Владислав Март
Г – Гоушан
Ночь прошла в странном событии. Ещё более неуклюже неподходящем к реальности Гоушана, чем та первая ночная радиосерия. При высокой температуре и полном отсутствии ветра час за часом в темноте нарастала духота. Уже в час ночи это заставило Гошу открыть окна в разных концах четырёхстенка в надежде на сквозняк. Градусник показывал тридцать один. Облака были густыми и подсвечивались изнутри то ли луной, то ли фарами НЛО. Небо двигалось. Или земля двигалась под застывшим небом. Или они оба двигались относительно друг друга медленной спиралью. В безветрии это магическое перемещение облаков пугало. Тихо и плавно масса над дачей смещалась и в один момент масса вспыхнула изнутри лампой накаливания, сваркой и костром одновременно. На секунду наступил облачный день, но тут же вернулась облачная ночь. Через некоторое время грянул гром. Вспышка за плотным занавесом повторилась. Дважды. Тишина предъявила гром через десять секунд. Гошу учила бабушка считать секунды между появлением молнии и звуком грома. Так можно понять приближается гэ-гроза или отдаляется. Он помнил, что считал так всегда. Но он считал, глядя на дождь. Гулять всё равно было нельзя, так что подсчёт секунд был интереснее, чем не делать ничего. Восемь. Шесть. Сейчас гроза быстро приближалась, но дождь так и не пошёл. Новая ветка-молния стала не просто подсветкой облаков, она раскидистым деревом покрыла всё небо. Оторваться от зрелища за окном становилось невозможно. Жаркий густой кисель воздуха рвало молнией и разбавляло громом. И ни одна капля не нарушала этот странный фильм. Арт-хаус. Пять. Четыре секунды. Две. Гроза молотила прямо над посёлком. Линии молний чаще и толще били куда-то за лес. Глаза не успевали привыкнуть к новой темноте после разряда, как бил следующий. Гоша перешёл к другому окну провожая сухую грозу. Сквозняк не появлялся. Дождь не молотил на крыше. Облака плыли в стоячей атмосфере, серым туманом скрывая очертания молний. Одна секунда. Снова одна секунда. Наверное, молния сейчас сожжёт дом. Гоша не помнил заземлена ли дача. А гараж? А сарай? По близости достаточно много высоких деревьев. Может жахнет в них? Будет пожар? А дождя для тушения нет. Три секунды. Четыре. Страшное дерево электричества повторилось на всё небо. Девять… Гроза уходила, оставляя пыльную землю и сморщенные листья на кустах смородины. Окно отражало кривые линии жизни неба. Разряд. Электрошок. И никакого попадания в дерево или дом. Десять секунд. Гоша высунулся как мог далеко из окна высматривая хоть одну каплю дождя. Ничего. Локоть смахнул с подоконника пыль. Она песком полетела вниз и упала на быль дорожки. Кажется гроза посылала всё свежим слоем пыли… Всё это ещё раз через минуту осветилось небесной сваркой и померкло в ночи. Глаза перестали различать детали облаков. Обёрнутая плотной тучей луна больше не подвечивала. Изнутри неба теперь была тьма. Ещё гром. Тихий и далёкий, и никаких молний. Гоша втянул себя назад в комнату и в этот момент глубоко вдохнул. Что-то кислое и резкое попало в лёгкие. Голова закружилась, или это был внезапный сон, или обморок, или удушье… Гоушан мягко сполз по стене на пол, подложил руку под голову и отключился. Человек вдохнул сухую грозу. Человек не вынес напряжения природы.
То ли днём, то ли утром, очнувшись стоя на кухне, Гоша захотел переодеться. Его тяготила смятая и немного влажная от пота одежда. Он с удивлением обнаружил также, что ходит внутри дачи в уличной обуви, изрядно запачкав всё вокруг. Наблюдая свои пыльные следы, он вычислил, что проснулся около шестидесяти шагов назад. Но осознал это только пять шагов назад. Снимая с себя рубашку и штаны, сидя на краешке дивана, Гоушан окончательно то ли встрепенулся, то ли очнулся. В раз выдохнув, снова глубоко затянув в себя комнатный воздух, он произнёс довольно громко: «Как же я устал от всего этого. Как же я хочу домой…». После этой реплики, произнесённой без сомнения самому себе, Гоша будто проснулся во ещё раз. Ещё более резво. Он ощутил холодок, реальный мороз от краешка дивана, на котором сидел. Затем и от вдыхаемого воздуха, от пальцев, лежащих на ноге, затем от всего. Было холодно. До того холодно, что он начал быстро возвращать на свои места, на своё тело рубашку и штаны, снова обулся, а в довершение прижал к груди старую подушку с дивана. Стуча зубами как барабаном, вытаращив глаза, Гоушан весь покрылся тряской, спазмом, как от тока, сжимая и разжимая мышцы на всём теле сразу. Понимая, что этого явно не хватит, замерзающий человек, поднялся по лестнице на чердак и стал шарить руками по коробкам. Выхватывая что-то похожее на куртки, он пытался попасть в рукава. Ему подвернулся свитер и шарф, и, наконец, просторное двубортное пальто, в которое он не просто поместился вместе со свитерами и шарфами, но и запахнулся на дополнительную четверть оборота. Гоша сел тут же у коробки на корточки и сконцентрировался на ощущениях ожидания приходящего тепла. Последним движением он натянул на голову трико, так что штанины свисали у него спереди, будто уши у гигантского зайца. Теплота начинала скапливаться внутри, но медленно, и Гоша боялся своими судорогами спугнуть её. Прислушивался, не показалось ли ему, что действительно становится теплее. В момент, когда он точно стал уверен, что это так, прямо у него за спиной заговорила радиола. Громко и скандировано. Оставшись без накрывавшего её пальто, она словно почувствовала это и включилась всё тем же неведомым способом.
«Я не делал записи всю осень и зиму. Не было ни желания, ни возможности. Ну, почти не было, если быть честным. Плюс я заболел. Пневмония. Сразу после того как мы заняли монастырь. Меня побили знатно тогда, думаю, с этого она и началась. Пневмония эта. Побили, да я ещё упал во весь рост. Побился боком. С этого бока и пошла боль, потом температура, кашель. Что я тебе говорю, у тебя была пневмония в девятом классе, помнишь купались в апреле? Мы не сразу на монастырь напали, сначала всё-таки пошли на Казань. Но уже за Владимиром поняли, что дальше не пройти. Все счётчики нашего Михалыча, вояки, выли как черти. Главный его прибор, химический, которым он воду нам проверял – сломался. Потом встретили больных, с язвами, ожогами по всему телу, но не чувствующих боли. Очень страшно было, Саша. Как зомби. Там подрались, сям подрались, оголодали и вернулись в Суздаль. В Нижний не пройти. В полях эти ходят… Жуть. Траву едят вроде. В Суздале ни больных, мы их прозвали ожоговыми, ни бандитов не было. Только вот эти – свои, запершиеся за стенами монастыря. Нас, понятное дело, они не пускали. Кому охота толпу нахлебников заиметь. С первой встречи считали нас опасными и заразными. Потом, оказалось, они ещё видели, как мы ту тётку закапывали. Сто процентов подумали, что это мы её убили. А дальше, что дальше рассказывать. Дальше, Саш, мы и впрямь стали плохими. Когда посчитали сколько еды в окрестных пустых магазинах, поглядели как быстро холодает, решили напасть. Мы сначала долго разумеется просились в монастырь, умоляли практически. Без толку. Пришлось стать плохими. Зиму мы бы не пережили. Просили много раз их, пустить нас. Без толку. Пришлось. На четыре дня тогда ушли от стен, жили в деревне. Бдительность усыпляли. Михалыч нас учил показывать друг другу знаки, чтобы координировать действия в тишине. Лазать по лестнице приставной. С ножом обращаться. Такое прочее. У него пистолет был и две обоймы неполных. К тому времени, он уже не раз стрелял чтобы нас прокормить или защитить. Тренировались, короче. Ну, а потом, на рассвете, по классике, притащили лестницы и с четырёх сторон по трое перелезли и пробовали связать сонных и вырубить бодрых. Не всё у нас получилось. Вот, к примеру, пневмония моя… Ещё я человека убил. Палкой. Бил по голове, а потом столкнул с башни. Так, Саша. Но самое страшное, после же нам пришлось думать, что делать с пленными… Еда из воздуха не возникает. А они ой какие злые были на нас…».
Первая одинокая капля пота проложила дорогу второй. Человек в свитере и пальто, в штанах, натянутых на голову, чувствовал жар. Медленными движениями восковой мумии Гоша освободился от почти всей одежды. Бросал её беспорядочно на взявший паузу динамик. Сейчас они стояли лицом друг к другу, если у бочки-радиолы есть лицо. Фасад, так сказать. Парадная часть. Тщательной упаковки ради звукоизоляции Гоушан совершать не стал. Штаны и пальто свисали неуклюже, обнажая «Париж» на панели. Спускаясь вниз, хозяин дачи, будто ни о чём не думал. Ни о холоде-жаре, ни о бившей его только что лихорадке. Перед ним проносились диафильмы из старого его путешествия в Суздаль. Он помнил огромную башню с воротами монастыря, собор в синих фресках на синем небе, могилу Пожарского, аптекарский огород… Напротив главных ворот был Смоленский собор или как-то так. О нём речь шла в прошлой радиотрансляции. Улица Ленина… Петушки на палочке по двести пятьдесят рублей. Огромные петушки. Петухи, петухищи… Цветные как радуга и сладкие как сахарин. И липкие… Гоша потрогал лоб, он тоже был липким. Опустив руку, которой он ощупал свою голову, он осознал, что стоит во дворе перед крыльцом. Он словно телепортировался, а не проходил ногами путь. Он не фиксировал свои движения. На траве вокруг него таял седой тонкий иней. Как будто кто-то дыхнул на весь мир ледяной ангиной, но тут же включил обогреватель. Не лихорадка. Это была не лихорадка, а какая-то десятиминутная зима. В августе. Наверное, такое бывает. Не вернуться ли к соседу? О чём говорит его ВАЗ? И ещё что-то было про соль… Гоша присел на высокий обрезок ствола, поставленного на попа, на котором он мечтал начать колоть дрова. И начал было, но тут же выяснилось, что дрова колют не топором. Не получается топором. Для этого действия нужен специальный колун, с длинной ручкой. Гоша ещё раз потрогал лоб, влажный, но обычной неощущаемой температуры и решил сходить к соседу с новым поводом – спросить колун. В этот момент внутри дачи раздался отчётливый сигнал чего-то важного и музыкального, чего Гоша не слышал, кажется уже много дней. Звонил телефон. Через пару прыжков он уже был в руке.
