– Подлог и фальсификация, как всегда, – отшвырнул бумажку Лев Борисович. – Едина могла это подписать, Неделима не подписала бы этого и под пытками.
– Судебная экспертиза установила, что данный документ легитимный и прозрачный, подлинность подписей 146 % дочерей Влады Владимировны доказана нашими экспертами, – довольно сказал Чуркин. – У нашего международного наблюдателя есть претензии?
– Никаких нарушений нет, все по европейским стандартам, – пробубнил Джон Ланкастер, не глядя никому в глаза. – Поздравляю вас, Влада Владимировна!
– Итак, поскольку 146 % сестер Распутиных сделали свой максимально правильный выбор, наш суд считает необходимым лишить Льва Борисовича Либерова родительских прав. Обязанность платить алименты за ним сохраняется, – ехидно сказал Чуркин. – Попрошу всех очистить зал суда!
– Спасибо, милые мои! – расчувствовалась Влада Владимировна, пустив слезу.
Либеров безмолвно вышел. Этот страшный и грубый, фарс был инороден ему. Но это примитивно-безвкусное зрелище составляло большую и худшую часть его жизни. Фальшиво-клоунское представление лишило отца и дочь взаимной любви. Лев Борисович по привычке пошел к подъезду дома бывшей жены, надеясь хоть краем глаза увидеть Неделиму. Но Неделима лежала в своей комнате с заколоченным окном, обездвиженная, с забинтованной головой, и горько рыдала. Либеров узрел только до боли знакомые рыла Копцова и Копчикова. Представители доблестной опеки охраняли подъезд, поигрывая дубинками. Лев остановился и стал с ненавистью смотреть на охраняемую дверь, отделяющую его от родной дочери. Его кулаки с хрустом сжимались.