Владислав Март
Короткие истории долгого полугода
Май.
На земле снега нет, но уезжая с работы четвёртого числа, прорываюсь сквозь мрак и снежные хлопья величиной с приготовленный поп-корн. Залепляют на несколько секунд лобовое, скрывают солнце, превращаются в дождь. Май холодный, как то лето, где умер Сталин, как то лето, где у тебя украли детский велосипед. Вспоминаю о парадах и патриотах, настроение портится. Всё чаще встречаются георгиевские ленточки и буквы «зед» на иномарках из недружественных стран. РБК превратился в помойку, на BBC пишут о скорой мобилизации. Никому не верить, ничего не ждать. Вестей от знакомых с фронтов нет. У Коли-ЧВКашника телефон отключён не первый месяц, дурной знак. Всё выглядит как очередная бойня, за которую будут платить граждане даже не успевшие вникнуть в суть, их дети и внуки. Сколько таких уже творили люди? Репетиторы жалуются на немотивированную дочку, у которой на мой взгляд есть всё чтобы выбрать, подготовится, поступить. Кроме самого главного, осмысленного желания. Небо цвета старого фингала. В центре фиолетово-зелёное, разлагается биливердин, по краям тёмно-синее и розовое, ещё с гемоглобином. Новости, словно обои в заброшенной квартире. То есть видел сто раз, сдираешь, а там всё то же. Дети неготовые ни к чему. Полный офис весёлых тёток, собирающихся в Грузию и с круглыми глазами, сдающие деньги «для кого-то из кажется Донбасса». Полный телефон сообщений про вербу, потом про Пасху, потом про мир, май, теперь сменяется картинками с задорными Т-34 и орденом «Красной звезды». И снова про мир на земле. Скорее домой, сквозь снег, там, где меня никто не найдёт. Дома можно заняться мирским мелким своярубашечным, например, однажды начать ремонт и не заканчивать его уже никогда.
* * *
На кухне меняют огромное пятистворчатое окно. Монтажники в хорошем настроении рассуждают о неведомых мне материях: саморезах, стяжках, бетоне и геометрии квартиры. Сильный украинский акцент, крашеная чёлка, могучие предплечья. Будто геи-богатыри из сказки. Прислушался, может всё-таки белорусы? Нет, гости с юга, малоросы, недоросы? Лишь бы оказались профессионалы. Ещё только тихо, по-детски зажужжал первый шуруповёрт, ещё все окна на местах, как в дверь раздался звонок. Подумал – соседи, яжматери с нежными беспокоящимися во сне утырками, которых нельзя беспокоить с 10 до никогда и с 13 до совсем вообще. Скорее бы родили ещё тройню и поняли, как ничтожны были их проблемы с тем первым, игрушечным инстаграмным чадом, о котором им рассказывал десять лет д-р Комаровский. Со следующей тройней есть с пола и спать под шум бомбёжки – это ОК. Открываю дверь, стоит высокий парень в спецодежде с ярко выраженной среднеазиатской внешностью. Третий монтажник, опоздавший? Войти отказывается, что-то тычет пальцем мне за спину. По-пушкински очень плохо, с трудом находим общие слова. Оказывается, он хочет забрать старые окна (что ещё стоят в кухне). Как он узнал? Всё ещё на местах, снаружи работ не видно, да и 17-ый этаж. Договорились что позвоню, как извлекут старые конструкции, гость с Востока ушёл. Монтажники ржут. Говорят, что «эти» считывают даже если будет 30-ый этаж, моментально. Потом они продают эти старые окна куда-то. Тем, кто строит дом? Неясно. После этой паузы возвращаюсь к ноутбуку. Продолжаю работу под шум сверла и шаркание веника по заранее расстеленному полиэтилену. Как в любом ремонте с ростом числа работ растёт число работ. По снятии окна мне предъявляют обоснованные подозрения, что сверху по швам течёт вода и затекает вдоль рамы внутрь. Оттого и обои наши вздыбились. Такие проблемы скорее устраняются снаружи, альпинистами и новыми швами. Не знаю, проверить не могу. Может и монтажники окна что-то не хотят брать на себя. Сфотографировал всё. Придётся идти в управляющую компанию, что всегда странносложно и часто без подобающего результата. Будет это уже после выходных, после нового посещения города родителей, города недорогих куриных шей для пса, города с лесопарком, по которому протекает не только речка Ясенная, но и часть нашей жизни.
* * *
В смоленской Реадовке наступил День белых цветов. Это солнечный весенний день, когда поверх совсем молодой светло-зелёной травы распускаются белые семилепестные цветочки. Их становится больше, чем травы, больше, чем им предшествовавших фиолетовых. Местами чудится будто снег так и не сошёл. Море белых точек, скоплений, созвездий. Монохромный контраст с вяло-коричневыми стволами, чёрно-малахитовыми лужами и пожухлыми листьями начала века никакого цвета. Хочется назвать эти белые цветы подснежниками, первоцветами, какой-то ещё иной магической номенклатурой, чем-то из сказок про Бабу Ягу. Но имя этому подснежнику – ветреница дубравная и она захватила лес на этот короткий срок. По латыни «дочь ветров», а по интуиции, говорит мне ветреница, что на месте этого смешанного лесопарка, в который хвоя забралась недавно, раньше был дубовый лес. Цветы белые многолетние, помнят, что до этого всего было совсем не это всё. Ветреница знает, здесь были дубы, оттого она и завелась. А сейчас чёрт ногу сломит, берёзы, тополя-паразиты, ели, орешник. Пёс не обращает внимание на ковёр семицветиков, ему интересна погоня за тяжёлым шмелём и бабочками. После Дня белых цветов здесь наступит День когда папоротник раскроет свою спираль. Рождающиеся из земли в виде туго скрученной спиральки, сначала защищённые тонкой коричневой корочкой, зелёные ростки её сбрасывают, постепенно встают, увеличивают диметр кружка, а затем по часовой стрелке открывают веером ни с чем не спутанные листья папоротника. Один день – и нет зелёных спиралей, на месте их аккуратные пальмочки. После наступит День обновления красных перьев у пёстрого дятла. Бело-чёрный, как летающая зебра или берёза, в брачном сезоне дятел вдруг при каждом взмахе показывает мне свои подкрылки, бочка, пузико, и там, совсем другой цвет. После зимы оперение обновилось, очистилось и стреляет красным сверху. Такого красного больше нет в лесу, в начале мая никто ещё не посмел так ярко махать крыльями. Шапочка хороша, пестрота хороша, но эти скрытые под опущенными крыльями алые подбои – великолепны. Из скромного младшего брата своего известного рокера большого чёрного дятла, пёстрый дятел превращается в примадонну. Красный как «Феррари» в потоке машин, красный как труселя на ТНТ. Эти реадовские праздники, эти Дни, отмечают не все, я не всем о них говорю. Это праздники регионального значения для узкого круга ограниченных людей. Все отмечают в эти дни совсем другой день. День Победы. Накануне встречаюсь в девчачьем «Питер Пуше» с Олегом, мы спорим обесценили ли текущие события память той войны. Как будто была какая-то хорошая война, а теперь наступила какая-то плохая. Умные люди не заходят далеко в своих спорах. Кушаем пиццу, пьём имбирь. От этого война становится дальше и безопаснее. Доходит до юморных историй из моих командировок. Без разрешения вываливаю на друга рекомендации по сериалам, книгам, театрам, музыке, как будто он спрашивал и как будто мне жизнь не мила без того чтобы он всё это не потребил. Вспоминаем Будапешт, мечтаем о новых путешествиях, выходим из кафе в ливень. Под первую часть оперы Градского довожу его домой и под вторую еду на встречу с ржевским другом. Ожидаю от того такого же спора о жизни и смерти, о войне и мире, интересна его позиция, человека военного, человека думающего о будущем двух сыновей. Но открывается дверь и оба они, жена и сам, стоят в новеньких чёрных футболках с белой буквой Z. Сразу ясно, что говорим теперь о вине, рыбалке, дрянном смоленском театре. Ни моя супруга, ни его, войну не поминают. Умный друг снял вопросы с порога. Наедаемся как всегда чрезмерно. Прекрасные гости. Приедем, помним, любим, скоро-скоро. Утром немного шалит голова, но не настолько чтобы не мог погулять с пёсиком по Реадовке. Снова туда, где только что был День птички берёзовки. Парк – пустой, весь город концентрируется вокруг парада и шествий 9 Мая. Ничего не думая, как просветлённый монах, жую завтрак и смотрю парад на Красной площади. Ничего не думая, смотрю на сороку во дворе. Какую новость ты принесла? О том, что пора возвращаться в офисную Москву? Это не новость, тут я сам как сорока-предсказатель.
* * *
Что может быть хуже, чем возвращаться в Москву 10-го мая. После долгих выходных, когда каждый клоп вылез из сити и ускакал к своему забору в далёком далеке, все непременно возвращаются в одно время. В один жгучий час заката. Обычно, наше семейство делает всё наоборот, движется против потока. То есть уезжает куда-то в воскресенье, а возвращается в пятницу. Ни пробок, ни плохого настроения. В эти майские так не вышло по ряду причин. И вот я изучаю, что может быть хуже, чем ехать в пробке по Минскому шоссе, где пробка-то из-за того, что ранее по Минскому половина свернула чтобы позже влиться в Минское снова и родить вторую пробку на развороте на Минском. А ещё очень много машин и всего одна дорога на запад из Москвы. Много лет я говорил «москваминское», как всамделишный смолянин, так они говорят. Теперь – просто минское, как москвич. Пробка на простоминском. Так вот хуже, чем бесконечность пробки с лесом за окном может быть ситуация, когда вся семья с соплями и головной болью. Сидим и чихаем друг на друга, сморкаемся, массируем висок. Хуже, это когда половина радиостанций не ловится, а когда поймались, ты уже устал слушать шум и мозг просит выключить всё. Голос твой охрип и выключился сам, тебя не слышит никто. Возможно, у них заложены уши. Или же у тебя и ты не слышишь ни себя, ни ответов на свои вопросы. Хуже, это когда обещал ребёнку перекусить по дороге, но нет никакого «перекусить», потому что нет никакого там «подороге» где тебя застала река машин, и это уже будет не полдник и не обед, а ужин дома, который никто не хочет приготовить. Это просто уже невозможно. Хуже, это смотреть как пёс дышит сзади и суёт нос в окно. Но стоящая фура своими адскими парами серы не даёт открыть стекло. А если уменьшаешь температуру кондиционером, понимаешь, что самому холодно, так будто у тебя 39 градусов. Хуже, это когда последняя конфета кончилась сразу по выезду из Смоленска. Хуже, от невнимательности случайно включить обогрев руля и думать, что у тебя что-то не то с руками. Много-много неприятного может сделать пробку хуже, чем она есть. И ещё впереди находка, что на платной не принимают карты, а денег наличных у тебя нет. Впереди ещё боль в тазобедренном суставе и пятке от постоянной игры газом и тормозом. Впереди подрезающее хамло и ураган пыли, поднятый обочечниками. А ты уже сдаёшься. Пусть эта дорога кончится. Я закажу ужин курьеру как князь, поем и рухну на диван. Хуже могут быть только сопли, что не высмаркиваются и не дают лежать, заполняя все синусы и поднимая тебя как ваньку-встаньку чтобы попытаться высморкаться, а это не получится. Хуже ночь с больной головой и недышащим носом. Перенос репетиторов и всего на свете, что только можно перенести на завтра, лучше на другую жизнь. Где ты, другой день без всего этого? Хуже, если этот день так и не настанет. Но приходит ночь и покой. Плед сложен на стуле, а пёс сложен калачиком в ногах. В старой Москве ещё горят огни, может Азазелло жжёт рестораны, не знаю, в нашей Новой ресторанов нет, ночь выключила свет. Обесточенная память забудет 10 мая.
* * *
Утром жизнь в Новой Москве шла своим чередом, не смотря на календарный май, треснутый мир и капиталистический труд. Утром в наш район пришёл шум. Сначала от порывов ветра. Все дворы разом превратились в аэродинамические трубы. Детей без ранцев и непривязанных собак уносило в Алёшкин пруд или просто до ближайшего куста. Ветер принёс короткие сильные дожди. Они не выливали капли вниз, а бросали их с усилием отчего шума было больше. Капли разбивались, отскакивали, ударялись об отливы, крыши машин, попадали своим телом на предметы выдающие наибольший шум. После грохота дождя начинали кричать дрозды. Гоняли над лесопарком ворон, что охотились на гнёзда. По двое дрозды преследовали ворон и старались попасть помётом на крыло врагу. Стрекотание и щебетание походило на звук, который тупой мальчуган издаёт проводя железной палкой по прутьям железного забора на бегу. Лес весь состоял из дроздов-мальчиков с железными прутьями. Все деревья стали железным забором. Звуки гремели, сталкивались друг с другом и от того грохотали ещё больше. Шум распространялся и от дороги. До нашего идеального нового района дошла наконец смена бордюров. Сезонная московская спартакиада. Отличная дорога была вскрыта-срыта-взрыта. Как бы нечаянно снимая прекрасно пережившие всего пару зим бордюры трактор своим стальным пальцем задевал всё вокруг. Выдёргивал ограждение тротуара, лежачих полицейских, столбы и вывески. Больше работы богу работы! Всё включено в Москве. Смена бордюров превращается в смену всего полотна и тротуара, а затем в фигурное выпиливание люков, дорожек для незрячих, светофоров. Всё шумит. При входе во двор застаю первую в этом году стрижку газона. Неясно, что там успело отрасти, но после газонокосилок двор выглядит лучше. Подшумливают немного, сидящие на корточках рабочие из Средней Азии, выдирающие совками одуванчики. Москва всем найдём работу, да пошумнее. Так проходит день. Утром воющий ветер приносит облака, свистят щели на балконах, скулит сам воздух, скрипят стволы окрестных парков. Дождь включает громкость на раз-два, перекрывает гул бордюроразрушителя. Грузовик убегая от дождя уносит в какой-то неведомый секонд-хенд бордюров наш районный камень, вполне сносный для Красной площади, подпрыгивая на ямах и гремя как танк. От шумного этого мая скрыться удаётся только в центре. С супругой снова обходим примечательности столицы. Очередь МГУ. Читаем друг другу легенды о главном здании, обходим Ботанический сад, совсем нестрашно спускаемся по канатной дороге до Лужников и обратно, какие мы уже московские москвичи. Не удивляемся чуду стройки высоченных слаломов, корабликам под нами, ничему. Из 50-х годов СССР, окружения МГУ, переходим во всамделишный китайский ресторан. Большая часть как зала, так и персонала настоящие китайцы. Шумят, курят, говорят по-мандарински. Мелкий негатив уходит когда начинаем кушать. То, что так много «местных» – важно. Сычуаньская кухня у каждого метро, но, чтобы вот так, среди носителей, от повара-китайца, за крутящимся столом. Шумно, остро, вкусно. Как хочется сходить сюда с кем-то из друзей-смолян, когда они перестанут кочевряжиться и наконец-то приедут в гости. Золотое и красное. Ресторан по-московски. Всё в этой середине мае по-московски.
* * *
Перезагрузка, еду в Тулу, в командировку. Утреннее такси притормаживает у дома «Вернадского 33», смотрю сквозь мелкий дождь на здание. Все балконы фасада одинаковые, с такими наружными щитами из жестешифера покрывающие внешнюю нижнюю часть балкона. Страшные, дождливо-холерные. Каждый набалконный щит покрыт какой-то плесенью, сырым лишайником или ещё чем-то. Как будто забыли хлеб в хлебнице на неделю и на нём зародилась новая жизнь. Так и на этих балконах. На каждом слой слизи, слой новой, серо-зеленой жизни. На балконах – никого. Никто не курит, не смотрит на погоду. Жители опасаются выходить, зародившаяся жизнь утащит их на уличную сторону, прислизит к жестешиферу и оставит приклеенными под дождём. Остаток пути до деревянной скамейки на Курском без новых наблюдений. Занимаю позу человека готового даже на скамейке принести пользу обществу и работодателю. Включаю ноутбук. «Обновление системы – 0%». Ноутбук – чрезвычайно удобная штука, можно приехать на вокзал, достать и смотреть как обновляется система. Не нужно сидеть для этого дома или в офисе. Мобильная вещь. Приятный синий цвет экрана, голубой. Голуби под потолком тоже смотрят, слетают и проходят по рядам в поисках крошек. Провод спускается к розетке под сидением сквозь какую-то морось, пот вокзала, надо обработать его салфеткой или спиртом. Провод тоже заслуживает быть чистым. Над рядами скамеек под толстым прозрачным пластиком растут искусственные цветы. В центре зала – целое искусственное дерево, огороженное богатым забором. «Подготовка системы – 0%». Кто-то покушался на искусственное дерево? Почему в кадке не поставить натурально? Коленки постепенно нагреваются от компьютера. Люди вокруг просыпаются. Вид их отсылает к песне – «сколько кресел износил в привокзальных городах» – или как-то так. Странный человек снимает на видео влажное нутро вокзала, потёки на потолке, жёлтые пятна стен, тонкую лужу в центре. К нему подходят молоденькие милиционеры, стоят рядышком, как молодожёны, ничего не говорят, ничего не происходит. «Перезагрузка». Стены вокзала разрисованы на манер петербуржских дворцов, фрески имитируют лепнину, изображают города России. Я сижу под Петроградом, вокзал основан в 1887. Больше информации мой утренний мозг не находит. В руки просится телефон с каналами новостей. «Очистка – 0%». В мире всё по-старому: нефть и газ решают с кем дружить, убито столько-то националистов, остальные в панике бегут, не о чем, то есть мне беспокоиться. Ночь прошла так как положено. Ноутбук также долго обрабатывает и каждый «0%», и каждые «100%». Особенно долго зависает на очистке. Представляю на минуту, что очистка сотрёт мои дневниковые тексты. Будет обидно, будут все стадии отрицания, принятия, гнева, что там по списку. Понимаю людей, разбивающих ноутбук об стену. Снова «Перезагрузка». Худенький парень тащит два чемодана и переноску для маленькой собачки, самой твари не видно. Рядом толстопопая девушка направляет его и несёт мороженое из KFC. Вчера стало известно, что Макдональдс окончательно уходит и продаёт всё местным. Сумасшедшие москвичи отправились отмечать это событие в последний незакрытый блокпост на Ленинградском. Чтобы оценить эту новость не хватает данных о том, кто заменит Мак. А то вдруг будет ещё хуже. «Не выключайте ноутбук». Очень удобно всё же, можно обновить систему в любом месте, даже там, где думал посидеть-поработать. Отлично придумано. Не спрашивать пользователя, запускать эту магию обновлений в самый нужный момент. Я отсидел на скамейке ровно столько времени за сколько заранее приехал на вокзал. В момент, когда обновления завершились и исчезло последнее «Не выключайте компьютер», я встал и пошёл к элекропоезду. Место у окна приятно украшено каплями дождя, наклеенными с обратной стороны. Преломляется изображение и время. Организм не проснулся, низкая облачность и атмосферное давление очень кстати. Где-то вне времени и вне изображения за окном, через мелкую пыль воды я выдвигаюсь в Тулу. Включённый ноутбук, обновлённый и кажется более живой, чем обычно, известил, что разрядился. Столько времени был включен в сеть и умудрился не накопить энергии, всё отняло это обновление системы. Компьютер со мной с первых дней работы в компании, шесть лет. Может и пришло его время не накапливать заряд от розетки. У меня никогда не было ноутбука так долго. Я также не работал на одном месте более шести лет. Перезагрузка и новая командировка.
* * *
Самара, та самая которую часто путают с Саратовым. Теперь побывал в обоих городах. Ничего вдохновляющего за их посещение сказать не могу. Работалось в Самаре хорошо, но вот гулялось, ездилось и шоппилось не на уровне. Город домов и машин. Полями от самого аэропорта стоят трёхэтажные леса безликих домов в стиле корпусов психиатрической больницы. Безликих настолько, что не замечаешь где заканчивается один и начинается второй дом. Все двери, окна, подъезды, улицы ими образованные одинаковы. Всё припорошено припаркованными авто. Машин больше, чем людей, чем домов, чем неба, чем травы, больше, чем в Москве и Питере. По мере продвижения к центру дома становятся выше, вплоть до циклопических размеров, но безликость свою они не теряют. Весь город показался мне сидящим в автомобиле. Каждый по одной персоне в своей карете. Пешком не ходят до булочной. Дороги утрамбованы машинами, припудрены и панированы ими. Общественный транспорт, хоть очевидно присутствует, наглые как еноты трамваи хотя бы, но не в чести у местных. Самара сидит в машине и едет от одного квадратного апартамента к другому. Московские пробки просто дети по сравнению с местными. Здешние, говорят, от малейшей аварии становятся многочасовыми. Все дворы всех домов и все стоянки всех ТЦ заполнены четырёхколёсниками. В отсутствии того, что я посчитал бы парком или клумбами, газоном, создаётся впечатление города с победившим социализмом. Каждому по квартире и машине. Остальное в печь. Магазины пустые как по товарному, так и по людскому вопросу. Не смог купить интересных сувениров. Набережная разрекламированная в интернете, пляж, присутствуют, но они просто набережная и просто пляж в моём понимании. Никаких вау и ух-ты. Волга проступает сквозь ряды припаркованных авто, видится, что она торопится уплыть от обычности городского берега. Всё неинтересное. «Мужик с гусем» совсем не смешной. Походит на поделку ребёнка с ДЦП. Пивзавод размером со стадион – это всего лишь пыльный дом. Стадионы футбольные – разрушающаяся память о чемпионате мира. Остальное – перестроение машин, расстановка домов-коробочек, парковки, стройки, снова перестроение, гул дороги. Смертельно больные трамваи наперегонки с троллейбусом-рахитом везут по два пассажира со скоростью пешехода. Обгоняю их, в шуме пропускаю два входящих. Вздохнув на реку, возвращаюсь к отелю. Хорошо поработал всё же, есть что вспомнить. А гулянки, для этих дел есть Смоленск, Москва, другие города. Говорят, Саратов хуже, я плохо помню, столько дорог в моей голове. Говорю вам, что Тверь местами хуже, а местами лучше, но это неточно. Но Самара, она такая, как есть. В прекрасном аэропорту сижу и жду встречи с Внуково. Здесь светло и чисто, а главное нет машин и домов. Знал бы, раньше приехал. Буду взлетать попробую со своего 3В увидеть Волгу ещё раз. Я встречался с ней уже везде кроме Астрахани. Все крупные города, начиная с Ржева, мной посещены. Не могу назвать её своей рекой, не купался, не ходил на теплоходе, просто встречался с ней премного раз. Остался исток и устье.
* * *
Вернувшись в Москву с большим сожалением обнаружил, что людовеки нашего района начали осваивать ближайший лес. Мало им показалось парков и полулесопарков в округе, добрались до того самого, который я считал своим несколько лет, нашим. Под «нашим» я имею ввиду, что лес принадлежал до этого лета почти безраздельно узкому кругу собачников, паре грибников и наркоманам ищущим закладки. Последние не напрягали сильно. Лес большой и разбавлял их норки с сокровищами, выгонял их острыми ветками, не пропускал на дальние рубежи. Грибники люди сезонные, привязанные к влажности, тоже не создавали трафика. Лес был нашим, моим, со всеми его ручьями, дятлами, белками и мухоморами. После нескольких подряд командировок мне удалось отчётливо увидеть, что появилась новая грань у этого человеческого стакана, новыми тропинками пошли людовеки под лапы елей, новые типы двуногих поселились в светлое время в когда-то «нашем» лесу. Можно простить невинность шалашей, что строят подростки из аккуратно спиленных веток, на которые затем кладут леруашную плёнку и вручную покрывают всё срезанным мхом. Вред от такого срезания-пиления колоссальный, но итоговый шалаш из оцилиндрованных веток радует глаз и служит делу воспитания новых робинзонов и следопытов. Как же сильно будет разочарование этих, по виду 12-14 летних мальчишек, когда их дом обнаружат взрослые, что начали слоняться с бутылками и шампурами в лесу. Боль разрушения родит ненависть и желание разрушить что-либо в ответ. В мире появится больше разбитых фонарей, сломанных заборов и перевёрнутых урн. Невинность мадонн, обнимающих сидящих на руках болонок и чихухаёв, тоже хочется простить. Эти девушки, страдающие ломкой по инстаграмму, отчего-то прутся в глухой лес выдавая свой страх крепким объятием собачонки, которую вполне устроило бы какание у подъезда под скамейку. У обоих самок круглые большие глаза, свежесть хвои сносит привычные мысли. И всё бы ничего, если бы не роняли мадонны с собачками влажные салфетки, пустые бутылки из-под кристально чистой святой воды, не звонили на пол-леса несмелым оставшимся в многоэтажке. Но скоро за мадоннами пойдут и их бандерлоги, припаркуют свои машины с 03 да 05 регионом у опушки, двинут баленсиаги в глушь, сопровождая девушек и роняя уже куда более серьёзные мусорины: пачки сигарет, банки энергетиков, износившиеся коврики автомобилей. Самые страшные новые гости леса – пикникчики. Людовеки из соседних домов с огромными колонками, вёдрами маринованного мяса и ящиками алкоголя. Их костры видны сквозь лес издалека, их музыка, какой мне никогда не рекомендовал Яндекс до сих пор, слышна, наверное, в Одинцово. После них остаётся не грязь, нет, это называется как-то иначе. Половины куриц, десятки помидорин, несколько мангалов, пластиковое поле на котором Буратино сможет зарыть свои мечты и надежды на лучшее. Они даже не съедают, что приносят. Среди них много женщин, детей, это не ЗеКи откинувшиеся и радующиеся свободе потеряв на час контроль над собой. Это наши соседи, имеющие десять миллионов рублей чтобы купить здесь квартиру и ещё пять чтобы забить двор машинами как шпротами банку. Несколько собачников, таких как моя жена и её подруги, пара женщин пенсионного возраста, ещё кто-то, пытаются убирать за этими пикникчиками. Но силы неравны. Один-два пакета, которые может вынести из леса собачник – ничто по сравнению со следующей пятницей и субботой, когда лес получит новую рану, новую мини свалку. Владельцы собак действуют здесь не только в интересах экологии и эстетики. Они вынуждены убирать за людовеками чтобы собака не стала есть их объедки, не отравилась распадающимися полуфабрикатами, не утратила своё привычное меню и воспитание, культуру еды. В этом неравном и обречённом на поражение бою со стороны собачников участвует меньшинство. Те, кто с крупными псинами привык гулять в лесу. Понятно, что те 70 или 80 процентов собаколюбителей, что оставляют свои какашки во дворе и в лес не ходят, в нём не убирают. Знаком, что в лес потянулись худшие представители хомо явилось событие, которого ещё не бывало в местных кварталах. Случайно гуляя с Альбусом, супруга с подругой набрели на шабаш новых москвичей. Около двенадцати взрослых стояли кругом и очень громко кричали, взывали к каким-то силам. Ведущая призывала «понять» и «увидеть», отдельные мужики бегали по лежащим стволам, женщины вопили, всё складывалось в неровный вой-рёв. В центре круга они развели костёр выше роста людовека. После себя оставили массу ленточек на ветках и крупные куски горного хрусталя, что продаются на выставках «Чудесные самоцветы». Огонь, ор, подношения лесу творились среди дня, в десяти минутах от ближайшей 17-этажки. После объятий с испуганными деревьями, наоравшиеся разошлись. Пытаясь понять кто эти нечаянно родившиеся, я вбивал поисковые слова в телеграм-чаты района. Но на всё, что касалось «секты» мне предлагали рассмотреть чат епархии и расположенной неподалёку резиденции патриарха. Разумеется, это один и тот же уровень, но всё ж канала именно этих лесных крикунов-поджигалей я не нашёл. Значит, интернет им запрещён, как вода мормонам. Какие-то иные, практичные, получающие зарплату на вырубку мёртвых деревьев стали в «нашем» лесу вырубать здоровые, более удачно расположенные стволы. Прореживание дошло до широких троп. Тропы привели в лес мотоциклистов. Трэш продолжается. Финалом моего разочарования в людовеках-убийцах леса стало сообщение от застройщика. В нашем районе одобрено строительство ещё десяти домов, их которых два будут стоять непосредственно у леса. То есть до нашего отъезда из Переделкино Ближнего осталось около двух лет. Но есть ли где-то ЖК Обетованный, где не живут людовеки ценители шашлыка и водки, где собаки воспитаны и хозяева хоть немного походят на них своим поведением?
* * *
Забыть о раненом лесе помогает прогулка по старым улицам Москвы, где лес стоял ужасно давно и это уже никого не колышет. На этот раз обошли с супругой район Больших да Малых Никитской и Бронных. Все эти приметные Ножовые, Скатертные, Поварские, вся память, что жили здесь слуги царя, ведавшие кухней. Двигаться по таким местам быстро не получается, у каждого дома мемориальная табличка, памятник, список выдающихся жильцов, начиная с опричников. Задержались у тестя Пушкина, пытались заглянуть в окна рябушинского модерна, что отжал себе Горький, устав, съели пиццу в ресторане в подъезде Никулина. Ресторан с видом на ресторан. Табличка про Моргунова с видом на табличку про Папанова. Дом архитекторов, дом актёров, дом Берии, дом опричников… Все властьподлизающие, властьугождающие, властьдержащие или властьхвалящие. Одиноко на краю этого куска старины приютился лишь оригинальный дом Лермонтова, чудом уцелевший между Ваалом Нового Арбата и Люцифером элитной застройки переулков. Пожалуй, лишь Лермонтов не очень вписывался во все эти советские и царские властьобслуживающие квартиры. Лермонтова убили в ходе спецоперации и он не успел стать властьугодным. Отличный солнечный день. Полоска кожи на лбу согрелась и пыталась загореть, зачесалась, вспоминал мой лоб Кубу да Крым. Такие, знаете, места, где лоб сгорает без головного убора. Но и в Москве хорошо. Вкусно. Приятно. Благостно понимать всю эту историю-быль, как на неё нанизана новейшая переписанная история, как интегрирована коммерция. Как мало здесь латинских модных букв на плакатах по сравнению с провинцией и Питером. Финалом прогулки, когда еда уже ударила гипергликемией по мозгу и никуда не хочется идти, стало разглядывание окон домов вокруг и соответствующие им статьи в «Авито». Агрегатор дал нам информацию о стоимости недвижимости слева и справа, позади и перед нами, на этих проулочках что хранят покой замурованных речек, питающих пруды зоопарка. Тридцать, сорок миллионов ещё понятная цена, переплата за район, булгаковскую чертовщину и меню новиковских ресторанов. Надо только понимать, что 30 и 40 это за убитую партийную ячейку, построенную для какого-нибудь зампредкома в обычном улучшенном советском стиле. Кирпич и стекло, микролифт и вид на стену соседнего дома. Купить что-то больше похожее на творение Шехтеля придётся уже за 250-500 миллионов, то есть по цене огромного особняка в Подмосковье с конюшней и домом охраны, или по цене районного города в Смоленской области. Это всего лишь квартира. Такая она Бронная и Никитская. Такая она Москва шаговой доступности у тестя Пушкина. Волновался ли поэт глядя на дом папы невесты? Думал ли о цене недвижимости? Музей военной формы отвлекает внимание, мы уходим к жерлу метро, мимо дома-прототипа Ростовых из «Войны и мира», мимо таких же гуляющих со лбом подставленным майскому солнцу, москвичей кому достался и в то же время не достался этим летом Крым.
