Нетрудно убедиться, к какой невероятной путанице приведет на практике реализация подобного рода положений. Если признать оставление в опасности (ст. 156 УК) «усеченным составом убийства» или самостоятельно наказуемым покушением на убийство, «когда виновный еще не закончил действий, выражающихся в посягательстве на объект»[120] (на жизнь человека), когда «прямым умыслом виновного охватываются не только действия, входящие в состав преступления, но и дальнейшие, направленные на тот же объект действия и их результат, находящийся за пределами данного состава»[121] (на лишение жизни), то это означает, во-первых, полное искажение как состава оставления в опасности, так и самого учения о составе преступления вообще, и, во-вторых, лишает суды какой бы то ни было возможности решить практически важный вопрос о разграничении оставления в опасности и покушения на убийство.
Получается следующая картина: последствия при оставлении в опасности (ст. 166 УК) «усечены», то есть лежат за составом, и так как эти последствия охватываются прямым умыслом виновного, то вина оказывается также за составом оставления в опасности, ибо вина есть субъективное отношение к общественно опасным последствиям. Кроме того, и объект (жизнь и здоровье жертвы) также находится за составом. Таким образом, оказывается, что все элементы, за исключением действия и субъекта, вынесены за пределы состава.
В действительности же состав оставления в опасности ничего общего с убийством не имеет. Объектом его является не жизнь, а безопасность человека. Объективная сторона выражается в действиях, которые вполне закончены и причиняют реальный ущерб своему объекту. Они представляют собой поставление лица, находящегося в беспомощном состоянии, в опасное для жизни и здоровья положение. Умысел субъекта при этом не выходит за пределы состава, ибо это противоречило бы понятию умысла как признака субъективной стороны преступления. Содержанием умысла всегда является предвидение элементов состава преступления. В данном случае умысел состоит в том, чтобы заведомо подвергнуть жертву известной опасности, но не лишать ее жизни. Если же будет установлено, что «прямым умыслом виновного охватываются не только действия, входящие в состав преступления, «но и дальнейшие, направленные на тот же объект действия, и их результат, находящийся за пределами данного состава»[122] (курсив наш. – Н. К.), то, как правильно пишут Т. В. Церетели и В. Г. Макашвили, виновные будут отвечать не за оставление в опасности, а за покушение на убийство[123].
Именно по тому, направлен ли умысел субъекта на причинение смерти или только на оставление в опасности, и можно разграничить состав преступления, предусмотренный ст. 156 УК, и покушение на убийство. Верховный Суд СССР в определении от 15 марта 1944 г. по делу Г., решая вопрос о разграничении оставления в опасности и покушения на убийство, указал, что умышленное создание родите лями тяжелых условий для ребенка с целью привести его к смерти должно квалифицироваться как покушение на убийство[124].
Не менее ошибочным является также рассмотрение изготовления и хранения оружия и ядов как наказуемых в форме оконченных «усеченных» составов приготовления (создание условий) к убийству. Законодатель не случайно поместил статьи, предусматривающие эти преступления, в главу о нарушении правил, охраняющих народное здравие, общественную безопасность и порядок. Объектом этих преступлений являются не жизнь человека и его здоровье, а установленный в СССР порядок хранения и обращения с ядами и оружием. Лицо, разумеется, может, приобретая оружие, готовиться к убийству. Но от этого объект преступления, указанный в ст. 182 УК, не меняется. Появляется лишь необходимость в дополнительной квалификации по совокупности (ст. ст. 19 и 136 УК). Умысел на убийство при незаконном хранении оружия доказывать не приходится, но вовсе не потому, как пишет М. Д. Шаргородский, что это состав особого рода, где умысел на убийство презюмируется законодателем[125]. Он не доказывается потому, что не имеет ничего общего с умыслом состава хранения оружия. Для ответственности по ст. 182 УК с субъективной стороны достаточно того, что субъект предвидит нарушение им системы обращения с огнестрельным оружием и желает ее нарушить.
Все сказанное об «усеченных» составах или стадиях убийства, наказуемых как оконченное преступление, распространяется и на мнимые составы «усеченного» хищения – разбоя и подлога.
Вместо того чтобы в соответствии с предельно ясной редакцией ст. 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной собственности граждан» считать разбой оконченным с момента нападения или угрозы нападения, А. А. Пионтковский в Курсе советского уголовного права (т. I) начал развивать теорию «усеченных» составов. В результате он пришел к выводу, что «разбой, если взять не усеченный состав преступления, а состав преступления в его полностью завершенном виде, как похищение имущества, есть противоправное насильственное изъятие имущества из чужого владения»[126].
Таким образом, А. А. Пионтковский конструирует новый состав – насильственное завладение имуществом, несмотря на то, что законодатель определяет разбой как нападение или угрозу нападения с целью изъятия имущества.
Об ошибочности отождествления подлога, преследуемого по ст. ст. 72 и 120 УК, с приготовлением к хищению и другим преступлениям будет сказано далее.
Б. С. Никифоров, с полным основанием отрицая концепцию «усеченных» составов как не имеющую под собой серьезного научного основания, верно отмечает, что «при внимательном изучении составов этой группы неизменно обнаруживается, что речь здесь в действительности идет не о незавершенной преступной деятельности, а о действиях, нарушающих особые, самостоятельные интересы, особые общественные отношения, которые законодатель, конструируя эти составы, стремится поставить под охрану»[127].
Сторонники деления преступлений на «усеченные» и «не усеченные» правы лишь в одном: законодатель в стремлении максимально оградить ценные объекты от преступных посягательств конструирует составы таким образом, чтобы действия, которые создают даже самые отдаленные возможности причинения ущерба этим объектам, оказались в сфере уголовно-правовой репрессии. И, конечно, конструируя составы создания опасности для жизни или здоровья граждан, запрещая хранить оружие, законодатель в конечном итоге исходил из того, что эти преступления могут причинить вред личности. Но сторонники теории «усеченных» составов недопустимо смешали эти мотивы законотворчества с конструкцией составов указанных преступлений. Одно дело, по каким мотивам законодатель ввел данные преступления в Уголовный кодекс, а другое, какова конструкция данного состава преступления. Если Уголовный кодекс говорит, что объектом хранения яда является общественная безопасность, то суд не может считать таковым жизнь и здоровье человека и в соответствии с этим доказывать объективную и субъек тивную стороны хранения яда как приготовление к преступлениям против личности.
По нашему мнению, не существует составов с «урезанными», «усеченными» последствиями, лежащими якобы за составом деяния и охватываемые умыслом субъекта. Преступный ущерб всегда прямо входит в состав преступления и умысел может распространяться только на этот ущерб. Умысел на ущерб, лежащий за составом преступления, учитывается в плане индивидуализации наказания. Не существует наказуемых как оконченное преступление приготовлений и покушений, так как последние всегда лишь виды неоконченного преступления.
Характер преступных последствий определяется конструкцией соответствующих составов преступлений. В зависимости от количества причиненных объекту ущербов принято говорить о единстве или множественности преступлений. Единое преступление там, где совершенное лицом деяние содержит признаки одного состава преступления, выполненного один раз, то есть там, где имеется причинение единого ущерба, одному объекту[128] с одной формой вины[129] и единым субъектом (одним лицом или соучастниками).
А. А. Герцензон определяет единое (единичное) преступление таким образом: «Единичным преступное деяние явится в том случае, если виновный (или несколько лиц-соучастников) совершит деяние, объединенное единым намерением, единой целью, посягающее на единый объект и выражающееся в деятельности, которая несмотря на все ее разнообразие подчинена единому преступному замыслу, направленному на достижение определенного результата, и в том случае, если это деяние укладывается в признаки, предусмотренные соответствующей нормой особенной части Уголовного кодекса»[130].
Определение единого (единичного) преступления дано проф. Герцензоном в основном правильно, но нуждается в некоторых уточнениях. Во-первых, это определение пригодно лишь для умышленных преступлений. Больше того, указание на цель и намерение ограничивает это понятие лишь преступлениями с прямым умыслом. Поэтому-то в понятии единого преступления следует говорить не о единой цели и намерении, а о единой форме вины. Во-вторых, как нам представляется, вместо единства деятельности правильнее говорить о единстве ущерба. Действия и бездействие, причиняющие один преступный результат, могут быть самыми разнообразными и многочисленными. Объединяет их все в действие – исполнение определенного состава преступления, именно единый ущерб.
Например, состав хулиганства может быть выполнен самыми разнообразными действиями: оскорблением, повреждением имущества, насилием, вплоть до легких телесных повреждений, нарушением общественного порядка в театре, кино, квартире, на улице и другими подобными действиями. Однако все эти действия, несмотря на их многочисленность и разнообразие, причиняют единый ущерб одному объекту – правилам социалистического общежития и образуют единое преступление – хулиганство.
Критерием единого преступного последствия является объект посягательства. Преступное последствие, как мы видели, это общественно вредные изменения в объектах, охраняемых советским уголовным законодательством. Причинение вредных изменений одному объекту посягательства образует единый ущерб. Этот единый ущерб может быть нанесен как одним, так и несколькими разнообразными действиями.
Исключением из приведенного правила являются последствия в преступлениях, квалифицированных наличием тяжких последствий. Таковы, например, тяжкие телесные повреждения со смертельным исходом (ч. 2 ст. 142 УК), уничтожение имущества, повлекшее смерть граждан (ч. 3 ст. 175 УК) и др. Причинение смерти в обоих составах является квалифицированным тяжким последствием, причиненным не объекту посягательства, – здоровью лица (в ч. 2 ст. 142 УК) или личной собственности (в ч. 3 ст. 175 УК), а другому объекту – жизни граждан. Однако причинение ущерба разным объектам в силу специфики конструкции указанных составов в данных случаях не образует совокупности преступлений: тяжкого телесного повреждения и убийства или уничтожения имущества и убийства. Следует отметить, что единые преступления – тяжкое телесное повреждение и уничтожение имущества имеют существенные особенности в части единого ущерба и единого объекта.
Множественность преступлений характеризуется причинением объекту посягательства более одного ущерба. Единый ущерб при одной форме вины[131], причиненный два или более раза, образует повторность, неоднократность или систематичность преступления. Причинение нескольких ущербов разным объектам дает другой вид множественности преступлений – совокупность преступлений.
Единое преступление можно подразделить на простое и сложное. Простым преступлением принято называть такое, в котором одно действие причиняет один простой по своему характеру ущерб (например, хищение, ложный донос, клевета и др.).
В сложных же преступлениях имеется либо несколько действий (скупка и перепродажа товаров с целью наживы в спекуляции), либо преступное последствие слагается из ряда отдельных, более мелких ущербов, причем каждый из этих ущербов не имеет самостоятельного значения (продолжаемое хищение), либо единый ущерб наносится особым способом (длящееся преступление, например, дезертирство), либо, наконец, преступление наносит два ущерба, в отношении которых имеются две разные формы вины (умышленные тяжкие телесные повреждения со смертельным исходом).
Таким образом, к сложным преступлениям относятся составные преступления, преступления с двумя действиями, длящиеся, продолжаемые преступления и преступления, квалифицированные наличием тяжких последствий.
Значение преступных последствий для квалификации простых преступлений целесообразно рассматривать по следующей системе: а) квалификация преступных последствий в зависимости от объекта посягательства, б) последствия и вина, в) квалификация последствий в зависимости от характера действий, служащих их причиной, г) особенности квалификации преступлений, создающих возможность наступления вредных последствий, д) квалификация тяжких преступных последствий.
Объект и преступное последствие, как уже неоднократно указывалось, неразрывно связаны между собой. Характер преступных последствий определяется содержанием общественных отношений, которым данное преступление наносит ущерб. Преступное последствие, например, хищения – это ущерб социалистической собственности, лжесвидетельства – ущерб интересам социалистического правосудия, неуплаты налогов – ущерб налоговой системе, установленной в СССР и т. д.
В то же время, когда при разграничении смежных или сходных преступлений встает вопрос об объекте, в основном именно по ущербу и можно установить эти объекты. Преступное действие определяется направленностью на причинение определенного преступного ущерба, то есть его содержание зависит от того, какой ущерб оно причиняет. Вина представляет субъективное отражение объективных признаков деяния.
Следовательно, по действиям, ущербу и объекту практически распознается содержание вины. К. Маркс писал об этом применительно к разграничению собирания валежника и кражи леса: «…собирание валежника и кража леса – это существенно различные вещи. Различны объекты, не менее различны и действия, направленные на эти объекты, следовательно, различны должны быть и намерения…»[133] (курсив наш. – Н. К.).
В тех случаях, если объект преступления не установлен, но известен причиненный преступным действием ущерб, определить непосредственный объект преступления не представляет трудности. Например, каков непосредственный объект спекуляции? В результате скупки и перепродажи товаров с целью наживы субъект производит общественно вредные изменения в системе социалистической торговли: подрывает самый принцип социалистической торговли – торговли без частных посредников. Одновременно с этим вследствие спекулятивных действий несут материальный ущерб и граждане-покупатели, переплачивающие за товары сверх установленной государством цены. Отсюда ясно, что объектом спекуляции являются интересы социалистической торговли и интересы граждан-покупателей.
Взаимосвязь преступного последствия и объекта настолько велика, что неправильное определение последствий состава преступления неизбежно приводит к неверному определению объекта этого преступления. Так, некоторые криминалисты считают преступление, предусмотренное ст. 593в УК, «формальным», беспоследственным преступлением. Объективная сторона этого преступления, по их мнению, ограничивается фактом нарушения дисциплины на транспорте. Отсюда объектом преступления, предусмотренного ст. 593в УК, оказалась не безопасность движения на транспорте, а только порядок несения службы на транспорте[134]. Подобные утверждения, разумеется, являются ошибочными. Они искажают действительное существо этого преступления и потому с полным основанием были подвергнуты критике в нашей печати[135].
Оставление в опасности (ст. 156 УК), как уже отмечалось, некоторые криминалисты относят к «усеченным» преступлениям, посягательствам на жизнь и здоровье личности. По их мнению, последствия этого состава – лишение жизни лица, оставленного в опасном для жизни состоянии, или причинение вреда его здоровью, лежат за составом преступления, «усечены» законодателем.
Такого рода «усечение» неправильно определяемого преступного последствия приводит к извращению действительного содержания состава оставления в опасности и, в первую очередь, объекта преступления. На самом деле, как говорилось ранее, объектом оставления в опасности является не жизнь и здоровье личности, дейст вительно находящиеся за составом преступления, предусмотренного ст. 156 УК, а безопасность личности.
Аналогичное положение с остальными «усеченными» составами. «Усекая» последствие, криминалисты «усекают» и действительный объект соответствующих преступлений, подменяя его объектом другого преступления (порядок обращения с ядами и огнестрельным оружием – ст. 182 УК – жизнью и здоровьем граждан, порядок письменного удостоверения фактов, имеющих юридическое значение – ст. 72 УК, – социалистической собственностью и т. д.).
В составах с двумя объектами ущерб причиняется не одному, а двум объектам одновременно. Но это возможно в тех немногих случаях, когда объекты неразрывно связаны между собой. Таковы, например, советская торговля и интересы граждан-покупателей в спекуляции, обмеривании и обвешивании. Одновременно двум объектам наносит ущерб также разбойное нападение и вымогательство: здоровью, неприкосновенности личности и ее имущественным интересам.
Там, где объект внешне представлен какими-то физическими предметами – имуществом, личностью и т. д., там преступный ущерб, как правило, выражается в определенных вредных изменениях в предметах посягательства. Тогда для правильной квалификации преступлений прежде всего необходимо установить факт соответствующих изменений в предметах посягательства. Например, для правильной квалификации выпуска недоброкачественной продукции необходимо установить – была ли выпущенная продукция недоброкачественной, то есть претерпел ли соответствующие изменения предмет преступления (иногда эти изменения выражаются в изменении не самого предмета, а его законного места положения, например, в хищении). Но, понятно, что изменения в предмете нас интересуют лишь как доказательство общественно вредных изменений в объектах.
Рассматривая общее понятие преступных последствий, мы видели, что преступное действие лица может причинить ущерб не одному, а нескольким охраняемым уголовным законом объектам. Для квалификации преступления, в первую очередь, в расчет берется последствие – элемент состава, то есть последствие, причиняющее ущерб объекту данного состава. Причинение ущерба иным объектам либо учитывается в плане отягчающих наказуемость обстоятельств (ранение жертвы при покушении на ее убийство), либо дает основание для привлечения виновных к ответственности по совокупности нескольких преступлений (неосторожное убийство одного лица, при покушении на умышленное убийство другого лица).
Отсутствие учета связи объекта и характера преступных последствий, с другой стороны, приводит к неточному определению этих последних. Так, например, Б. А. Куринов наиболее типичными последствиями автотранспортных преступлений считает несчастные случаи с людьми, уничтожение или повреждение автомашины и повреждение перевозимых грузов[136]. Однако два последних вида ущерба раскрываются им вне связи с объектом автотранспортных преступлений – безопасности движения. Отсюда создается впечатление, что к уголовной ответственности по ст. 593в УК должен привлекаться шофер, который в результате нарушения правил движения повредил машину или грузы, не создав в конкретных условиях угрозы безопасности движения.
Между тем на практике весьма нередки случаи, когда шоферы, например, превышая скорость движения, повреждают груз, машину или путевые сооружения. Если в конкретных условиях никакой угрозы безопасности движения не было, указанные шоферы к уголовной ответственности по ст. 593в УК не привлекаются. Не случайно Б. А. Куринов не смог привести в своей работе ни одного примера из судебной практики, подтверждающего его точку зрения относительно вредных последствий в виде повреждения машины и грузов. За нанесенный соответствующий материальный ущерб шоферы несут гражданскую ответственность, а за нарушение правил движения – дисциплинарную. Таким образом, повреждение машин и грузов лишь тогда является последствием по ст. 593в УК, когда они представляют собой общественно вредные изменения в объекте автотранспортных преступлений, то есть когда они создали реальную угрозу или причинили фактический ущерб безопасности движения на автотранспорте.
Преступное последствие и вина – также неразрывно связанные между собой признаки преступления. Только то общественно вредное изменение в объектах, причиненное действиями вменяемого лица, считается преступным, которое было причинено виновно. В свою очередь вина есть не что иное, как субъективное отношение лица в форме умысла или неосторожности к общественно опасным последствиям своих действий (ст. 10 УК).
Вина, как элемент состава, предполагает субъективное отношение к общественно вредному последствию, также являющемуся элементом соответствующего состава. Виновное отношение лица к вредным последствиям, которые не относятся к элементам состава (вредные последствия, лежащие за составом или последствия, причиненные на стадии приготовления и исполнения), учитываются лишь в плане индивидуализации наказания[137]. Поэтому не правы сторонники признания «усеченных» составов, когда они конструируют вину в отношении последствий, лежащих за составом преступления[138].
Предвидение или долженствование предвидения преступных последствий соответствующего состава преступления, означает прежде всего предвидение характера содержания этих последствий, то есть лицо должно твердо знать, общественно вредным изменением какого объекта является этот ущерб и путем каких действий (бездействия) он причиняется. Для тех преступлений, которые не знают квалифицированных в зависимости от тяжести последствий составов (дезертирство, клевета, оскорбление, подлог и т. д.), предвидение преступных последствий, необходимое для квалификации преступлений, ограничивается предвидением характера преступных последствий. Предвидение конкретной тяжести ущерба имеет значение лишь для индивидуализации наказания.
В тех же преступлениях, которые подразделяются на виды более или менее квалифицированных составов в зависимости от тяжести преступных последствий (хищение, телесные повреждения, уничтожение или повреждение имущества, хулиганство, преступления на транспорте и т. д.), лицо помимо характера последствий должно предвидеть и тяжесть причиняемого ущерба. Это, конечно, не означает, что лицо должно предвидеть с точностью до единицы, на сколько, например, рублей будет совершено крупное хищение, на 40 или 45 тысяч. Для квалификации преступления достаточно предвидеть лишь ту типовую, среднюю тяжесть ущерба, которая учитывается законодателем при конструкции составов. Так, причиняющий тяжкое телесное повреждение должен знать, что он причиняет именно тяжкий ущерб здоровью жертвы. Будет ли это наитягчайший ущерб или относительно менее тяжкий в пределах ст. 142 УК, для квалификации действий субъекта это значения не имеет, но учитывается при индивидуализации наказания.
Эту форму вины следует отличить от неконкретизированного умысла. Неконкретизированный умысел имеется там, где тяжесть преступного ущерба данному объекту в сознании лица конкретно, индивидуально не определена. Частным случаем неконкретизированного умысла является умысел на причинение телесного повреждения, особенно в драке. Избивая жертву, субъект не предполагает заранее, какой конкретный ущерб он причинит. Исключение составляет умысел, например, на специальное удаление глаза (выжигание глаз серной кислотой), языка, половых органов и др. Субъект тогда отвечает в пределах своего намерения.
Так, К. был осужден за умышленное легкое телесное повреждение по ч. 1 ст. 143 УК за то, что, поругавшись на кухне с Г., с силой толкнул ее, и она, ударившись о стол, сломала 3 ребра. В кассационной жалобе К. указал, что считает приговор народного суда неправильным, так как он только с силой толкнул Г. и потому должен отвечать лишь за толчок.
Городской суд нашел, что «вина К. в причинении легких телесных повреждений доказана. Г. утверждает, что ее бил К. К. говорил, что он ее с большой силой оттолкнул на кухне, и Г. ударилась о стол, в результате чего и оказались поломанными у нее 3 ребра. Даже по версии К. он должен отвечать за причинение телесных повреждений Г., так как с силой отталкивая ее, сознательно допускал возможность удара о твердые предметы Г. и получение ею телесных повреждений»[139].
С таким же неконкретизированным умыслом мы встречаемся и в делах о карманных кражах. Субъект отвечает за тот материальный ущерб личной собственности, который он фактически причинил. Если же вор уже опустил руку в карман или сумку для хищения заведомо определенной вещи (коробки с обувью, свертка с мануфактурой и пр.), то в этом случае умысел конкретизирован и субъект отвечает за ущерб в пределах своего умысла.
В силу неконкретизированного характера умысла небольшой размер фактически похищенного из кармана гражданина имущества (два-три рубля) или из места хранения государственного имущества не дает основания для прекращения дела по примечанию к ст. 6 УК. Для признания деяния малозначительным необходимо, чтобы умысел лица был направлен именно на незначительный ущерб.
При определении меры наказания суд учитывает неконкретизированность умысла как отягчающее наказуемость обстоятельство. Лицо, умысел которого был прямо направлен на хищение 50 руб. государственных денег, и лицо, которое намеревалось похитить любое находящееся на складе имущество, но похищает тоже лишь на 50 руб., так как больших ценностей на складе не оказалось, должны быть наказаны по-разному.
Очевидно, что при прочих равных условиях второе преступление более общественно опасно. Здесь субъект готов был похитить и похитил бы, если только смог бы, большее по размеру имущество.
Приведенный случай нельзя смешивать с покушением заведомо не на мелкое хищение, когда субъекту по не зависящим от него обстоятельствам удается похитить лишь небольшое количество имущества. Квалификация по ст. 19 УК и ст. 1 или 3 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» не изменится и от того, что субъект, намереваясь похитить значительное (но не крупное) количество имущества, не знает точную стоимость этого имущества: 700, 900 или 2 тыс. руб.
Например, субъект, намереваясь похитить значительное количество денег из кассы магазина, крадет лишь 200 руб., так как в кассе больше не оказалось. Он будет отвечать не за мелкое хищение, а по ст. 19 УК и ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества». Субъект хотя заранее и не знал точно, сколько денег ему удастся похитить, но, собираясь ограбить кассу магазина, рассчитывал во всяком случае на сумму, значительно превышающую 200 руб. Здесь, таким образом, налицо покушение не на мелкое хищение с неконкретизированным умыслом.
От неконкретизированного умысла на причинение общественно вредных последствий следует отличать альтернативный умысел, который имеется в тех случаях, когда субъект одинаково согласен причинить ущерб или одному или другому объекту. Такой умысел имел, например, М., который, похищая лошадь, одинаково допускал и то, что она принадлежит государству, тогда он совершал хищение государственного имущества, и то, что она принадлежит колхозу, тогда он совершал хищение общественной собственности. М. был осужден за фактически причиненный им вред – хищение государственного имущества[140].
В умышленных преступлениях фактически наступившие вредные последствия могут не совпадать с содержанием умысла лица. Несоответствие между фактически наступившими и желаемыми субъектом преступления последствиями может идти по линии величины (тяжести) и по линии характера последствий. В обоих случаях виновные отвечают за покушение на то преступление, совершить которое входило в их намерение.
Причинение не того по характеру последствия, которое виновный намеревался причинить, имеет место, например, в хищениях. Лицо собирается причинить ущерб социалистической собственности, а причиняет личной, или наоборот[141]. В таких случаях субъект отвечает за покушение на то преступление, которое он хотел совершить. Причинение фактического ущерба, например, социалистической собственности при умысле на хищение личной собственности, не может вменяться в ответственность лицу за отсутствием субъективной стороны состава хищения социалистической собственности. А поскольку по не зависящим от лица обстоятельствам (ошибки в объекте) личная собственность ущерба не терпит, лицо на общих основаниях должно отвечать за покушение на кражу личной собственности[142].
Несоответствие между ущербом по умыслу и по фактическому причинению в части тяжести ущерба, также ведет к квалификации действия лица как покушения на причинение того ущерба, которое лицо хотело совершить.
Так, слесарь железнодорожной станции с осмотрщиком вагонов К. сорвал пломбы и вскрыл вагон. После этого В. встал у вагона и наблюдал, а К. залез в вагон с целью хищения груза. Но едва он успел взять пять пачек папирос, как был окликнут приятелем, так как к вагону приближались посторонние лица.
Хотя фактически было похищено только пять пачек папирос, в данном деле нет ни мелкого, ни малозначительного хищения, ибо малозначительный размер похищенного сам по себе не может служить основанием ни к смягчению наказания, ни тем более к прекращению дела, если посторонние, не зависящие от обвиняемого обстоятельства воспрепятствовали осуществлению его намерения совершить хищение в более крупных размерах[143].
Содержание умысла устанавливается в зависимости от конкретных обстоятельств дела. В частности, доказательством действительного содержания умысла в хищении может служить наличие в месте совершения преступления, где был застигнут преступник, многих ценных вещей. Тогда невзирая на то, что преступник успел фактически похитить немного, но учитывая, что умысел его простирался на более значительное хищение, последнее не может признаваться мелким и, наоборот, если лицо проникло в помещение, зная, что там находятся лишь малоценные вещи, или у лица не было специальных предметов для выноса похищенного в большом количестве, то имеются основания признать, что умысел лица в данном случае был направлен на мелкое хищение.