Владимир Исаев
Книга о счастье
Бабка Варя и уроки Вселенной
Бабка Варя, как старый, видавший виды форд-пикап, скрипя всеми своими суставами, доковыляла до базара. Каждое утро, словно ритуал, она отправлялась в это шумное, цветастое царство, где запахи специй смешивались с криками торговцев, а пестрая толпа колыхалась, словно море. Не то чтобы она любила эти базарные игрища, честно говоря, больше всего на свете Варя любила тишину и покой своей маленькой хрущевки, где время, казалось, застыло в брежневской эпохе. Но пенсия – штука такая, что особо не разгуляешься. А жизнь требовала своего, и базар был единственным местом, где можно было найти продукты по более-менее приемлемым ценам, а иногда и урвать какую-нибудь скидку, если повезет и язык подвешен.
Сегодня базар встретил Варю особенно громко. Солнце уже поднялось высоко, заливая прилавки ярким светом, и жара начинала чувствоваться, несмотря на ранний час. Торговцы наперебой зазывали покупателей, расхваливая свой товар. Запах свежей зелени, соленых огурцов и жареного мяса щекотал ноздри, смешиваясь с терпким ароматом специй из рядов с сухофруктами и восточными сладостями. Варя медленно брела между прилавками, оглядываясь по сторонам, словно старая лиса, выискивающая добычу. Ее взгляд скользил по горам овощей, пирамидам фруктов и развалам солений, пока не зацепился за нечто, от чего сердце у нее радостно екнуло.
Перед ней, словно видение, возникли они – окорочка. Целая гора, как на подбор, румяные, соблазнительные. Они лежали на прилавке, словно драгоценные камни, поблескивая влажной кожей под утренним солнцем. Варя прищурилась, рассматривая их. Они выглядели так аппетитно, так соблазнительно, что слюнки потекли. «Надо брать!» – прохрипел внутренний голос, тот самый, что вечно шептал ей про «авось», «небось» и «как-нибудь прокатит». Этот голос часто подводил Варю, но она почему-то все равно продолжала ему доверять, словно старому приятелю, который хоть и любит приврать, но в целом желает добра.
Цена на окорочка была вполне приемлемой, даже подозрительно низкой. Но Варя отмахнулась от сомнений. «Может, акция какая», – подумала она, стараясь не вслушиваться в тихий шепот разума, который пытался предостеречь ее. Торговец, молодой парень с хитрыми глазами, улыбался ей во весь рот, словно заговорщик. «Берите, бабуль, – зазывал он, – свежак, только с утра привезли! Мясо – песня!» Варя поддалась на уговоры, и вот уже пакет с окорочками уютно устроился в ее авоське, рядом с картошкой и луком.
Вечером, в хрущевке, где время застыло в брежневской эпохе, Варя торжественно водрузила пакет на кухонный стол. Кухня была маленькая, тесная, но уютная, с выцветшими обоями в цветочек и стареньким буфетом, на котором красовались фарфоровые статуэтки, привезенные еще из ГДР. Муж, дядя Коля, сидел у телевизора, попивая кефир и смотря какую-то муть про надои и передовиков. Дядя Коля был человек простой и немногословный, привыкший к тихой, размеренной жизни. Телевизор для него был окном в мир, пусть даже этот мир был часто скучным и однообразным.
Варя, предвкушая ужин, разорвала пакет… и тут в нос ударил такой смрад, что слезы брызнули из глаз, будто от лука, да только лук так не воняет, даже самый злой. Волна тошнотворного запаха заполнила всю кухню, проникая в каждую щель. Окорочка, эти румяные соблазнители, позеленели, как плесень на старом сыре, и источали аромат могилы, в которой полежало что-то не первой свежести. Варя отшатнулась, словно от удара, прикрывая рот рукой. В горле запершило, к глазам подступила тошнота.
Дядя Коля отвернулся от телевизора, понюхал воздух и поморщился, будто от зубной боли. Надои и передовики мгновенно потеряли свою привлекательность. «Ну, Варя, – сказал он буднично, без тени упрека, но с легкой усталостью в голосе, – глаза-то где были? Это тебе Вселенная урок преподает. Ты ж у нас как ребенок, всему веришь. Учись проверять, что берешь». Он говорил это не в первый раз, и Варя знала, что он прав. Но верить людям было так естественно для нее, так привычно, что переучиваться в ее возрасте казалось непосильной задачей.
Варя, конечно, расстроилась, но спорить не стала. Дядя Коля, хоть и ворчал иногда, был мужик незлобный, и в чем-то прав. Вселенная… уроки… ну, может и так. Кто их, эти вселенные, поймет? Она вздохнула, взяла пакет с вонючими окорочками и пошла к мусорному ведру, чувствуя себя обманутой и немного глупой. Вечерний ужин был испорчен, но урок, похоже, усвоен не был.
Жизнь потекла своим чередом, как ручей в знойный день – медленно и лениво. Дни сменяли ночи, недели складывались в месяцы. Забылись тухлые окорочка, забылся урок Вселенной. Варя снова ходила на базар, покупала продукты, общалась с торговцами, доверяя им, как и прежде. Казалось, ничто не могло изменить ее доверчивую натуру. Пока не стряслась новая напасть.
На кухне, в самом неподходящем месте – прямо над столом, где Варя любила чай попивать – вдруг бабахнуло и погас свет. Яркая вспышка, треск, и кухня погрузилась в темноту. Розетка искрила, пахло горелой пластмассой. Варя испуганно отскочила, прижав руку к груди. Сердце заколотилось, как птица в клетке. «Коля! Коля!» – позвала она мужа, чувствуя, как подкашиваются ноги.
Дядя Коля, как на грех, порезал руку, ковыряясь в гараже, и с гипсом на ладони был беспомощен, как младенец. Он приковылял на кухню, осмотрел место происшествия и вздохнул. «Электрика надо», – резюмировал он, глядя на черную дыру в стене. В его голосе звучала не только усталость, но и обреченность. Он знал, что это хлопотно, что нужно искать мастера, договариваться, платить деньги. А с его травмированной рукой все это становилось еще сложнее.
В век интернета, как известно, все проблемы решаются через «Авито». Молодежь, конечно, разбиралась в этих новомодных штучках, но Варя и дядя Коля были люди старой закалки, им было привычнее решать проблемы по старинке, через знакомых или объявления в газете. Но газеты уже никто не читал, а знакомых электриков у них не было. Пришлось осваивать «Авито». Варя, с трудом разбираясь в хитросплетениях интернет-страниц, нашла несколько объявлений, позвонила, договорилась о цене. Нашли электрика, вроде бы приличного, по телефону голос был уверенный и деловой. Договорились, что придет на следующий день.
Пришел мужичок в грязной спецовке, с засаленными волосами и перегаром в дыхании. Он поковырялся, поковырялся, что-то покрутил, что-то подергал, взял деньги и был таков. Дяди Коли дома не было – уехал к другу на рыбалку, отвлечься от домашних хлопот. Варя, опять же, на доверии, ничего не проверила. Ну, электрик же, специалист! Он же должен знать, что делает. Она даже не подумала о том, чтобы включить свет и убедиться, что розетка работает. Доверие, это проклятое доверие, снова сыграло с ней злую шутку.
Вечером дядя Коля, вернувшись с рыбалки без рыбы, но с хорошим настроением, первым делом решил проверить розетку. Он соскучился по телевизору, по своим надоям и передовикам. Вставил вилку от чайника – ноль реакции. Розетка молчала, как партизан на допросе. Дядя Коля хмыкнул, попробовал другой прибор – то же самое. Розетка была мертва.
«Варя! – вздохнул дядя Коля, не повышая голоса, но с тяжестью в голосе, как будто бетонную плиту поднимал. – Ну вот опять! Вселенная тебя доконает, пока ты не поймешь. Проверять надо! Про-ве-рять! Это ж как дважды два. Или ты думаешь, тебе так и будут уроки легкие подкидывать, в виде тухлых окорочков? Нет, Варя, дальше – больше». Он покачал головой, безнадежно махнул рукой и пошел на кухню, зажигать свечи. Вечер снова был испорчен, и не только вечер, но и, похоже, вся вера в человеческую порядочность.
Варя опять промолчала. Внутри что-то шевельнулось, как мышь в подполе. Может, и правда, Вселенная ее воспитывает? Только методы у нее какие-то… непедагогичные, что ли. Она села на табуретку, уставившись в темноту, и задумалась. Может быть, дядя Коля прав, может быть, нужно перестать быть такой доверчивой, такой наивной. Может быть, нужно научиться проверять, перепроверять, сомневаться, прежде чем доверять. Но как это сделать? Как переломить себя, как изменить свою натуру? Это казалось ей таким трудным, таким непосильным.
Прошло еще несколько месяцев. Жизнь, как старая пластинка, заела на одном и том же месте. Работа, дом, базар, телевизор, редкие встречи с соседками. Все было серо, буднично, предсказуемо. И вот, как гром среди ясного неба, – подарок! Соседка тетя Зина, женщина добрая, но чудаковатая, принесла Варе коробку конфет. Тетя Зина была известна своей добротой и щедростью, но иногда ее поступки были немного… странными. Она могла подарить что-то очень нужное и полезное, а могла преподнести какую-нибудь совершенно бесполезную ерунду, но всегда – от чистого сердца.
«За помощь, Варюша, – сказала она, сияя улыбкой, как медный самовар. – От души». И сунула коробку в пакет. Варя вспомнила, что накануне помогла тете Зине донести тяжелые сумки из магазина, и поняла, что это благодарность. Конфеты – приятный знак внимания. Варя поблагодарила тетю Зину, пообещала зайти на чай и проводила ее до двери.
Варя, растроганная, даже не заглянула в пакет. Поблагодарила тетю Зину еще раз, и, не глядя, кинула подарок на заднее сиденье машины. По дороге надо было подвезти коллегу Таню. Таня – девушка шустрая, энергичная, всегда готовая помочь. Она работала в том же учреждении, что и Варя, и часто выручала ее с бумагами, с компьютером, в общем, выручала по мелочи. Варя и решила отблагодарить ее соседским подарком. «На, Танюш, – сказала она, протягивая пакет. – Это тебе. От меня, от души». Варя подумала, что конфеты Тане пригодятся, может быть, она угостит своих коллег или детей.
Таня, как всякая нормальная женщина, подарки любила. Она с радостью приняла пакет, заглянула внутрь, увидела коробку конфет и расплылась в улыбке. Схватила пакет, поблагодарила и упорхнула, как бабочка. Варя проводила ее взглядом и поехала домой, довольная тем, что сделала приятное и себе, и Тане.
Вечером раздался телефонный звонок. Звонила Таня. И тон у нее был такой, будто Варя ей не конфеты подарила, а как минимум протухшие окорочка, да еще и с процентами. В голосе Тани звучало возмущение, обида и даже какая-то злость. Варя не могла понять, что случилось.
«Варя! – кричала Таня в трубку, так что у Вари ухо заложило. – Ты что это себе позволяешь?! Зачем ты мне деньги подсовываешь?! Ты меня унизить хотела?!» Голос Тани дрожал от негодования. Варя опешила. Какие деньги? Какие конфеты? Какой скандал? Она не могла понять, о чем говорит Таня. «Таня, ты чего? Какие деньги? Это конфеты, тетя Зина подарила…» – растерянно пробормотала Варя.
Но Таню уже было не остановить. Она кричала про оскорбление, про взятки, про то, что она честный работник и подачек не берет. Она говорила быстро, сбивчиво, перескакивая с темы на тему. Варя пыталась вставить хоть слово, объяснить, что это ошибка, недоразумение, но Таня ее не слушала. В итоге бросила трубку, хлопнув ею, как дверью в лицо. В трубке раздались короткие гудки.
Варя в полном недоумении села на табуретку. Деньги… в конфетах… Тетя Зина? Вроде все всё делали от души, с благими намерениями. А получилось – как всегда. Сплошные обиды и недоразумения. Она вспомнила коробку конфет, которую дала Тане. Вспомнила, что не заглянула в пакет, не проверила, что там на самом деле. И тут до нее дошло. Деньги! Тетя Зина, видимо, вместо конфет по ошибке положила в коробку деньги. Решила отблагодарить за помощь, а Варя, не глядя, передарила подарок дальше. Вот и вышло… как вышло. Неловкая ситуация, обида, скандал – все из-за ее собственной невнимательности, из-за ее вечной доверчивости.
Вселенная, похоже, не шутила. Третий урок – и все мимо кассы. Варя так и не научилась проверять. Ни окорочка, ни электрика, ни даже подарки от соседей. Что будет дальше – страшно представить. Может, Вселенная перейдет к тяжелой артиллерии? Землетрясение? Наводнение? Или просто пошлет ей еще один пакет с сюрпризом, только на этот раз – с крокодилом? Варя поежилась от этих мыслей.
Дядя Коля, увидев ее растерянный вид, понял, что опять что-то случилось. Он подошел к ней, обнял за плечи и тихо спросил: «Ну что, Варя? Опять урок от Вселенной?» Варя кивнула, не в силах говорить. Дядя Коля вздохнул, покачал головой и сказал: «Эх, Варя, Варя… Когда же ты научишься?» В его голосе не было упрека, только усталость и какая-то грустная нежность.
Но где-то в глубине души, под слоем бытовой суеты и вечной спешки, забрезжил слабый лучик надежды. Может быть, вот на этот раз, после этого конфетно-денежного скандала, до Вари наконец-то дойдет. Может, она все-таки научится… проверять. Хоть иногда. Ну, или хотя бы попытается. А Вселенная, кто знает, может, и смилуется и даст ей еще один шанс. Или два. А может, и три. Вселенная – она ведь такая, непредсказуемая, как старый форд-пикап на ухабистой дороге. Никогда не знаешь, что выкинет в следующий момент. Но Варя, сидя в темноте своей маленькой кухни, с отголосками телефонного скандала в ушах, вдруг почувствовала, что что-то меняется внутри нее. Может быть, это и есть начало перемен. Может быть, в следующий раз она все-таки проверит, прежде чем доверять. Может быть… Вселенная давала ей шанс. И Варе нужно было им воспользоваться…
Раскаленный асфальт города в июле – это как нарыв, зреющий под кожей, который никак не прорвет. Душно, липко, вонь бензина и пыли, и в этом мареве городском нет ни глотка свежего воздуха, только изнуряющая жара, от которой хочется выть на луну, как затравленный пес. Зеленые дворы? Ха! Это миф для приезжих, для тех, кто видит город с открытки. В реальности же – жалкие, пожелтевшие от зноя деревья, куцые кустики, покрытые слоем пыли, и какие-то чахлые цветочки, которые скорее раздражают своей убогостью, чем радуют глаз. Честное слово, лучше бы голый бетон, без этой лживой зелени, хоть честно и без обмана.
Окна нараспашку… это словно обнажение нутра города, выставка бедности и человеческой суеты. Вся жизнь этих людей – как на ладони, вся их неприглядная изнанка. Грязноватое белье, болтающееся на веревках, старая, обшарпанная мебель, которую не спрятать от посторонних глаз, вечный шум детских криков, сварливых женских голосов, грубых мужских реплик. И все это выплескивается наружу, словно им нечем гордиться, кроме собственной неустроенности. И вот в одном из этих окон, конечно же, на втором этаже, словно нарочно, – свадьба. Ну а где же еще им праздновать, этим… как их там… простым людям. Пипл, как их сейчас называют, – человеческая масса, вот кто они. Не мудрецы, не философы, не герои, а просто люди, живущие своей простой жизнью, с их незатейливыми радостями и печалями.
Музыка гремит, русская народная, надрывная, словно кто-то кошек за хвосты тянет. «Ой, мороз, мороз…» Слушать тошно. Голоса пьяные, расхристанные, женские визги и мужское мычание – уши вянут. Гитара бренчит, расстроенная вконец, как и весь этот мир. Но им все равно, им главное – орать, есть, пить и, может быть, если повезет, еще и поплясать. Ну или подраться, куда же без этого. Без драки какая же свадьба, это как пирог без начинки, как праздник без веселья. Ритуал такой, народный обычай, как ни крути.
Водка с портвейном – их любимый коктейль, «Ерш» называется. Дешевое пойло для небогатых людей. Их можно понять, что тут скажешь. Сам когда-то такое мешал, когда совсем худо было. Да и сейчас, чего греха таить, случается. Жизнь не сахар, так что какая разница, чем тоску заливать? Хоть «Ершом», хоть чаем, все едино.
И вдруг – тишина. Резкая, оглушительная, словно кто-то выключил звук. Музыка смолкла, голоса притихли. Замерли, как мыши перед котом. А потом – бах! Звон стекла, наверное, посуда какая-нибудь разбилась. И женские голоса закричали, словно резаные. Ну, понятно, что-то случилось. Драка, скорее всего, началась. Как по расписанию, как восход солнца. Обычное дело для русской свадьбы, ничего удивительного.
Прислушиваюсь. Кричат, словно им больно. Слова не разобрать, да и не нужно. И так все понятно – кто-то кому-то лицо разукрасил. И вроде как, по крикам, бутылку кто-то утащил. Со стола, наверное. Бутылку водки – святое дело! И хотел, видимо, унести с собой, как трофей. На опохмел, так сказать. Наверное, Семен этот, о котором потом кричали. Вечно эти Семены – то украдут, то напьются, то еще что-нибудь выкинут. Типичный Семен, воплощение беспечности и мелкого воровства. И вечной тяги к халяве.
Ну, Семену, конечно, досталось. Это как здрасьте, как дважды два. Вытащили на балкон. Хорошо, хоть второй этаж, невысоко. С третьего бы точно убился… А тут – второй, еще жить будет, научится уму-разуму. И кусты там под балконом, цветочки какие-то невнятные, словно траурные венки. Раскачали его, как маятник, на раз-два-три и – хлоп! – скинули в этот палисадник. Словно мешок с ненужным хламом, честное слово. Или старую тряпку, которой пол мыли после праздника.
Падение, конечно, эффектное получилось. Как в кино, только в дешевом, третьесортном. Прыжок в бассейн с вышки, только вместо воды – кусты. Тройное сальто с поворотом, словно в цирке, только цирк этот – шапито, бродячий, жалкий. Лежит, не шевелится. Может, и все, думаю. Хоть какая-то польза от этого беспорядка. Хотя вряд ли. Крепкий, наверное, малый, как таракан. Или просто пьяный в стельку. Скорее всего, второе. Пьяный народ – живучий, как сорняк. Ничем их не возьмешь. Ни ударом, ни падением с высоты, ничем.
А им хоть бы что. Снова за стол. Как ни в чем не бывало. Словно и не было ничего. Ни драки, ни падения, ни криков, ни разбитой посуды. Песни снова поют, водку пьют, жизнь продолжается. Как тараканы, честное слово. Ничего их не берет. Ни скандалы, ни падения с балкона, ни похмелье утром, ни даже, если верить слухам, ядерный взрыв. Переживут все, и еще расплодятся. Неистребимая человеческая масса.
Время идет. Минут десять, может, пятнадцать. Тишина снова, словно перед грозой. Странно, думаю. Неужели все так быстро закончилось? Не может быть. Должно же быть продолжение. И вдруг – тихий шорох. Движение. Шелест в кустах. Смотрю – вот тебе раз! Семен этот, поднимается. Ну, «поднимается» – это громко сказано. Он как червяк выползает из этих кустов. Как из-под земли, еле шевелится. Вертикальное положение он принимал минуты три, не меньше. Шатается, как пьяный моряк после шторма, как щепка в водовороте. Но ползет, упорно ползет. К подъезду. Словно зомби из старых фильмов ужасов. Воскрес, как ни в чем не бывало.
Заходит в дом. Слышу, как по лестнице поднимается. Тяжело ему, видно, словно мешки с цементом тащит. Но лезет, лезет упорно. Настойчивый, как осел, бесхитростный, как ребенок. И снова – в ту квартиру. В самый центр этого свадебного безумия. В самый эпицентр, так сказать. Туда, где его только что обидели и выкинули с балкона. И что он там забыл, спрашивается? Неужели еще водки не допил? Или мало по лицу получил? Или просто не понимает, что происходит?
Звонок в дверь. Дзынь-дзынь, словно похоронный колокол. И тут же – радостный, громкий голос из коридора, словно ничего и не случилось, словно Семен просто за хлебом ходил:
– Семен! Где ты пропадал? Мужики, Семен вернулся!!!
И крики радостные, пьяные, словно умершего воскресили:
– Штрафную ему! Штрафную! За возвращение! За воскрешение! Наливай, братцы!
Свадьба продолжается. Как будто ничего и не было. Как будто не было ни падения, ни драки, ни криков, ни разбитого стекла. Песни снова поют, водку пьют, жизнь идет своим чередом. Здесь, в этом дворе, в этой квартире, жизнь – это нечто большее, чем просто существование. Это какая-то стихия, неудержимая, как поток воды. Которая не подчиняется ни времени, ни правилам, ни здравому смыслу. Она просто есть. И она продолжается. Как вода в реке, честное слово. Вечная, как сама жизнь. И ничего с ней не поделаешь. Никакие падения с балкона, никакие драки и ссоры не могут ее остановить.
Семен, конечно, герой. В своем роде герой, герой жизни. Не каждый после такого приключения встанет и вернется к столу. Иной встанет, заплачет, начнёт жаловаться по всяким инстанциям и милициям. А он смог. Может быть, он просто знает: здесь, среди этих людей, он свой. Здесь его место, его компания, его… ну, не жизнь, конечно, а подобие жизни, но что-то близкое к этому. Его незатейливая, простая, но своя правда. Его мир, пусть и не идеальный, но родной. И пусть он пьян, пусть он еле держится на ногах, пусть от него пахнет дымом и перегаром, но он здесь. И это, наверное, самое важное. Для них, по крайней мере. Для этих простых людей, для этого шумного сборища простых душ.
За окном – лето. Душное, знойное лето. Тихие зеленые дворы, тихие только на первый взгляд, а на самом деле полные жизни, человеческой суеты. Окна нараспашку, словно глаза, смотрящие на мир. И где-то вдали, за горизонтом, плывут облака. Легкие, беспечные, словно эта свадьба, словно эти люди, которые умеют радоваться жизни, несмотря ни на что. Или просто не умеют по-другому. Простые, как дети. Кто их поймет, этих людей. Простые люди, и все тут. Но люди живучие, неистребимые.
Семен, конечно, не сразу сел за стол. Не до того ему было. Сначала его окружили, словно птицы стаей. Налетели, как пчелы на мед. Начали расспрашивать, как он, цел ли вообще. Простые вопросы, словно не видят, что стоит, шатается, но стоит. Он только мычал что-то невнятное, словно ребенок, но в глазах читалось упрямство. Мол, отстаньте, все в порядке, сам справлюсь. Хотя какой там порядок, любому понятно, что ему нелегко. Но им все равно. И ему тоже все равно. Всем все равно, в этом водовороте жизни. Главное – есть чем выпить и есть компания, пусть и такая, какая есть. В компании и беда не беда.
Посадили его на стул, словно мешок с песком, словно куклу. Всунули в руки стакан с чем-то крепким. Наверное, водка с портвейном. Он выпил залпом, аж закашлялся, словно уголь проглотил. И тут же кто-то крикнул, громким голосом, словно петух на заре:
– Ну, Семен, рассказывай, как полет? Как посадка? Мягкая была? Кусты как, целы?
Все засмеялись. Беспечные люди, простые сердцем. А Семен улыбнулся. Хотя улыбка получилась кривая, словно лицо его еще не до конца пришло в себя после падения. Да и вряд ли придет, думаю. Такие приключения бесследно не проходят, словно легкая простуда. Особенно, если и до этого лицо не отличалось красотой.
– Нормально, – пробормотал он. – Мягко приземлился. Кусты спасли. Цветочки помогли. Мягкие, оказались. Спасибо им, цветочкам.
Смех стал еще громче. Смеются от души, беззлобно. Кто-то похлопал его по плечу, так что он чуть не упал со стула, еле удержался. Кто-то налил еще, не жалеют угощения. И тут же зазвучала гитара. Снова эта простая музыка, словно специально для них. И голоса подхватили старую песню, запели от души. Которую, кажется, знают все, даже если никогда ее не слышали. Потому что такие песни, они словно в крови у них, как память предков. Как простые слова и мелодии, как радость и печаль. Неистребимая народная душа.
А за окном темнело. Летний вечер опускался на город, словно мягкое покрывало. И где-то вдали, за домами, загорались первые звезды. Хотя кто их увидит тут, за городским светом и шумом, за повседневной суетой. Но они есть, наверное. Где-то там, высоко в небе, в далеком космосе. А здесь – жизнь, праздник и простые люди. И жизнь, такая, какая есть. Простая, шумная, но жизнь.
Здесь, в этой квартире, время словно замедлило ход. Застыло в этом праздничном настроении. Или, наоборот, понеслось стремительно, словно быстрая река. Здесь был свой мир. Свои неписаные правила. Свои простые законы. Законы жизни, наверное. И главный из них – жить. Просто жить. Как умеешь. Как получается. Пусть даже и так, в простоте и шуме, в повседневных заботах. Но жить. Держаться за жизнь, как за спасательный круг. И не думать ни о чем, кроме как о следующем тосте.
Семен, конечно, не был героем в общепринятом смысле слова. Не спасал мир от катастрофы. Не совершал подвигов, не бросался под танк. Не летал в космос и не открывал лекарство от болезней. Он просто выпил лишнего, поссорился и упал с балкона. А потом встал и вернулся. В этом и был его поступок, поступок простого человека. В его упрямстве. В его нежелании сдаваться. Или просто в простоте душевной, кто знает. Может, просто не умеет он по-другому. Но простой, до искренности. Простой до непоколебимости.
Но в тот день он стал примером. Примером для окружающих, примером для этой компании. Примером на этой свадьбе, в этом праздничном шуме. И каждый, кто был там, кто видел, как он упал, как встал, как вернулся, – каждый запомнил это надолго. Как поучительную историю. Как символ чего-то… трудно сказать чего. Может быть, символ того, что жизнь – это жизнь, и надо ее проживать, как умеешь. Плыть по течению жизни и не унывать. Или унывать, но недолго. И продолжать жить.
А свадьба продолжалась. И даже когда ночь окончательно накрыла город, даже когда звезды засияли на небе (если их вообще было видно за городским светом), здесь, в этой квартире, праздник не заканчивался. Здесь продолжалась жизнь. Яркая, шумная, неугомонная. Словно большой костер, горящий посреди ночи. Словно поток воды, несущийся к морю. Словно шумный праздник, который не хочет заканчиваться.
И Семен был частью этого праздника. Как и этот двор, эти открытые окна, это лето, которое, казалось, будет длиться вечно. Хотя все проходит. И лето, и свадьба, и жизнь. Все идет своим чередом, как река к морю. Но пока идет, надо радоваться жизни. И петь песни. И танцевать. И, может быть, даже падать с балкона, если так уж случится. И снова вставать, и снова радоваться жизни.
Но в тот день, в тот момент, праздник казался вечным. Вечным весельем, вечной радостью. И Семен, и свадьба, и этот двор – все это стало частью чего-то большего. Частью воспоминаний, частью памяти о простом человеческом празднике. Частью… ну, не истории, конечно, но чего-то значимого. Для них, по крайней мере. Для этих простых людей. Для этих шумных и простых душ, которые умеют жить, несмотря ни на что. Или просто не умеют по-другому.
И даже сейчас, спустя время, когда я прохожу мимо этого дома, мимо этого простого двора, мне кажется, что из окон второго этажа доносится смех. Звон стаканов, шум разговоров. Звуки гитары, играющей простую мелодию. И голоса эти простые, душевные. И где-то там, среди этого шума, есть Семен. Все такой же простой, как все они. Все такой же упрямый, как жизнь. Все такой же… живой. По-своему. Живой в этой простой жизни. И вечный, как сама жизнь.
И жизнь, которая продолжается. Несмотря ни на что. Какой бы простой или сложной она ни была. Потому что, а что еще делать? Кроме как жить, радоваться и иногда удивляться происходящему. В этой жизни. И вставать после падений, и снова радоваться. И так далее, пока есть силы. Вечный круговорот жизни.
Я достаю из кармана пачку сигарет. Закуриваю, чиркаю спичкой, запах серы. Затягиваюсь, дым согревает горло. И смотрю на этот дом. На эти окна, открытые в ночь. На этот двор, простой и обычный. И думаю: вот она, жизнь. Во всей своей простоте, во всей своей обыденности. И в своей неповторимости. Но жизнь. И она продолжается. Как бы то ни было. И это, наверное, и есть самое важное. Или нет. Кто знает? Кто поймет все это? Никто не поймет. Да и не нужно понимать. Надо просто жить. И радоваться каждому дню.
Пойду-ка прогуляюсь. Надоело размышлять, философствовать. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пустые раздумья. Надо жить. И радоваться жизни. Пока есть возможность. И пока есть силы. И пока есть что вспомнить. И пока есть надежда на что-то лучшее. В этой жизни. В этой простой жизни. И радоваться тому, что есть. Хотя бы пока. Пока жизнь продолжается. И пока есть возможность жить. И радоваться жизни. И вспоминать простые истории. Истории о простых людях. Истории о жизни. И о праздниках. И о свадьбах. И о Семене, который упал с балкона и вернулся. И о жизни, которая продолжается. Несмотря ни на что.
