Владимир Шигин
Битва за Адриатику. Адмирал Сенявин против Наполеона
Глава шестая. Здравствуй, Корфу!
Пролив Фаро-ди-Мессина, что отделяет Сицилию и материковую Италию, проходили ночью. Места эти из-за многочисленных мелей и камней во все времена пользовались среди моряков дурной репутацией. Даже в тихую погоду вода в проливе кипит, ибо здесь сталкиваются два встречных течения, много неприятностей доставляют и сумбурные приливы. Кто-то советовал вице-адмиралу подождать с проходом до утра. В этом был свой резон. Но командующий был уверен в себе и велел форсировать Мессинский пролив с хода. Капитаны и штурмана вглядывались в темноту калабрийского берега. Где-то там должен был вот-вот открыться маяк Фаре. Наконец блеснул огонь.
– Класть пеленг немедля, пока виден сей фарос! – кричали капитаны.
– Пеленг положен! – докладывали штурмана.
– Полдела сделано! – переводили дух капитаны. – Наносите на карту!
Теперь уже можно смело рассчитывать по карте свой курс и, не боясь неожиданностей, идти вперед. «Вероятно, сим решительным и искусным маневром Сенявин хотел познакомить себя с теми моряками, кои мало его знали», – скажет о нем современник. По сигналу командующего корабли сомкнули кильватерную линию и, следуя за передовым «Ярославом», успешно прошли мимо всех подстерегавших опасностей. Курс был проложен на Мессину.
Крупнейший из городов Сицилии встретил наших моряков громом пушек. То палили, не переставая, транспорта эскадр командоров Грейга и Сорокина, возвращавшиеся с 13-м егерским полком из Неаполя на Корфу, сопровождавший их черноморский фрегат «Назарет» и недавно купленный Грейгом на Мальте бриг «Летун».
– Ну вот, кажется, и до своих добрались! – облегченно крестились на российских кораблях.
Причиной появления в сицилийских водах отряда грейговой эскадры было то, что намечавшееся совместное англо-русско-неаполитанское наступление в южной Италии было отменено в самый последний момент, и теперь наши войска, так и не успев сделать ни одного выстрела по врагу, возвращались обратно на Корфу.
С командой на реях и оркестром на шканцах «Ярослав» приветствовал соотечественников. Обнаружился в гавани и потерянный эскадрой у Сан-Винцента отставший от эскадры бриг «Аргус». Его командир лейтенант Ераков умудрился не только догнать, но даже и перегнать эскадру.
Гавань мессинская оказалась на редкость удобной, а потому корабли не становились на якоря, а швартовались прямо к набережной. Там уже стояли толпы народы, кричавшего: «Е viva Moscov!» Чтобы избавиться от излишней назойливости горожан, было разрешено на берег съезжать во фраках. В первый же вечер корабельное офицерство поспешило в местную оперу. Быть в Мессине и не побывать в опере было бы непростительной ошибкой!
А на следующие утро начался шторм, да какой! Четыре нанятых английских транспорта и сопровождавший их «Назарет» в несколько минут вышвырнуло на мель, а бриг «Летун» на Мессинский маяк. Но шторм оказался коротким. Удалось спасти фрегат с бригом и три грузовых судна. Одно с проломленным дном все же затонуло. К счастью, обошлось без жертв. Егерей быстро пересадили на корабли Сенявина.
Теперь Сенявин самолично росчерком пера проложил свой курс к знакомому ему до боли острову Корфу. Находясь в радостном оживлении, он собрал вокруг себя мичманов и наставлял их по памяти:
– Идучи от Мессины к Корфу при южных ветрах, держать должно на остров Санто-Мавро, а при северных на северную оконечность Корфы. Войдя же в южный пролив, должно держать ближе к острову Паксо, ибо от мыса Бианко простирается на половину ширины пролива весьма коварная отмель. Имеется еще одна песчаная отмель к норд-осту от пролива, чтобы миновать ее, следует держать албанского берега до тех пор, пока не выйдете на траверз города! Все ли понятно, господа мичманы!
– Ясно, ваше превосходительство! – отвечали те хором. – Куда ж еще яснее, мы ж не дети какие неразумные, мы мичманы флоту российского!
За южным мысом Калабрии свежий ветер развел крутую волну, и шедшие бейдвином корабли раскачивались, как на качелях. В первую же ночь разразилась гроза, и ударом молнии повредило фор-стеньгу на «Урииле». Тот сразу же потерял ход. Чтобы не задерживать эскадру, Сенявин оставил при «Урииле» его собрата «Селафаила» и бриг «Феникс», а с остальными продолжил путь. При первых лучах следующего дня эскадра положила якоря под стенами Корфу.
Именно здесь семь лет назад, будучи командиром линейного корабля «Святой Петр», участвовал он в знаменитом ушаковском штурме неприступных островных цитаделей. Тогда свершилось воистину небывалое – корабли взяли штурмом бастионы.
Сенявин мог поздравить себя с несомненным успехом. Весь путь от Кронштадта до Корфу, не считая стояночных дней, его эскадра проделала всего лишь за 38 ходовых дней.
Благодатная Керкира встречала его эскадру, не боевой, а салютационной пальбой. На острове давно уже стояла дивизия генерала Анрепа, терпеливо поджидавшая прихода сенявинской эскадры. Роман Карлович Анреп, герой турецких войн, генерал опытный и разумный.
В проливе между Корфу и маленьким каменистым Видо лежали на якорях корабли и суда отрядов командоров Грейга и Сорокина.
Сенявин жадно вглядывался в берег. Вот он Корфу – ключ к Италии и врата Древней Греции. Изменилось ли что со времени его здесь пребывания? Нет, все было так же, только трепетали над крепостями российские флаги, и теснились в проливе между Корфу и Видо корабли под Андреевскими флагами. Ни дать ни взять российский порт! И это были не пустые слова. За время пребывания российского флота на острове количество наших торговых судов в Средиземноморье увеличилось более чем в четыре раза. Отныне Россия поистине становилась второй морской державой мира!
Корфу – крупнейший и важнейших из всех островов Адриатики. По своей форме он напоминает огромный серп, а потому имеет еще одно название – Схерия, что в переводе с греческого и означает серп. Скаты гор засажены оливками и апельсиновыми деревьями. Над всем островом витает душистый запах померанцев. Столица острова одноименный город Корфу не велик собой, улочки узки и кривы, а потому жители в жару закрывают их сверху парусиной. Всюду прямо на улицах маленькие кофейни, но высшее общество собирается вечерами в специальном кофейном доме на спьянадо – центральной площади города. Главная достопримечательность города – церковь Святого Спиридония, весьма почитаемого не только на острове, но и во всем православном мире. Когда-то мощи Спиридония спасли город от нашествия турок. Защищают город две крепости, которые по времени постройки и именуются: Старая и Новая. Шесть лет назад, именно после их взятия Ушаковым, остров был освобожден от французов. Ныне в пригороде города среди апельсиновых рощ расположился лагерем бравый Куринский полк, несущий здешнюю гарнизонную службу. Напротив Корфу лежит небольшой, но чрезвычайно важный для обороны островок Видо. Сейчас на нем наши солдаты построили большую каменную батарею, которую греки так и называют «русской». В глубине залива расположено адмиралтейство Гуви. При французах там стояло лишь несколько сараев, но теперь старанием русских моряков в Гуви могут чиниться даже линейные корабли. Из денег на Корфу в ходу было турецкое серебро и венецианские червонцы, но особо ценимы российские рубли, курс которых небывало высок, а потому любой солдат и матрос чувствует здесь себя богачом. Остальные же деньги местные менялы принимают только на вес.
Хроника того достопамятного для наших моряков дня так описывает волнующую встречу с пришедшей эскадрой: «На восходе солнца гром пушек возвестил пришествие нового главнокомандующего. Эскадры Грейга и Сорокина отдали паруса, а старший командорский корабль „Ретвизан“ приветствовал вице-адмирала 9-ю выстрелами, республиканская крепость салютовала ему 15-ю, а разных наций купеческие суда 3-мя, 5-ю и 7-ю выстрелами. Все военные суда в знак вступления под начальство Сенявина спустили белый и подняли красный флаг (флаг дивизии Сенявина, так как он являлся в то время вице-адмиралом Красного флага. – В.Ш.). Между тем как корабль „Ярослав“ отвечал на сии поздравления, генерал-аншеф Анреп с генералитетом плыли со всех сторон к адмиральскому кораблю, на котором, как во время прибытия, так и по отшествии сих посетителей играла музыка, сопровождаемая громом литавр и барабанов. Число сухопутных войск, поступивших под команду вице-адмирала Сенявина, простиралось до 13 тысяч…»
Собрав начальников, Сенявин вскрыл засургученный императорскими вензелями пакет и объявил:
– Согласно воле нашего государя императора Александра Первого я, вице-адмирал Сенявин, принимаю главное начальство над флотом и сухопутными войсками, находящимися в Средиземном море, а также вступаю в должность губернатора Ионической республики!
Слова его были встречены возгласами одобрения. Отныне Сенявин являлся уже не просто командующим отдельной эскадрой, а главнокомандующим со всеми вытекающими отсюда полномочиями. Несколько расстроенным казался лишь старый суворовец генерал-аншеф Ласси, бывший многим старше Сенявина и по чину, и по возрасту. Борису-Морицу Петровичу Ласси шел уже семидесятый год. Ласси был сыном известного фельдмаршала, отличился при штурме Измаила, был казанским губернатором, а в 1805 году определен главнокомандующим союзными войсками на Средиземноморье.
– Вот и обходите вы нас, стариков! – с некоторой обидой сказал он Сенявину, когда процедура представления нового главнокомандующего была завершена, потом, немного погодя, прибавил: – Да и то, на покой нам пора, не вечно же воеводствовать!
– Славой сочтемся, Борис Петрович, на отдыхе заслуженном! – обнял его вице-адмирал. – А пока будем все верой и правдой служить Отечеству нашему, там, где нас поставили!
Затем было торжественное построение и парад российских войск. Его принимали сообща Ласси и Сенявин. Первым мимо них промаршировал Сибирский гренадерский полк во главе со своим командиром генерал-майором Бахметьевым, следом за ним печатал шаг Козловский гренадерский мушкетерский генерал-майора Макеева. У козловцев старые средиземноморские традиции. Полк дрался еще при Чесме. За козловцами проследовали Витебский и Колыванский мушкетерские генерал-майоров Мусина-Пушкина и Сердюка, затем Куринский и Алексиопольский мушкетерские генерал-майора Назимова и полковника Палицина. За мушкетерами егеря 13-й и 14-й полки генерал-майоров Вяземского и Штетера. Егеря шли под свой особый «егерский марш», не печатая шага, а двигаясь тихо, словно крадучись. Замыкали парадный строй батальон гарнизонных войск генерал-майора Попандопуло и легион легких албанских стрелков. Албанцы шествовали огромной пестрой толпой с криками и пением.
Зрелище российской армии было более чем впечатляющее. Сверкали штыки и шпаги. Гремела медь оркестров. Над головами солдат и офицеров в такт их шагам величаво колыхались черные и белые султаны. Толпы корфиотов, наблюдавших мощь России, неистовствовали от небывалого восторга, крича во всю силу:
– Зито Россия! Зито Александр! Зито! Зито! Зито!
Тем же вечером капитан-командор Алексей Грейг докладывал Сенявину сложившуюся обстановку:
– Сухопутные войска расположены на Корфу, отдельные роты по всем Ионическим островам. Флот, имея своей главной базой Корфу, крейсирует в Адриатике, блокирует ее побережье и перехватывая французские суда. Помимо этого мы держим своих стационеров в Каторо, Рагузе и Курцоле. Активных действий пока, к счастью, не было, но вот-вот они могут начаться. Морских сил, однако, для действенной блокады до вашего прихода у нас явно не хватало.
– Ничего, – улыбнулся Сенявин. – Теперь хватит!
На следующий день вице-адмирал устроил смотр грейговскому отряду. Оглядев корабли, остался доволен. Особо отметил низкую заболеваемость людей и прекрасно организованный морской госпиталь на старом фрегате «Армений».
«Попечение и усердие господина капитан-командора высшей похвалы достойна», – писал он в Петербург министру Чичагову.
Не обошлось и без сюрпризов. Еще уходя из Кронштадта, Сенявин получил аккредитив на венецианский банк. Но когда эскадра пришла на Корфу, Венеция уже оказалась занятой французами, и реализовать аккредитив не было никакой возможности. Надо было обходиться своими силами и ждать следующего аккредитива.
Не порадовал и заведующий провиантом эскадры капитан-лейтенант Лисянский, сообщивший, что продуктов на Корфу мало. Из Италии их тоже не доставить, а албанцы обещают только живых быков и то по самой грабительской цене.
– Что будем делать? – спросил Лисянский вице-адмирала, завершив свой мрачный доклад.
– Прежде всего, кормить людей, а потом все остальное! – ответил тот.
– Но каким образом?
– А для того мы с тобой, друг ситный, и поставлены, чтобы знать как! – покачал головой Сенявин. – Давай думать. Одна голова хорошо, а две все же лучше!
Вскоре положение дел с продуктами удалось несколько улучшить: вначале сбили цену на быков, затем заключили выгодные подряды на выпечку сухарей, доставку масла и круп.
– Вот видите, все получается, стоит лишь захотеть! – ободрял Сенявин своих помощников. – Мы русские все осилим!
Вскоре прошел слух, что между Францией и Австрией идут тайные переговоры о том, чтобы венецианские владения были отданы образованному Наполеоном Итальянскому королевству. Подобное действо грозило нашим войскам, да и всей российской политике в Средиземноморье большими осложнениями. О причинах тайных переговоров оставалось только догадываться, но день ото дня слух подтверждался все более и более. Близилось время решительных действий.
* * *
По приходу на Корфу командам дали небольшой роздых. Служба, однако, шла своим чередом. Каждые четыре часа смена вахт. Основная же команда встает в пять утра. Ровно в пять часов раздаются в палубе свистки и зычные голоса вахтенных унтеров: «Полно спать, пора вставать!»
Нехотя вылезают матросы из своих коек, одеваются и скатывают постели в муравьиные личинки. Новый свисток:
– Койки наверх! На молитву!
После пения молитвы, которая поется всей командой без исключения, сытный завтрак и скачивание палубы, развод на работы: кто скоблит какой-то блок, кто плетет маты.
– Эхма благодать. Поди теперича в деревне снегу уже по уши, а мы тут солнышку радуемся да босиком ходим. Вот бабам бы рассказать, как в деревню попаду! – Радуются новому дню матросы.
Около 11 часов свистки и крик: «Кончить работы!»
Кончили матросы работы, прибрали палубу, вынесли брандспойты, разделись и ну поливать друг друга. Окатившись водою, собрались в кучи в ожидании следующего свистка к чарке и к обеду.
Между тем штурмана вышли уже наверх ловить солнце и определять по полуденной его высоте широту места. Команда неотрывно смотрит на них в ожидании окончания измерений. Наконец измерения окончены, старший штурман идет к вахтенному начальнику и докладывает градусы, минуты и секунды обсервованного места. Вахтенный начальник тут же докладывает цифры старшему офицеру, а тот командиру. Эта формальность соблюдается, даже если командир с самого начала стоит на шканцах и все прекрасно слышит, а сам корабль стоит на якоре.
– Восемь склянок бить! – говорит командир и приказывает старшему офицеру, тот репетует команду вахтенному начальнику:
– Восемь склянок бить!
– На баке восемь склянок пробить! – передается команда на бак вахтенным унтер-офицером.
Мерным басом звучит колокол, радостно отзываясь в сердцах матросов, которые вот уже полчаса с нетерпением ждали эти удары. Не успел еще смолкнуть последний, как вахтенный начальник командует:
– Свистать к вину и обедать!
Между тем все боцманы и унтер-офицеры уже стоят вокруг ендовы с водкой, приложив дудки к губам, подняв локоть правой руки кверху и прикрыв пальцем отверстия дудки. Едва слышится команда, как вахтенный начальник дает отмашку старшему боцману.
Разом, наклонив головы и краснея от натуги, унтера свистят так пронзительно и молодецки, что трещат барабанные перепонки. Причем каждый в общий свист, вставляет и свои, только ему присущие трели. Из всех сигналов этот любим матросами особо. А потому и зовут они промеж себя сей сигнал «соловьиным». Так и говорят:
– Вот и соловьи к вину просвистали!
Но вот соловьи отсвистали. Толстый баталер развертывает списки и начинает выкликать к водке по порядку фамилию. Очередь у ендовы движется быстро и весело с шутками и прибаутками. Баталер же смотрит зорко, чтобы особо шустрые по второму разу в очередь не пристроились.
Меж тем артельщики уже расстилают брезенты, выносят баки с горячими щами, сухари, соль и все раскладывают на брезентах. Матросы чинно усаживаются вокруг баков и начинают обедать, дуя что есть мочи в кипящие щи. Потом отдых.
Около двух часов свисток и команда: «Вставать умываться, грамоте учиться!»
Приходят офицеры, гардемарины, священник и начинают преподавать арифметику, грамоту и закон Божий. Это новшество Сенявина. Не все его одобряют, но куда деться, приказ есть приказ! Умеющие уже читать с видом превосходства уединяются у орудий с книжками сказок.
В четыре часа начинается артиллерийское учение, потом парусное. Потом отдых, матросы поют на баке песни, потом ужин с чаркой водки, после чего невахтенные разбирают койки и ложатся спать. Вахтенные же коротают время на палубе, рассказывая друг другу небылицы. Еще один день вдали от родины окончен.
Между старожилами Корфу и новоприбывшими вовсю начались взаимные посещения. По всему рейду сновали шлюпки, то офицеры торопились навестить своих друзей, однокашников, сослуживцев, а то и единокровных братьев. Вечером офицеры и матросы съехали на берег. Матросы погулять в городских кабаках, которые были здесь уже обустроены на российский манер. Офицеры кто в казино, кто в театр, но большинство в итальянский балет, которые местные старожилы весьма нахваливали. Из воспоминаний одного из посетителей местного балета: «…Балет же, составленный из лучших итальянских танцоров, показался мне превосходным, и я должен был согласиться, что до сего времени видел одних фигурантов. Здешние прыгуны еще лучше, смелее, удивляют смертными скачками (Salto mortale), а первый танцор и прекрасная танцовщица Гаетани, подлинно летали на сцене. Пантомима их, также как и легкость, приличность и согласие с музыкою, совершенны».
* * *
В эти тяжелые для всех моряков дни Сенявин произвел некоторую перетасовку офицеров. На новоприбывшие назначил тех, кто уже много поплавал в здешних водах, на бывшие здесь ранее, наоборот, тех, кто такого опыта не имел. Больше всего забот доставил главнокомандующему фрегат «Венус». Дело в том, что за командовавшим фрегатом капитаном 1-го ранга Эльфинстоном обнаружились весьма нелицеприятные поступки. Будучи пьяным (а напивался он почти каждый божий день), Эльфинстон любил издеваться над командой. Приказывая начать парусные учения, он объявлял, что последние, взобравшиеся на мачты, три матроса буду нещадно выпороты семихвостными «кошками», которые выдирали с матросских спин мясо кусками. Со стороны «Венус» поражал всех быстротой своих парусных постановок, радовал глаз непрерывно бегающими матросами. На самом же фрегате жизнь становилась день ото дня невыносимой.
– Уж лучше за борт головой, чем терпеть злодеяния такие! – печалились друг другу матросы, после побоев в себя приходя.
– Не фрегат у нас, а изба пытошная! – возмущались офицеры.
Жаловаться вышестоящему начальству, однако, никому из них в голову не приходило. Командир на судне – бог и царь, то в уставе петровском написано намертво, и только ему принадлежит право устанавливать наказывать и миловать. Однако всему бывает предел. Пришел день, когда офицеры «Венуса» решили высказать свое несогласие командиру. Для того был делегирован к нему мичман Матвей Насекин. Зайдя в каюту, мичман изложил Эльфинстону претензии офицерского состава и просьбу о снисхождении к матросам.
– Что? – взъярился Эльфинстон. – Вы, сопляки, будете мне указывать, что и как делать должно? Да я вас всех на пятаки порублю!
Вскочив с места, капитан 1-го ранга бросился к мичману и стал совать ему под нос кулаки. Насекин отшатнулся от невыносимого перегара. Стараясь сдержаться, сказал, прямо в глаза глядя:
– Я такой же дворянин, как и вы, а потому прошу убрать свои руки. Если же желаете удовлетворения, то я всегда к вашим услугам!
– Щенок! Мерзавец! Мразь! Ты мне еще угрожаешь! – брызгал слюной Эльфинстон. – Рассыльный! Немедля профоса с боцманами ко мне!
Минуту спустя в дверном проеме показался судовой профос. За его спиной теснились боцмана.
– Преступного мичмана немедля на бак и высечь за подстрекательство к бунту! Дать ему пятьдесят! Нет, сто «кошек»!
– Что? – вскинул брови Насекин. – Меня, дворянина? Меня можно судить и даже расстрелять, но пороть…!
Профос, сознавая вовсю невозможность задуманного пьяным командиром, переминался с ноги на ногу.
– Можа на завтра перенесем, ваше высокородие! – заикнулся было он.
– Немедля! Пороть! Немедля! – вопил, с пеной на губах Эльфинстон. – Я всех запорю до смерти! Всех на реях перевешу!
– Только попробуйте! – выхватил из ножен кортик Матвей Насекин. – Я живым в руки не дамся!
В боевом порыве он пнул ногой груду теснившихся под столом порожних бутылок. Те со звоном раскатились по палубе. Оттеснив боцманов, в капитанскую каюту разом ввалились офицеры «Венуса». Настроены они были решительно:
– Мы своего товарища в обиду не дадим, а за оскорбления, всем нам в его лице нанесенное, требуем сатисфакции немедленной!
– Боцмана! Караул! Ко мне! На судне бунт! Всех в железа! Всех вешать на реях! – хватаясь руками за стол, (ибо не мог уже стоять на ногах) вопил Эльфинстон что было силы, но его уже никто не слушал.
Старший офицер велел накрепко запереть обезумевшего от пьянства командира в каюте. У двери встали двое мичманов с обнаженными шпагами и заряженными пистолетами. Боцманам было строжайше велено помалкивать. Те отвечали понимающе.
– Что мы, не понимаем, коли с их высокоблагородием горячка белая приключилась!
Сам старший офицер поспешил для доклада к главнокомандующему.
Происшедшее на «Венусе» было столь возмутительно, что Сенявин самолично прибыл на фрегат. Мичмана у капитанской каюты отсалютовали ему шпагами и отперли запоры. Войдя в каюту, Сенявин брезгливо поморщился: Эльфинстон валялся ничком на палубе среди пустых бутылок в луже собственных испражнений.
– Как проспится арестовать и свезти в крепость! – распорядился вице-адмирал. – Пока команду над фрегатом примет капитан-лейтенант Баскаков с «Автроила», благо его собственное судно в починке стоит, а потом и нового капитана сыщем!
Утром, к всеобщей радости команды, бывшего командира под караулом свезли на берег. Вскоре он был судим, признан виновным и с позором изгнан со службы.
Тогда же был переведен на «Венус» со «Святого Петра» и мичман Владимир Броневский. О переводе Броневского распорядился сам главнокомандующий, вспомнивший к месту находчивого мичмана по английской газетной шумихе.
– Коли за словом в карман не лезет, то, глядишь, и в деле ловок будет! – резюмировал он, бумагу на перевод пером скрипучим подписывая.
Несмотря на печаль расставания с друзьями, Владимир новому назначению был все же рад. Впереди ожидались боевые действия, а следовательно, фрегатам предстояли дозоры, перехваты и набеги. Разве можно сравнить беспокойную и веселую фрегатскую службу со скучной линейной, когда там генеральное сражение будет, а фрегаты каждый день в деле! К тому же «Венус» не имел себе равных в легкости хода, а служба на нем почиталась среди офицеров за честь особую.
Командиром «Венуса» был тогда же назначен капитан-лейтенант Егор Развозов. За плечами его битвы при Гогланде и Эланде, Ревеле, Выборге и Текселе. На груди Георгиевский и Аннинский кресты. Да и слава добрая. Капитан-лейтенант был смел и лих, в быту же уживчив и к подчиненным своим весьма благожелательный.
Вместо Развозова командиром «Кильдюина» был определен старший офицер корабля «Москва» капитан-лейтенант Дурново, а старший офицер «Кильдюина» лейтенант Бутаков принял под свое начало бриг «Летун».
Что касается временного командира фрегата капитан-лейтенанта Баскакова, то он был снят Сенявиным с должности за то, что на первом выходе в море на радостях, что принял под команду столь знаменитое судно, напился до полного бесчувствия.
– И что это за напасть такая на «Венус», что ни командир, то пьяница беспробудный! – досадовал Сенявин.
Баскаков, на свое отстранение от командования, написал жалобу, говоря о худом к себе расположении со стороны главнокомандующего и о нарушении старшинства с назначением на должности. На это Баскаков был вызван Сенявиным.
– Я давно простил вас за ваше пьянство, ибо считаю тот проступок случайным! – сказал вице-адмирал капитан-лейтенанту. – Однако не могу дать вам судно, пока не буду уверен, что подобного не повторится впредь! Что касается старшинства при назначениях, то я назначаю не по старшинству, а по способности!
Забегая вперед, можно сказать, что Баскаков впоследствии хорошо служил и храбро воевал, за что был награжден орденом, а впоследствии сделал и неплохую карьеру.
…Мичмана Броневского встретили на «Венусе» радушно. Развозов, руку пожав, сказал ласково:
– А меня зови Егором Федоровичем! Фрегатская служба, как известно, без ваших линейных церемоний. У нас на фрегатах все по-простому, по-домашнему!
Разместился Володя на кубрике в одной выгородке с мичманом Матвеем Насекиным. Матвей – беломорец со стажем, уже побывал на Средиземном море ранее, а потому важен и серьезен.
– Ты, Владимир, к моим советам прислушивайся. Я зейман опытный, плохому не научу!
Огляделся. В выгородке две койки одна над другой, каждая – это сбитая из досок рама с натянутыми внутри веревками и брошенным на них соломенным матрасом, сверху вечно сырое флотское одеяло, а под голову набитая соломой парусиновая подушка. На переборке чадящий судовой фонарь, рядом жестяной умывальник, небольшое полированное стальное зеркальце и внизу у стенки рундучок Насекина. Володя согнулся в три погибели под низким палубным бимсом, присел на парусиновый стул. Ну, вот я и дома!
– Хорошо, старина, я тебя послушаю! – кивнул своему новому сослуживцу, рундук свой в закуте мичманском пристраивая. – Ты лучше скажи, когда у вас чаи вечерние гоняют, а то я с этим переездом оголодал, аж в животе урчит!
Но погонять чаи не удалось. Неожиданно поступило сообщение срочно принять на борт чиновника иностранной коллегии статского советника Поци-ди-Борго с коллежским асессором Козеном и выходить курсом на Рагузу. Прибыла под шторм-трап шлюпка. Поднялись на палубу пассажиры. Засвистали боцманские дудки. Затопали по палубе босые матросские ноги. Повис выхоженный мокрый якорь. Минута-другая, и паруса уже наполнились ветром.
– Курс зюйд-ост! – объявил заступившему на вахту Насекину Развозов. – А вы мичман! – повернулся он к Броневскому. – Заступайте на эту же вахту дублером! Учитесь быстро, ибо у нас на фрегатах и мичмана собственную вахту стоят!
В лицо Владимиру дул свежий и теплый ветер Адриатике. Впереди ждало первое приключение. Да, служба фрегатская была не чета всем иным!
На Корфском рейде играли вечернюю зарю и спускали на ночь флаги остававшиеся корабли. Кончался еще один день пребывания сенявинской эскадры в самом южном порту России.
* * *
В те дни далеко в Моравии у маленького городка Аустерлиц произошло генеральное сражение русско-австрийских войск с Наполеоном. Внезапно атаковав и захватив господствующие Праценские высоты, Наполеон ударил главными силами по левому крылу союзников, которое вскоре было охвачено с фронта и тыла. Началось отступление. При этом часть отступающих войск была отброшена к местным прудам и вынуждена отступать по замерзшему льду. Наполеон, заметив это движение, приказал бить ядрами по льду. В ледяной каше погибло несколько тысяч русских и австрийских солдат. Разгром союзников был полный. Наполеон захватил только пленными восемь генералов и двадцать тысяч солдат, число убитых простиралось многим за тридцать тысяч. Кроме этого победителям достались сорок пять знамен и сто восемьдесят пушек. Несмотря на все принятые меры, правду скрыть все же не удалось. Россия была потрясена случившимся. Вот уже более ста лет после Нарвы, как русская армия не проигрывала ни одного генерального сражения. Привыкшие к непрерывной череде побед Румянцева и Суворова, россияне были оглушены позором Аустерлица. Уже на следующий день австрийский император, почти не читая, подписал все, что продиктовал ему император французский. Первым делом Наполеон велел Францу в двухнедельный срок изгнать с территории Австрии русские войска. Франц согласился безропотно.
В Лондоне, узнав о постигшей коалицию катастрофе, умер премьер Вильям Питт-младший.
– Сверните карту Европы! – прошептал премьер-министр своим секретарям. – Она не понадобится теперь в течение десяти лет!
Это были его последние слова. У главы британского кабинета перед смертью полностью отнялась речь, а взгляд умирающего был столь тосклив и горестен, что местные остряки, не без оснований, прозвали его взглядом Аустерлица…
Вскоре известия о страшной трагедии Аустерлица достигли и Корфу. Все – от командующего до последнего матроса – ходили несколько дней как потерянные. В знак траура на кораблях приспустили Андреевские флаги…
Пока Европа приходила в себя, Наполеон не терял времени даром.
– Надо успеть ощипать курицу, пока она не успела кудахнуть! – заявил он многозначительно и, вооружившись карандашом, начал наскоро кроить государственные границы.
К Франции были сразу же пририсованы Венеция и Истрия, Фриуль, Далмация и Катторо. Королем Неаполя вместо ничего не значащих Бурбонов посажен младший брат Жозеф. Пятнадцати германским князькам было велено по-быстрому объединяться в Рейнский союз и переходить в вассальную зависимость к Парижу. Себя Наполеон объявил протекторатом образованного союза. Так внезапно одним лишь росчерком пера прекратила свое более чем тысячелетнее существование Священная Римская империя. Франц Первый беспрекословно сложил с себя титул ее властителя. При всем при этом к России Наполеон отнесся более чем любезно:
– Передайте императору Александру, что нам более незачем воевать друг с другом! – сказал он отпускаемому из плена князю Репнину. – Мы сможем еще сблизиться! Пусть он лишь пришлет своего уполномоченного в Вену!
Но Александр Первый Наполеона ответом не удостоил. Он был все еще потрясен Аустерлицем, что вести какие-то переговоры был просто не в состоянии. Бывший в те дни при нем генерал Энгельгарт впоследствии вспоминал: «До того он был кроток, доверчив, ласков, а теперь сделался подозрителен, строг до безмерности, неприступен и не терпел уже, чтобы кто говорил ему правду».
