Владимир Кудрявцев
Избранные труды (сборник)

Полная версия

Особенности объективной стороны состава преступления, в частности, связь между действием и последствием, оказывают непосредственное влияние на форму умышленной вины. В тех умышленных преступлениях, где между действием и наступлением преступного результата нет разрыва во времени и месте, где сразу же за действием следует последствие, в этих преступлениях невозможен косвенный умысел.

Мы считаем правильным мнение большинства советских криминалистов, что прямой умысел имеется не только там, где налицо предвидение и желание наступления преступных последствий, но также и там, где лицо предвидит неизбежность наступления преступных последствий и соглашается с их неизбежным наступлением. Косвенный умысел предполагает предвидение лишь возможности наступления преступных последствий. Следовательно, преступный ущерб в сознании лица должен быть альтернативен, то есть он может либо наступить, либо не наступить. Такое положение допустимо при условии, что между действием и преступным последствием имеется разрыв во времени и месте и после окончания действия результат может еще не наступить.

В преступлениях, где такого разрыва нет, возможен только прямой умысел. К таким преступлениям относятся контрреволюционные, налоговые преступления, хулиганство, сопротивление власти, ложный донос, дезертирство, изнасилование, оскорбление, клевета и т. д. Так, сразу же вслед за хулиганскими действиями происходит нарушение общественного порядка. Не может быть такого положения, что хулиганские действия окончены, а результат еще не наступил или не наступит вообще. В силу этого нельзя согласиться с довольно распространенным в нашей литературе мнением, будто возможно хулиганство с косвенным умыслом. «Если этот пьяный станет в театре во всеуслышание выражаться нецензурными словами, – пишет, например, т. Габлин, – хотя бы по адресу одного определенного лица, то это надо расценивать именно как хулиганство, совершенное с косвенным умыслом»^[144].

В приведенном случае вслед за хулиганскими действиями, публичным оскорблением лица в театре неизбежно наступают последствия – нарушение общественного порядка в театре. Эти последствия не возможны, а обязательны, они не могут не наступить. Следовательно, лицо, совершая хулиганские действия, соглашается с неизбежностью наступления преступных последствий, то есть совершает хулиганство с прямым умыслом^[145].

Содержанием вины, как всякого иного сознания, являются объективные факторы действительности и, в первую очередь, объект посягательства, действия лица и преступные последствия. Поэтому нам представляется неверным распространенное в нашей литературе мнение, будто можно разграничить преступления только по вине. Так, часто в учебной и монографической литературе можно встретить утверждение, что хищение, клевета, воинские и все другие умышленные преступления отличаются от контрреволюционных исключительно по наличию или отсутствию в них контрреволюционного умысла. Встречаются даже такие выражения, как «хищение, совершенное с контрреволюционным умыслом»^[146] или «воинские преступления с контрреволюционным умыслом».

Ошибка приведенных утверждений состоит в том, что они отрывают вину от объективных признаков деяния, превращают ее в какой-то «суверенный» признак, не связанный с объективными признаками деяния. Не говоря уже о том, что эти утверждения предают забвению то обстоятельство, что содержание вины раскрывается по действиям лица, результатам его действий и объектам посягательства.

Любое умышленное преступление отличается от контрреволюционного отнюдь не только по умыслу. Объект, ущерб, характер действий этих преступлений принципиально различны. Уничтожение имущества с целью подрыва экономической мощи государства (ст. 58⁹ УК) по всем элементам состава отличается от умышленного уничтожения имущества по мотивам, например, мести (ст. 79 УК). Контрреволюционный умысел может быть доказан не из самого себя, а лишь путем тщательного анализа объективной стороны состава преступления и объекта посягательства.

Трудно согласиться и с другим распространенным в советской уголовно-правовой теории положением, будто возможно в пределах одного состава различное виновное отношение к действию и к ре зультату^[147]. Так, анализируя состав преступления, предусмотренный ст. 59^3в УК, многие авторы пишут о различной вине в отношении к действию – нарушению дисциплины на транспорте и к последствиям – авариям, простоям и пр. А. А. Пионтковский и В. Д. Меньшагин говорят в Курсе советского уголовного права, т. 1, о четырех возможных комбинациях виновного отношения к действиям и преступным последствиям в составе 59^3в УК: а) умышленное нарушение трудовой дисциплины на транспорте и причинение ущерба с косвенным умыслом, б) умышленное нарушение дисциплины и причинение ущерба по преступной самонадеянности, в) умышленное нарушение дисциплины на транспорте и неосторожное причинение ущерба и г) неосторожное нарушение дисциплины на транспорте и небрежное причинение ущерба.^[148]

Такое же различное отношение к действиям и последствиям некоторые криминалисты видят в составе должностных преступлений (ст. ст. 109–111 УК), в преступлениях в области техники безопасности (ч. 3 ст. 133 УК).

Утверждения о двойной вине в пределах одного состава, на наш взгляд, являются искусственными и на практике способны внести путаницу в квалификацию преступлений. В самом деле, мыслимо ли неосторожно причинить умышленный ущерб, или, наоборот, умышленно причинить неосторожный ущерб? Достаточно только поставить такой вопрос, как становится очевидной его несуразность. Преступления могут быть либо умышленными, либо неосторожными.

Невозможны умышленно неосторожные или неосторожно умышленные преступления.

Закон (ст. 10 УК) говорит о виновном отношении к общественно опасным последствиям. Виновное отношение к преступным действиям, как неоднократно указывалось выше, это в действительности вина в отношении последствий этих действий. Общественная опасность действий состоит в направленности их на причинение соответственного преступного ущерба.

Ошибка указанных авторов усугубляется тем, что они говорят о вине в отношении действий, которые далеко не всегда являются преступными. Нарушение дисциплины на транспорте (ст. 59^3в УК), нарушение служебной дисциплины (ст. 109–111 УК) или нарушение правил по технике безопасности (ч. 3 ст. 133 УК) только тогда являются преступными действиями, когда они либо создали опасность причинения соответствующих тяжких последствий, либо фактически их причинили. Без этого они лишь дисциплинарные и административные правонарушения, и о вине в уголовно-правовом смысле слова в отношении их говорить нельзя.

Практически для квалификации указанных преступлений установление вины раздельно в отношении действия в результате ничего не дает. Независимо от того, как субъект относился к действию (к нарушению дисциплины в данных случаях), суду для квалификации преступления необходимо установить вину в отношении преступных последствий. В случае же установления предвидения субъектом того, что в результате его действия, то есть в результате нарушения служебной дисциплины, правил по технике безопасности или правил движения на транспорте наступят последствия, указанные в ст. ст. 109, 59^3в, ч. 3 ст. 133 УК, субъективная сторона этих преступлений, как и во всех иных преступлениях, будет полностью доказана.

В судебной практике нельзя встретить дел, в которых суды констатировали бы одну форму вины в отношении действий, и другую – в отношении последствий этих же действий. В примерах, которые приводят криминалисты для обоснования точки зрения о двойной вине в одном составе, речь идет о другом: о сознательном, грубом нарушении трудовой дисциплины или о нарушении дисциплины без подобных отягчающих признаков. Так, по делу Ш. Верховный Суд СССР указал: «шофер в состоянии опьянения стал управлять автомашиной, превышая нормальную скорость. Постовой милиционер, видя, что автомашина следует с грубым нарушением правил уличного движения, подал сигнал об остановке, но Ш. не подчинился, увеличил скорость и пытался скрыться. Милиционер успел вскочить на крыло автомашины и настойчиво требовал остановки. Шофер Ш., потеряв управление, свернул автомашину в кювет, в результате чего пассажиры были выброшены, а М. попал под заднее колесо автомашины, получил тяжелые ушибы и в тот же день скончался»^[149].

Приведя этот пример т. Василец пишет, что «Ш. по отношению к нарушению дисциплины на автотранспорте действовал с прямым умыслом (сознательное нарушение правил уличного движения), по отношению же к последствиям (гибель М.) действовал с косвенным умыслом»^[150] (курсив наш. – Н. К.).

Получается, что Ш. умышленно причинил неосторожную смерть! Автор, таким образом, смешивает умысел и сознательное поведение лица. Сознательны все действия вменяемого человека. В деле Ш. говорится о грубом нарушении правил уличного движения, а не об умысле в отношении самих действий лица.

Попытки конструкции самостоятельной формы вины в отношении действий приводят на практике к серьезным ошибкам. Так, в руководящем постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 16 сентября 1950 г. говорилось, что «сознательное злостное нарушение правил движения (так называемое “лихачество”, вождение в нетрезвом виде и т. д.), повлекшее несчастные случаи с людьми – смерть или увечье потерпевшего, – должно квалифицироваться как умышленное убийство или умышленное тяжкое телесное повреждение по ст. 136 или ст. 142 УК РСФСР и соответствующими статьями Уголовного кодекса других союзных республик».

Здесь, как видим, акцент делался на психическое отношение водителя к его действиям – нарушению правил движения (лихачество, хулиганство за рулем и пр.). В результате некоторые практические работники поняли это постановление таким образом, что действия водителей должны квалифицироваться как умышленное убийство или телесное повреждение независимо от наличия у ви новного умысла на причинение этих тяжких последствий. Достаточно якобы лишь доказать сознательное нарушение правил движения на автотранспорте.

Именно поэтому Пленум Верховного Суда СССР в своем руководящем постановлении от 10 апреля 1957 г. указал: «Учитывая, что пункт второй постановления Пленума Верховного Суда СССР от 15 сентября 1950 г. № 16/12/у “О квалификации преступлений, связанных с нарушением правил движения на автотранспорте” в некоторых случаях приводил к неправильному применению закона об ответственности за убийство или телесное повреждение, Пленум Верховного Суда СССР постановляет изложить пункт второй указанного постановления в следующей редакции:

«2. Нарушение правил движения, допущенное другими водителями автомашин, не являющимися работниками автотранспорта, должно квалифицироваться: а) нарушение правил движения, повлекшее несчастные случаи с людьми – смерть или телесное повреждение, если по делу установлено, что виновный предвидел возможность наступления таких последствий и сознательно допускал их, должно квалифицироваться соответственно как умышленное убийство или умышленное телесное повреждение по соответствующим статьям уголовных кодексов союзных республик»^[151] (курсив наш. – Н. К.).

А. Сахаров, правильно критикуя положение о двойной вине в составе должностных преступлений, пишет: «…произошла подмена понятий, и сознательное выполнение определенных действий оказалось превращенным в умышленное совершение преступления. Между тем, что это не одно и то же, свидетельствует хотя бы тот факт, что сознательное совершение общественно опасных действий присуще и неосторожности в форме самонадеянности. Более того, о сознательном выполнении действий в том смысле, как это и имеют в виду авторы рассматриваемой точки зрения, можно говорить и при небрежности»^[152].

Интересно в этом плане дело В., осужденного по ст. 139 УК. В., будучи дежурным электромонтером на электростанции, грубо нарушил правила техники безопасности, поставив на обтирочные работы не знавшего правил техники безопасности несовершеннолетнего ученика Б. В результате Б. был убит током высокого напряжения.

Из определения Верховного Суда СССР по этому делу следует сделать тот вывод, что поставление потерпевшего в положение, заведомо опасное для его жизни и повлекшее за собой смерть, при отсутствии умысла на убийство, образует преступление, предусмотренное ст. 139 УК^[153].

Применяя к делу критикуемую концепцию о двойной вине в одном составе – к действию и к результату – пришлось бы говорить об умышленном отношении к действию (грубое нарушение правил техники безопасности, выразившееся в поставлении несовершеннолетнего ученика в положение, заведомо опасное для его жизни) и неосторожности в отношении последствий (смерти потерпевшего). Понятно, что точка зрения о двойной вине не выдерживает критики, если, следуя ей, приходится говорить об умышленном причинении неосторожного убийства!

Таким образом, практика знает понятие грубого сознательного нарушения дисциплины и нарушения без этих отягчающих признаков. Степень грубости, проявленной при нарушении дисциплины на транспорте, службы или техники безопасности, рассматривается в плане индивидуализации наказания, а не субъективной стороны при квалификации преступления. Если субъективное отношение к нарушению трудовой дисциплины и учитывается судом при квалификации, то не как отдельная форма вины, а как доказательство наличия и формы вины по отношению к преступным последствиям. Так, в приведенном выше деле В. факт сознательного (заведомого) нарушения правил техники безопасности в совокупности с многолетним опытом работы виновного послужил доказательством того, что он мог и должен был предвидеть тяжелые последствия своих действий.

* * *

Действие и преступный ущерб являются по отношению друг к другу причиной и следствием. В преступлении лишь тот ущерб может быть последствием – элементом состава и принимается во внимание при квалификации преступления, который был причинен соответствующим преступным действием субъекта^[154].

В судебной практике еще встречаются случаи, когда суды вменяют в вину лицу ущерб, не установив, был ли он причинен соответствующими преступными действиями данного субъекта. Так, в делах о недостаче суды иногда вместо установления виновного причинения данным лицом материального ущерба государству ограничиваются установлением, с одной стороны, факта недостачи, а с другой – материальной ответственности лица по должности. Между тем один лишь факт недостачи не может служить основанием для обвинения в хищении без выяснения причин образования недостачи^[155].

По делу Т. Верховный Суд СССР отменил приговор потому, что обвинение в халатности было основано лишь на одном факте причинения ущерба без выяснения вопроса, является ли этот ущерб результатом какого-либо преступного действия или бездействия со стороны обвиняемых^[156].

Подобную ошибку допускают иногда суды и в делах о халатности. Бывают случаи, когда тяжкий ущерб вменяется лицу лишь на основании его формального должностного положения без установления факта совершения этим лицом определенного преступного действия, причинившего этот ущерб. Так, например, врач А. была привлечена к уголовной ответственности по ст. 111 УК за то, что во время ее дежурства умер больной О. Суд исходил при этом исключительно из факта смерти пациента и того обстоятельства, что в этот день дежурным врачом больницы была А.

Верховный Суд СССР определением от 22 июня 1955 г. отменил приговор по тем мотивам, что обвинение в халатности не может быть признано правильным, если оно основано лишь на факте наступления тяжелых последствий при отсутствии доказательства о небрежном или недобросовестном отношении должностного лица к возложенным на него по службе обязанностям^[157].

B делах о преступлениях на транспорте суды также иногда ошибочно вменяют происшедшую аварию шоферу или машинисту, исходя лишь из факта, что данное лицо в момент аварии управляло машиной или паровозом.

Например, Б. был признан виновным в том, что, работая шофером на грузовой автомашине, допустил аварию, в результате которой был убит один пассажир. На самом деле колесо машины Б. попало в так называемый «пухляк» и машина опрокинулась, в результате чего был убит пассажир. Верховный Суд СССР отменил приговор, так как отсутствие причинной связи между допущенным нарушением правил движения и наступившими последствиями исключает уголовную ответственность нарушителя за эти последствия^[158]. Как в делах о преступлениях на транспорте, так и в делах о других преступлениях должна быть установлена причинная связь не вообще между нарушением трудовой дисциплины на транспорте и вредными последствиями, а именно между данным нарушением дисциплины (в других делах – данными действиями лица) и последовавшим от него ущербом. Например, в деле Л. Верховный Суд СССР отменил приговор по той причине, что факт выезда в рейс на технически неисправной автомашине еще не дает основания для привлечения к ответственности по ст. 59^3в УК, если установлено, что происшедшая авария не находилась в причинной связи с неисправностью машины^[159].

Ущерб может произойти по самым различным причинам. Всегда важно установить, какая часть ущерба может быть отнесена за счет действия субъекта и какая за счет обстоятельств, от него не зависящих. По делу М. и К. Пленум Верховного Суда СССР указал, что «предварительное и судебное следствие, сосредоточив свое внимание на М. и К. и возложив на них всю ответственность, исходило только из одного факта простоев, не вдаваясь в анализ вызвавших их причин, и тем самым не выявило других виновников простоев. Между тем, как видно из имеющихся в деле материалов, простои имели место и по вине агентов железной дороги и по вине лиц, допустив ших массовый внеплановый завоз зерна без своевременного предупреждения базы»^[160].

Недостатком в квалификации преступлений в части объективной стороны следует признать и то, что отдельные суды ограничиваются установлением преступного ущерба и характеризуют действие лишь в самой общей форме, неконкретно. Такая практика противоречит закону, который требует точного установления способа, места и времени совершения преступных действий. Так, Верховный Суд СССР в определении от 10 сентября 1946 г. указывал, что в приговоре должно быть точно установлено, в чем конкретно выразилось преступное действие или бездействие подсудимого, дающее основание для квалификации их по соответствующей статье уголовного кодекса или иному уголовному закону^[161].

В полном объеме вменяется преступный результат субъекту и в случаях так называемого посредственного причинения ущерба. Посредственное причинение имеется там, где: 1) умышленно действующий субъект использует в качестве орудия преступления ребенка или невменяемое лицо, 2) субъект умышленно причиняет результат руками лица, действующего без вины, 3) непосредственный причинитель действует по неосторожности, а главное лицо – с умыслом, 4) непосредственный исполнитель – неспециальный субъект, тогда как субъектом преступления может быть только специальное лицо. В этом последнем случае неспециальный субъект либо вовсе не отвечает, либо отвечает за самостоятельное недолжностное преступление. Исполнителем, причинившим ущерб, признается специальный субъект.

* * *

В диспозиции уголовного закона последствия могут быть перечислены альтернативно. Так, сконструированы, например, преступления, предусмотренные ст. ст. 59^3в, 59^3 г 109, 128^в, ч. 3 ст. 133, ст. 149 УК и некоторыми другими статьями.

В этих преступлениях для оконченного состава достаточно наличия одного из названных в законе последствий. Причинение сразу нескольких ущербов не меняет квалификации по основной статье, но дает основание для повышения меры наказания в пределах санкции статьи Уголовного кодекса или к переходу к квалификации по части, предусматривающей более тяжкий вид преступлений (например, при наличии умысла с ч. 1 ст. 59^3в на ч. 2 ст. 59^3в УК).

Альтернативно указываются иногда два вида последствий – фактическое, точнее, реальное причинение ущерба, и создание опасности, возможности его причинения (ст. 59^3в 109, ч. 3 ст. 138 УК и др.). Не всякое создание опасности причинения ущерба может рассматриваться как преступное последствие, достаточное по своей общественной опасности для привлечения виновного к уголовной ответственности. Так, всякое по существу нарушение дисциплины на транспорте, связанное с безопасностью движения, в какой-то степени создает опасность безаварийной работе транспорта. Однако степень этой опасности различна. Она определяется двумя моментами: тяжестью ущерба, который должен наступить при реализации опасности, и близостью наступления этого ущерба.

При квалификации преступных последствий в форме создания опасности причинения ущерба на практике встречаются ошибки, вытекающие прежде всего из недостаточного учета самостоятельности и конкретности этого вида преступных последствий. Понятие реальной возможности, опасности причинения ущерба является относительным. Характер опасности определяется ущербом, который должен неизбежно наступить в случае реализации опасности. Однако подобного рода относительность понятия опасности не означает, что вообще опасность лишена характера самостоятельного вида последствий. Некоторые криминалисты ошибочно полагают, что нельзя говорить об опасности, пока она не активизируется в реальном причинении ущерба. Отсюда, если фактический ущерб почему-либо, даже по не зависящим от лица обстоятельствам, не последовал, они отрицают и предшествующий факт создания опасности его причинения, а, следовательно, и само преступление.

Так, например, старший стрелочник М. явился на работу в нетрезвом виде, чем создал явную опасность (близкую и серьезную) наступления тяжких последствий. М. от работы был отстранен. Суд, исходя из того, что реальной аварии не произошло, прекратил дело за отсутствием состава преступления.

Пленум Верховного Суда СССР приговор по делу отменил по той причине, что действия работника транспорта, которые могли повлечь последствия, указанные в ст. 59^3в УК, подлежат квалификации по этой статье Уголовного кодекса и в том случае, если последствия устранены в результате постороннего вмешательства, не зависящего от обвиняемого^[162].

Объективно и сознательно созданная опасность аварий на транспорте не теряет значения преступного последствия и тогда, когда она ликвидируется самим субъектом. Добровольное предотвращение аварий может сделать нецелесообразным в силу ст. 8 УК наказание субъекта, но состав преступления, предусмотренный в ст. 59^3в УК, в этих случаях полностью выполнен. Больше того, транспортное преступление будет налицо и в том случае, если лицо сознательно создало опасность аварии только для того, чтобы затем обязательно предотвратить ее. Так было в деле стрелочницы П., которая, сломав киркой на стрелке висячий замок, немедленно вслед за этим сообщила на станцию о том, что обнаружила подготовку неизвестными злоумышленниками крушения поезда. Таким путем Н. хотела получить премию за бдительность. Не приняв во внимание, что создание опасности аварий является согласно ст. 59^3в УК самостоятельным преступным последствием, суд первой инстанции признал в действиях Н. беспоследственное нарушение дисциплины на транспорте, наказуемое в дисциплинарном порядке. Вышестоящий суд отменил оправдательный приговор, так как работник транспорта, сознательно совершивший действия с тем, чтобы, предотвратив возможные последствия, приписать себе заслугу предотвращения крушения, подлежит ответственности по ст. 59^3в УК.

В основе дискуссии судебно-медицинских работников об оценке опасности для жизни и здоровья личности телесного повреждения также лежит неправильное отрицание за понятием опасности для жизни признаков объективного и самостоятельного вида преступных последствий, существующих независимо от последующей реализации этой опасности в фактический ущерб здоровью личности.

Так, на третьем Украинском совещании судебных медиков проф. Сапожников, кандидаты наук Сотникова, Добряк и другие выступили против признания проникающих в грудную полость ран, не вызвавших повреждения внутренних органов и быстро заживающих, опасными для жизни и потому являющимися тяжкими телесными повреждениями^[163]. Проф. Райский в своем учебнике судебной медицины также проводит то положение, что проникающие ранения живота и грудной клетки, если не было тяжелого или смертельного исхода, относятся к легким телесным повреждениям.

Справедливой критике эти утверждения были подвергнуты в печати проф. Авдеевым, который указал, что корень ошибок судебных медиков в том, что они «смешивают два различных понятия: «опасность для жизни» и «исход повреждения». Между тем «опасность для жизни остается и сохраняется независимо от исхода. Опасное для жизни повреждение может иметь смертельный исход и может закончиться полным выздоровлением»^[164] (курсив наш. – Н. К.).

Признавая в некоторых особо тяжких преступлениях создание опасности причинения ущерба самостоятельным видом преступных последствий законодатель тем самым обеспечивает возможность предотвращения серьезных ущербов, в первую очередь, жизни и здоровья советских граждан. Органы предварительного расследования, которые не учитывают самостоятельности этого вида преступных последствий и потому не осуждают за преступления, которые согласно закону признаются оконченными с момента создания опасности причинения ущерба, допускают тем самым серьезную ошибку. Эта ошибка может стоить жизни советским гражданам.

С., Н. и П. были осуждены народным судом Тракторозаводского района г. Челябинска по ст. 111 УК за то, что они, работая на кирпичном заводе треста № 42 г. Челябинска соответственно главным инженером, главным механиком и мастером-энергетиком, вследствие преступной халатности допустили эксплуатацию электросиловой линии, установленной в карьере завода в 1955 году, которая с декабря 1955 года перестала использоваться для работ в карьере и находилась в совершенно непригодном для эксплуатации безнадзорном состоянии.

В результате этого 25 мая 1956 г. была убита током девочка, а также прибежавшие к ней на помощь мать и сестра.

Верховный Суд РСФСР в определении^[165] от 23 октября 1956 г. установил: «Как видно из материалов дела и из приговора суда электросиловая линия в кирпичном карьере длительное время находилась в безнадзорном и опасном для окружающих состоянии: столбы имели крен до 30°, провода свисали до двух метров от земли, а в некоторых местах еще ниже, оттяжка столбов на некоторых из них была выше проводов и касалась их, между опорами № 3 и № 4 на проводах висела неизвестно кем и когда заброшенная проволока, спускавшаяся почти до уровня воды в водоеме между этими опорами. В таком положении эта линия находилась до мая 1956 года.

При таком положении несчастный случай мог произойти не только 25 мая с девочкой Е., но и значительно ранее и с другими жителями поселка»^[166].

В данном случае задолго до убийства Е. состав должностной халатности был налицо. Безнадзорное состояние электросиловой линии создавало явную опасность причинения тяжкого ущерба жизни и здоровью неограниченного числа граждан. Таким образом, если бы следственные органы вовремя обратили внимание на этот преступный ущерб халатности соответствующих должностных лиц, жизнь советских граждан безусловно была бы сохранена.

* * *

Преступные последствия могут быть указаны в объективной стороне состава исчерпывающим образом (в хищении, убийстве), иногда законодатель описывает их в перечневом порядке, причем этот перечень часто бывает примерным ст. ст. 59^3в, 59^3 г УК и др. и, наконец, законодатель может назвать эти последствия в самой обобщенной форме – «тяжелые последствия» (ст. ст. 75¹, 7б⁴, ч. 1 ст. 108, ст. ст. 109, 110, 111, п. «в» ст. 193, ч. 2 ст. 5 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1947 г. «Об ответственности за разглашение государственной тайны и за утрату докумен тов, содержащих государственную тайну» и др.). В последних двух случаях при квалификации деяния возникает вопрос, какие последствия в данном составе считать тяжкими. Определить характер тяжких последствий нетрудно, если четко установлен объект преступления и основные признаки действия (бездействия).

Например, в должностных преступлениях по ст. ст. 109, 110, 111 УК объектом является нормальная работа государственных учреждений. Следовательно, тяжелый ущерб, о котором говорится в ст. 109 УК, должен быть ущербом именно в этой сфере общественных отношений. Действие, причинившее этот ущерб, должно быть согласно закону совершено единственно благодаря служебному положению лица и не вызываться соображениями служебной необходимости.

Тяжелые последствия, причиняемые утратой документов, содержащих государственную тайну (ч. 2 ст. 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1947 г. «Об ответственности за разглашение государственной тайны и за утрату документов, содержащих государственную тайну»), – это не любые вредные последствия, а лишь последствия в области интересов сохранности государственной тайны и ее неприкосновенности, которые к тому же должны быть причинены именно утратой документов, а не иными действиями (например, разглашением государственной тайны). Правильно пишет по этому поводу В. Н. Кудрявцев, что тяжкое последствие должно быть однородным с совершенным преступным действием и представлять особый ущерб, причиненный объекту, охраняемому данным уголовным законом^[167].

Во всех тех преступлениях, где преступный ущерб может быть различным по степени общественной вредности, законодатель в целях максимальной индивидуализации ответственности создает квалифицированные по тяжести ущерба составы преступления. Таковы, например, преступления, предусмотренные ст. 2 и ст. 4 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», ч. 2 ст. 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной собственности граждан», ч. 2 ст. 142, ч. 2 ст. 146 УК и многими другими. В некоторых статьях Уголовного кодекса законодатель только в общей форме характеризует тяжкий ущерб, говоря об «особо отягчающих обстоятельствах», например, п. «а» ст. 59², ст. ст. 59³, 59^3б,ч. 2 ст. 59⁶, ст. ст. 59⁷, 59⁹ и других статьях Уголовного кодекса или об «особо тяжелых последствиях». В ст. 59^3в УК законодатель говорит о «злостном» нарушении дисциплины на транспорте. Во всех случаях, когда указаны тяжелые последствия, «злостность» или «особо отягчающие обстоятельства», законодатель всегда имеет в виду исключительно или главным образом тяжкие последствия. Так, действия лиц могут быть квалифицированы по ч. 2 ст. 53^3в УК лишь при наличии: а) тяжелых, последствий (человеческие жертвы и значительный материальный ущерб) и б) вины в форме по меньшей мере самонадеянности. Оба эти признака должны быть в совокупности. Наличие лишь одного из них исключает квалификацию нарушения дисциплины на транспорте как злостного^[168].