Владимир Васильевич Зенков
Сто двенадцатый коридор
Доктор навещал его каждый день, осматривал, насвистывая веселенькие маршики, помалкивал, если не считать одобрительных междометий. Наконец разговор состоялся.
– Ну что ж, Саша, я тобой доволен. А пуще того, собой, ибо прибыл ты сюда в таком виде, словно тебя из бетономешалки вытащили. Я имею в виду твое внутреннее состояние. Ты и не человек был вовсе, так, куча нервного хлама. Досталось тебе. Впрочем, сам виноват – не хрен было в джамп без амортизатора лезть. Я понимаю, что необходимость жестокая штука, но никакая нужда не может заставить человека совершать такие самоубийственные поступки. Прибавь к этому чудовищное нервное напряжение. И, главное, что там с тобой произошло. Этого, брат, даже для быка многовато.
Ты у нас паренек сообразительный, догадался, верно, откуда твое спокойствие? Грешен, грешен. Я немного покопался у тебя… – он слегка постучал согнутым пальцем по лбу Александра, – ты уж извини за вторжение. В общих чертах по данным бортовых документов и из рассказа Куртье, я осведомлен о том, что произошло. Пришлось выставить защитный блок, иначе твои воспоминания тебя бы сожрали.
Он потер крепкий затылок.
– Я этот блочок таким образом настроил, чтобы крепость его со временем уменьшалась – необходимо, чтобы мозг сам активировал сопротивление. Словом, для тебя должно пойти все совершенно естественным путем. Но беда в том, что никакой блок тебя на сто процентов не защитит – слишком свежи еще тяжкие воспоминания. Посему я и предпринял драконовские меры изоляции. Но жизнь штука такая – всего не предусмотришь. Поэтому я тебя в эти тайны и посвящаю – при пробое старайся держаться молодцом. Главное, переключайся на мысль о том, что все уже позади. Ты жив и здоров, задание выполнил. Позже просмотришь материалы – мировая пресса уже сделала тебя человеком года. Начальство на седьмом небе, а как же – под чьим крылом такой орел вырос?
Прибавь к этому просто колоссальную премию Совета Внутрисистемных корпораций, – он протянул Александру изящный футляр. Под прозрачной крышкой с черно-золотым логотипом Совета, на алом бархате лежали золотая карта и чековая книжка.
Доктор мастерски продудел на губах туш и крепко пожал ему руку:
– Поздравляю тебя, Саша. Мало кому из наших такая честь выпадала. Но и это еще не все. Тут к тебе ломится толпа народу. Всякого… Я разрешил два посещения. Первое: посол Франции вручит тебе орден Почетного Легиона, – доктор крепко потер лысину, засмеялся, – как-то трудно, знаешь ли, отказывать послу. Второе: Кривцовым я тоже не смог отказать, они, бедняги, извелись. Как узнали, что ты очнулся, так Алена полчаса рыдала, не могла успокоиться – так переволновалась. У тебя прекрасные друзья. Ну а насчет остальных, смотри сам. Список тебе дадут – выбирай.
Доктор ощутимо замялся:
– Теперь, Саша, самое неприятное. Ножку я тебе подправил, хотя дела там нехороши были – в верхнем слое скафандра здоровенная дыра. Хорошо, что он новой конструкции, с большим числом внутренних перепонок, отсекающих поврежденные части, иначе бы труба дело. Хромоты почти незаметно будет. Но… – доктор помолчал, – летать тебе уже не придется. С летной работы ты списан стопроцентно.
Александр с глубокой симпатией смотрел на доктора:
– Иван Матвеевич, я ваш должник на всю жизнь. Спасибо вам большое за все, что вы для меня сделали. Что до летной работы – бог с ней. Я на две жизни налетался, хватит. Построю себе дом на Смоленщине, да и буду рыбку ловить.
Доктор довольно потер руки:
– Вот за это хвалю. Молодец, просто молодец. Ну, так что, запускаем французов?
Комната заполнилась важными господами в шитых золотом мундирах дипломатического корпуса. От переливов красок парадной одежды, огромного количества цветов, от запахов дорогого одеколона моментально возникла атмосфера яркого и значительного события.
Высокий стройный человек с седой романтической шевелюрой и великолепным галльским профилем произнес прочувствованную речь, которую Александр понимал через слово. Переводчика не было, отчего-то решили, что он знает французский. Впрочем, все было ясно без всяких слов.
Посол вручил ему белый эмалевый крест на трехцветной ленте и дивной красоты бумагу, стилизованную под пергаментный свиток – свидетельство о пожизненном пенсионе. После чего важные господа откланялись. Александр подумал:
– А Куртье-то не было. Обиделся французик на грубое обращение.
Доктор вышел проводить высоких гостей, а в маленькой прихожей зарокотал круглый басок Кривцова:
Навигацкие ребяты – питухи,
Собиралися у Яузы-реки,
Во кружале, во царевом кабаке.
Они денежки зажали в кулаке.
Александр радостно засмеялся – Николай пел неофициальный гимн Московской космической академии, которую все курсанты считали отчего-то прямой наследницей Навигацкой школы, учрежденной самим Петром Великим.
Федорыч своими плечищами заполнил всю палату. Сияли оконные блики на его смуглой лысине, сияли его лупатые глазищи. Он пожал руку – словно подкову гнул:
– Ну, здорово, почетный легионер!
Сзади раздался сердитый голос Алены:
– Да отодвинься ты, шифоньер, дай с человеком поздороваться.
Стала целовать его, вымочила слезами:
– Что ж ты с нами делаешь, поросенок! Разве можно так людей пугать? Три месяца как селедка в холодильнике провалялся.
Она уселась на кровать, стала шарить по многочисленным пакетам:
– Я тебе пирожков напекла, с мясом и рыбой. А вот капустка квашеная, как ты любишь – с брусникой. Антоновка, твоя любимая. А огурчики, взгляни, Сашка, соленые, с хреном и чесночком.
У несчастного Сашки рот мгновенно наполнился слюной – госпитальное меню такие продукты органически не переносило. Он воровато взглянул на дверь и хищно схватил огурчик.
Николай крякнул:
– Вишь, оголодал, бедняга, – полез в боковой карман пиджака, – давай-ка по глоточку.
Алена зашипела:
– Ты с ума сошел! В больнице!
Николай захохотал:
– Это, мать, не больница, это госпиталь – заведение для мужиков. Не волнуйся, для него это сейчас самое лучшее лекарство.
От рюмки водки жидкий огонь пошел по жилам. Он медленно вдохнул, захрустел огурчиком.
– Господи, ребята, до чего же я рад вас видеть.
Красавица Алена хлюпнула носом:
– А уж мы-то как рады.
Александр успокаивающе погладил ее по руке:
– Ну, успокойся, Аленушка. Я тебе флаер подарю, самый шикарный.
– Сдался мне твой флаер. У меня свой есть.
– Да он у тебя года три в ангаре стоит сломанный.
Алена рассудительно сказала:
– Не три, а всего полгода. Это хорошая машина. Если бы этот великий механик, – она мотнула головой в сторону мужа, – не лазил бы в нее, ей бы сносу не было.
Николай весь засиял:
– Нет, Сашка, ты видишь какая у меня жена? Другая бы все жилы вытянула: подай новую машину. Золото, а не женщина.
– Поди, вытяни из тебя хоть что-нибудь, скупердяй! Себе дороже просить.
Разговор шел легкий – общение людей, любящих друг друга и радующихся встрече. Кривцовы были деликатны: о прошедшем не было сказано ни слова. Посидев еще минут двадцать, они распрощались, договорившись о следующей встрече уже у себя на даче.
– По грибы сходим, Санек. Нынче в Подмосковье грибов – страсть. На рыбалку съездим, ушицу сварим. А баньку-то я соорудил – настоящая липа, брат, сладость души. Ну, на кой он сдался этот космос.
– Да уж, Коля, отлетался. Матвеич посвятил.
– Ну и славно. Сколько мытариться можно? Шкура-то она своя, родимая. Да еще и единственная.
Александр какое-то время полежал, глядя в потолок. Потом стал задремывать. В это время раздался крик Антонины Васильевны:
– А ну куда, куда? Нельзя к нему, доктор запретил. Вишь, шныра, какая, лезет, как к себе домой.
Ответом было какое-то невнятное бормотание с умоляющими интонациями. Александр поразился: всегда деликатная и мягкая Антонина Васильевна лаялась, как базарная торговка, уличенная в обсчете.
В палату вломился толстенький потный человечек в мятом костюме. Галстук сбился набок, седые остатки шевелюры стояли встрепанным нимбом вокруг лысины. Отдираясь от неумолимой сестры, он взмолился:
– Не погубите, Александр Петрович. Пропадаю ни за грош.
Лицо толстяка было смутно знакомо. Александр пробурчал:
– Оставьте его, Антонина Васильевна. Человек по делу.
– Знаю я их дела. Воля ваша, а доктору я доложу, – разгневанная она вышла.
Отпыхиваясь, толстяк присел на стул, стал вытирать потную лысину мятым платком. Торопливо представился:
– Старший инженер отдела материального снабжения Проскурин Василий Степанович. Вы, Александр Петрович, извините за вторжение, но мне хоть караул кричи.
Он суетливо извлек из потертой папки пачку распечаток:
– Вы же знаете нашу дурацкую систему – командир экипажа должен отчитаться за утраченные материальные ценности. У нас очередная ревизия, будь она неладна. Начальство с меня требует отчета на списание. И всего-то ваша подпись нужна. Грозятся – если не будет вашей подписи, с меня стоимость имущества вычесть.
Александр поморщился:
– Будет вам сказки рассказывать. Что я порядков не знаю? Начет в размере трехмесячной зарплаты – это они могут.
– А вы что думаете, для меня это мало? Что ж, я-то расплачиваться должен?
Александру стало неловко.
– Ну, давайте ваши бумаги. И откуда такое пристрастие к писанине? Сбросили бы отчет на мой компакт, я бы утвердил – и вся недолга.
– Да вы что, наших олухов не знаете? Как при Петре Великом стали отписываться, так до сих пор не закончат.
Александр бегло просмотрел обширный список:
– Аварийный контейнер «нулевка», скафандра два, один из них ремонту не подлежит, второй утрачен. Медицинская капсула, две экспресс-аптечки, пиропатроны, швартовочные лебедки, робот типа «Механикус» – один. А это что за биоробот?
– Ну, как же? Биоробот производства фирмы PQZ Corporation. Бешеных денег стоит. Из-за него весь сыр-бор и разгорелся. Фирма нам его передала в арендное пользование на срок полета. Арендная плата, конечно, копеечная – хоть здесь постеснялись, а то бы летели сами за своим лягушатником. Но робота по договору надо вернуть, а он, вишь, утрачен.
Александр растерялся:
– Позвольте, это же биоформ. Почти человек, как же так? Арендная плата…
– Да у нас такого раздела и нет еще. Числится по разделу «Биороботы» да и все дела.
– Что ж это, вещь, по-вашему?
– Ну, вещь, не вещь, а имущество.
Словно раскаленный прут в мозг вошло видение: искаженное лицо Анны и ее хрип: «Я люблю тебя, Саша!»
Трясущейся рукой подмахнул три экземпляра отчета и, не слушая благодарностей, откинулся на подушки.
Он слышал, как подоспевший доктор вытурил снабженца из палаты, как чмокнул пневматический инъектор, вводя ему дозу успокоительного. Вяло сказал:
– Я в порядке, доктор.
Потом добавил непонятное:
– Прав Николай, прав. Занеслись, возгордились, решили с Господом сравниться. Так ведь Господь своих детей любит, а они имуществом считают. Грех это, тяжкий грех, доктор.
Для подготовки обложки использована художественная фотография автора.
