Владимир Войновский
Зарисовки в рассказах
Камбала-наважка
Каждый год в начале июня… Скажу точно – по десятое число включительно, вдоль западного побережья Камчатского полуострова идёт на нерест мойва. В устах населения нашего посёлка звучало – уёк, морская лучепёрая небольшая рыбёшка семейства корюшковых.
Толчок к берегу происходит, как правило, с шести до девяти утра. Но бывают исключения, когда её выносимую волнами, можно просто собирать руками с пляжа в течение всего дня. В этот период Октябрьский наполняется приезжими из областного центра. Кто-то гостит у знакомых, а кто-то разбивает палатки недалеко от воды, в ожидании хорошей добычи.
Прибрежная полоса на несколько километров превращается в «лежбище» рыбаков всех мастей. Одни со спиннингами, вылавливают навагу и камбалу, другие черпая уёк, заполняют молочные фляги, чтобы возместить дорогу в двести пятьдесят километров и получить прибыль. Для нас – местных, это обыденность и мы берём сырца столько, сколько надо для семьи, чтобы пожарить и навялить, утолив желание.
С раннего утра я с ребятами в ожидании толчка. Мы валяемся на черном морском песке, травим анекдоты и пересказываем байки, услышанные от старших.
Праздно проводить время неинтересно. Я достаю закидушку, проверяю крючки, грузило. Выйдя ближе к воде, разматываю достаточное количество лески. Наступаю ногой на деревянную основу, раскручиваю над головой снасть, словно лассо и забрасываю в Охотское море. Расстояние восхищает не только мальчишек, но и рыбачащих поблизости мужчин и женщин.
Отработанными движениями, перебираю, подтягивая к себе леску… зацеп, есть рыбка. Через несколько секунд на берегу у моих сапог лежит две наваги и большая камбала, мы такие называем «лопата», размером с ласту, что на ноге аквалангиста.
Наважка и её плоская соседка хищники – охотятся на более мелкую рыбёшку. У них сейчас раздолье в питании. Невольно вспоминаю пищевую цепочку, улыбаюсь своим знаниям и забрасываю грузило. Секунда… и собираю натянувшуюся леску кольцом на песке. Из морских глубин ко мне приходят тот же улов. Ребята кричат восторженно, вынимают свои «удочки» и становятся рядом, потесним городских спиннингистов.
В наших мешках прыгают с десяток рыбёшек. Мужики смотрят на нас с удивлением. От группы единомышленников слева отделяется один рыбак и направляется ко мне.
– Привет!
– Здравствуйте!
– На что ловишь?
– На крючки?
– А наживка?
В свою очередь удивляюсь, что можно нацепить, если на берегу валяется засохшая мойва… Показываю рукой на песок.
– Так она же не свежая?
– В том и дело – с душком…
Мужик отходит к своим товарищам. Суетятся, сухую рыбку собирают, забрасывают снасти… и каждый вытаскивает одну, две наваги. Вот и у соседей наших пошло дело. Но видно их не радует такое подспорье. Опять в мою сторону идёт «парламентёр».
– Слушай, пацан, а почему нам «косоглазая», как вам не попадается? У вас вон у всех монстры, а у нас с ладошку…
– Так вы, дяденька, верхнюю берёте, а наши крючки нижнюю, когда по дну скользят…
Теперь мы с ребятами наблюдаем за «гостями», которые закинув, подтягивают снасти, крутя катушки, опустив удилища к воде. Но камбала у них больше не стала, всё те же малыши попадаются. Рыбак идёт к нам в третий раз.
– Раскрой секрет, спиннинг подарю. Правда, не новый, но настоящий, брат из рейса привёз.
– Дядь, да мне не жалко, смотрите сами…, – возле его лица шесть основ с леской в протянутых руках, желающих получить недосягаемый подарок.
– Чего вы все ко мне пристали. Я вот с этим пацаном разговариваю.
Эх, видели бы вы глаза мальчишек. На ровном месте их отбрил приезжий. Это же теперь кровная обида.
А рыбак тем временем обследовал мои снасти и заметил на шейке нижнего крючка трубочку красного цвета.
– Кембрик? Зачем?
– Что?
– Да вот…
– А-а-а-а, трубочка? Так камбала на неё клюёт отлично…
– Вот в чём секрет, – он передал мне основу и побежал к своим друзьям.
Минут тридцать несколько взрослых мужчин, словно подростки прыгали и орали во всё горло от счастья выловленной рыбы. Спустя некоторое время мы с пацанами уже пили вместе с ними чай и сёрбали уху, приготовленные на костре. Потом они нас с уловом развезли ближе к нашим домам. Я покидал кунг Зил-157 последним. Приезжие прощались, пожимая мою руку.
– А подарок?! – вдруг проговорил один из них и посмотрел в сторону «парламентёра». – Обещал? Отдавай!
То ли расстроившись, то ли от жалости, мужчина неохотно скрылся в будке и вышел со спиннингом, уложенным в чехол:
– Держи! Заслужил!
– Дяденьки, а вас корюшкой вяленой угостить? Подождите…
Со всей поклажей, еле волоча мешок с рыбой, я дошёл до сарая. Не выпуская удочку из рук, забежал в подъезд. Оставил спиннинг у двери своей квартиры и взобрался на чердак, где под шифером на растянутой проволоке в несколько рядов, висела корюшка зимнего улова. Собрав с полмешка, я счастливый выскочил на улицу… а машины уже не было.
«Даже не поблагодарил добрых людей за подарок», – огорчившись, повернул обратно.
Наш день…
С июня и до конца августа каждый год сезон вылова лососёвых пород, как в море, так и на реке. Но путина зависит от многих факторов, включая температуру воды. Косяк может гулять напротив устья Большой в ожидании благоприятных условий. В связи с этим ставные невода речных бригад порой простаивали, держа руку на пульсе.
В отличие от них, морской промысел шёл полным ходом: как сейнерами колхозного маломерного флота; так и вытянутыми до километра в открытое море тралами, закреплёнными стальными тросами. Вдоль них перемещался большой деревянный кунгас, куда сбрасывался сырец, выбираемый из сетей. Рыбаки жили здесь же, в надстройке, передавая рыбу на прорези, доставляемые на плавбазу или береговой завод буксирами или МРСами.
– Запомнили или ещё раз показать? – сосед учит нас с Сергеем управлять «ИЖ Юпитер 4» с коляской.
– Садимся. Проверяем ножку переключения. Ставим в нейтральное положение. Ключ. Дергаем ножным стартером и…, – двигатель взревел. Серёжка пару раз газанул и посмотрел на Владимира.
– Молодец! Теперь кружочек по двору для закрепления.
Друг выжал ручку сцепления, включил первую. Мотоцикл задёргался, но тихо покатил. Сделав пару поворотов, остановился рядом с нами.
– Да ты у нас прирождённый гонщик, а всё скромничал, – рыбинспектор смеётся. – По очереди повторите пару раз и технику в «стойло».
Пока Серый делает свои попытки, я дергаю товарища за рукав:
– Можно мы вечером на завод съездим?
– Зачем, – он искренне удивляется.
– Хотим на пирсе «покрабить». Если повезет, потом с мешками тяжело тащиться…
– Тогда со мной поделитесь!
– Замётано!
Загнали ИЖ в гараж, залили полный бак, чтобы вечером не терять время, закрыли ворота и растворились до вечера.
– Пошли, к Овчару сходим. Они с Саньком хвастали, что из пластилина два войска сделали. Теперь баталии ведут…
– Это как?
– Вот и я хочу посмотреть…
– Может, брешут?
Так, проговорили ни о чём до дома моего одноклассника. Серёжка нажал на звонок. Было слышно, что в квартире кто-то есть, но нам открывать не спешили. Второе прикосновение к кнопке и тишина. Я повернулся задом к двери и начал барабанить ногой:
– Овчар! Вовка! Открывай, это мы, друзья твои.
Щёлкнул замок соседней квартиры. В образовавшуюся щель появилась взъерошенная голова заспанного мужчины:
– Кому орём?
– Однокласснику! – уверенный в своей правоте, говорю громко.
– Мля… ё-ё-ё-ё… спать не даёте…, – явно назревал конфликт.
Серёжка сгруппировался и сжал кулаки на тот случай, если будут бить, чтобы успеть хотя бы раз ответить.
Сзади нас скрипнули петли:
– Чего вам? – тёзка посмотрел совсем не по-доброму, но впустил домой. Сосед нёс непереводимый текст. – И?
– Солдатиков покажи.
– На кой?
– На такой, – Серёга пошёл в атаку.
– Хватит зубоскалиться. Сами хвастали с Сашей.
– Разувайтесь. Куртки вот сюда, на вешалку. Только руками ничего не трогать и молчите, пока мы играем.
В Вовкиной комнате на полу были расставлены квадратами пластилиновые военные периода Отечественной войны тысяча восемьсот двенадцатого года. На стуле восседал Панама с параллельного класса.
– Зачем завел? – это он Овчару про нас.
– Им интересно. Продолжаем. Сейчас мой выстрел.
Мы застыли, а тёзка взял шарик-ядрышко и подкинул в сторону войска противника. Когда снаряд остановился, при помощи спички, словно циркулем, была прочерчена окружность в воздухе. Все солдатики, которые находились в диаметре, считались поражёнными. Сашка собрал своих поверженных и перенёс в рядом стоящую коробочку.
– И когда победа? – поинтересовался Серый.
– Пока не останется последний…, – пояснил Вовка.
– Так надо их рассредоточить, сделать и провести командирами рекогносцировку… чтобы выявить места расположения редутов…, – не сдерживаюсь.
– Я же говорил, они будут умничать. Стратеги хреновы.
– Сам такой! Я тактику подсказываю…
– Кто вас сюда звал?
– Да больно надо. Пришли посмотреть на детский сад. Пойдём лучше в клуб, там репетиция у ребят из ВИА, – товарищ говорит важно и напыщенно, чтобы задеть пацанов.
– Вот и идите, куда шли…
– Нет, ну я разве не прав? – идём с другом вдоль дома.
– Они ничего не понимают…, – рассуждает по-взрослому.
– И я о том…
Проходим двухэтажку, сворачиваем на Комсомольскую улицу. Из-за пятиэтажного здания выходит Кнопа.
– Серёжка, – рву глотку, а он идет, как будто не замечает, ещё и шаг прибавил. – Побежали!
Останавливаемся возле весельчака.
– Кнопа, ты куда намылился?
– О! Ребята! Привет! А я вас и не видел…
– Идёшь куда? – друг побагровел.
– Я?
– Да!
– К Шуле… Его папа разрешил, чтобы я зашёл посмотреть шимпанзе.
– Нам он тоже добро дал. Вместе пойдём, – смекаю я.
Представляете, где-то у Бога за пазухой, на берегу Охотского моря, в меленьком посёлке у начальника отдела милиции дома жила обезьяна. Да мы отродясь, кроме медведей, лис и зайцев, других зверей не видели в своей местности. Конечно, каждому охота полюбопытствовать на диковину зверушку.
Звонок возвещает о нашем прибытии. Повернулся ключ.
– Привет! – Славка смотрит на нас. – А вы куда?
– В гости! – Серёге в логике не занимать.
– А вам нельзя.
– Краба будешь? – вечно меня кто-то тянет за язык.
– Ага! – расплывается в улыбке.
– Сегодня смотрим животное, завтра приходи на…
– Так не честно!
– Мы вечером собрались!
– Сынок, кто там? – в прихожую вышла мама Славика. – И чего держишь гостей на пороге? Проходите, мальчики. Вы на обезьянку поглядеть?
– Ну-у-у-у…
– Раздевайтесь. Внизу тапочки. Идите в комнату, на диван присаживайтесь и не шумите.
В углу из деревянных брусков от пола до потолка располагалась клетка, в которой сидела на полене шимпанзе и щёлкала семечки. Только было непонятно, кто на кого пришёл поглазеть. Мы сидели тихо. Даже дышали «шёпотом», а затворница высунула лапку, набрала из стеклянной банки в жменю зернышек и продолжила процесс шелушения. – Славик, помоги! – позвала тётя Вера. Когда товарищ вышел, Кнопа одним прыжком подскочил к семечкам и вернулся, делясь с нами добычей. Раздалось дружное потрескивание. Зверёк встал на задние лапы и переводил взгляд с нас на «стекляшку» и обратно. Вошедший в комнату Славка замер. – Вы… что? Она же сейчас… Обезьянка не дала ему договорить. Она начала прыгать, бегать и, наконец-то, взявшись лапками за бруски, трясти клетку. Причем нас сильно поразили клыки из её раскрытой пасти. А тем временем напряжение нарастало, и что было бы дальше, мы не знали… – Положите…, – хозяйка показала глазами на наши руки и указала пальчиком на ёмкость. Мы освободились от чужого. В комнате нависла тишина. – До свидания, мальчики, – улыбнулась мама одноклассника. На улице сгущались сумерки. – Не наш день, – выдохнул Сергей. – Зачем вы со мной пошли? Папа будет ругаться, – посетовал Кнопа. – С нами поедешь? – я решил хоть чем-то поддержать расстроившегося пацана. – Нет! Я домой. А то отец придёт, меня нет… ещё хуже будет. – Пакедава… Мы разбежались. Договорились, что Серёжка будет у меня к десяти вечера. Времени вагон. Я успел показаться мамочке, спросить разрешение пойти в «ночное», поужинать и прочитать несколько глав «мушкетёров» А. Дюма. Одевшись потеплее и взяв два мешка, я побрёл к соседу. – До скольки будете? – выкатываем мотоцикл. – Часов до двенадцати… может, чуть задержимся. – Поставишь «Ижака», ключ на подоконник. Три раза стукнешь в стекло. – Хорошо! Тебе «пауков» в коляске бросить? – Пусть так. Я утром разберусь. Резко вправо не крути, а то… – Знаю… люлько поднимется. – Я уже здесь, – из темноты вышел Серёжка. – Ты днём, я ночью, – чтобы оградить себя от просьбы «хочу порулить», упреждаю друга. Спешить некуда. Включаю фару, и мы катимся по посёлку. Людей мало. Детвора мелкими группками по дворам. Серый «стержнем» восседает в люльке, сосредоточенно смотрит вперёд. Въехали на территорию электростанции. Припарковали технику под небольшим навесом, а сами сквозь дыру в заборе вышли на внутреннюю дорогу завода. Приближаясь к пирсу, подул ветер. На выгрузке стоял МРС. Из его трюма огромная труба перекачивала рыбу-сырец в желоба, по которым она скатывалась в разделочный цех. – Дядь, краба дай! – ?! – Чё жалко? Ну, есть же… – Пацаны, вы откуда взялись? – Из дома? – А родители знают, где вы есть? – Да! Нам разрешили. – Вот вам по одному… и чтобы я вас не видел…, а то охранника позову. Начало было положено. Мы спустились под настил, оторвали лапы и клешни, а панцири, чтобы не сбиться со счёта, каждый выставил на видном месте. Первый МРС отчалил, а к причалу подошёл следующий, который буксировал прорезь. – Дяденька, а у вас крабики есть? – Да не про вашу честь… – А чё жалко? – Жалко у пчёлки, а просто так ничего не даётся… – Чем помочь? – Держи конец, – мужчина кинул трос от насоса, – я на себя вытягиваю, потом вы к себе… так быстрее будет. Мы охотно выполняем нехитрую работу. Когда трюм был чист, а труба переведена в прорезь, матрос сейнера положил к нашим ногам трёх «зверей». – Пацаны, спасибо! – И вам! Так от одного к другому судну мы выклянчивали свой улов. Кто-то делился без разговоров, кто-то предлагал поработать. Где-то попадались «кремни», которые даже не разговаривали с нами. Приёмщики завода нас не ругали и не прогоняли. Стало прохладно, и мы заплясали, отбивая чечётку по доскам. В какой-то момент, не сговариваясь, запели. У нас получалось громко, но, увы, в ноты из-за холода мы не попадали. Это была находка, которая нас освободила от попрошайничества. Члены экипажей подпевали нам, некоторые интересовались, что мы ещё знаем и просили «сменить пластинку». Ближе ко второму часу тем же путём мы с Серёгой притащили к мотоциклу три полных мешка с крабовыми конечностями. Погрузив нашу добычу в коляску и прогрев двигатель, «железный конь» повёз нас обратно. Глаза слипались. Зубы цокали от холода, но в душе было тепло от нашего удачного «крабования». Высадив Сергея, я помог ему поднять улов на третий этаж. Потом остановился возле своего подъезда и, закинув поклажу на плечо, оставил добытое у своей двери. Не заводя двигатель, перекатил «Ижака» в гараж. Ключи на подоконник. Поднял руку, чтобы стукнуть по стеклу, а с другой стороны улыбался сосед, показывая большой палец. Я махнул ему на прощание и ушёл. Держать свежак до утра в тёплой квартире опасно, может затухнуть. Позакрывал двери в зал, спальню и на кухню, набрал воды в эмалированное ведро и поставил его на плиту. Распахнул форточку. В кипящую и просоленную жидкость опускал лапы и клешни. Как только они краснели, засекал пять минут и выкладывал в раковину. Всего-то пара часов и всё переварено. Влага лишняя стекла. Уложил краба горкой на клеёнке, накрыл вафельными полотенцами и пошёл спать. «Нет! Серёга не прав. Сегодня был наш день», – подумал я, опускаясь в сон, где шимпанзе играла с солдатиками, которые щёлкали семечки, а Овчар с Панамой пересчитывали и рассредоточивали на полу шелуху… в которую врезались шарики-ядрышки…
«Цезарь»
В конце апреля по всему посёлку не было следов от снега. Кое-где остались лужи и бежали ручьи к реке. Местное население готовилось к майским праздникам: вывешивались флаги, транспаранты, на доске почёта обновлялись фотографии передовиков, приводилась в порядок аллея славы с монументом победителям в Великой Отечественной войне.
С соседями, выбрав субботний день, организовали уборку вокруг дома. Шумно провели вечер. В воскресение я решил прибраться в сарае.
– Вовка, привет! – у двери, загородив свет, стоял Валера.
– И тебе не хворать, – по взрослому отвечаю товарищу.
– Щенка возьмёшь? – он расстегивает пуговицы и из-за пазухи вытаскивает маленький пушистый комок.
– Откуда! – кладу инструмент и выхожу на улицу. – Такой маленький… только родился?
– Не знаю…, мамку его псы погрызли, не выживет…
– Где?
– У котельной пищекомбината. Она кутят принесла, а бродячие сворой на неё напали, малышей вытаскали и сожрали. Я этого спас…
– Надо участковому сказать.
– И чего он сделает?
– А если эти на человека нападут?
– Сам скажешь. Щенка заберёшь?
– Мать не разрешит домой…
– Тогда я пошёл дальше…
– Подожди! Заберу! Я ему в сарае место определю. Тряпками утеплю… Посиди, я сейчас…, – и убежал в квартиру.
Дома взял железную тарелку из своей сумки с удочками, налил в неё половник супа, бросил косточку…
– Вов, он же ещё маленький. Такое есть не будет. Молока надо было, – друг вздыхает.
– Ставь его на верстак, – туда же тарелку подсунул.
Комок, обнюхивая вокруг себя воздух, приподнялся на лапки, спотыкаясь и покачиваясь, подошел к супу. Опустив мордочку, он начал медленно лакать жидкое.
– Мясо я и сам съем, – Валерка извлёк косточку и одним движением обглодал её.
– А как ты этого успел спасти?
– Рядом с цехом трубы железные лежали. Я схватил одну и на стаю, они на меня оскалились и прыгать начали. Размахнулся, двоих с ног сбил, а третьему по хребтине сверху. Они отбежали с небитыми. Мамку его на ящики положил, а его оставлять – съедят.
Так у нас появился дворовый пёс, который жил в сарае, возбуждая соседей, скуля от голода днём, ожидая моего возвращения со школы, и ночью от скуки. Пришлось выпилить снизу двери квадратик. Подросток гулял по улице, а в случае опасности резко влетал в убежище, оставляя нападающих «с носом». Порою его спасением был двор, когда крысы и ласки тревожили в «домике».
Соседские кошки полюбили нового сожителя. Редко возникали конфликты, но дружба всегда объединяла их против непрошеных гостей.
Летом квадрат на двери увеличился, так как щенок значительно подрос. Теперь он знал всех проживающих в доме и откликался на добрый десяток кличек, разрываясь, чтобы уделить внимание своим друзьям или получить порцию «вкусняшек». На дворовой сходке дружно выбирали имя любимцу. Большинством голосов проголосовали за «Цезаря». Он был явно доволен и, пробежав по кругу, лизнул каждого присутствующего.
Не имея одного хозяина, кобель рос добрым и очень доверчивым. Хотя инстинкт самосохранения был на самом высоком уровне, и к чужим он не подходил, облаивая и рыча на расстоянии, оповещая жильцов о посторонних во дворе. Однако и «постоянной прописки», я его не лишал. У сарая появилась лавочка, на которой в хорошую погоду сидели бабушки и дедушки, и небольшой приступок с отверстием под тарелку для пса.
– Вовка, привет! – Валера вышел между заборами с соседней улицы.
– О! Какими судьбами? – пожимаем руки.
– Как животное?
– Зверь!
– Никто не обижает?
– Он за себя постоять уже может… но чуточку трусоват.
– Ты домой?
– Да!
– Я с тобой!
Тишину двора нарушили тявкающие и лающие звуки молодости на четырех «опорах».
– Цезарь! Фу! Свой!
На Валерия смотрел небольшой пёс чёрного цвета с белыми лапками и такой же кисточкой на хвосте. Одно ухо торчало, другое беспомощно свисало, то и дело закрывая глаз.
– Вот уродец! Пойдём его искупаем, – друг улыбался.
До реки «два шага», но собака шла с нами, прижимаясь к ногам и озираясь по сторонам. От водных процедур мы получили отказ. Валерка приподнял подростка и закинул в воду. Издав визг, Цезарь заработал быстро и через секунду был на берегу.
– Надо повторить, – Валера сделал шаг, однако пёс, разгадав его намерения, стремглав помчался во двор дома.
Через год «дворянин» возмужал, окреп и смело покидал пределы привычной площадки. Он провожал детвору в школу на первую и вторую смены, также встречал и доводил до подъезда. Мог терпеливо нести в зубах два или три портфеля, смешно спотыкаясь. Любил таскать за собой санки с малышами или нижнюю часть коляски с колёсами, увлекая мальчишек постарше.
Началась путина. И с торца дома отдельным входом по решению администрации посёлка две квартиры были переоборудованы под общежитие для сезонных работников. Приезжие работали хорошо, но и отдыхали на всю катушку. Кобель нёс свою службу и не пускал чужаков к подъездам, оставляя им тропинку.
Как-то ночную тишину разорвали крики взрослых мужчин, а следом жалобный визг вперемешку с рычанием. Утром пёс лежал у сарая, положив голову на передние лапы. На свою кличку он откликался, жалобно поскуливая.
– Цезарь, привет! Что с тобой? – я подошёл ближе.
Пёс приподнял морду. Его глаза были полны слёз. Он начал завывать и пытаться встать, но задние лапы предательски лежали на одном месте. К принесённой еде он не прикоснулся, вылакав воду из миски.
Положив пса в коляску, мы с ребятами повезли его в больницу. Взрослые только развели руками. Даже плач малышей не возымел своего успеха. Не было у нас в посёлке врача для животных.
К нам подошёл участковый.
– Что случилось? Чего плачете?
Перебивая друг друга, мальчишки и девчонки начали делиться своей бедой, которая разрывала их сердца от жалости к Цезарю.
– Всё ясно… подождите меня здесь…
Он подошёл к мужчине в белом халате, курящего на крыльце приемного покоя. То ли врач, то ли медбрат что-то говорил милиционеру, иногда тяжело вздыхая и кивая головой на коляску.
– Вова, собака твоя? – вернувшись, спросил участковый.
– Наша, – я посмотрел на детвору.
– Ты старший, значит твоя! – твёрдо произнёс взрослый. – Остальные идут домой. Мы поговорим с врачом. Хорошо?
– Идите! Мы скоро…, – я кивнул.
Ребятня спокойно развернулась и ушла.
– Понимаешь…, у него сломан позвоночник. Он никогда не встанет на лапы. Надо принимать решение. Ты взрослый. Нюни не развешивай. Собака умрёт, но будет мучиться… а сколько, никто не знает.
Я смотрел в глаза сотрудника и тихо плакал, понимая его слова, зная, что будет в следующий момент. Мир жесток. Тогда я это знал точно.
– Вов! Не молчи. Пса надо будет закопать, чтобы дети не видели… Скажешь им, отвезли в город, там врачи помогут. Со временем забудется…
– Привет! Что случилось? – рядом, словно из-под земли, появился Серёжка.
– Надо Цезаря похоронить. Поможешь?
– Он же живой, – Серый крутил головой, осматривая нас, и ничего не понимал.
– Потом объясню. Лопата нужна… совковая.
– Угу!
Мы шли с участковым в начало посёлка. Прошли пограничную заставу и за остовами бывших строений остановились. Я, молча, положил пса на песок. Подоспевший Серёга принялся работать лопатой.
– Попрощайся!
– Не могу…, – я даже не мог говорить, у меня тряслось всё тело.
Милиционер снял предохранитель и передёрнул затвор. Собака подняла голову, рыкнув, опустила её на лапы.
– Отвернитесь, пацаны!
Глухой хлопок и звон в ушах.
