Владимир Сулимов
Спойлер: умрут все
– Съедь на обочину и тормози, на.
Кира сбросила скорость, но не остановилась. Трясущиеся руки, казалось, вросли в руль. В горле пересохло. Ну просто ночь трясущихся рук и сухости в горле! Не отставали от рук и ноги – тоже дрожали, и эта дрожь через педаль передавалась машине.
– На обочину, сказал, на!
Нож чуть развернулся, и Кира, охнув, отпрянула – лезвие легко вывело царапину под нижним веком. Кира ударила по тормозам, и её бросило вперёд. Попутчика, к счастью, тоже, иначе прощай, глаз.
– Полегче, на! – рыкнул Паха. Она развернулась к нему, глотая воздух открытым ртом, и Паха схватил её за волосы свободной рукой. Лезвие ножа скакнуло к подбородку. Лицо Пахи маячило перед её лицом, бледное и твёрдое, как костяная маска идола.
– Глуши. Глуши! – Он дёрнул Киру за волосы. – Ты тупая, на, всё по два раза повторять?! Глуши!
Она повернула ключ, и двигатель «Камри», волшебным образом починенный, покорно умолк.
– Вынай.
На этот раз повторять не пришлось. Не сводя с Киры глаз, Паха сцапал ключ из её взмокшей ладошки. На ничтожный миг нож отдалился от лица – о слава богу! – но сразу вернулся к подбородку, едва Паха сунул ключ в карман куртки. Зубы Киры стучали, нижняя челюсть колотилась о верхнюю, будто ставня на ветру.
– За-за-за… – Она чувствовала себя на грани срыва. Шестое чувство предостерегало от слёз, но с ножом у горла поди не разревись.
– Я о тачиле такой всегда мечтал. – Паха лыбился жутко: половиной рта, да и та стремилась не вверх, а вбок, оголяя ряды коренных зубов, блестящих от слюны. – Почём брала, на? А мож, насосала?
– Забирай, – сквозь сдавленную глотку протолкнула слово Кира.
Кулак крепче стиснул пучок волос.
– Гри, насосала?
– Да.
– Не, на. – Паха покачал лезвием перед её носом. Кира скосила слезящиеся глаза, наблюдая, как плавает вправо-влево тусклая сталь, гипнотизируя. – Скажи: «Я насосала».
– Я насосала. – Машину ей продал со скидкой Артём. До этого Кира рассекала на кредитной «Фабии», и кредит выплатила с собственных честных заработков.
Паха разжал кулак и выскочил из «Камри», матерясь и стряхивая с ладони налипшие волосы. Кира налегла на дверцу, успела приоткрыть, но проворный грабитель, обежав авто, распахнул дверцу сам и схватил девушку за плечо. Рванул.
– Вылазь!
Она забилась в ремнях, как стрекоза в паутине, а Паха всё выдирал и выдирал её из кресла, держа нож в кулаке, точно пику.
– Дай отстегнуть! – пискнула Кира.
Паха ослабил хватку. Кира отстегнула ремень с первой попытки – поразительно! А ещё нащупала под тканью плаща маленький циллиндрик, о котором совсем забыла.
Паха выволок её на дорогу.
– Сумка моя…
– Теперь моя! – отрезал он.
Вопреки надеждам Киры, Паха не отпустил её, а потащил вокруг машины к задней правой дверце, умело заломив за спину руку – ту, что могла дотянуться до перцового баллончика. Толкнул на крыло, открыл дверцу. Навалился на Киру сзади.
– А жопа крепкая у тебя. Орешек!
У Киры подогнулись ноги.
Паха швырнул её на заднее сиденье – перед внутри, зад снаружи. К нему-то он и прижался незамедлительно промежностью, в которой быстро деревянело пульсирующее и огромное. Кира почувствовала это даже сквозь слои одежды и в который раз подумала про пластмассовую трубку таксофона.
«Корголгон».
Суетливая пятерня завозилась у вздрогнувших бёдер, комкая полы плаща. Кира вспомнила, что женщинам, попавшим к насильнику в лапы, советуют описаться, но сейчас её мочевой пузырь, как назло, закупорился намертво. Она стиснула зубы.
– Насосала, значит. – Голос Пахи сделался сиплым и
(бестелесным)
далёким, будто доносился
(из телефона)
с края земли. – А мы, пацаны, горбаться на такие тачки, на. Соска, на.
– Да! – выпалила Кира истошно. Шершавые пальцы Пахи добрались до поясницы и неумело заскребли по коже, пытаясь стянуть с Киры легинсы. – Хочешь, и тебе отсосу?! Только отпусти!
Пятерня замерла.
– Давай, – без раздумий согласился Паха. – Тока без фокусов. Если укусишь, я всю красоту тебе попишу!
Он отпустил её и даже помог развернуться и сесть.
– Я та-ак отсосу! – посулила Кира, пыхтя.
Паха завозился с ремнём на джинсах. Нож куда-то исчез из его клешни. Отлично!
Она выхватила баллончик, выпростала руку и выпустила струю в полные мальчишеского изумления Пахины зенки.
Паха попытался заслониться – но поздно. Струя достигла цели. Паха пошатнулся. Шлёпнул себя ладонью по глазам, пытаясь стереть жгучую жижу, но сделал только хуже. Несколько брызг угодило на щёки Киры, но она не испытывала в эту секунду ничего, кроме упоения восторгом.
– Аоэа! – проревел обманутый любитель придорожного минета. Пригибаясь, одной рукой он тёр физиономию, а другую тянул вперёд – слишком высоко, чтобы достать Киру. Похоже, перцовка дезориентировала врага. Кира никак не могла подняться, чтобы его доконать – приподнималась и плюхалась на сиденье, пока Паха нашаривал что-то на крыше «Камри». Она приготовилась пшикнуть перцовкой снова, когда Паха наконец нашёл искомое и сделал выпад. Костяшки пальцев, стискивающих баллончик, прошила боль, и Кира выронила оружие. Уставилась на пальцы – на расползающуюся в ухмылке пореза кожу и сочную алую
(как козырёк таксофона)
плоть под ней.
Паха пятился, сгорбившись, и вслепую, крест-накрест, вспарывал воздух ножом. Из его глотки вырывались монотонные отрывистые стоны:
– А. А. А.
Баллончик откатился к колесу. Когда Кира потянулась за ним, опомнившийся Паха ринулся в наступление. Она вывалилась из машины, отбив об асфальт зад – крепкий, как орешек, да, спасибо одиннадцати годам тренировок, – и подхватила баллончик. Вовремя.
Струя ударила прямиком в пасть Пахи, чёрную и здоровенную, как дупло дерева. Паха поперхнулся. Из пасти – Дракарис! – пыхнуло ядом, ошпарило порезы на пальцах. Перцовка не остановила задыхающегося Паху. Враг обрушился на Киру, и она успела лишь, поджав ногу, двинуть ему сапогом чуть ниже болтающейся пряжки расстёгнутого ремня – крепко, от души.
Паха рухнул на колени, тиская лапами яйца. Бесполезный нож брякнулся на асфальт. Перекошенная физиономия Пахи очутилась прямо перед лицом Киры. Из мокрой пасти капала пена и разило жгучим. Глаза Киры затянуло слезами, поперёк горла встал шершавый булыжник. Не раздумывая, она сцапала нож и всадила Пахе чуть повыше ключицы. По рукоятку. В ужасе отдёрнула руку.
– Су, – произнёс Паха отчётливо. – Ка.
С каждым сказанным слогом рукоятка ножа шевелилась. Она была пластмассовой и красной. Сочетание, за ночь набившее оскомину.
– Су. Ка.
Паха откинулся назад, словно намереваясь разглядеть звёзды за пепельной ватой облаков, и рухнул навзничь. Его ноги сгибались и выпрямлялись, как у сломанного робота. Из салона через открытую дверцу робко просачивался свет, и в нём насмешливо кривлялись тени.
«Это была самозащита!»
Правая нога Пахи согнулась в последний раз и застыла. Левой он пихал Киру в бедро, добавляя к пятнам подсохшей грязи на плаще свежие.
«Убийца. Су.Ка».
– Да пошёл ты вон! – заорала она, срывая голос.
В ответ подошва Пахиной берцы мазнула её по ягодице.
– Нет уж. – Кира неуклюже поднялась, цепляясь за багажник. – Нет уж, я не сяду из-за тебя, мудачина!
Скособоченная, как марионетка в руках паралитика, она заковыляла к месту водителя. Плюхнувшись за руль, поняла, что ключ остался у Пахи.
Со стоном разочарования и боли Кира вывалилась из машины. Опираясь на «Камри», оставляя на стекле кровавую мазню, вернулась к месту схватки.
Дважды покойник лежал неподвижно, раскинув руки, точно для объятий. Из его рта вытекала кровь, густая и чёрная, собиралась у затылка. Казалось, будто голова медленно тонет в луже гудрона. Кира поползла к трупу на четвереньках, убеждённая, что тот вцепится в неё, совсем как в ужастиках, которые они с Артёмом порой смотрели.
Но ничего подобного не произошло. Она протолкнула руку в левый карман Пахиной куртки и выскребла оттуда горсть пылевых катышков. Пусто.
Враскоряку перешагнула через тело и в правом кармане нашла заскорузлый от соплей платок, скомканный чек и – ключ от «Камри».
– «Су-ка»! – передразнила Кира, распрямляясь. Поясница надсадно ныла и, кажется, не собиралась затихать. – Ещё какая, ты, козлина!!!
Пахины глаза, розовые и будто вываренные, повернулись в глазницах и выпучились на неё с немым вопросом.
Пьяно оступаясь и размахивая руками, она метнулась к дверце водителя. Прокатившая мимо фура обдала её водяной пылью, серебристой в лучах ксеноновых ламп. Фура ехала в Ильинск. Заметил ли дальнобойщик Киру? Заметил ли труп на обочине?
И похер, подумала Кира, падая на сиденье. Она решит эту проблему. Она решит все проблемы разом.
Кира вставила скользкий от крови ключ в замок зажигания, завела и рванула через сплошную. Открытая задняя дверца захлопнулась на крутом вираже. Свет фар – правая продолжала моргать – походя полоснул оставшийся на обочине труп. Рюкзак Пахи кувырнулся с заднего сиденья.
Она вдавила педаль газ. Шины отплевались дорожной слякотью. За лобовым стеклом качнулась асфальтовая лента. Кровь из порезанных пальцев капала с руля, осыпая полы плаща ржавыми монетками. Обезьянка-талисман скалилась в ужасе. С губ Киры сорвался смешок, потом второй, и дальше они уже выплёскивались неудержимым каскадом. «Гык-гык-гык!» – какие-то пещерные звуки, и близко не похожие на нормальный смех.
«Камри» неслась к городу. Нагнала и подрезала возмущённо взвывшую фуру.
– Корголгон… – прошептала Кира, сглотнув смешки. Осклабилась половиной рта – да и та стремилась не вверх, а вбок.
***
– Два косаря, – сообщил белобрысый вальяжно. Потрёпанный вид Киры – слово «растерзанный» она категорически отказывалась к себе применять – его нимало не смутил.
– У меня только тыща восемьсот!
– Два косаря.
– Карточку возьмёшь? На ней тысяч двадцать! – Кира принялась судорожно потрошить сумочку. Полетели под ноги пудреница, помада, упаковка бумажных платочков.
– Только на-алик, – протянул пацан. Он явно упивался властью над жертвой.
– Ну нету у меня налика! Бери карту, какая разница тебе?!
– Деньги на карте иллюзорны, – почти по слогам произнёс пацан, будто объяснял очевидное малышу. – Это не деньги, а тень от них. Бестелесное крадёт удачу.
Кира подобралась. Её глаза сузились. Уловив чужое намерение, белобрысый шагнул назад.
– Ты меня не догонишь, – заверил он.
«Ах ты дохляк!»
Кира заставила себя успокоиться – насколько это было возможно.
– Мне правда очень нужно позвонить, – сказала она. – Последний звонок! Я клянусь!
Пацан точно этого и ждал.
– Меняю на поцелуй, – произнёс он. Его полупрозрачные губы растянулись в лёгкой улыбке. В тёмной щели рта по-лягушачьи заворочался язык.
– А харя не треснет?
Белобрысый выгреб из кармана горсть «двушек» и продемонстрировал Кире. Целое сокровище! Она проглотила ком вязкой слюны. Пацан сжал пальцы в кулак.
– Эй!
Кулак разжался. Кира вылупилась на монетки, как заворожённая.
– Чёрт с тобой! Давай, быстро! – «И пусть это будет твой последний в жизни поцелуй!»
Она наклонилась к опрокинутому набок лицу белобрысого. Ноздри Киры щекотнул кислый парнóй выдох. Она представила, как этот мерзкий дух протухшего сыра врывается ей в рот, а за ним следом – вёрткий склизкий язык, и почувствовала поднимающуюся из желудка горечь. Так ли уж сильно отличается предстоящее от того, на что рассчитывал Паха, потерявший от возбуждения голову?
– Не-не, – осадил пацан, гадко ухмыляясь. – Не в губы. Сюда.
И он нежно коснулся кончиками пальцев россыпи пунцовых волдырей на своей шее.
– Да ты охуел?!
Белобрысый сжал кулак и выпростал руку вбок. Опустив глаза, Кира увидела под кистью решётку канализации. В голове поплыло.
– Они действительно тебе нужны? – преувеличенно ласково спросил пацан.
– Да! – гаркнула Кира. «Вот как чувствуют себя нарки, когда им обещают дозу». – Да, да, да!
Лицо белобрысого окаменело.
– Ну так целуй, – приказал он.
В беспамятстве Кира подалась к нему, стараясь не смотреть на пурпурные гроздья, проросшие сквозь больную плоть, как поганки в сыром погребе.
– Если тебе в головушку придут какие-нибудь шальные мысли, – предостерёг пацан, – я пальчики-то разожму. Может, успеешь поймать что. Может, нет.
Напрасное предупреждение – в голове Киры не осталось никаких мыслей. Лишь мучительно колотилось что-то увесистое, оглушающее, жаркое. Она закатила глаза и…
Её пересохшие губы погрузились в рыхлое и мертвенное, как ведьмина подмышка. Нёбо окатило жирным запахом грязи. Она скорее ощутила, чем услышала протяжное «О-о-о!» белобрысого. А ещё почувствовала, как мясистые чешуйки плоти зашевелились. Это был самый короткий поцелуй в её жизни, но она почувствовала.
Кира выпрямилась так резко, что заломило в висках. Даже на крик не осталось сил – все были сожраны невообразимым отвращением. Она убьёт белобрысого, свернёт его цыплячью шею, она…
Она не сделала ничего. Просто стояла навытяжку перед стражем таксофона, забыв, как дышать. И что-то настырно тыкалось ей в кулак. Кира опустила глаза.
Пацан пропихивал в её ладонь заслуженную «двушку».
Кира сцапала монетку.
– Иди, – велел пацан.
И Кира подчинилась. Пошла на негнущихся ногах, как сомнамбула. Окружающее казалось смазанным, будто рисунок на школьной доске, по которому небрежно провели тряпкой. Реальным оставался лишь таксофон, надвигающийся на неё, как кровоточащий айсберг.
Она обернулась всего однажды. Пацан запихивал монетки себе за щёку, одну за другой. И глотал. По его подбородку текли слюни. Кира запоздало вытерла рот рукавом, но вкус скверны на губах только усилился.
«Если сработает, не будет ни поцелуя, ни… Ничего!»
Она шагнула под козырёк. Пластмассовые изгибы сомкнулись вокруг неё, как стенки чудовищной матки. Кира сняла трубку и поднесла к уху, словно револьвер.
Монетоприёмник проглотил «двушку».
– Опять в беде, Кира? – сочувственно поинтересовался голос. – Как тебе помочь?
– Пусть этого не случится! Поломка движка, тот ублюдок на дороге, отмени это дерьмо, ясно?! – заорала Кира, раздирая связки. – Откатай назад! Пусть приедет Артём и заберёт меня! Чтобы этого не было! Ты понял?!
– Я понял, Кира, – кротко ответил голос. – Этого не было.
Руль – не телефонная трубка – вырвался из рук. Въездной знак наскочил из хмари за лобовым стеклом, и Кира инстинктивно вжала педаль тормоза в пол. Едва не треснулась лбом о руль. «Камри» встала. Из колонок долбила музыка: «ВИА Гра» пели про продюсера. Часы на панели показывали 21:25. За надписью «ИЛЬИНСК ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» дремотно раскинулся город.
Кира расхохоталась. Зажала ладонью рот. Отняла руку – на пальцах ни царапины. Опустила взор – плащ как из химчистки. Она заглушила мотор, вырубила музло и издала победный клич. Снова засмеялась, уже со слезами.
Отдышавшись, Кира выбралась наружу и заглянула под капот. По пластиковым и металлическим внутренностям «Камри» растекался антифриз. Расширительный бачок был пуст. Конечно – Кира загадала вернуть её в момент до поломки движка. О починке бачка речи не шло.
– Ничего я не загадывала! – отчеканила она. – Я заснула за рулём, и всё!
Словно в насмешку, из машины раздался перезвон айфона. Кира втиснулась в салон и, поколебавшись, потянулась за мобильником.
«Корголгон…», – прошелестел вкрадчивый голос в её голове.
«АРТЁМ» – светилось на экране. Кира выдохнула и ответила на вызов:
– Тёмка, привет! Так тебе рада! Ты прям вовремя.
– Твои слова – бальзам на сердце. – Сигнал был чистейшим. Казалось, Артём сидит с ней рядом. – Как ты?
– Ехала домой, и в дороге антифриз весь вытек, прикинь. Вроде трещинка в бачке.
– Ты так двигатель запорешь.
– Можешь не рассказывать, – хохотнула Кира нервно. – Стою вот, думаю, что делать.
– А охлаждающая, чтоб долить, есть?
– Какие-то остатки в канистре. На них не дотяну. Пойду искать заправку. – При мысли о том, что придётся снова посетить Ильинск, сдавило грудь.
– У меня есть. Ты где, скажи. Приеду.
– Ой, не ерунди… – протянула Кира, которой сразу задышалось легче. Надёжный друг рядом был ей сейчас нужнее антифриза. – Зачем тебе мотаться на ночь глядя?
– Я тебе в любое время рад, – ответил Артём бесхитростно. – Говори, куда.
– Тебе ехать часа полтора.
– И расстояния не помеха.
– Вот ведь Тёма: решил – и точка, – делано вздохнула она, сдерживая улыбку. – Я на въезде в Ильинск, это у нас в области. Знаешь? Пришлю тебе геолокацию.
– Шли. Я пока раскочегарю ракету.
– Сильно не гони. Асфальт влажный.
– Полечу, не касаясь земли, – сказал Артём и отключился, но Кира не спешила отнимать трубку от уха. Конец разговора означал наступление одиночества.
Наконец она сдалась. Опустила руку, отправила Артёму геолокацию и стала наблюдать, как по лобовому стеклу скатывается водяное просо. Старалась не думать, что где-то в ночи идёт своим путём Паха Чичерин.
***
Стук в окно был деликатным, но Кира подскочила в кресле, абсолютно не понимая, где находится, с криком, застрявшим в горле. Казалось, она прикрыла веки на мгновение, поддавшись дрёме – и вот пожалуйста, в салон уже заглядывает со сдержанной улыбкой Артём.
– Тём, привет!
Кира выскочила из машины и повисла на спасителе. Артём ответил на обнимашки одной рукой. Во второй он держал канистру с антифризом.
– Привет, Кир. Показывай, что стряслось.
Дождик кончился, и теперь над дорогой играл сам с собой в догонялки пронизывающий ветер. Щека Артёма казалась ледяной, как и шея – даже под воротником толстовки.
– Ты сосулька совсем! – воскликнула Кира, расплетая объятья. Артём выпрямился. Он был выше Киры на голову, метр девяносто – настоящий здоровяк. Иногда она в шутку звала его «Йети». – У меня кофе остался в термосе.
Артём отмахнулся:
– Некогда. Показывай.
Пока он колдовал над капотом, Кира огляделась. Увидела осточертевший въездной знак, убегающую в сторону города асфальтовую ленту, обочину в проплешинах. И ничего больше.
– А ты на чём доехал?
– «Лексус» сломался по пути, – донеслось из-за крышки капота.
– На такси?
– Твоя бы тоже сломалась. – Артём игнорировал вопрос. – Тут всё в антифризе. Хорошо, спохватилась вовремя. Но трещинки не вижу. Зальём в бачок и поедем аккуратно. Дотянем. Воронка есть? Воронки нет. Тогда на, свети.
Он протянул ей смартфон. Кира скользнула взглядом по экрану «Гелакси», и её брови поползли вверх.
– Двадцать минут второго?! Ты пешком шёл? Бедня-аш!
– Мы едем или болтаем? – буркнул Артём. – Свети давай.
Он залил бачок, не пролив ни капли мимо («Золотые руки»!), и забрал у Киры мобильник.
– Вроде не каплет. Поехали, проверим. За руль пустишь?
– Да ты вымотан, наверное. Отдохни, уж я доеду.
– Тебя тоже срубает. Задрыхнешь за рулём. А я соскучился по «Ласточке»: как там она поживает с новой хозяйкой? Новая хозяйка за антифризом не следит, а-та-та.
– Ну хвать! – Кира хотела насупиться, но вместо этого хихикнула.
– Садись, серьёзно. Я отвезу. И за машиной мне так следить проще.
– Ключи в замке! – пискнула она и прыгнула на переднее пассажирское. Артём хлопнул крышкой капота, кинул канистру на заднее сиденье и взгромоздился рядом. «Камри» просела.
– Такой у меня чумовой был день, Тёмик, рассказать – не поверишь. – Кира зевнула.
– Ну почему? – Он завёл мотор, прислушался. – Время есть. Нам хватит.
– Лучше подремлю, – сказала она, откидываясь.
«Камри» плавно отчалила от обочины. Кира прикрыла глаза, хотя в сон её уже не клонило. Причина была в другом: она не желала видеть Ильинск. Если не видеть, можно притвориться, что всё – обрюзгшие хрущёвки, подворотня за перекрёстком, скрюченный пацан в летней футболке, губы, утопающие в дряблой бородавчатой плоти, и КОРГОЛГОН – приснилось. Притвориться и в итоге поверить.
Артём молчал. «Камри» скользила ровно, не замедляясь. Кира досчитала про себя до пятисот, прежде чем осмелилась украдкой взглянуть из-за ресниц. За лобовым стеклом прыскали от света фар (правая снова стала целой) сигнальные столбики. Ильинск остался позади. В прошлом.
Она выпрямилась в кресле с чувством, что с плеч свалился не камень, а громадная скала.
– «Ласточка» в порядке?
– Хорошо, – произнёс Артём, сосредоточенно всматриваясь во тьму. Кира с трудом поборола желание обернуться на убегающий вдаль город. Словно боялась повторить судьбу жены Лота.
– Как выходные провёл? – спросила она чересчур беспечно.
Брови Артёма сошлись сильнее – казалось, переносица стремится сжаться в кулак. Кира заметила, что он жуёт губы. Раньше за ним такого не водилось.
– Хорошо, – раздался, наконец, не блещущий оригинальностью ответ.
– Я гуляла по Мещёрскому, – продолжила изображать беззаботность Кира. – Местами Паустовского. Оч круто. Был йоговский мастер-класс, его вела девочка из Москвы, и…
Впереди полыхнули огни. Распустились неспешно психоделической иллюминацией. Артём подался вперёд. Даже в потёмках было видно, как до синевы побледнело его лицо. Казалось, он вслушивался – но не в гул двигателя, а в далёкое заоконное, неизбежно приближающееся. Наигранная весёлость Киры испарилось, уступив место беспричинной слезливой панике. Словно Киру обратно втянуло в прерванный Артёмом сон, где в угольном мраке ворочалось увесистое, удушливое, громоздкое. Сон слепца.
«Да что же творится?!»
Иллюминация превратилась в скопление машин. На обочине раскорячилась грузовая «Вольво», за которой притаился полицейский автомобиль со включенной мигалкой. Кабина «Вольво» была чуть сплющена с левого края – точно фура наморщила лоб, – но в остальном десятитоннка выглядела нетронутой. Второй участнице ДТП, легковухе, повезло куда меньше. Беднягу, смятую посредине, словно её пробовал на зуб тираннозавр, цеплял тарахтящий эвакуатор. Марку Кира не разобрала. Легковуха была сливово-синей. Совсем как Артёмов «Лексус ES». Редкий цвет для авто.
«Камри» ворвалась в зону битого стекла, кусков пластика, растёкшегося масла и пронеслась по ней, не сбавляя скорости. Пальцы Артёма стискивали руль, вот-вот – и вырвет «баранку» с мясом. Мелькнул за окном содранный номерной знак, застрявший в ветвях придорожных кустов. Кира проводила его глазами. Номера были рязанскими.
Она вжалась в сиденье, чувствуя, как закипает меж лопатками пот. Лёгкие наполнились гипсом – горьким, шершавым.
– Я люблю тебя, Кира, – сказал Артём. Глухой голос точно доносился из-под оползня. – Никогда не говорил тебе этого, хотя ты и знала. И вот говорю. Потом может не быть шанса.
– Тём… Знаю… Та машина…
– Я никогда раньше не попадал в аварии. За двадцать лет – ни разу. Когда-то всё случается впервые.
– Ты… Как?..
– А никак. Разве выживешь после такого? Но я всё равно пришёл. За тобой.
Внезапно он мучительно скривился.
– Зачем ты этого пожелала?!
– Дружочек, что… – Кира давилась словами. Пальцы сплелись, одни ногти впивались под другие, трескались, занозили до крови нежное мясо. Она не чувствовала. – Что ты задумал?
– Я тебя забираю.
– Артём, стой! Артём, куда мы едем?!
– Я тебя забираю. – Он оторвался от дороги и уставился на неё. В иной ситуации такая невнимательность испугала бы Киру не на шутку. Но только ситуация была не иной, а гораздо, гораздо хуже.
– Уже рядом. – Мýка в его взоре превратилась в безбрежное страдание. – Мне очень, правда, очень жаль.
Не глядя на дорогу, Артём вывернул руль вправо. «Камри» увело с дороги. Кира взвизгнула и схватилась за дверную ручку. «Камри» норовисто скакала по буграм скошенного поля. Кира распахнула дверцу, но пятерня, будто выкованная из чугуна, стиснула локоть, а в салон из зазора между дверцей и стойкой хлынула едкая удушливая вонь, в сравнении с которой «пшик» перцовкой – мопсовый пердёж. Смрад горящих волос, гниющей под палящим солнцем требухи, забродившего гноя оплавил гортань, и Кира почувствовала: сейчас она выблюет собственные кишки. Пищевод стянуло в узел размером с теннисный мяч.
Артём втащил её обратно. Дверца захлопнулась.
– Прекрати! – Кира поперхнулась и закашлялась, обрызгав его слюной.
– Не могу, – понуро ответил он, возвращаясь вниманием к простирающемуся бездорожью. – Это слово. Оно крутится и крутится в моей голове. И у тебя тоже.
Цепенея от ужаса, Кира поняла, что Артём прав.
А за лобовым стеклом менялся пейзаж. Что-то прямоугольное мелькнуло в лучах фар и скрылось, как и второе прямоугольное, последовавшее за первым. Словно какой-то авангардист раскидал по полю кособокие тумбочки. Когда из темноты вынырнула третья «тумбочка» – со строгими буквами на молочно-белой табличке и стёршимся портретом в овале, – Кира узнала в ней надгробье, опоясанное кривой ржавой оградой.
– Здесь завеса тоньше, – пояснил Артём туманно. – Кого-то похоронили на этом кладбище, могущественного и злобного. То, что надо.
Надгробья обступали, набрасывались на прущую по заброшенным могилам «Камри», колотили в борта и разбивались о бампер, как трухлявые пни. Левая фара вырубилась. Морозными узорами побежали по лобовухе трещины, и капли возобновившегося дождя, шкворча, испарялись на стекле. Кира визжала. Ей беззвучно вторила обезьянка-талисман, извиваясь в петле. Артём напряжённо молчал. Это длилось без конца.
«Камри» остановилась внезапно. По смятому капоту забарабанило, дымясь, каменное крошево. В салоне делалось всё жарче. Надорвавшая горло Кира оборвала крик, чтобы глотнуть опаляющего воздуха.
Сквозь трещину и испарину на стекле она увидела.
Надгробья обступали машину, словно воины, сомкнувшие щиты. На границе и без того скверной видимости волочились, упираясь в могильные холмики длинными узловатыми лапами, какие-то твари, похожие на гигантских отёчных ленивцев. Их шишковатые головы измождённо болтались, их нижние губы, отвисшие и будто вываренные, безвольно шлёпали по памятникам. Создания не спешили покидать полог ночи, скрывающий их безобразные анатомические подробности, и Кира выдохнула почти с благодарностью.
После воплей в её голове остался звон. Комариным писком свербел в ушах. И – разрастался, превращаясь в нечто до боли знакомое.
– Да, – подтвердил Артём.
Кладбищенская земля забурлила. «Камри» качнуло. В подбрюшье машины ударило – требовательно, нетерпеливо, зло. С металлическим стоном автомобиль просел, погружаясь в кипящую грязь.
– Там не ад, – продолжил Артём. – И уж точно не рай. Кажется, их вовсе не существует. Есть лишь бездна меж пространствами.
Надгробия потекли, как нагретый пластилин. Осыпался бурой окалиной камень. Сквозь разломы в нём проглядывало алое, гладкое, сочное. Звон разрастался. От него гудели стойки, дребезжал руль, нестерпимо ныли зубы. Слёзы лились безостановочно. Заложило нос.
– Зато там мы будем вместе, – донеслись до Киры сквозь оглушительный трезвон слова Артёма.
Медленно утопающую в земле, как в болоте, «Камри» окружали раскалённо-рубиновые козырьки таксофонов. Звон автоматов превратился в канонаду. Таксофоны тянулись к бездонному небу, попирали брюхатые тучи пластмассовыми куполами. Волна грязи залила капот, ударила в стекло – будто смыкались вокруг машины сморщенные коричневые губы великана, похороненного заживо. «Камри» застонала человеческим голосом.
Пальцы Киры нащупали руку Артёма. Даже теперь его кисть оставалась ледяной, но Кира сжала её, и Артём ответил.
– Тогда не отпускай, – прошептала она.
Артём улыбнулся. Улыбка вышла слабой, но даже слабая улыбка лучше, чем ничего, когда надежды так не хватает.
– Ни за что, – пообещал он. – Никогда.
2023
Слишком живое воображение
Эфир YouTube-канала «Истории с Тори», 16.05.2025, 15:00.
Тори: Всем доброго дня, друзья, это Тори Дженнингс, «Истории с Тори», и я сразу с двумя новостями, обе хорошие. Первая – канал, наконец, вышел из бана, благодарим YouTube за великодушие, а вторая новость: у меня на связи Марк Гринберг, экс-офицер полиции, экс-частный детектив…
Марк: Сплошь «экс».
Тори: …ныне сетевой журналист-расследователь, автор нашумевшей книги «Абдукция: Земля под колпаком».
Марк: Привет, Тори, привет, зрители.
Тори: И нас смотрят уже почти две тысячи, и это третья хорошая новость, ставьте лайки, друзья, выводите стрим в топ, сегодняшняя тема будет жаркой.
Марк: Лишь бы опять не забанили.
Тори: Либо ты осторожен, либо рассказываешь правду, даже если она кому-то кажется неудобной. Это поразительно, соглашусь с тобой: у канала не возникало проблем, когда мы затрагивали тему вакцинации, психического обследования Джо Байдена, а это были жёсткие эфиры, однако стоило коснуться темы возвращённых, как ютубовцам что-то не понравилось и они удалили запись. Но о проблемах свободы слова поговорим в другой раз, а сегодняшняя тема – годовщина явления, получившего название «Щелчок Халка»…
Марк: Остроумное название, но неточное. Сколько в том фильме вернулось после щелчка, половина населения земного шара? В нашем случае речь приблизительно о двухстах шестидесяти тысячах детей. И вернулись они точно без помощи Халка, хоть я и любил комиксы про этого парня.
Тори: Однако без участия инопланетян не обошлось.
Марк: Многие до сих пор отрицают.
Тори: Особенно правительство.
Марк: Правительства.
Тори: Правительства. Итак, первый вопрос. Каково сейчас изменилось отношение в обществе к возвращённым?
Марк: В порядке убывания: настороженность, любопытство, неприязнь, если верить социологам.
Тори: Неприязнь?
Марк: Да, почти треть американцев за год устала от этих новостей. Они воспринимаются как тревожащие, и возникает вот такая ответная реакция. Опять же, не все довольны перераспределением финансирования на программу реабилитации возвращённых, на изучение феномена как такового. Полагают, что средства уходят в никуда и в несопоставимом размере.
Тори: Некоторые считают, что программа реабилитации прикрывает фактический контроль за возвращёнными. Тут мы вспоминаем доклад Чопры в сенате и процесс «Гэри Бамейстер против Вашингтона», конечно.
Марк: Об этом я пишу в следующей книге. Естественно, феномен привлёк внимание властей. Только в Штатах из двухсот десяти тысяч найденных в прошлом году детей пятьдесят две считаются возвращёнными. Правительство вечно стремится влезть туда, куда даже собака побрезгует, а уж здесь…
Тори: Да-да.
Марк: Ну вот. Поставить под надзор столько детей трудно даже для Америки. Страна никогда прежде не сталкивалась с подобным. Никто не сталкивался. Значит, нужны альтернативы…
Тори: Скрытый надзор.
Марк: Скрытый надзор. Подчёркиваю, это предположение. Но основания для него имеются. Кроме того, мы видим подобные попытки во многих странах. В Европе полиберальней, зато Китай впереди планеты всей.
Тори: Отселение в закрытые города, камеры, браслеты…
Марк: Мы практически ничего не знаем о ситуации в Северной Корее, а то, что знаем, совсем мрачно. Во многих африканских странах ситуация пущена на самотёк. Ну, Афганистан…
Тори: Просто шок!
Марк: Информация о казнённых детях официально не подтверждена, но я, знаешь ли, склонен верить. Ну и Россия. В России официально отрицают надзор за возвращёнными. В нынешних реалиях проверить это, как ты понимаешь, практически невозможно…
