Владимир Васильевич Зенков
Конфликт
Корсу крикнул раба-массажиста. Тот проворно расстелил на низенькой каменной скамье мягкую циновку и почтительно помог государю улечься.
Окатил его из медного ведра теплой водой и, как зверь, запрыгнул ему на спину. Великий государь всего Астура превратился в жалкую тряпку: железные пальцы раба, казалось, насквозь протыкали мышцы, добирались до самых костей. Трещали выворачиваемые суставы. Корсу выл в голос – раб терзал его безжалостно.
– О-о, негодяй, я прикажу оскопить тебя, ты сгниешь в катакомбах, я немедленно посажу тебя на кол!
Раб, привыкший ко всем мыслимым и немыслимым угрозам, продолжал молча терзать уже почти бесчувственного государя. Наконец он закончил и вдвоем с помощником погрузил совершенно недвижимого владыку в горячую и благовонную воду бассейна. Там Корсу терли жесткой мочалкой из прожилков редкой лоэльской тыквы, потом пучком нежнейшей шелковистой болотной травы, от которой мужская сила становилась как у молодого кобеля-рединала.
Вынесли колышущееся, как желе, тело и осторожно уложили его прямо на изразцовый пол. И тут банный мастер выплеснул на недвижного государя огромное запотевшее ведро воды с громыхающими внутри кусками драгоценного льда. Его привозили с невероятными трудами из далеких северных краев, где свирепые воины в рогатых шлемах продавали его южанам за золото.
С нечеловеческим воплем Корсу подпрыгнул мало не до потолка и, задохнувшийся, застыл, выпучив глаза и открыв рот. Его тут же окатили горячей водой и, бережно закутав в мохнатое покрывало, усадили на скамью – отдышаться.
Блаженно потягивая прохладное терпкое вино, чувствуя себя заново рожденным, Корсу разнежено сказал:
– Ах, Даду, ты сегодня был усерден как никогда. В награду ты получишь золотой и я разрешаю тебе вечером напиться.
Здоровенный раб благодарно распростерся на мокром полу.
Свежий, полный могучих сил, упруго и легко шагал на толстых ногах Корсу, с наслаждением ощущая каждую мышцу. Ветерок, тянувший вдоль длинной аллеи, шевелил просторный хитон, свежая, пахнувшая чистотой ткань, приятно липла к вымытому телу. Чуть сзади неслышно двигалась личная охрана – Несущий бремя не любил лязганья и бряцанья оружия.
Государь с наслаждением думал о тайном обширном подвале глубоко-глубоко под дворцом, куда вели истертые ступени. В узких коридорах тянул вечный сквозняк – строители хорошо продумали вентиляцию. Тускло горели на стенах масляные светильники, добавляя копоти на сводчатые потолки, где ее висело пальца на четыре. Тяжкую бронзовую дверь охраняли свирепые звери с далекого Юга, их гладкие короткошерстые тела подобны бронзе, а огромные клыки длиннее человеческого пальца. Чтобы они не теряли формы, в клетках были устроены колеса, в которых звери бегали, сатанея от злобы. Двери клеток открывались, когда сторонний человек задевал за невидимую в темноте веревку. И тогда к двум десяткам скелетов, висевших на стенах, добавлялся еще один. Но охотников не было уже давно.
За бронзовой дверью, в вечно прохладном и сухом зале, на каменных полках стояли бесконечными рядами маленькие мешки из нетленной кожи морского зверя Гох, битком набитые золотыми монетами всех времен и народов. На ремнях, стягивающих горловины мешков, аккуратные деревянные таблички, крытые воском – реестры, в которых указано количество и вес монет. Мешки с серебром стояли прямо на полу.
В отдельном помещении – сундуки и ларцы с золотыми изделиями и дорогими камнями. Все аккуратно уложено, сочтено и внесено в особые списки, содержание которых знают лишь император, казначей и два-три человека из Высшего Совета. В данный момент императором и был казначей Корсу, на короткое время, до избрания Советом нового государя.
Мучительная, почти неразрешимая задача терзала выходца из семьи мелких торговцев, бывшего купца и нынешнего государя и казначея: что бы это затеять такое, чтобы как следует поживиться из заветного подвала.
Это нужно было сделать срочно: наместники уже выехали из провинций Империи на Совет. До метрополии путь недальний, дороги везде хорошие, будь они неладны. Еще неделя, и пиши пропало: новый император обычно приводил своего казначея и ни один из бывших не уходил еще с почетом. Большинство отправлялось прямиком в каменоломни за найденные грехи. И даже без всяких грехов – чтоб неповадно было. Ничего не поделаешь, должность такая. Хитрый Корсу не терял веры в себя и надеялся выдумать что-нибудь этакое… Не зря же он вылез из самых низов на трон.
Аллея закончилась, перед государем лежала дворцовая площадь. Хорошо, великолепно, красиво. Вид портило только древнее трехэтажное здание. Говорили, что это, якобы, первый дворец первого императора Астуроса там какого-то. Корсу плевать хотел на всех Астуросов вместе взятых и приказал разобрать дворец, невзирая на вопли аристократишек.
Подумаешь, святыня. Древняя рухлядь и больше ничего. Корсу досадливо поморщился – во дворце грохотали кайлами рабы, кирпичная пыль клубилась у сводчатых окон. Перевел глаза на фонтан и заинтересованно поднял брови, у фонтана застыла странная группа: ничком лежала дворцовая стража и кулачные бойцы, а его любимец Уло валялся, словно мертвый. В центре группы стоял совершенно белый гарусс, которого Корсу ненавидел, а напротив него – тоненький юноша в совершенно невероятном одеянии.
Надо бы подойти неспешно, величественным шагом, как должно государю, но бывший торговец не выдержал – живо подлетел, снедаемый любопытством. Густым начальственным баритоном загромыхал:
– Эт-то что такое? Что здесь происходит?
Начальник стражи с трудом открыл рот и выдавил, указывая на мальчишку:
– Он… Он убил Уло молнией.
– Что ты несешь, какой молнией?
Мальчишка ослепительно улыбнулся:
– Да не убил я его, вон он уже шевелится.
Действительно, Уло завозился и с трудом сел. Он хрипел и свистел горлом, смотрел пустыми глазами.
Не спешащие подняться с колен стражники завыли в голос:
– Молнией, молнией, великий государь!
Не пришедший в себя Уло согласно закивал, говорить он не мог.
Корсу благодушно сказал:
– А, это фокусник с Востока. Они еще и не такое могут показать.
Пришедший в себя начальник стражи проскрежетал:
– Ах, фокусник с Востока! Я прикажу нарезать ремней из его спины.
Несущий Бремя ехидно ухмыльнулся:
– Не забывайся, гарусс, здесь я распоряжаюсь, – и мальчишке, – а ну долбани его молнией, да как следует.
Выпятил нижнюю губу, подумал и добавил:
– Велю!
Фокусник с Востока опять ослепительно заулыбался:
– Ну, для государя мы покажем что-нибудь поинтересней. У меня, например, есть ручной дракон, который может разнести в пыль всю столицу. Хочешь взглянуть, государь?
Корсу погрозил толстым пальцем:
– Но-но, не забывайся, сопляк!
И покрутил головой:
– Здоров же ты врать, мошенник. Чего только не наплетешь за лишнюю монету.
Мальчишка подмигнул Корсу:
– Зачем врать? Скажи-ка, государь, ведь ты хочешь снести это здание? – он указал на старинный дворец.
– Я его уже сношу.
– Прикажи всем выйти из него и отойти как можно дальше. Где там наш дракон? – он придвинул камешек на дужке ко рту и произнес несколько слов на незнакомом наречии.
– Хеллоу, Орел, вас вызывает Птенчик.
– Птенчик, Орел на связи. Черт возьми, Алекс, почему так долго молчали?
– Не было возможности связаться, слишком опасно. Патрик, мне нужна ваша помощь. Помните древнюю халупу на дворцовой площади? Ее надо разнести в пух и прах. И появитесь как-нибудь поэффектней, вы нынче в роли волшебного дракона. А то местная администрация усомнилась в нашем божественном происхождении. Ну, вы это умеете, не мне вас учить.
– О’кей, прикажите вывести людей.
– Уже сделано, валяйте.
Да, Патрик был настоящим артистом. На подходе к столице он врубил тифон, и, казалось, весь континент наполнился жутким неживым воем, леденящим душу и повергающим в глубокую тоску. Алекс сам впервые слышал включенную на полную мощность сирену боевого глайдера – на тренировках обходились пятью процентами. Рассчитанный на плотные и разреженные атмосферы, бешеные ураганы необитаемых планет, ужасной силы звук накрыл город – он замер парализованный.
Потом звук резко оборвался. Наступившая тишина была еще хуже воя. И вот, с протяжным шумом взрезаемого воздуха над деревьями парка появился глайдер. На огромной скорости, закладывая боевой разворот, пронесся над стоящими у фонтана. Упругая волна воздуха свалила тех, кто стоял, смяла струи и выплеснула воду, словно из чайной чашки. Описав молниеносную циркуляцию, глайдер неподвижно завис в воздухе в полусотне метров от цели.
Вымокший Алекс поднялся, чертыхаясь:
– Вот рыжий дьявол!
Множество народа, не дыша, глядело на замолчавшее чудовище. В мертвой тишине хлопнули створки донного люка, заурчали сервоприводы и из каземата выползли узкие раструбы спаренного мелкокалиберного излучателя с упрятанным в глубокую бленду объективом прицельной станции. Турель, воя приводами, грозно заворочалась из стороны в сторону.
Алекс с любопытством смотрел на глайдер. Сам он сотни раз стрелял из бортового оружия, наблюдал стрельбы на полигоне, но все это было пропущено через телесистемы в безопасном блиндаже. Здесь турель мощного оружия ворочалась метрах в сорока. Конечно, можно было задать координаты цели на экране бортового компьютера и уничтожить постройку в течение двух секунд. Но О’Ливи не мог отказать себе в удовольствии проделать это вручную, дабы местное население страх божий имело. Алекс отчетливо представлял его руки, лежащие на мягких рукоятках штурвала: левый палец двигался на четырехпозиционном рычажке привода турели. Вот ярко-зеленое перекрестие наползло на дворец, высыпали колонки цифр: азимут, расстояние, твердость и тугоплавкость цели, рекомендуемая мощность и время излучения. Правый палец отбросил предохранительную скобу спусковой гашетки и лег на большую ярко-красную рифленую кнопку. Вот сейчас…
Тысячекратное «ффух!», сопровождаемое мелким треском возникло в мертвом воздухе – как от взлетающей шутихи. Сдвоенный ослепительный шнур в дымных облаках сгоревшей пыли протянулся на десятую долю секунды от чечевицы глайдера к рыжим кирпичам древней постройки. Внутри гулко хлопнула ударная волна, разнося дворец – полетели кирпичи, горящие куски дерева. На месте трехэтажного здания вспучился багрово-красный волдырь лавы, лопнул, истекая маленькими ослепительными ручьями.
Горели окружающие дворец деревья, с шумом падали пылающие головни, потрескивала остывающая лава. Глайдер повисел еще минуту для пущей важности, внушительно проплыл на малой высоте над головами потрясенных людей и исчез – Патрик включил маскировочную систему «Хамелеон».
Ирландец провел шоу на высшем уровне. Правда, казне предстояли немалые расходы по уборке и ремонту площади, но это было уже дело десятое.
Алекс похлопал по плечу остолбеневшего Корсу:
– Эй, государь! Приди в себя.
Несущий бремя выдавил трясущимися губами:
– Дда-да, я слушаю тебя, Посланник.
О, Посланник, это уже хорошо, шоу произвело сильное впечатление.
– Через пару дней, когда остынет шлак, прикажи навести здесь порядок.
Корсу замахал руками:
– Что ты, что ты! О чем ты говоришь? Ты посмотри, отсюда уже тащат все, что подвернется под руку.
Действительно, рабы, невзирая на сумасшедший жар, тащили головни, обломки камней, прикрываясь ладонями, кайлами подтаскивали оплавленные кирпичи.
– Но зачем им это нужно?
– Как ты не понимаешь? Произошло великое чудо – каждый спешит ухватить хоть что-то, что впоследствии станет реликвией, будет передаваться из поколения в поколение и завещаться местным храмам в качестве бесценного дара. Сейчас здесь появятся жрецы и все – больше никому ничего не достанется. Это место обнесут бронзовой решеткой, сюда будут шляться толпы богомольцев, а жрецы станут требовать место для постройки храма.
– Ну, это совсем неплохо, пусть себе молятся.
Корсу, спохватившись, склонился в низком поклоне:
– Приказывай, Посланник! Ты, наверное, чего-нибудь хочешь?
– Еще как. Я хочу как следует вымыться, поесть и выпить легкого вина.
– Сию минуту, Посланник. Все, что ты захочешь. Я прошу тебя во дворец.
Он щелкнул пальцами и из воздуха появился толстенький, по всему видно, расторопный человечек:
– Наполни бассейн свежей водой и выбери парочку самых красивых и искусных рабынь.
Испуганно покосился в сторону Алекса:
– Прости, Посланник! Может быть, ты предпочитаешь знатных дам?
– Нет-нет, возиться с ними… Пусть будут рабыни.
***
От чуть заметного ветерка, струившегося между колонн портика, дрожали огоньки многорожковой масляной лампы, свисавшей над столом на золоченых цепях. Красноватые блики мерцали то на выпуклом золотом боку кубка, то на влажных крупных ягодах, похожих на сливы, но с сильным цветочным запахом, то купались в кровавом вине, налитом в стеклянный кувшин. Алексу раздирало зевотой рот: две рабыни, необыкновенной красоты девки, у которых стальные мускулы играли под тонкой кожей как у породистых кобылиц, отъездились на нем по полной программе. Потом так же сноровисто вымыли его. А уж ужином его ублажал сам Корсу, и Алекс мог точно сказать, что на Земле такого не едали даже главы крупнейших индустриальных корпораций. Эта жизнь была прекрасна, но в ней никак нельзя быть доверчивым ослом – заснуть без страховки означало не проснуться вовсе.
Зевая, Алекс благодушно протянул:
– Так, так, значит, ты временный государь, как я понял?
– Да, Посланник, и править мне осталось не больше недели, пока не съехались на Совет наместники из провинций.
– И что потом?
– Потом меня сошлют в каменоломни, и я там, скорее всего, сдохну – бежать оттуда почти невозможно.
– Ах, бедняжка, но ведь тебя есть за что сослать. Признайся, ты ведь хочешь почистить, как следует, государственный подвал?
Утомленный всеми чудесами и от этого отупевший, Корсу вяло махнул рукой:
– От тебя ничего не скроешь.
Алекс подвинулся ближе и заговорщицки понизил голос:
– Слушай, казначей, я обещаю тебе жизнь, свободу и много чего из того подвала, если поддержишь меня.
Черные глаза бывшего купца засверкали, как у дьявола, он мгновенно подобрался и, почтительно наклонившись к Ратнеру, тихо сказал:
– Я тебя очень внимательно слушаю, Посланник.
– Орел, я Гнездо, ответьте!
– Гнездо, Орел на связи.
– Добрый вечер, Патрик. Что там наш Птенчик?
– Черт его знает, шеф, молчит. После моего шоу на площади на связь не выходил.
– Патрик, я начинаю тревожиться.
– А мне все это вообще не нравится, шеф. Сопляк что-то затевает, уж очень он ловко вписался в эту лавочку. Такое впечатление, что он родился придворным интриганом.
– Оставьте, Патрик. Дуйте сюда и ложитесь спать, вас сменит Полянски.
***
Назойливый писк «Ролекса» пробивался сквозь многослойные напластования снов, они клубились, перемешивались, не хотели уходить. Веки никак не расклеивались. Наощупь, злясь, Алекс нажал кнопку будильника. Слава тебе господи, заткнулся.
Сияющий золотой столб света падал на мозаичный дивный пол. Какие-то обнаженные девки, здешние нимфы, должно быть, переплелись в бесстыдном танце с волосатыми, похотливого вида, полузверями-полулюдьми на зеленом берегу полноводной реки. Из-под опущенных век Алекс долго рассматривал тонувшие в полумраке горельефы того же фривольного содержания. Хорошо спится императорам на драгоценном черного дерева, ложе, среди мягчайших подушек, тонкое белье пахнет травами и цветами. Где-то высоко на хорах тихонько зазвучали струнные и духовые голоса, поющие о чем-то неведомом и прекрасном.
Алекс вспомнил кубрик на «Тайфуне» – подвесные койки-амортизаторы в два яруса, низкие потолки. Жалкие попытки дизайнеров придать некий шик обычной казарме: панели из светлой синтетической кожи, пластик «под дерево». А по стенам коммуникации, кабели, коммутационные коробки, ребра шпангоутов – с омерзением передернул плечами.
Повернул голову, слева на полу, на мягких шкурах, сопел Корсу – ближайший теперь помощник и ангел-хранитель. В дверном проеме загромыхал каской клюнувший носом стражник – дремал, опираясь на копье. Выпрямился, вытаращился испуганно – сейчас нагорит. Ничего: сопляк лежит неподвижно, а Несущий Бремя продолжает сопеть.
– Посланник, ты ничего не ешь. Как можно, ты хуже наших вельмож: те хоть, по крайней мере, дома наедаются до отвала. При мне только корчат утонченных – ничего не едят.
– Не волнуйся, Корсу, я на завтрак ем мало – одно яйцо. Вели подогреть мне молока, вина я не пью утром.
– Воистину, ты – небожитель. А вот я люблю покушать, – Корсу с наслаждением вытянул кубок золотисто-зеленого вина. Безуспешно попытался выловить золотой лопаточкой кусок мяса из густого соуса, плюнул, влез в блюдо рукой.
– Гес их знает, как они ухитряются есть этими инструментами. Сколько лет во дворце, а никак не научусь. Итак, Посланник, ты вчера крайне утомленный, не закончил разговор, очень важный для нас обоих.
Алекс, пробуя изумительно вкусное печенье, процедил:
– Тихо! И выгони слуг.
Сметливый казначей щелкнул пальцами, и зал опустел.
Посланник, опершись на перила балюстрады, полюбовался замечательным видом: уступчатые здания спускались по склону холма к лазурной бухте. Между постройками раскинулись нежно-зеленые поляны с короткой стриженой травой, украшенные купами причудливых и очень красивых деревьев.
Долго молчал, потом спросил:
– Корсу, как ты думаешь, зачем я здесь?
На сей раз, даже сообразительный Корсу не нашелся что сказать. Пожал толстыми плечами:
– Откуда мне знать помыслы Вышних, Посланник.
– Корсу, ты мне нравишься. И я буду с тобой так же откровенен, как ты со мной (ах, что ты можешь знать о движениях моей души, толстый торгаш).
Однако, как упоительно чувствовать разницу между нами. Забавно, с одной стороны полубог, с другой недалекий абориген, но это один взгляд. С другой стороны – занюханный сержант-десантник и пусть временный, но император. Удивительно многомерная штука – жизнь, предоставляет множества точек для своего просмотра.
– Корсу, я сюда прибыл для целей тебе непостижимых. Мне здесь понравилось, я хочу остаться. И, как понимаешь, не для того, чтобы махать кайлом в каменоломне, – Корсу в ужасе подкатил глаза, – как ты понимаешь, Посланник небес не может быть никем, кроме императора.
Казначей стесненно завозился:
– Ох, Посланник, тебе придется туго. Должность императора – заманчивая штука, и претендентов на нее ровно двенадцать. И каждый из них с наслаждением убьет ради этого места не только любого смертного, но и мать родную. А ты ведь, господин мой, смертен, не так ли? Да они любого бога убили бы, но пока с ним не сталкивались. Не надейся произвести на них впечатление своими чудесами, плевать они на это хотели. Им важно будет узнать, можно ли тебя убить, больше их ничего не заинтересует.
– Не переживай, Корсу. Главное, чтобы ты был на моей стороне. А для наместников, кроме чудес, есть и очень серьезные аргументы, и кто будет сильно возражать, тот быстренько отправится в ваши лилейные поля, или как их там.
Толстяк радостно засмеялся:
– Ох, вот там им самое место. И если ты, Посланник, можешь кого-то из них туда отправить – не размышляй ни секунды. Иначе мы сами туда отправимся.
Он стал очень серьезным:
– Вот Картан, например, наместник южной провинции Арход. Не медли, как только он откроет рот – покончи с ним, иначе дело плохо. Они тебя не пощадят, кем бы ты ни был.
– Ничего, ничего, – последовали непонятные, но очень энергичные слова, – мы заткнем этого Картана в его собственную задницу.
***
– Орел, я Птенчик, ответьте.
– Птенчик, я Орел, на связи. С вами будет говорить командир.
– Алекс, здесь Шатров. Мне очень не нравится ваше долгое молчание. Тайфун ежедневно требует от меня отчета, мне сказать абсолютно нечего. Сегодня вечером изыщите возможность отлучиться на час. Назначьте место, в двадцать один ноль-ноль Патрик доставит вас к боту. Готовьте отчет. Все.
Толстые пластинки горного хрусталя, с помощью свинцовых перегородок собранные в изящный купол, хорошо пропускали свет. Он падал вниз, на роскошный, черного дерева, стол на бронзовых звериных лапах. Углы помещения, отделанного резными деревянными панелями на исторические темы, тонули в полумраке. Тишина, покой – зимний кабинет государя.
Алекс, засунув руки в карманы шортов, покачивался с пятки на носок, глядел на все это великолепие. Рядом сопел Корсу – верный Санчо Панса.
– Вели-ка, друг мой, заменить это чудище, – Алекс кивнул на стол, – пусть поставят что-нибудь попроще и попрочнее. И вели привезти мне отливки самой лучшей бронзы, которая у вас выплавляется. Я на них взгляну, а потом мы сходим в плавильни, посмотрим, что там делается. К полудню пусть мне доставят образцы селитры и серы. Древесный уголь, надеюсь, у вас водится?
Корсу вытаращил глаза:
– Великий Кумат, зачем это тебе?
– Не рассуждай, делай что я говорю.
Хо-хо, ребятки, мы наведем здесь порядок. Начнем с пороха, это главное. А также посмотрим на их уровень обработки металлов. В принципе, отлить пушечный ствол не составляет особенного труда, вопрос в том, как избежать его сверления. Придется очень тонко и грамотно делать форму, потом пройтись по готовому каналу – это уже не проблема. Свинца здесь, похоже, навалом, значит, ядра отольем. Если мне удастся изготовить самую примитивную пушку – весь этот мир у меня в кармане.
– Корсу, тебе сейчас какие-нибудь войска подчиняются?
– Да, Посланник, дворцовая стража, почти две тысячи человек, а также городская, портовая и таможенная. Основными войсками я не могу командовать без ведома Совета.
– Хватит и этого. Прикажи завтра к полудню собраться всем на дворцовой площади. Исключая, конечно, тех, кто несет дежурство. А сегодня вечерком, как стемнеет, проводишь меня – прилетит мой дракон и заберет меня ненадолго. Мне надо посоветоваться с Вышними.
Корсу опасливо поежился и неохотно протянул:
– Как скажешь, Посланник.
С десяток надежных солдат дворцовой стражи молча сопровождали Алекса и Корсу к корабельному кладбищу. Лица их при неверном свете факелов были бледны – ни один император таких штучек как Корсу не проделывал. Дурно, ох дурно пахли эти таинственные дела. Однако молчали – голова у каждого одна.
Глайдер появился, казалось, из воздуха. Вспыхнул на пару секунд мощный прожектор, мигнули бортовые огни, резким алым светом замигал проблесковый маяк. На мгновение огни погасли, воцарилась полная темнота. Потом неярко и желтовато осветилась внутренность кабины, поднялась крышка люка. Непонятный, странный человек, нездешнего обличья, в белой каске (да и человек ли вообще?), приглашающе махнул рукой. Дьявольский мальчишка шагнул внутрь, и чудище растворилось в темноте.
Патрик за дорогу не проронил ни слова. Высадил Алекса, загнал глайдер под навес из пожухших веток и неохотно приплелся к костру, где уже сидела вся группа.
Шумел несильный ветер в кронах деревьев, лепетали что-то листья, вытаскивая из давней непостижимой памяти какие-то смутные и волнующие образы. Срывались с пламени искры, таяли в бархатной темноте. Тихо, уютно, патриархально посвечивал костерок, однако лица сидевших вокруг него людей были нехороши: замкнутые, напряженные, полные недоверия.
– Вот ведь, засранцы! Кинули черт знает, куда и неизвестно зачем. Добился чего-то и уже недовольны – отчего не доложился. Алекса начинало ощутимо воротить от коллег. И вместе с тем, он испытывал удивительный подъем духа и ощущение мощной внутренней силы. Да, теперь он совершенно отчетливо чувствовал: он был сильнее их всех. Всех этих решительных и стойких, увешанных пурпурными сердцами, серебряными отвагами и прочими побрякушками. Он внимательно и спокойно смотрел в глаза каждому и знал отчетливо: они тоже все поняли. Это было на биологическом уровне, сейчас начнется разговор, и точное первобытное чувство завуалируется, сомнется ненужными словами. Однако, мощное подсознательное ощущение у этих людей останется: он перешел границу.
Ни сам Ратнер, ни его коллеги, не могли сказать какую именно границу и отчего ее нельзя переходить, но, то, что он сделал необратимый шаг, понимали все.
Набычившийся Шатров деревянным голосом отчетливо проговорил:
– Сержант Ратнер, доложите о ситуации, и расскажите о проделанной работе.
Алекс благожелательно посмотрел на него:
– Командир, я за сутки сумел завоевать положение лучшего друга императора. Пусть временного, но императора. В данный момент я имею доступ к любой информации и, положение мое весьма основательно. Я уже могу оказать кое-какое влияние на ход исторического процесса.
Вы не поставили мне конкретной задачи, поскольку сами ее не имеете – Полянски совершенно прав. Я отчетливо чувствую некоторую недоброжелательность и недоверие – в чем, собственно, заключаются ваши претензии ко мне? То, что я не докладываю вам о положении дел каждые два часа? Мы не плацу, чтобы играть в солдатики. Пошевелите мозгами, какое впечатление производит человек каждые два часа разговаривающий сам с собой? Если я вас не устраиваю по каким-то причинам, объявите их прилюдно и замените меня другим. Но такую глупость не сделал бы даже школьник.
Алекс сознательно и отчетливо бил по слабому месту, максимально используя свои козыри. Все мрачно молчали, возразить было абсолютно нечего.
Наконец, Шатров заговорил, и слова эти стоили ему немалых усилий:
– Вы кругом правы, Ратнер. Мы столкнулись с областью деятельности абсолютно нам, военным, несвойственной. Похоже, вам единственному удалось выработать линию поведения и довольно успешную. Поэтому закончим неприятный разговор, продолжайте дело, как найдете нужным. По возможности выходите на связь почаще.
Движением руки отправил всех. Патрик задержался:
– Командир, хоть зарежьте меня, этот гаденыш что-то задумал. Вы обратите внимание – он совершенно изменился. Молчун-молчуном, а как заговорил.
Шатров поворошил веткой костерок, пламя ярко вспыхнуло.
– Патрик, я в полном дерьме. Мне не дали отчетливого приказа. Я, идиот, не разобрался в этом сопляке. Надо было послать Хольмана, посидел бы он чуток на каком-нибудь постоялом дворе, наснимал бы картинок, с тем бы и убрались восвояси. А этот, гляди, куда скакнул – уже лучший друг императора. Ох, боюсь, как бы он завтра не стал императором. Он что-то задумал, Патрик. У всех у нас чутье как у собак, это поняли все. И это задуманное, похоже, направлено против нас. Что его могло привлечь в этой дыре?
– Ну, дыра дырой, а золотишка здесь хватит.
– А что он собирается с ним делать, на собственном горбу доставить в Систему? Хочет захватить «Тайфун» и поднять мятеж? Сделав первые движения в этом направлении, он подписывает себе смертный приговор. Ума не приложу, что ему нужно.
Патрик присел и тоже стал ворошить веточкой угли. Вспыхнувшее на секунду пламя заиграло точками в его светлых глазах.
– Шеф, аналитик из меня никакой, но вы совершенно правильно помянули о чутье. Парень этот принесет нам бездну хлопот. Почему мы не понимаем, чего он хочет? Он другой, для него огромную ценность представляют вещи, абсолютно нам безразличные. Мы все здесь нищета. У вас богатые родители? То-то, у меня то же самое. Мы считаем приличной свою копеечную зарплату, молодые годы угрохали на полигонах, тренажерах, полосах препятствий. Зрелые провели в каких-то мерзких инопланетных болотах, пустынях, среди аммиачных льдов, поджариваясь на всяких очень теплых планетках. Не пьем, не курим, женщин видим раз в году. Семей у нас нет – кому нужен виртуальный муж? В сущности, мы люди глубоко ненормальные – какой нормальный человек захочет такой жизни?
Ратнер вырос в другом мире, его можно понять. Если у тебя оттягали такие денежки – завоешь. Да и на коммерческих линиях житье прекрасное, я как-то летел на круизном лайнере к Джупу, там, на Европе тренировочный центр. Дело было срочное, никакой оказии не случилось, вот начальство и раскошелилось. Вот жизнь, доложу я вам – пижоны-офицеры, шикарная публика, бабы в мехах. Но, шеф, понимаете, ему и этого было мало, он ищет другого, чего-то гораздо большего. И нам эти поиски икнутся серьезными неприятностями. Кстати, он потребовал бластер и «тарелку».
– Дайте, черт с ним. Если не дать, он совершенно справедливо спросит: вы что же, бросили меня одного и безоружного? Если угрохает кого-то из местных – наплевать, а с нами такие шутки плохо кончаются.
Прав, прав был О’Ливи – хотелось Алексу гораздо большего. И не власть ему нужна была сама по себе – плевать он на нее хотел. Ему нужна была эта планета с ее могучими сказочными лесами, горными массивами, тонущими в голубой дымке, полноводными реками и желтыми сковородками пустынь. С ее разношерстным, жизнелюбивым и красивым населением.
Он один, только он, мог продвинуть вперед развитие этой планеты на столетия вперед. И пусть себе историки, экономисты и социологи врут, что-де всякому овощу свое время – ход истории не ускоришь. Чушь, господа мои! Алекс достаточно полно изучил историю Земли, бывали периоды, когда страны, где население, пребывавшее почти в каменном веке, обретя экономические связи с Западом, мгновенно вырывались вперед и становились «молодыми тиграми» экономики. Человечество самодостаточно, вопрос упирался только в информацию. А ее хватит, уже набросан планчик – что можно сделать в первую очередь. Мне ведь не нужно, чтобы здесь начали клепать микросхемы, но вперед этот мир я могу здорово подтолкнуть.
Как больной зуб – мысль о коллегах, о паскудном деле, в котором он участвовал. Сейчас налетят благодетели, начнут выгребать недра. А чтобы прикрыть свои поганые делишки, начнут действовать по отработанному сценарию – всех перессорят, устроят войны, подбросят какую-нибудь биологическую заразу, с них станется.
Нет-с, други мои, ничего вам здесь не обломится. Конечно, противник очень серьезный и могущественный. Если уж говорить прямо, космический флот со всеми своими службами и подразделениями выполнял заказ крупнейших монополистов Системы, у которых было все – деньги, власть, влияние. Влияние было настолько мощным, что они сумели подчинить государственные структуры. Да они, собственно, уже и сами стали государством. Однако общество сопротивлялось, как могло, этим акулам. Результат – Комиссия по контактам, мощный и влиятельный противовес. Нельзя сказать, что она была кристально чиста и неподкупна, взяточные метастазы проникли и туда. Но все же… Зря Роберт так пренебрежительно о ней отзывался. Всякие космические управления панически боялись любых конфликтов с местным населением и в этих случаях всегда умывали руки, предоставляя действовать ставленникам монополий, работавшим под маркой психологов, социологов и еще бог весть кого. А уж они-то дело знали и никогда не работали напрямую, всегда использовали местное население. Бедный маленький Роберт Полянски рассуждал с чисто обывательской точки зрения. Да и какая у него могла быть другая. Ох, коллеги, коллеги, тупые недалекие солдафоны.
