Владимир Войновский
Ява
40
В боевой роте знакомства как такового тоже не было. Все друг друга знали на протяжении нескольких месяцев. После вечерней поверки, когда старшина старший прапорщик Мороз убыл из расположения, началась ночная жизнь, которая резко отличалась от учебки. Для «дедушек» и «дембелей» расторопная «молодёжь», в том числе и в первую очередь прибывшее пополнение, расставила табуреты в виде стола.
Из столовой «окольными тропами» доставлены хлебные буханки, которые парили и были горячими. От них исходили приятные запахи. Как оказалось, вместо удалённого внутреннего «мякиша», как в термосе был жареный картофель, нарезанный соломкой. В одной таком «контейнере» разместилась разогретая тушёнка, а в другом прожаренные куски мяса. Ко всему этому великолепию добавлены нарезанные свеженькие помидорчики, огурчики, с перьями зелёного лучка. По волшебству на импровизированном столе появилась бутылка «Пшеничной».
– Дневальный! Ну-ка, построй сегодняшнее пополнение, – сказал один из сержантов.
Дублировать команду не пришлось, молодёжь быстро сообразила и стояла возле тумбочки в узком проходе. Небольшое казарменное помещение роты МТО состояло из большого спального расположения и прохода для построения. Отдельные комнаты располагались в нишах по трём стенам: канцелярия, каптёрка, кладовка, умывальник и туалет.
– Дневальный! Я же просил построить бойцов… Почему личный состав в трусах и майках на параде? По-полному. По-военному. Да поживее. Водка стынет.
Камчадалы в считанные секунды облачились в обмундирование, поразив «бывалых». Против девяти молодых водителей последнего призыва стояли девять коллег, уже выслуживших свой срок и готовящихся к скорой отправке домой. Одним словом – «дембеля».
– Кто-нибудь провёл обучение новеньких для посвящения в «молодые»?
– Сейчас всё сделаем, – кто-то из услужливых подбежал к парням и начал проговаривать, что да как. – Понятно?
Всё было предельно ясно.
К «салаге» подходил «дембель». Он брался пальцами за тренчик на ремне возле бляхи. Резким движением дергал со всей силы, увлекая за рукой ремень и его хозяина. С первого раза разорванное «колечко» в полёте сопровождалось радостными возгласами. Не сорванный рывком «кругляшек», оставался висеть на ремне под молчаливое искривление в презрении физиономий, смотрящих то на него, то на его владельца. Однако посвящение не предусматривало второго срока, и нерадивое «препятствие» срезалось или рвалось несколькими сильными руками.
Хозяин сорванной детальки вытягивался по стойке «Смирно!», зажмуривал глаза и, что было сил, орал:
– Фанера трехслойная, бронебойная к осмотру предоставлена!
В эту самую секунду в грудь, летел товарищеский привет «дембеля» в виде кулака «Бах!». Устоявшему «богатырю», посвящённому в «молодые», наливался гранёный стакан водки. Немного закусившего счастливчика отправляли спать. Того, кто не устоял, уже подвыпившие «дембеля» и «дедушки» тренировали в освоении военных премудростей. «Отрабатывались навыки» ползания по-пластунски между и под кроватями. Это называлось «барражирующим вождением».
Сказать к чести наших героев, тех, кто свалился, оказалось мало, но первое зерно раскола в их дружный коллектив упало. С этого самого момента каждый из них всё больше начинал выживать по отдельности. Кто-то искал друзей среди «дембелей», кто-то среди «дедушек», а кто-то оставался одиночкой. Находились такие, которые не считали зазорным рассказывать всякие истории и сюжеты фильмов на ночь засыпающим старослужащим. Практически все старались угодить своим старшим землякам, таская для них что-нибудь вкусненькое с офицерских огородов или с очередного выезда. Были и неугодные.
Те, кто не клеился ни к тем, ни к другим, продолжая жить обособленно, своим маленьким коллективом. Ява принадлежал к таковым. Пока дослуживали земляки, его и ещё нескольких «нерадивых» никто не трогал, но, как только они уволились, пошла совсем иная армия. Каждое возвращение из рейса было равносильно каторге. Отдушиной оставались каждодневные поездки за пределы части.
Яванскому повезло. Услышав номер машины, за которой его закрепили, он чуть не запрыгал от счастья прямо в строю. И даже, несмотря на то, что его старшим будет начпрод – старший лейтенант Птичкин. Валерку закрепили за ЗиЛ-130 с будкой, который каждый день выезжал для доставки продуктов питания и хлеба в солдатскую столовую или на склад. Были, конечно, редкие исключения, когда машина не выезжала. Как правило, это были выходные и праздничные дни. Это время Ява и ставший водителем командирского УАЗа Баринов находились в нарядах.
Валера быстро изучил маршруты и город Хабаровск, ловко ориентировался в его окрестностях. Надо проехать в заданную точку, а где-то образовалась пробка. Не беда. Он мигом находил объезд. Грузовик всегда вовремя прибывал в нужное место. Птичкин использовал это обстоятельство в своих целях. Привыкнув к шофёру, он всё чаще навещал своих немногочисленных подружек, а рядовому приходилось врать, прикрывая его шалости то «проколом» баллона, то «отказом» того или иного узла, или агрегата.
Это ему не нравилось, было противно, но куда денешься «из двух зол выбирают меньшее». Или терпеть оскорбления и унижения старослужащих, или ездить с ненавистным, но уже зависимым от него офицером. Частое
враньё в совокупности с «рассказками» несчастного старлея, которому достался нерадивый водитель, порождают сомнения и недоверие. Чем дольше это продолжалось, тем сильнее Ява ненавидел Птичкина и ждал удобного случая отомстить ему.
В декабре все проблемы отошли на второй план и отчасти забылись.
– Рота! Равняйсь! Смирно! – старший лейтенант Маховой имел очень сияющий вид на вечерней поверке. – Рядовой Яванский!
– Я!
– Выйти из строя!
– Есть! – чувствуя торжественность, вышел из строя по всем правилам строевой подготовки.
– Вот образец солдатской удали. В ознаменование девятнадцатилетия, разрешите от лица всего личного состава поздравить вас с днём рождения.
«Вот это да. Забыл про свой собственный праздник. И ничего не прикупил для ребят к столу. Ой, как неловко. Вот осёл», – стоял и молча в сердцах ругал себя боец. Он настолько углубился в собственные мысли, что не слышал командира.
– Яванский! Валерка! Ошалел от счастья? Меня слышишь? – смеялся старлей.
– А? Что? – его вопросы повергли строй в хохот. – Я что-то прослушал?
– Ладно, в такой день я повторю, – сказал Маховой. – Вот телеграмма от твоих родителей. У тебя тридцатого ноября родилась дочка. Пятьдесят один сантиметр и весом в три килограмма четыреста граммов. Завтра я отпускаю тебя в увольнительную. С утра надеваешь парадку и гулять в Хабаровск до двадцати двух ноль-ноль. Уяснил?
– Так точно! – уже радостно и счастливо улыбаясь, отчеканил рядовой. – Только мне там не к кому идти.
– Ничего, найдёшь, чем заняться. Прояви смекалку. Вольно! Разойдись!
Окружившие сослуживцы многоголосьем поздравляла его. Рота, которая в одну секунду преобразилась. Стала домашней. В ней не было ни «дедушек», ни «фазанов», ни тем более «молодых». Всё смешалось и перевернулось. Армейский сленг пропал. Не было места злости и ненависти. Ребята несли подарки. Самые простые и банальные: брелоки, перочинные ножички, тетрадки, ручки, конверты. Все выглядели радостными и счастливыми.
Вечером был организован праздничный стол. К нему стекались самые разные продукты и сладости. Пели песни. Рассказывали анекдоты. Просто дурачились. Каптерщик вынес парадку. Осмотр длился недолго. За тридцать минут она была переделана и дополнена элементами, подобающими военнослужащему боевого подразделения. Шинельку достали другую. Отпаренную и начесанную. Шапку тоже поменяли, на время. Всё было готово к отправлению в увольнительную.
Утром Валерий сбегал на завтрак и предстал перед старшиной.
– Ну-ну, уже приодели, – осматривал обмундирование старший прапорщик Мороз. – Хорошо, пусть всё будет так. Вот тебе на всякий пожарный городские телефоны штаба. Возвращайся лучше раньше. Так спокойнее и тебе, и нам. Ну, давай. Шагай, солдат. Поспешай, сейчас наш автобус пойдёт до ближайшего посёлка. Там пересядешь на рейсовый. Не потеряешься?
– Никак нет!
На ближайшей остановке Яванский простоял целых сорок минут. Декабрь в Хабаровске это не хухры-мухры. Мороз давит под тридцать пять градусов, да ещё пронизывающий насквозь ветер. Валерка напялил шапку по максимуму, прикрыв уши и шею. Воротник шинельки, конечно, коротковат, но в сочетании с шапкой ничего, нормально. Пальцы ног в солдатских ботинках стали деревянными.
Приходилось приседать, плясать, прыгать и бить носками обуви о каменный пристенок. Когда появился свистящий «Икарус», на душе потеплело. В его салоне стало уютно. Ява занял место у окна, прикрыл глаза и задумался: «Куда ехать? Для начала на проспект К. Маркса. Прогуляюсь. Осмотрюсь. Зайду на главпочтамт и отправлю телеграмму. А дальше? В кино пойти? Неинтересно. Сидеть в кафе? Много не насидишь.
О! Дрён батон. Поедем в гости. Для начала северный микрорайон, учётно-кредитный техникум. А там посмотрим, куда кривая выведет. Решено. Надеюсь, девчонки взашей не прогонят. Авось накормят. Живы будем – не помрём».
Чтобы протянуть время, солдат вышел на перекрёстке аэропорта, пересел на троллейбус. День будничный, поэтому людей на улице немного. Вышел у здания краевой администрации на площади Ленина и зашагал пешком, загоняемый и подгоняемый морозом и ветром. На главпочтамте долго разминал и растирал пальцы, обдумывая текст телеграммы. Ничего интересного в голову не пришло. Хотелось написать много, красиво, но финансы позволили только коротко. Взял бланк и написал: «Спасибо за дочь. Люблю, целую. Всегда только твой. Валера».
Выбрал красочный бланк телеграммы. Рассчитался и вышел на улицу.
41
Со всей растяжкой времени было только одиннадцать часов. «И что дальше? Куда вы намерены идти, молодой человек? Стоять на улице холодно и чревато последствиями. Чего доброго патруль. Надо ретироваться. Для начала в кафешку, испить чайку с булочкой. Так сказать, утолить жажду и слегка согреть внутренности. Вдруг в гостях не накормят… или встретят недоброжелательно? Тогда… голодная смерть», – Валерка двигался к набережной, внимательно всматриваясь вдаль.
Ему действительно не хотелось встречаться с патрулём и портить праздник.
В столь «ранний» час Ява нашёл открытое заведение, откуда тянуло свежей выпечкой. Внутри было тепло и уютно. Повесил шинельку и шапку на вешалку у столика. Хотел заказать чай, но запах кофе внёс свои коррективы. Небольшая кружечка, заварное пирожное, тихая приятная музыка и девушка за стойкой на время скрасили его одиночество. Пил и ел не спеша. Как можно дольше растягивал удовольствие: «Вдруг «колхозницы» на занятиях? И в общаге никого нет?».
– Служивый, ещё что заказывать будешь?
– Нет, спасибо, – Яванский улыбнулся.
– Чего тогда сидишь? – из милой «барменши» женщина превратилась в Мегеру.
Не споря, солдат оделся, заправился. Не поблагодарив, вышел из кафе, которое из-за грубого отношения стало неуютным. Первое увольнение радости не приносило. Эх, было бы лето… тогда тепло. А что зимой? Холодно… можно околеть.
Дойдя до нужной остановки, Валерий запрыгнул в автобус и покатил в северный микрорайон. Ехал долго. Даже сам не ожидал, что это занимает столько времени. Выскочил в открывшуюся дверь и направился к общежитию.
– Здравствуйте, молодой человек. Вы к кому? – на Яванского смотрела пожилая вахтерша.
– Да вот, хочу у вас немножко пожить.
– Это к коменданту, – на его шутку прозвучал серьёзный ответ.
– А если временно? Или с вами можно договориться? – улыбаясь, начал он сыпать вопросами. – А почем нынче обойдётся ночлег для одинокого военного? Раньше можно было отработать?
– Валерка! – в двери вошла девушка и кинулась ему на шею. – Ты откуда?
– Увольнение дали. В честь дня рождения, – подумал и добавил, – моего и дочери.
– Какой дочери? – студентка отступила и посмотрела ему в глаза.
– Моей. Чего в этом странного? Мне сегодня исполнилось девятнадцать лет. Может у молодого человека, такого, как я, родиться ребёнок?
– Может. Только… Зачем приехал?
– Извини, Катя, я, наверно, не вовремя. Просто никого, кроме тебя и Надежды, не знаю в Хабаре. Вот, решил в гости заехать.
– Ну-у… Наденька тебе будет очень рада. Она в тебе души не чает. И «радостная» новость её не огорчит, – съехидничала студентка.
– Зря ты так. Я же никому, ничем не обязан. Просто мы, как я думал – друзья. Познакомились на уборке урожая. Так что теперь?
– Да-а-а?! А кто нас на машине катал?
– Ну, это же ещё ничего не значит. Правда? Вот… Чего злишься?
– Хорошо. Оставайся. Не выгонять же тебя на мороз. Частушки будешь петь?
– Вместе исполним…
– Пошли. Я быстренько приготовлю покушать. Как раз подружка придёт. Идём…
– Куда? А ну…, – приподнялась вахтер.
– Клавдия Ивановна, это мой гость. Только до вечера.
– Не положено.
– Хотите, я вам свой военный билет оставлю. У меня увольнительная до двадцати двух. С учетом дороги, я к вам очень долго добирался, мне надо выйти, где-то в девятнадцать тридцать или двадцать часов. Ну что, устраивает такой вариант?
– Документ давай. В восемь вечера, чтоб освободил помещение.
– Спасибо, – ребята побежали вверх по лестнице.
В небольшой комнатке две кровати. Матерчатой ширмой отгорожена небольшая кухонька, со столом, двумя стульями и небольшой одноконфорочной электрической плиткой. На подоконнике стоял кассетный магнитофон «Весна». Тут же три горшочка с цветами.
– Чистенько и так уютно. Прямо как дома. А куда можно присесть?
– Где больше нравится.
– Музыку можно включить?
– Да.
– Какую кассету вставить? Извини, поставить?
– Слушай, а ты занудный, оказывается. Не отвлекай. Ставь, что нравится. Я хочу до Надиного прихода лёгкий обед приготовить.
– Хорошо. Я не буду тебя отвлекать.
Валерий занял место на стуле у окна и начал перебирать кассеты. Одну за другой он вставлял, немного прослушивал, и откладывал в сторону. Наконец-то ему надоело, и он включил «Битлов».
– Анекдот хочешь?
– Если не сильно пошлый.
– Первый отпал сам собой. Второй: «Какая разница между обладанием и самообладанием? Почти, никакой. Только после самообладания не с кем поговорить за наличные!» Ха-ха-ха! – рассмеялся солдат.
– И что здесь смешного? – посмотрела на него девушка.
– Проехали. Объяснять стыдно.
В комнату влетела вторая знакомая. Она пробежала мимо Кати и остановилась, удивлённо смотря на парня.
– Валерка?! Каким ветром?
– Не каким, а с каким, – уточнила «язва». – У него дочка родилась. Вот, приехал, чтобы мы его поздравили.
– Здорово! Как назвали?
– Ещё не знаю. Это у мамы надо спросить.
– Молодец! Я всегда знала, что ты самостоятельный и надёжный мужчина. Вот и малышку успел сбацать. Дай я тебя поцелую, папанька, – она подскочила и чмокнула его в щёку. – Счастлив?
– Очень!
– От твоего поцелуя или от рождения ребёнка? – съязвила Катя.
– Подружка прямо на себя не похожа. Слышь, Валер, она ведь тебя ревнует. Вот умора…
– Надо больно. Просто настроения нет.
– Так и запишем. У соседки по комнате отсутствуют положительные эмоции. Ха-ха-ха! Потому, что у кого-то…
– Вот тебе и ха-ха. Давай, помогай.
– Сейчас переоденусь.
– Что, при нём?
– А что тут такого? Чего он не видел? Шутка. Валер, отвернись или зайди за ширму. Я быстренько. А ты почему одета, как на занятиях?
– Военного стесняюсь.
– Иди, я за ним посмотрю.
Как-то быстро и незаметно пролетело время. Ничего особенного, но о том, что надо будет уезжать, солдат и не думал. Они ели нехитрую пищу. Смеялись. Шутили. Перебирали имена для дочери друга. Пели частушки, и рассказывали анекдоты.
В двери тихо постучались.
– Да, войдите!
– Молодой человек, мне кажется, вы уже загостились. Не пора ли вам домой?
– Я бы с превеликим удовольствием на Камчатку, но армейский долг, честь и совесть не велят. Спасибо, уже собираюсь, – смеясь, поблагодарил Клавдию Ивановну, – вы мне документ отдайте.
– Он внизу, – дверь захлопнулась.
– Строгая она у нас, но до-о-обра-ая! – нараспев проговорила Надя. – Слышишь, подруга, ему пора ехать. Одевайся. Пойдём, проводим человека.
– Иди сама. У меня много дел. Я и так с вами засиделась.
– Вот и приезжай к вам в гости, – изображая досаду, насупился Яванский.
– Приезжай. Не смотри на неё. Обязательно заходи в гости, – защебетала веселушка. – Не хочешь. Я сама провожу.
– А я так и сказала, что у меня много дел.
Когда Валера с Надеждой выходили, соседка по комнате сидела за столом, на котором были разложены книги и конспекты.
– Видал, отличница.
– И на том спасибо. До свидания, Екатерина!
– До свидания, – не оборачиваясь, попрощалась студентка.
Надя проводила Яву до остановки. Когда подъезжал автобус, она поцеловала Валеру в щёку:
– Приезжай. С тобой легко и весело. Прямо как будто сто лет знакомы. На Катю не обижайся. С ней такое бывает.
Автобус отъезжал, а девушка махала ему ладошкой. Вот так они расстались друзьями и больше никогда не встретились. Можно было бы, наверно, найти их адреса и написать письма, но… Яванский рассудил, что это глупо, он не хотел продолжения, да и не имел на это никакого права. В его памяти они остались милыми, молодыми и очень красивыми девчонками, которым он был очень благодарен за созданный в первой увольнительной – уют.
От остановки до части Валерий бежал не останавливаясь. Мороз крепчал, к тому же минуты неумолимо неслись вперёд. Когда заскочил в казарму, старшина невольно выдохнул:
– Фу-у-у! Где тебя черти носят? А ещё говорил, что идти некуда.
– Так я же успел. Время только – двадцать один пятьдесят.
– Нормально. Переодевайся. Если хочешь есть, пошли в столовую.
– Нет, не хочу. Ушей не чувствую, – Ява снял шапку. Стоя возле дневального, он прижал руки к голове.
– А ну, покажи. Мать твою. Отморозил. Бегом за мной.
Старший прапорщик с рядовым выскочили на улицу. Мороз схватил в руки снег и сильно растирал вопящему подчинённому ушные раковины.
– Терпи. Ещё самую малость, и пойдём спиртом растирать. Не отстраняйся, у нас всё будет хорошо.
Увольнительная и праздники закончились тем, что Ява сидел на кровати, прижимая к красным и невероятно опухшим ушам большие ватные тампоны, пропитанные спиртом.
42
– Ну что возишься? Быстренько, лапушки. Стараемся. Тревога… это не галушки со сметаной, – подгонял подчинённых командир автомобильного взвода старший прапорщик Красненький. – Мальчонки, в парк. Спешно рвём…
Первая учебная тревога в боевой роте. Зима. Утро. Мороз сковывает движения. Пронизывающий ветер. Из расположения автопарка части в контрольную точку должны быть выведены все транспортные средства. Горячей воды в бойлере на всю технику, стоящую на улице не хватало. Для проливки двигателей брали её из системы отопления. Она тут же замерзала. На льду поскальзывались, падали, обливаясь с головы до ног. Но с поставленной задачей справлялись. Со стороны могло показаться, что всё движется хаотично. Но во всём был свой алгоритм.
Валерка запустил «сердце» своей машины, вытянул тросик ручной регулировки заслонками и, подхватив вёдра, помчался к следующему грузовику. Пробегая мимо ЗиЛа-131, он обратил внимание, что двигатель не работает, а шофёр на своём месте. Ява открыл водительскую дверцу. Водитель сидел задумавшись, и смотрел сквозь лобовое стекло в ночную даль.
– Калибек, ты чего? О чём думаешь?
– Стэпь. Кон. Дамой хачу.
– Мотор заводил?
– Нэ заводыца, зараса.
– Воду залил?
– Да-а-а! Калибэк молодесь.
– Так что сопли морозишь? Вылезай … Разморозишь агрегат.
Сослуживец прыгнул на подножку и включил стартер. Аккумулятор был явно истерзан частыми вращениями и не реагировал на позывы замка зажигания.
– У-у-у! Посадил батарею. Беги на КТП за резервной! – закричал на сержанта. – Стой!
Ява побежал к ребятам. Прыгая за руль своего ЗиЛка, закричал:
– Мужики, срочно водовозку в гараж… Мордой к батарее. Казах двигатель разморозил.
Он вырулил со стоянки и задом подкатил к переднему бамперу цистерны. Шофёр невозмутимо мечтал за рулём. Земляки набросили жёсткую сцепку.
– Пошёл!!!
Яванский максимально подтянулся её к строению. Убрали буксир и затолкали водовозку руками, сразу закрыли ворота.
Из всей техники МТО не вышла по тревоге только одна единица. Красненький сотрясал воздух перед взводом уже двадцать минут.
– Откуда родом, сынок? – взводный смотрел в глаза тупо улыбающемуся парню. – С какого фикуса тебя сняли, мавпа, несчастная? Кто же тебя из степи в учебный полк отправил? У кого поднялась рука твои погоны сержантскими лычками украсить? Ты кроме драной кобылы чем-нибудь управлять можешь?
Военный качнул головой. Скорее инстинктивно, на вопросительную интонацию. Он совсем не понимал, о чём идёт речь.
– Товарищ старшина, разрешите обратиться? – кто-то из солдат перебил старшего по званию.
– Обратись. Попробуй, мать вашу. Ещё совести хватает перебивать старого больного человека. Где вопрос?
– А это что такое – мавпа?
– Ни что, а кто… на украинской мове обезьянка … живёт такая, где-то в Африке, будь она неладна, хвостатая. Хватит мне тут умничать. Вы только посмотрите на эту рожицу. Ну, разве не примат, простите меня силы небесные? Смирно! Слушай меня внимательно… впитываем каждую буковку… Калибека от руля отстраняю. Хорошо, сволочь, двигатель не разморозил. Будешь лычками делиться. Сегодня рапортом ходатайство перед командиром напишу о понижении тебя до младшего сержанта. И той же бумагой о присвоении ефрейтора Яванскому. Молодец, рядовой! Грамотно всё сделал. Если бы не он, пришлось бы нашему «степному брату», письмо на Родину чиркать, чтобы мамка с папкой новую силовую установку покупали. Вольно! Разойдись, – Красненький заложил руки за спину, ссутулился и направился на выход. Остановился. Обернулся. – Ява, заступай сегодня в наряд по КТП. Не это же счастье ставить. Чего доброго, ещё ЧП какое наладит.
– Это поощрение? В дополнение к «сопле»? – засмеялись сослуживцы.
– Нет, это доверие. Готовься в наряд.
Старшина убыл. Все занялись своими делами. Скоро на завтрак. Тревогу играли в пять утра. Сильный холод и беготня дали о себе знать чувством подступающего голода. Военнослужащие ходили по расположению и нет-нет, подшучивали над Валеркой.
– Ну вот, дослужился до «собаки».
– Если так дело пойдёт, закончишь службу старшим сержантом.
– Бери выше… старшиной.
К нарядам в роте МТО всегда добавлялся – контрольно-технический пункт. Это небольшое здание, расположенное при въезде в автопарк части. Состояло оно из нескольких помещений: комнаты несения службы; проходного тамбура с вертящимся колесом и окошком для пропусков; комнаты отдыха; учебного класса и кладовой, где находилось несколько резервных аккумуляторов на случай тревоги. Несение службы заключалось, в основном, в открывании и закрывании ворот. Вечером, естественно, наведение порядка.
Проверка и приём под охрану транспорта, боксов и хозяйственных строений. Не так давно территория автопарка охранялась часовыми. Это был пост номер три. В учебке Валерий и сам не раз заступал на него. Сейчас за порядком ночью следил дневальный, осуществляя обход. Вот и все обязанности. Если ещё был «мировой» дежурный, служба превращалась в мёд. Можно было выспаться или провести время в своё удовольствие: писать письма или читать книги.
Ява заступал с Николаенко. Они уже были знакомы по пятисоткилометровому маршу. Но не настолько, чтобы считаться друзьями. Старший прапорщик не пугал и не радовал.
Спокойно отстояли развод, сделали соответствующие записи в книге приема-сдачи и приступили к несению службы.
До двадцати двух каждый занимался своим делом. Рядовой открывал ворота, впуская прибывающие машины. Осматривал транспорт и заносил в журнал необходимые записи о техническом состоянии. Принимал путевые листы, сверял спидометры. Аккуратно вносил их показания в учётные книги. Ближе к вечеру, когда все убыли и парк опустел, Ява опечатал гаражи и технические помещения.
Всё это время Николаенко то разговаривал с кем-то по телефону, прикрывая трубку рукой, то общался с коллегами, заходящими «на огонёк». Ближе к десяти тридцати вечера от него слегка тянуло спиртным.
– Товарищ прапорщик, идите отдыхать… Я подежурю… Мне не привыкать.
– С чего ты взял, что мне это надо?
– Просто предложил. Завтра целый день в этой конуре сидеть.
– Твоя правда, но, честное слово, на боковую ещё рано. Давай лучше поговорим.
– О чём?
– Да хотя бы о тебе. Я ведь о Яванском ничего не знаю, а парень он, видно, неплохой. Только почему-то в части как бельмо в глазу. Все о тебе что-то знают и рассказывают разное. Вот другой отдал два года Родине и уехал. О нём никто и не вспоминает, да и во время службы шибко не помнили. Тебя боец всегда много. Неуёмный какой-то. Ну, начинай.
– Чего рассказывать? Всё как у всех. Родился. В садик ходил, школу окончил, в техникуме образовывался. Женился, в армию загремел. Дочка родилась. Настенькой назвали.
– Ничего себе, и это ничего интересного? Да одним предложением кладезь информации… А теперь давай подробнее.
Валера начал повествование о себе. Так, как он мог. О чём-то умалчивал: о том, что было неприятно вспоминать, или о том, что могло навредить другим. В глазах дежурного он видел неподдельный интерес. Николаенко задавал вопросы, что-то уточнял… а в конце сказал:
– Ума не приложу, и чего тебя в МТО держат? Ты же очень наблюдательный, а излагаешь всё предельно ясно… коротко, лаконично… Для наших штабных аналитиков, конечно, если тебя чуточку подучить – находка. Немногие остаются на сверхсрочную. Мало толковых. Вот я в своё время остался. Смотри, работа не бей лежачего… Нарядов мало. Своя двухкомнатная квартира. Полный, как говорится, пансион. И питание, и обмундирование. Двадцать лет календаря и на Родину, с достойной пенсией. Вот перспектива. А что у тебя? Баранку покрутишь, а потом?
– Не знаю. Там видно будет. Вернусь для начала на прежнее место работы. Хлеб тоже кому-то развозить надо.
– Не спорю. Но, где рост? Где перспектива?
– Честно, меня карьера военного не прельщает, а должность водителя меня вполне устраивает. Хотя я пытался поступить в институт, да отсрочку не дали.
– Только запомни, я никогда не ошибаюсь, недолго служить тебе в роте материально-технического обеспечения. Обязательно переведут в радиотехнический батальон. Толковыми у нас не швыряются.
– У меня мама говорит: «Не надо каркать», а тёща добавляет: «Не бздите, всё будет вери гуд!».
– Это к чему?
