Он нужду справляет в парке под кустами.
–Рафаэль, прекрати со своим псом превращать парки, скверы, детские площадки с песочницами, где играют детишки, в гадюшники, а то заявлю в санэпидемстанцию!– потребовала соседка. – Если бы ты был один, но вас, собачников, становится все больше и больше. Будь моя воля, я бы всех владельцев собак выселила из городов в села, чтобы их псы не смердели. Там от них хоть какой-то прок, а в городе нет житья и покоя.
– Отчасти Тамила права, – поддержала ее Баляс. – Гадить в парках, скверах, а тем более на детских площадках, не годится. Из-за антисанитарии могут возникнуть инфекционные эпидемии. В Германии и в других странах Европы хозяин не посмеет вывести собаку на прогулку без намордника, поводка, совочка и мешочка. Если пес навалит на тротуар или помочится, а хозяин начисто не уберет экскременты в мешочек, то будет оштрафован полицейским.
– А куда же их потом девать? – спросил Суховей.
– Домой и в унитаз, – ответила Виола.
– Мотай, Рафаэль, на ус. Кстати, коль заговорили об охоте, то какая из них на твой взгляд, самая лучшая и приятная? – вмешалась в диалог изрядно захмелевшая соседка и лукаво подмигнула Виоле. – Будь ты, хоть семь пядей во лбу, ни за что не угадаешь.
– Ха, удивила, озадачила. Тут и отгадывать нечего, выбор невелик, – самоуверенно произнес художник. – Есть четыре вида охоты: первая – на дичь. Но я считаю это варварством, унаследованным от наших диких предков, когда они еще жили в пещерах, охотились на мамонтов и прочих животных. Нам не дано право, лишать жизни «братьев меньших», разве что в случаях самообороны. Но какая может быть угроза от зайца, утки, да и крупные хищники стараются человека, как главного хищника, обходить стороной. Я авторитетно заявляю: живопись и охота на дичь – несовместимы!
– Да, ты у нас большой авторитет, шишка на ровном месте, – ввернула реплику Тамила. – Ни славы, ни денег, одни мечты и амбиции. Суховей, все равно, что курай, перекати-поле, который катится по коровьим «лепешкам» и овечьему «гороху», черт знает куда?
– Не было среди великих художников кровожадных охотников, тех, кто бы убивал зверей и птиц. Удовольствие должно быть не только для брюха, ненасытной утробы, но и для сознания, духовного эстетического удовлетворения. Недаром говорят, что мир спасет красота.
– Рафаэль, ты глубоко заблуждаешься. Мир спасут изысканные напитки и деликатесы, – возразила Швец. – Когда человек сытый и подшофе, то ему и море по колено. Душа поет и радуется. А художники не от мира сего, с приветом. Недаром Никита Хрущев называл их педерастами…
– Этот свинопас для меня не авторитет, – заявил Суховей. – Он в живописи разбирается, как баран в Библии. У тебя психология мещанки, чревоугодницы и транжиры.
– У знаменитых живописцев не было проблем с мясом, вином и другими напитками, поэтому и не охотились, – сделала вывод Швец. – А ты при своей жалкой пенсии рад ржавой селедке, кильке, тюльке или хамсе. И насчет того, что человек главный хищник, слишком загнул.
– Конечно, человек человеку рознь, – согласился Евдоким Саввич и продолжил. – Вторая охота – это рыбалка, но не браконьерство. Поймал килограмм карасей или бычков для ушицы и довольно, чтобы море, река, озеро или пруд не оскудели. И третья охота – за грибами, ее еще называют тихой. Но и здесь должна быть мера. Собрал немного груздей, маслят или шампиньонов и вполне достаточно, чтобы другие грибники не были обижены. Четвертая – за лесными ягодами, рябиной, калиной, облепихой, черникой, земляникой, малиной, голубикой, барбарисом или за лекарственными травами. Как по мне, это самая лучшая и приятная охота. Ну, как, Тамила, угадал, в самое «яблочко» попал?
– Попал, пальцем в небо, – съязвила соседка и укорила. – Эх, какой-то ты слишком правильный, не от мира сего или косишь под благодетеля? Запомни, завяжи узелок. Самая лучшая и приятная охота, когда тебе и ей очень охота. Ха-ха-ха! Вот это и есть настоящая охота, а остальное трын-трава.
Суховей сначала опешил, а потом смущенно заметил:
– Тамила, какая ты, однако вульгарная баба, ни культуры, ни стыдливости.
– А чего стыдиться, если так оно и есть? Все мы здесь свои, почитай, одна семья. Недаром говорят, что все люди братья и сестры,– досадливо отмахнулась она. – У тебя, сосед, хоть ты и маляр, вшивый интеллигент, но чувство юмора атрофировано.
– Это не юмор, а пошлость. У кого, что болит, тот о том и говорит. Помешались на сексе и разврате.
– Правда, забавный анекдот. Я сама придумала, пока ты с Виолой насчет охоты спорил, – похвасталась Швец.
– Я собак не боюсь, так как убеждена, что следует опасаться маньяков, наркоманов, хотя они меня обходят десятой дорогой. Понимают, что будут биты, – подала голос Баляс.– Но у меня другая проблема аллергия на шерсть собак, кошек и прочих мохнатых и волосатых животных. Предпочитаю держаться от них подальше, забочусь о своем здоровье, до которого никому нет дела.
– Тогда все понятно. В Джиме я души не чаю, делюсь последними харчами, он за это платит преданностью,– признался хозяин. – Роднее его у меня на этом белом свете никого нет. Понимает меня с полуслова. Уже и не помню, но кто-то из великих признался: чем больше я узнаю собак, тем больше разочарован в людях. Сравнение не пользу гомо сапиенс, потому, что собака не предаст человека. С болью и ужасом думаю о том, что с ним будет, если я вдруг умру? Сгинет, не умеет добывать пищу.
– Тоже мне вселенская проблема!? – усмехнулась Швец. – Не сгинет, мир не без добрых людей. Завещай ему квартиру, другую недвижимость и имущество, как это делают в США и других цивилизованных странах. Там проявляют в высшей степени гуманность к домашним животным, оставляют богатое наследство любимым собакам, кошками другим питомцам. Охотно стану опекуншей твоего Джима. Буду заботливо ухаживать, кормить, поить, холить, убирать экскременты, беречь, как зеницу ока.
– Что-то очень сомневаюсь, ведь ты, кроме себя, никого не любишь, – заметил художник.
– Почему ты так решил?
– Возле тебя нет ни собачки, ни кошки, даже хомячков, морских свинок или попугая и кенара. В квартире тишина и покой, как в склепе. Слышно, как тараканы лапками шуршат.
– Типун тебе на язык, у меня тараканы и клопы не водятся! Это уму непостижимо обозвать мою квартиру, мой уютный уголок склепом. Тогда по-твоему получается, что я – мумия. Совсем стыд и совесть пропил. В таком случае твою холостяцкую берлогу, протухшую псиной, я считаю сортиром. Скажи на милость, на коль ляд мне эта мелюзга, какая от нее польза? Я не прислуга, чтобы кормить, поить и убирать отходы за дармоедами.
– Они наши братья меньшие, даны господом для радости и заботы.
– У меня в квартире без них идеальная чистота, – стояла на своем Швец. – Виола, пошли отсюда, ноги здесь моей больше не будет.
– Погоди, не горячись, охлади свой пыл, – произнесла гостья. – Не спорьте, не ссорьте по пустякам, ведь ваша перепалка – пустой треп. Таких прецедентов в России, чтобы человек завещал свое наследство собаке, кошке, корове, овце или козе, нет. Действующим законодательством подобные сделки не предусмотрены. Возможно в отдаленном будущем, они станут реальными. Тогда и однополые браки разрешат и собак, кошек, канареек признают наследниками.
– Коль такая перспектива, то тебе, Рафаэль, лучше заранее оформить на меня завещание, чтобы потом чиновники-взяточники не морочили голову, – воспрянула духом Тамила. – Досмотрю тебя и Джима до самого последнего вздоха и достойно похороню.
– Спасибо за похороны, – с сарказмом отозвался Суховей.– На тот свет не собираюсь, чувствую себя достаточно бодрым, чего и вам желаю. А на твои обещания отвечу словами классика: «Свежо предание, да верится с трудом». На сто процентов я доверяю только Джиму. Он, защищая меня, готов пожертвовать своей жизнью.
8. В союзниках Есенин
– Знаете, у меня есть любимое стихотворение, написанное Сергеем Есениным, называется «Собаке Качалова», – художник перевел разговор на любимую тему. – Может, кто помнит, был такой известный московский артист?
Дай, Джим, на счастье лапу
Такую лапу не видал я с роду.
Давай с тобой полаем при луне мне,
На тихую, бесшумную погоду…
– О-о, Рафаэль, браво! – воскликнула Швец, захлопав ладонями.
– Меня, милые дамы, до глубины огорчает, что если прежде живопись, литературу, музыку и шедевры других видов искусства люди боготворили, а книги читали взахлеб, то ныне во всем ищут коммерческий, меркантильный интерес. Раньше творцы сочиняли для души, а сейчас халтурщики ради бабла. К тому же эта зараза, Интернет с его компьютерными играми и порно-сайтами, оторвал детей и молодежь от чтения книг, от созерцания дивных красот, – с печалью заявил Суховей.
–Тебе еще пару рюмок и ты не только нудную лекцию прочитаешь, но запоешь и гопака станцуешь, – подначила соседка. – Живо, щирый хохол, надевай свои красные шаровары и посучи, подергай своими кривыми волосатыми ножками.
– У меня нет шаровар, я – москаль, и ноги у меня стройные, – заявил Евдоким Саввич.
– Я представляла вас «сухарем», старым занудой, – призналась слегка захмелевшая Баляс.– А вы оказывается гений, интеллектуал, романтик и лирик. Как говорят в народе, и жнец, и швец, и на дуде игрец. Очень приятно иметь дело с таким эрудированным и утонченным господином.
– Виола, не льсти, не создавай культ личности, а то он возгордится, нос задерет, – предупредила Швец. – Тоже мне непризнанный гений, артист с погорелого театра. Только и может, что холсты малевать и на стенах шары, развешивать.
Польщенный похвалой гостьи, признался. – Я не только живописец, но и литератор, сам сочиняю. Виола Леопольдовна, послушайте и оцените.
Он поднялся в полный рост и занял присущую пииту позу:
Этот дог был не плох,
искусал он сотню блох.
А одну блоху оставил
и плясать ее заставил…
– Ну, как? Джиму очень нравятся эти стихи. Он шалеет и резвится от восторга, когда я декламирую.
– Ой, держите меня, а то упаду, – схватилась Тамила за живот.– До слез рассмешил. Ну, Рафаэль, тебе следует, не картины малевать, а выступать в цирке клоуном или участвовать в качестве юмориста в концертах звезд эстрады. Деньжищи бы загребал совковой лопатой и нам бы что-нибудь перепало.
– Да, стихи изумительные, способны вызвать жалость к бедным насекомым, – следом рассмеялась Виола Леопольдовна. – Это какой-то геноцид по отношению к блохам. Не ровен час, что при усердии догов, придется этих насекомых, хоть они и паразиты, заносить в Красную книгу.
– Эти твари очень плодовиты и неистребимы, их, что в небе звезд, – успокоил художник.
– Рафаэль, сейчас же смени тему. Забодал ты всех своим Джимом, будто на нем свет клином сошелся,– потребовала Тамила. – Перед тобой прекрасные дамы, а ты о паршивом псе языком чешешь. Совесть и честь надо иметь.
– Пока Джим живой, мне умирать нельзя, иначе пропадет, – не обращая внимания на упрек, признался Суховей.
– Тебя никто не хоронит, – усмехнулась соседка, а он продолжил:
– Как только похороню его, то и самому можно будет на покой. Никто и ничто на земле не будет держать.
– Какой вы, однако, пессимист, – заметила риелтор. – Сколько псу лет?
– Семь. При хорошем уходе может прожить до двадцати лет. Так что, как минимум мне надо еще продержаться тринадцать лет.
– Осилите?
– Должен. Чувствую себя нормально, больших проблем со здоровьем нет.
– Рафаэль, смени тему на светскую беседу, – настойчиво велела Швец.
Он призадумался: «Действительно, это для знатной гостьи может быть неинтересно и утомительно. Еще посчитает меня узколобым, интеллектуально ограниченным человеком и откажет в помощи». Он решил, завести беседу о природе и ее изображении в искусстве, пейзажной живописи. Начал издалека:
– Уважаемая Виола Леопольдовна, для меня матушка-природа – это богатейшая палитра удивительных красок, акварелей, неисчерпаемая кладезь для живописца…
– Погоди, погоди, Рафаэль, – Швец нарушила его виртуозное изречение. – Что ты, насчет пол-литра сказал? Нам выпивки может не хватить, сбегай-ка в магазин, пока на ногах держишься, не развезло, как квашню.
– Ну, тебя в баню, – с досадой отмахнулся он. – У тебя одно на уме, только бы налакаться. А Виола Леопольдовна – натура эстетически утонченная.
– Не дуйся, сам ведь о пол-литра напомнил, никто тебя за язык не тянул, – отозвалась она и похвалила. – Между прочим, из тебя неплохой стихоплет. Сочини-ка что-нибудь приятное о Виоле. О собаке и блохах, любой графоман сочинит, а ты попробуй о любви. Может слаб в коленках?
– Не слаб, легко, – и, не задумываясь, выдал на-гора. – Мадам Баляс пустилась в пляс. И пьет шампанское, не квас…
– Хорошо, что не во все тяжкие пустилась, – усмехнулась гостья и сурово оценила. – Пошло, вульгарно. Я предпочитаю балет, вальс, а пляски для пьяных баб и мужиков. Это вы скоро попляшите, когда привалит гора валюты, а у меня, пока нет повода для телячьих восторгов.
– Тогда такой вариант: мадам Баляс любит коньяк, балет и вальс, – исправился художник и признался. – Поэт из меня неважный, а вот настоящую поэзию высоко ценю. Давайте я почитаю вам стихи «Собаке Качалова», «Сукин сын» или «Песнь о собаке».
–Жара началась, Рафаэля понесло. Его хлебом не корми, а дай чужие стишки почитать, покрасоваться, – пренебрежительно промолвила Швец. – Помешался на своем псе и Есенине, таком же забулдыге, гуляке, как и сам.
– Не сметь в моей квартире, негативно отзываться о великом русском поэте! – осмелев, Суховей крикнул на соседку и признался. – Я часто размышляю над тем, что, если бы у актера Василия Качалова не было собаки, то не родились бы такие прекрасные, проникающие в душу, стихи. Именно поэтому я дога назвал Джимом. У Есенина много замечательных стихов о животных, которые по некоторым способностям, а также верности и преданности превосходят человека. У собак зрение, слух, обоняние намного чувствительнее, чем у людей. Кроме того они предчувствуют и предупреждают о землетрясениях и других стихийных бедствиях. Сейсмологи с их навороченным оборудованием и приборами лишь постфактум фиксируют подземные толчки. Мы еще многое не знаем об уникальных способностях «наших братьев меньших».
– Рафаэль, тебя послушать, так не человек призван повелевать собаками, а наоборот. Лучше скажи, когда собаке делать нечего, чем она занимается?– сощурив лукавые глаза, спросила Швец и, сама же ответила.– Яйца лижет. И ты туда же, будто нет других тем для душевного разговора.
–Если бы люди почитали собак, как в Древнем Египте или Риме, то больше было бы порядка, – ответил художник и с азартом продолжил. – К сожалению, человек, возомнив себя царем природы, является самым страшным хищником. Хотя он имеет право на жизнь, такое же, как собака, кошка или другое домашнее или дикое животное.
– В Египте не только собаку, но и кобру почитали, – просветила их Баляс.
– Раввины и попы утверждают, что с последним вздохом душа покидает бренное тело, обретает свободу и вечную жизнь, а плоть превращается в корм для червей, – таинственно шепотом изрекла Тамила.
– Ты к чему это? – насторожился художник.
– К тому, есть ли душа у Джима?
–Конечно, он же создан из такой же плоти, как и человек. Животные с их уникальными качествами до сих пор остаются объектами исследования ученых.
– Странно, ты же прежде не верил ни в бога, ни в черта. Считал себя воинствующим атеистом, а ныне зациклился на душе, – напомнила она. – Не удивлюсь, если ты однажды станешь монахом, облачишься в рясу.
– Когда это было? Ошибки молодости, романтика, максимализм, – с грустью ответил Евдоким Саввич. – А теперь понял, что есть неведомая для людей, сила, которая контролирует наши действия. Тех, кто сознательно и часто совершает грехи, наказывает неизлечимыми болезнями и другими страданиями. А праведников, живущих честно своим трудом, отличающихся скромностью, добротой и милосердием, оберегает от недугов и пороков. Не следует обижать питомцев творца, тех же лошадей, коров, свиней, овец, коз и, конечно же, собак и кошек. Уверен, что в будущем, когда человек осознает это варварство, станет более-менее совершенен, он откажется от мясных блюд. Все станут вегетарианцами.
– Рафаэль, ущипни себя за ягодицу, очнись, не неси сущий бред, Как же без колбаски, балыка, ветчины, буженины, шашлыка, жаркого и другой вкуснятины? – остановила его соседка. – Без этого меню люди превратятся в травоядный скот. И хватит нам читать лекцию о собаках. Разве других интересных тем нет, а тебя зациклило на Джиме.
– Употребление мяса – это пережиток, анахронизм далекого прошлого, когда ради выживания наши дикие предки с палками и камнями охотились на мамонтов и других крупных животных. Теперь в этом нет необходимости, достаточно растительной пищи, – продолжил он.
– Евдоким Саввич, вы можете отказаться от мяса, а я от нежных лягушачьих лапок – никогда! – твердо заявила Виола Леопольдовна. – На одной растительной диете мой могучий организм не продержится. В овощах, фруктах и ягодах много витаминов, но мало белка и калорий.
– Не огорчай Виолу своими бредовыми идеями, – набросилась на соседа Швец. – Хватит нас доставать рассказами о своем псе. Выкинь из головы, никому не рассказывай о своих фобиях и фантазиях, а то посчитают, что «крыша» поехала и отправят в дурдом к Маграму. Засмеют и даже изобьют.
Имя психиатра Маграма было у горожан на слуху. Каждый норовил своего обидчика или соперника сделать его пациентом и Тамила туда же.
– Есенин много сочинил стихов о природе и любви, – продолжил художник, пропустив претензии соседки мимо ушей.
– Не слишком его возвеличивайте. Сережка еще тот был гуляка. Он сам себя в поэмах и стихах называл хулиганом и забулдыгой, – вступилась за Тамилу риелтор. – Это он написал: «…где всю ночь напролет до зари я читаю стихи проституткам и с бандитами жарю спирт», «Хулиган я, хулиган, от стихов дурак и пьян». Есенин пил, буянил, мутузил Айседору Дункан, других своих жен и любовниц. Хотя поэт он замечательный, душевный. Что на это, маэстро, скажите?
– У каждого человека есть слабости, свои тараканы в голове. Абсолютно идеальной личности не существует, – ответил Суховей. – Вы же любите…
Осекся, ибо напрашивалась фраза «на халяву выпить, закусить…»
– Рафаэль, а какие у тебя слабости, тараканы в голове? – сбила его с мысли соседка.
– Тебе со стороны виднее. Моя оценка будет сугубо субъективной, а значит недостоверной.
– Мне, кажется, что тебя обуяла мания величия. Ты возомнил себя великим живописцем, ровней Рафаэлю.
– Если бы меня обуяла эта мания, то я бы не скромничал, а ходил бы по инстанциям, стучал во все двери, требовал признания, организации персональных выставок и продаж картин на аукционах по высоким ценам, как это делают халтурщики.
– Кому надо твое фуфло? Разве, что на растопку печей, – уязвила его Тамила.
Привыкший к ее колкостям, Суховей продолжил в ином ключе.– Есенин писал о себе с горькой иронией. Не от хорошей жизни уходил в загул. Большевики, особенно евреи Троцкий, Бухарин и чекист Блюмкин, не ценили его талант, притесняли, третировали и уничтожили. Имитировали самоубийство в ленинградской гостинице «Англетер».
– Возможно, возможно, но это одна из версий. Тайна его гибели до сих пор не раскрыта, – заметила риелтор. – Я бы с удовольствием послушала стихи в вашем исполнении, но на сегодняшний вечер достаточно. Оставим на другой раз. Евдоким Саввич, лучше скажите, у вас есть дети, наследники?
– Нет, один, как перст.
– А внебрачные?
– Не знаю, известий не поступало.
–Спрашиваю не ради праздного любопытства, знаю, что художники, поэты, музыканты охотно своими семенами, ну значит спермой, особенно в молодые годы, разбрасываются,– сказала гостья. – Дело в том, что дети, как прямые наследники вправе претендовать на часть прибыли, на свою долю от продажи квартиры.
–Рафаэль направо и налево разбрасывал семена, поэтому и остался на старости лет бобылем, – с осуждением заявила Тамила.
– Никогда бы не подумала, что такой на вид интеллигентный человек оказался бабником, – огорчилась Баляс.
– Именно среди интеллигентов, художников, музыкантов, артистов, певцов, поэтов, режиссеров, актеров больше всего бабников. Одним словом, богема, пьянки, гулянки, блуд… Вот и Рафаэль гулял напропалую, крутил романы с натурщицами и девицами легкого поведения, – сообщила Швец. – Может и зачал, оплодотворил одну или нескольких? Так ведь теперь не докажешь.
– По анализу ДНК можно установить отцовство и материнство, – напомнила Баляс. – Но это очень дорогостоящая процедура, поэтому редко кто ее заказывает
– Никто претензий не предъявлял. Уже много лет прошло, – сожалея или радуясь, произнес Евдоким Саввич. – Не помню, чтобы я кого-то обрюхатил.
– Значит, с этой стороны «сюрпризов» не будет?
– Не будет. Виола Леопольдовна, простите за нескромный вопрос, вы замужем? – осмелился спросить художник.
