Владимир Орестов
Удар в перекладину
Глава 2
ВИКТОР
Виктор успел добраться до дома. Точнее до места, которое было его домом в этом городе. На улицах уже становилось немноголюдно, во дворе тоже практически никого не было, только два пожилых козла зависали над расстеленной на облезлой скамейке газетой, упираясь друг в друга рогами. Судя по уловленному краем уха, они никак не могли вспомнить обладателя «Золотого Мяча» за 2018 год.
– Мээээсси! – блеял один.
– Роналду! – отвечал другой.
– Попробуйте Модрича. – подсказал старикам Виктор. Те попробовали и благодарно замекали в ответ, но он уже заходил в подъезд.
– Я дома, – открыв входную дверь, нарочито весело крикнул Виктор, не особенно ожидая ответа. Снял ботинки, бросил на стол пакет из магазина.
Квартира была необычной. Начиналась она с кухни – именно сюда, без прихожей, без коридора, вела входная дверь. Над современной газовой плитой чернел замурованный выход дымохода, шкафчики с посудой были покрыты цветастым ковром наклеек из упаковок жвачной резинки.
За кухней были туалет и ванная – узкие, тёмные, с грязными световыми окошками вверху, а дальше – тянулись анфиладой абсолютно пустые одинаковые комнаты.
В каждой из них был старый, стёртый, исцарапанный паркет, скрипевший в одних и тех же местах. В каждой у замызганного окна под пыльной тряпкой стоял бюст Аполлона. В каждую вели распашные двери, небрежно выкрашенные дешёвой белой краской.
Комнат всегда было разное количество. Иногда одиннадцать, иногда семнадцать, один раз – сорок шесть. Чтобы добраться до спальни, надо было пройти их все, одну за другой, не останавливаясь, не открывая бюст, не глядя в окно – благо смотреть там было не на что – полутёмный двор, козлы с кроссвордом, старый тополь со спиленной верхушкой, – вид из всех комнат был всегда один.
– Ты дома? – крикнул он в бесконечность комнат. Ответа не было.
Надо было идти на разведку.
Но прежде следовало подкрепиться.
Вспыхнуло синее пламя, ударило в подкопчённое днище старого чайника с аляповатыми маргаритками на боку. Пока закипала вода, Виктор достал заслуженную, всю в мелких зарубках, доску и принялся нарезать бутерброды.
Масло, – запоздало сообразил он. – Я же хотел купить масло… Чёрт!
Без особой надежды на успех он открыл холодильник. Удача улыбалась ему. Среди пожухлых овощей стояла маслёнка.
С воодушевлением Виктор принялся сооружать перекус.
Засвистел чайник, как всегда внезапно, заставляя подпрыгивать и сразу же хвататься за (кап-кап-кап) колено.
Он опустил в треснутую кружку пакетик Липтона, бросил две ложки сахара из жестяной банки с надписью «Соль», размешал и завис, уставившись на ёжика с котомкой, нарисованного зелеными красками на боку кружки.
Затем, с трудом стряхнув с себя оцепенение, он пододвинул к себе доску с бутербродами и начал есть.
Поев, закурил столь нелюбимый Кэмел, но почти сразу же погасил сигарету.
Надо было идти. Смысл откладывать?
В этот раз ему повезло. Анфилада состояла всего из девяти комнат. Пока он шёл, во дворе окончательно стемнело, козлы разошлись по домам, на той стороне, за тополем, тусклым огнём засветился фонарь.
В спальне было пусто.
Как он и опасался.
Как он и ожидал.
В воздухе ещё плыл аромат Guerlain, постельное бельё на широкой двуспальной кровати хранило очертание тела, но никого в спальне не было.
Пальто, – запоздало сообразил Виктор. В части кухни, отведенной под импровизированную прихожую, могло висеть её пальто – зелёное, с широким хлястиком на двух пуговицах. Если оно там, значит, она ушла недалеко…
Он беспомощно посмотрел назад – в бесконечность анфилады, но кухни, разумеется, видно не было.
Виктор вздохнул, ещё раз оглядел спальню. Вроде бы всё, как и в прошлые разы, но не совсем. Что-то изменилось. Но что?
Он внезапно увидел.
На полу перед кроватью лежал коричневый фотоальбом, раскрытый посередине.
Наклонившись, он поднял его, сел в кресло, принялся лихорадочно листать.
Что это? Шутка? Подсказка? Подарок?
Сначала всё это выглядело насмешкой. Все фотографии, аккуратно вставленные в уголки, были выгоревшими. Что на них – оставалось только гадать. Ни лиц, ни людей, ни окружения – только тёмные пятна на светлом фоне.
Страница, ещё одна, ещё…
Он листал всё быстрее и даже сначала не заметил, как откуда-то из конца альбома выпала стопка фотографий и разлетелась по полу.
Чертыхнувшись, Виктор отложил альбом в сторону и принялся собирать упавшее, одновременно надеясь найти хоть одну уцелевшую фотографию.
И тут ему повезло.
Одна фотография была менее выцветшей, чем другие. Точнее – она была посеревшей, выгоревшей, но люди, изображённые на ней, были видны совершенно чётко.
Парень и девушка на фоне турецкого отеля. Парень был бы Виктором, если бы не был другим человеком. Девушка… она была прекрасна, она была лучше всех…
Схватив фотографию, Виктор потерянно заозирался, бросился к кровати, надеясь на невозможное, на чудо…
Нет, она не появилась. Всё те же смятые простыни, всё тот же еле уловимый аромат Guerlain в воздухе. И всё.
Упав на бельё, сжимая в руках фотографию, он разрыдался. Слезы падали на бежевую простынь, на блёклые цвета оставшейся навсегда в прошлом Турции…
Им тогда было по шестнадцать лет. Выезд на летние сборы сборной 20** года рождения. Изматывающие тренировки под палящим южным солнцем, море амбиций, надежд и веры в себя, а по вечерам – дискотеки, бьющая в барабанные перепонки музыка, добытое в тайне пиво…
Он был тогда очень стеснительным, в отличие от него. Скромным, тихим мальчиком с альбомами для рисования, из которого его домашность не выбили ни годы в спортшколе, ни все аккуратно озвучиваемые тренерами карьерные перспективы…
Он сказал ему тогда, что та девчонка, вот та – в углу зала, очень ему нравится и он просит его не мешать, не кадрить её…. И что сделал он? Пригласил её на медляк на дискотеке…
– Привет, это Витька, я тебе говорил о нём!
– Ой, вы же вовсе одно лицо!
– Не правда, во многом мы совершенно разные люди! – как же в тот момент он ненавидел его спокойный, доброжелательный и уверенный тон с лёгкой и как бы доброй усмешкой. Один тон для девчонок, другой – для тренеров. И с теми, и с другими – работает безотказно.
Он берет её за руку, ведёт за собой в сторону пляжа, оставляя его лишь бессильно сжимать кулаки…
…Но стоп! – Виктор оторвал лицо от мокрой подушки, вдохнул аромат духов, ещё раз оглядел спальню. Если тогда он ушёл вместе с ней, почему она была здесь в его доме, в его, в их кровати? И куда она всё-таки ушла? Опять к нему?!
Опасные мысли, опасные вопросы. Он попытался остановить себя, но было уже поздно. Проснулся правый висок. И если колено плакало, то висок стучал отбойным молотком.
БУМ! БУМ! БУМ!
Боль нарастала с каждой секундой. Мысли путались, сплетались щупальцами….
Фотография вспыхнула белым пламенем и моментально обратилась в пепел, оседая на простынях, которые в свою очередь поднялись в воздух и набросились на него, обволакивая грудную клетку и шею, сдавливая, стараясь задушить.
Это ловушка! Надо бежать!
А боль в виске всё сильнее и сильнее…
Он с трудом выпутался из ловушки простыней, упал на пол, вскочил, не обращая внимания на протестующе взвывшее колено, и побежал прочь, через анфиладу одинаковых пустых комнат, к кухне и двери в подъезд, понимая, что не успевает, чувствуя, как боль из виска заполняет, захватывает всё тело…
Быстрее! Быштрее! Быффтре…
Комната, комната, комната…
Вперёд, быстрее…
Комоната, быфтрее, вперёд, быштрее…
а
авы
ыва
выапошщвыаршвыавыашвыашвы
ДМИТРИЙ
Вместе с вынужденным отстранением пришло чувство потерянности и опустошения. Хотя… кого он обманывает. Потерянность и опустошение уже давно были всегда с ним, почти как счастливые красные найковские перчатки, бывшие его талисманом со времён молодёжной команды.
Молодёжки – в которой и крылся корень всех текущих бед.
Год, когда крепкая, неразрывная связь дала трещину, постепенно разросшуюся до космических пределов и разбросавшую кого куда – одного в сонный пригород Хайфы, другого – в гулкий, никогда на засыпающий зал с кафельными стенами на улице Маяковского.
Возможно, перчатки на самом деле были несчастливыми?
Дима покачал головой. Нечего винить вещи. Мы сами кузнецы своего счастья, а также плотники, скобари и золотари своих бед.
Он рассмеялся своим мыслям и припарковался у маленького, грязного магазина.
Омар, как обычно стоящий за прилавком, заулыбался, увидев постоянного покупателя, и затараторил на какой-то несусветной смеси английского, иврита и арабского.
Дима открыл для себя этот магазинчик на углу ещё в первый год, а последние недели стал его ежедневным посетителем.
Во-первых – покупать алкоголь здесь было проще, чем в израильских магазинах. Пророк, очевидно, не запрещал торговать веселящими напитками или Омар попросту игнорировал запрет – Диме было как-то по барабану, но факт оставался фактом, в магазинчике всегда можно было взять пиво, виски – всё, чего желает душа и даже по более выгодному прайсу.
Во-вторых, покупать алкоголь в израильских супермаркетах Дима попросту стеснялся. Он не тешил себя надеждами, что жителям Кирьят-Шмона было большое дело до местной команды, но, однако, пятитысячный стадион заполнялся почти всегда, и вообще, шанс встретить болельщика в израильском магазине был больше, чем в маленькой арабской лавке.
В-третьих, Диме просто больше нравились арабы, чем евреи, среди которых проходила вся его жизнь последние годы.
Он не смущался, называя про себя израильтян евреями. Прабабушка из Мариуполя – Рахиль Соломоновна Шварц, – как бы давала ему сквозь три поколения добро на столь спорную формулировку.
Мариуполь… – Дима завис у холодильника с пивом, мысли потекли куда-то в сторону. – Не оттуда ли к братьям Турбиным приехал нескладный паренёк с попугаем? Нет, – он покачал головой, тем самым вызвав восклицания Омара:
– Гута бир! Колда бир!
Из Житомира приехал племянник. Из Житомира…или из Жмеринки?
Какая разница! – Дима разозлился и принялся сгребать в корзину пивные банки. Годы игры вне родного города, годы одиночества и пустых амбиций привели к тому, что он прочитал море – и не Мёртвое, и не Чёрное, а, скорее, Средиземное, – книг. Вот только толку от них не было никакого.
Когда-то это доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Нонсенс же – футболист, читающий запоем книги, возящий с собой на сборы полчемодана чтива. Пока остальные вечерами рубились в приставки, он читал… Как будто от этого кому-то могло стать лучше. Как будто это что-нибудь изменило бы в его жизни…
Вот он на окраине Хайфы, с полной корзиной пива, сбитый лётчик, играющий в середняке израильской премьер-лиги.
– Три пачки жёлтого Кэмела дай ещё, пожалуйста, – ставя корзину на кассу, попросил он Омара.
Пока он был в магазине, наступил полдень. За два года он смирился и с летним солнцепёком, и с ненастоящей дождливо-ветреной зимой с плюс пятнадцатью, но так и не принял это всё. К тому же ноябрь в этом году выдался аномально жарким даже по местным меркам. Доходило почти до 30 градусов.
Кондиционер спасал, но не сильно.
Из прохладного салона машины короткой перебежкой по самому солнцепёку до подъезда. В квартире – первым делом включить кондиционер, а уже затем всё прочее – разобрать вещи, поставить пиво в холодильник, сообразить какой-то перекус, в то время как жужжащий корпус будет гнать раз за разом через себя застоявшийся, душный воздух.
Квартира у Димы была скромная, маленькая – как раз такая, на которую хватала скромной израильской зарплаты.
Нет, когда-то у него были деньги. Ещё бы – сначала «жирный» контракт в Петербурге, половину «жира» в который добавил вызов в сборную, как это водится. Затем – куда меньшая, но всё равно измеряемая большим количеством нулей зарплата в Германии и Франции. Но…
Дима мог бы вести специальные курсы для молодых миллионеров: как за пару лет спустить и потерять почти все деньги, оставшись почти на нуле. Что не потратил сам, ушло в семью. Без следа. Квартира для родителей в центре Петербурга, дача в двадцати километрах за городом, загадочные прожекты отца с какими-то мутными друзьями…
Нет, Дима не жалел обо всём этом. Или, – он покосился в отражение в микроволновке, – он хорошо делал вид, что не жалел.
Задумчиво сжевав бутерброд, тупо глядя в экран телевизора, Дима растянулся на диванчике, стоявшем тут же на кухне, и задремал.
Это был не просто кинотеатр, это был дворец киноискусства, хоть и видавший виды, обветшалый, весь выцветший и потёртый – как кресла с бархатной обивкой непосредственно в зале.
Плакаты обещали полную ретроспективу братьев Коэнов, а также вторую «Матрицу», однако на билете в Диминой руке вместо названия фильма зиял пропуск.
Дима показал помятую бумажку билетёрше. Зайчиха в фирменном фартуке близоруко прищурила глаза сквозь толстые стёкла мужских роговых очков, оторвала контроль и сунула билет обратно:
– Седьмой ряд, третье место. Только тихо! – велела она полушёпотом. – Сеанс уже начался. Вовремя приходить надо!
Да, старорежимным был не только весь этот кинотеатр со своими колоннами, бархатом и ложами, но и обслуживание в нём.
Дима с трудом протиснулся, пригибая голову, в еле открытую для него билетершей дверь. Чертыхаясь под нос, побрёл мимо то и дело освещаемых вспышками экрана рядов в поисках своего места.
В зале почти было пусто. В заднем ряду на VIP-диванах сосредоточенно живали силос из бумажных ведёрок две бурёнки. Компания лисят в дальнем конце зала оживлённо переговаривалась. Сидящий неподалёку крот то и дело недовольно поглядывал на них, но ничего не говорил, только горбился всё сильнее и сильнее в кресле.
И стоило ругаться на меня… – вспомнил Дима билетершу, опускаясь на своё место, но не успел закончить мысль…
Экран разделялся на две части.
На обоих был один и тот же кабинет с прозрачной стеклянной стеной, огромным стеклянным же столом.
В обоих кабинетах за столом сидел пожилой мастиф, с морщинистой тёмной мордой и тяжело дыша, слушал своего собеседника.
В обоих кабинетах на стене висел календарь с проектом красавца-стадиона, но вот годы на календарях были разные.
И в обоих кабинетах напротив мастифа, стояли, неуверенно прижимая к рукам какие-то документы два человека. Одним из них был Дима, только гораздо моложе.
– Я всё понимаю, но это профессиональный спорт и ставки тут высоки, – говорил левый мастиф.
– Штаб говорил, что с ним что-то не так в последнее время, но такое? Ты уверен? Ты уверен в том, что говоришь? – кричал правый.
– Я не прошу многого. Но я несу ответственность за то, что случилось, – отвечал собеседник левого мастифа.
– Да. Позавчера он встречался в «Огороде» с Козловым, который специально приехал из Москвы, – не обращал внимание на крик правого мастифа второй.
– Ох, – Левый, – Слушай, он без образования, ему всего лишь девятнадцать. Пойдёт в хороший вуз, выучится на нормальную профессию. И с тем, и другим, обещаю, мы поможем!
– Урод! – в сердцах выкрикивал Правый. – Ты уверен? И до чего же они договорились?!
– Он хочет остаться, – собеседник Левого. – Хотя бы так, рядом с командой. Секретарём, офис-менеджером, да кем угодно. Неужели в нашем клубе не найдётся чего-нибудь для него? Я понимаю, – спустя короткую паузу продолжил он. – Я для вас важен, он – сбитый лётчик. Но без него я не смогу играть нормально…
– Спартак ждёт его, – грустно вздыхает собеседник Правого. – Контракт почти в полтора раз больше, бонус в два ляма, квартира, машина…
Картинка дёрнулась и изменилась. Те же кабинеты, но мастиф теперь один. Точнее – их всё ещё два – левый и правый, нет только собеседников.
– Посмотрим, что можно сделать. Я тебя услышал. Хотя – наглости, конечно, не занимать… – покачал головой Левый.
– Ну-ну! Будет ему Спартак, сучёнышу! Ничего, ты у меня попляшешь! Контракт в полтора раза больше?! Машина?! – Правый выжал кнопку коммуникатора. – Ко мне срочно Иванова и Кацмана. И пусть все документы по Орлову несут.
Картинка вновь дёрнулась и сменилась на новую, но Дима этого уже не видел…
…Гриньков отдаёт пас вразрез наискосок. Дима ракетой вылетает из ворот, скользит по траве на перехват, уже видя кому адресована передача…понимая, что неправильно рассчитал траекторию, что столкновение неизбежно…
Глава 3
ВИКТОР
В баре было темно и немноголюдно. Двое козлов – старых знакомых Виктора – сидели за столиком в проходе. Перед ними стояли – две пинты самого дешевого Куйбышевского лагера, гренки с чесноком. Рядом лежал сборник судоку.
Орёл с зачёсанными гелем перьями, в строгом деловом костюме у барной стойки неторопливо, наслаждаясь каждым глотком цедил английский эль. Виктор знал, что, допив бокал, тот поднимется с жёрдочки и добропорядочно улетит домой – к полному гнезду орлят и сварливой супруге.
Бармен – лопоухий сеттер – позёвывая и то и дело косясь в висящий над стойкой телевизор, доведёнными до автоматизма движениями натирал пустые кружки. Марк, как обычно, сидел в дальнем углу, за маленьким столиком.
Захватив с барной стойки своё пиво, Виктор присел к нему.
Они чокнулись.
– Смотрел вчерашнюю игру? – спросил Марк. В полумраке бара его серо-зелёная кожа казалась просто серой, а полусгнившие пальцы, обхватывающие ручку кружки – практически нормальными, только очень худыми и костлявыми.
Виктор покачал головой.
– Только за чемпионатом Израиля, следишь? – расхохотался Марк. Виктор, не поняв шутку, недоумённо пожал плечами.
Марк встретил это ещё одним хохотком. Поднял бокал вверх, салютуя собеседнику:
– За моего лучшего друга Виктора! Пусть не особо понятливого, зато верного и всегда готового прийти на помощь!
Виктор тост не поддержал, нервно глотнул, отвёл взгляд от провалов глазниц Марка выше – на металлический шлем, венчавший его голову.
Зря. На глазах Виктора из-под края шлема выползла какая-та дрянь, похожая на сороконожку, и поползла вниз по шее. Марк не глядя прихлопнул её ладонью. Чавкнуло. Кожа в месте удара лопнула и свернулась в трубочку.
– Ладно, не хочу тебя смущать, – как ни в чем не бывало рассмеялся собеседник Виктора. – Так вот, вчера такая игра была, такая игра…
Некоторое время Марк, периодически захлебываясь в эмоциях, рассказывал о вчерашнем матче. Как обычно, его интересовали команды, счет и турнирное положение исключительно с точки зрения сыгравших или не сыгравших ставок.
Всё-таки у него проблемы, – в который раз подумал Виктор и сходил к стойке, обновить пиво.
С некоторым усилием он перевел неприятный для него разговор о ставках и онлайн-казино на другую тему. Начался обычный барный трёп.
Сам того не замечая, Виктор взял третье пиво, затем четвёртое… Уже упорхнул домой орёл, разошлись козлы, а они всё сидели.
– Надо бы мне идти. – Виктор неуверенно посмотрел на часы, поёрзал на стуле. Главное не опоздать, главное – не как в прошлый раз.
– Ну ты чего? – возмутился Марк. – Редко видимся. Посидим ещё. Сейчас, сейчас, подожди, я рыбкой за пивом.
Рыцарь направился к стойке, Виктор покорно остался сидеть. Марк вернулся с двумя, на этот раз литровыми, кружками.
Они чокнулись. Выпили.
– Вы там как, долго ещё? – спустя какое-то время окликнул их сеттер от бара.
– Уже скоро! – крикнул Виктор и вновь посмотрел на часы.
– Да куда вы все спешите! –полувсерьёз возмутился Марк. – Пиво даже наполовину не выпито ещё. Так вот, слушай: я говорю, девушка, сходите, проверьте цену на товар…
Марк замолчал на полуслове, несколько раз потерянно пошевелил нижней челюстью, на которой к этому моменту практически не оставалось плоти, и одномоментно рассыпался в прах.
Шлем со звоном полетел под стол. Оттуда брызнули пауки и мокрицы.
Виктор уронил пивную кружку, вскочил на ноги, заозирался.
Нет!
Они оба потеряли счёт времени.
В баре уже никого не было. За стойкой было пусто, все столы, кроме того, за которым сидели Виктор с Марком, стояли у стены с перевёрнутыми на них стульями.
От люстр на потолке к пивным кранам, ещё недавно задорно блестевшим латунью, а теперь посеревшим, тянулись толстые полотна паутины. Паука не было видно. Пока.
Виктор, сбив стул, бросился в сторону выхода. Ему почудилось или из полуоткрытой двери кухни донёсся еле слышный шелест множества ног?
Он не стал выяснять. Распахнул тяжёлую деревянную дверь (на мгновение показалось, что она заперта), выбежал, не обращая внимания на боль в колене, на улицу.
Здесь уже было темно и совершенно безлюдно.
Как он мог опоздать! Забыть! Теперь только бежать. Домой?
Нет.
Он не успеет.
Тогда хотя бы в какой-нибудь подъезд.
Виктор понёсся по улице от дома к дому. дёргая подъездные двери, но без толку, ни одна не открывалась. Они вообще не были дверьми. Город выцветал, мерк, превращался в трафарет, собрание чёрных аспидных глыб с нарисованными силуэтами дверей и окон.
Ещё подъезд, ещё.
Внезапно раз ему почудилось, что на карнизе одного из нарисованных трафаретных домов мелькнула уродливая тень. Она была смутно похожа на женскую фигуру, только ужасно нескладную и худую, да ещё как бы сидела на корточках, в готовности совершить прыжок вниз, на спину Виктора. Мгновение – и тень исчезла.
Хоть бы показалось… – Виктор неуверенно застыл на месте, его передёрнуло от внезапно нахлынувшей слабости. Спустя мгновение он собрался с силами и вновь понёсся дальше по чёрной нарисованной улице.
Ура!
Ему улыбнулась удача. Шестой или седьмой дом оказался настоящим. Он вбежал внутрь, рухнул на какие-то тряпки под лестницей и завопил, не в силах больше сдерживать боль в виске.
боль
нарастала
нарасаталар
болело
боль
плохо
лпоох
плох…
ДМИТРИЙ
Это пляж напоминал Диме почти полностью стёршийся в памяти отдых на Юге России, то ли в Геленджике, то ли в Новороссийске, то ли и вовсе в Евпатории.
Он вообще многое делал из этих соображений.
Это место ему показал то ли Эрик, то ли Кнут. У норвежцев, таких же сбитых летчиков, как и Дима (сбитых-битых, за одного сбитого – двух несбитых дают…) была традиция – каждую неделю после матча они вызывали машину, ехали сюда, на пляж и пили пиво, глядя на закатное солнце.
Как-то сам собой к ним постепенно присоединился Дима. Он мог бы много чего вспомнить из их неторопливых разговоров с банками пива в руках – об удивительно похожей природе России и Норвегии, о потрясающе схожих характерах русских и норвежцев, о вопиюще несправедливом месте этих двух стран в футбольном мире, но даже тогда он понимал, что, по сути, объединяло его с приятелями только одно – 5,7 % лагер в жестяных банках.
Потом ребят, в рамках оптимизации бюджета и омоложения состава, продали, а Дима продолжил ездить на пляж один. Сначала – только после игр, затем и в другие дни.
Песок здесь был действительно белоснежным, и вся эта длинная белая полоса тянулась в две стороны вдоль берега Средиземноморья – уходя налево куда-то далеко, за горизонт, к городку Нагария, а направо – упираясь в холмистые горы, на ближайшей из которых уродливым бело-красным конусом торчала какая-то вышка. Где-то там начинался Ливан.
И главное – бесконечная зелёная лазурь моря, над которым низко-низко висело солнце удивительно жёлто-оранжевого цвета.
Дима уселся на песок, рядом поставил тяжёлую спортивную сумку, путешествующую с ним со времён игры в Германии, достал банку пива, сделал глоток, поморщился.
Всё-таки голландцы не сильны в пивоварении, а понтов-то, понтов… – подумал он, разглядывая банку самого лучшего в мире пенного напитка. Прикончил её в несколько глотков, достал из сумки следующую, пустую же метко отправил в мусорку. Сидящая неподалёку чернявая молодёжь – так сразу и не поймёшь, арабы или израильтяне – встретила его бросок одобрительным гулом.
Поморщившись, Дима закурил сигарету и уставился на бутылочно-зелёную поверхность моря.
Уже стемнело. Большинство отдыхающих разошлись, ларьки с мороженым начали опускать ставни. Дима всё ещё сидел на одном месте.
После казуса с броском третьей бутылки пива (она попала в край ведра и, разбрызгивая остатки пенного, покатилась по песку), он больше не упражнялся в меткости. Вместо этого он строил песочный замок – почти как в детстве, в том самом условном Геленджике-Новороссийске-Евпатории, но с некоторыми малозначительными модернизациями.
Четыре банки пива образовывали башни. Десяток окурков стал взводом бравых солдат. Стены донжона были отделаны, помимо камешков и ракушек, шестью кольцами от пива.
Дима вытащил телефон, смахнул пропущенные вызовы и сообщения от клуба, не читая, прочитал большое сообщение от Кати – смахнул тоже и набрал Женю.
Гудок, гудок, тишина.
Гудок, гудок, тишина.
Написав сообщение – десятое, сотое за последние дни, – он поднялся на ноги.
Мышцы ног затекли, мочевой пузырь готов был лопнуть, к тому же тёплая пивная отстранённость в ней сменилась тяжёлой, тошнотворной пульсацией в пространстве между лбом и ушам. Шестое пиво было явно лишним, – подумал Дима и направился к машине.
Он садился за руль пьяным не в первый раз и знал, а, точнее верил, что, если ехать спокойно, не гнать – всё будет хорошо, его не остановят. Также надо непременно сразу же ехать домой. Тут всего полчаса езды, не больше.
Втопив сто двадцать, он понёсся по прямому как стрела шоссе прочь от заходящего солнца, бьющего в зеркало заднего вида.
В какой-то из бесчисленных книжек, прочитанных Димой на сборах, герой рассуждал, что в любой ситуации следует ехать на запад. Дима был бы рад последовать этому совету, но на запад дороги не было, там была только бутылочная вода средиземного моря.
Ему ничего не оставалось, как ехать на восток – к загаженной квартире в предместье Хайфы, утреннему похмелью и новой сотне бесполезных звонков в Россию.
Тут он немного слукавил и вместо того, чтобы по шоссе двинуться в сторону дома, поехал по прямому 89-му, куда-то в глубь страны.
Просто так.
Спустя минут десять Дима достал телефон. Ещё раз набрал Женю. Попробовал набрать доктора. Тот был вне сети. Вздохнув и чуть сбавив скорость, он набрал маму.
Вот ещё один вред алкоголя.
Разговор не задался с самого начала. Как и всегда.
Он убедился, что всё действительно так плохо, как ему кажется, точнее, всё, разумеется, гораздо хуже, чем ему кажется, мог сам понять! Причём плохо не в одной конкретной ситуации, а плохо – в целом, полностью.
Ничего нового, в целом.
Зачем только он звонил? – Дима, уже даже не слушая торопливую речь в динамиках, пожал плечами, открыл окно, закурил.
Зря.
Голос переключился на него.
– Ты куришь? – немедленно отреагировали на том конце трубки. – Тебя ещё не выгнали из твоего «клуба»?
Мама великолепно умела ставить кавычки голосом, – Дима не мог этого не признать. Он на мгновение оторвал руки от руля и коротко зааплодировал.
Машина вильнула, сзади гневно сигналили, он схватил руль обратно.
– Ты за рулём?! Ты куришь за рулём? Ты ещё пить начни!
– Я трезвый как стекло, еду в такси по Тель-Авиву, – автоматически соврал Дима. Кстати, он потянулся за сумкой на заднем сиденье – выпить бы не помешало. Начало здорово сушить.
Как на зло, в сумке было пусто. На мгновение он задумался о том, чтобы заехать в магазин, но передумал почти сразу же. Это было бы слишком рискованно. И так бы на полицию не нарваться – он сбросил скорость до 50 и тут же получил новую серию сигналов – совсем забыл, что едет он по загородной трассе.
Да, если встретит полицию – будет трындец. Нет.
Будет ТРЫНДЕЦ.
– Трындец будет, скажем прямо, – он незаметно сказал это вслух, мама отреагировала.
– Что ты материшься! С Саши вашего решил пример взять, да? Ну и посмотри, куда его жизнь такая завела!
Дима вздохнул и зачем-то принялся отвечать:
– Слушай, во-первых, он не мой, мы с ним почти нигде не пересекались. Я его видел вживую раза два в жизни! Во-вторых, я не пью, не хулиганю, ко всем национальностям хорошо отношусь. Мне Женя не отвечает. Она в порядке? – задал он наконец-то интересовавший его вопрос.
Голос мамы похолодел ещё больше, отдалился:
– Так я и знала, ради чего ты звонишь на самом деле! В порядке она! Как она в порядке может быть? И чего ей, скажи на милость, тебе отвечать?!
Он молчал. Что он ещё мог сказать? Мама, ты помнишь, что у тебя два сына? Что второму тоже нужна помощь? И что один не виноват в том, что случалось со вторым. Во всяком случае в текущей ситуации не виноват. Что бы ты там сама себе ни придумала!
– Нет, вроде всё, – покачал головой Дима и, не прощаясь, сбросил вызов.
Пока он бесцельно тратил время, уже совсем стемнело. Пришла ночь – южная, тёмная. Машин тоже стало меньше. Безумно хотелось пить…
…Гриньков отдаёт пас вразрез наискосок. Дима ракетой вылетает из ворот, скользит по траве на перехват, уже видя кому адресована передача…понимая, что неправильно рассчитал траекторию, что столкновение неизбежно…
В знакомых до боли глазах форварда мелькает что-то странное – то ли стыд, то ли страх, но Дима не обращает на это внимание, больше его волнует красная бутса adidas летящая ему в лицо. Бутса и время замедляются, шипы на ней вспыхивают ослепительным светом, в уши бьёт свисток судьи…
Дима проснулся. Навстречу неслась, истошно сигналя и мигая дальним светом, какая-то машина. Крутанув руль, он вернулся на свою полосу. На автомате проехал ещё сто метров, к счастью, показалась какая-то парковка.
Остановил машину, выскочил из неё как ошпаренный, залепил себе пощечину:
– Кретин! Олух! Алкаш!
Задумчиво почесал щёку:
– Ну и силён, братец! Кретин, блин!
Зашёл за автомобиль, облегчил мочевой пузырь. Открыл заднюю дверь. Под сиденьями болтался всякий мусор, среди него – початая бутылка минералки.
Осушил залпом, достал телефон, начал вызывать такси, остановился, испуганно глядя на карту.
– Кретин, блин! – повторил он. Если искусство пьяной телепортации было ему всё ещё недоступно, значит, он пересёк полстраны. Достижение, с учётом ширины Израиля вроде бы небольшое, но – он точно помнил, что не мог добраться до Тивериадского озера, минуя серпантины… А серпантинов не было… Загадка?
В такси Дима моментально заснул.
Он находился в сводчатом зале, главной точкой притяжения в котором, не считая картин прерафаэлитов на стенах, был гигантской длины стол, покрытый тяжёлой льняной скатертью с кружевами.
Дима опознал вологодские, торжковские и ростовские кружева. Откуда-то это знание внезапно всплыло в его голове.
Он перевёл взгляд на стол и невольно облизнулся в такт заурчавшему животу.
Чего тут только не было!
Палтус и жирная осетрина, салатницы с грибами – маринованными, солёными, жареными, и салатницы с корнеплодами – картошкой, свёклой, морковью. Дичь, украшенная перьями и дичь, украшенная яблоками. Целый ряд мисок с кашами – Дима узнал овсяную, гороховую и гречневую. Каждая миска сопровождалась стаканом йогурта и розеткой со свежими фруктами.
Между блюд стояли бутылки. Тут уже заурчал Димин мозг и в тон ему мелкой противной дрожью заходили кисти. Минимум шесть бутылок ирландского виски и пять бутылок шотландского. Коньяки и арманьяки. Пузатый графин клюковки. Множество бутылок вин, в которых Дима, несмотря на пять лет жизни во Франции, так и не научился разбираться. Особняком стояла полупустая бутылка портвейна «Три топора» и двухлитровая ёмкость Буратино со снятой крышкой.
