Владислав Март
Поле битого кирпича
Подобно выстрелу спор из гриба, в шаге от меня из праха поля и до самой полоски леса встали из земли стены. Крепостные гряды лабиринтом выросли из треугольных обломков кирпичей. Выше самой длинной лестницы, толщиной в пять лежащих рядом водяных буйволов, с зубцами для укрытия лучников на вершине. Красные как тонущее в реке солнце, ещё горячие как хлеб, испечённые в земляной печи заново, стены выросли и закрыли от меня весь мир, кроме нескольких лютиков лежащих у самых моих скрещённых ног. Из-за зубцов на вершинах стен, что повторяли формой хвосты хищных птиц, полетели в меня стрелы. Кованные наконечники, каменные наконечники, стрелы из рыбьей кости и когтя зверя, стрелы с пучком подожжённой соломы, и стрелы обмакнутые в яд цикуты и тарантула. Из-за дальних, теперь заслонённых от меня стен, обгоняя тучу вибрирующих стрел летели точно в голову каменные ядра от укрывшихся за лабиринтом огромных машин из мертвых деревьев, сколоченных и связанных в великанов, бросающихся тяжёлым грузом. Куски камня, туши разлагающихся коров, массы грязи и горящие смолённые снаряды. Некоторые были так велики, что могли бы задавить сотню сидящих на месте людей. Как обломки луны они тёрлись о воздух со свистом и ненавистью, оставляя горящий или вонючий след. Ближняя стена передо мной, которой мог коснуться, протяни я руку, частично рассыпалась. Вернее, начала осыпаться, а затем образовавшийся разлом мутировал, стена распахнулась внутрь огромными вратами. Обрамляли створки врат черепа невиданных тварей с клыками и рогами. Сквозь ворота поднимая ноги над самой моей головой двинулся строй глиняных големов. Они были всё из того же кирпича, что стены, что поле подо мной и псом. Красные, выдыхающие пыль, потеющие цементом, харкающие непропечённой глиной. Из каждой ноги голема можно было бы сделать печь для лепёшек, из каждой головы – дом для пастуха. Пылающий огонь в глазах терракотовых големов вываливался вперёд угольками при их движении и поджёг траву вокруг меня. Чёрная сажа шла из каждой трещины на их теле. Тут же, меж ног големов пролезали люди в шкурах растерзанных зверей и в одеждах, покрытых пластинами металла. Они держали сети и копья, смотрели на меня яростно и дико, как на последнего врага в долгой войне угрожающей их бытию. И эти стрелы, горящая смола, подошвы големов, копья людей, все находились перед моим лицом. Перед моими закрытыми глазами. Дыхание гнева атакующих отбросило назад мои волосы. Топот их ног заставлял моё тело подпрыгивать над землёй. Летящее смертоносное облако стрел и камней бросило на меня тень. Кобра было раскрылась, но снова сложила капюшон и спряталась в страхе, обвив моё предплечье, сдавливая его мышцами. Пёс прижался сзади к моей спине, навалившись всем телом и поджал хвост. Примятые цветы повернулись ко мне лепестками, как к утреннему солнцу. Казалось они хотели выйти из земли, лишь бы быть ближе. Грохот войны поглотил мир заставляя воду в далёких озёрах выйти на берег, а птиц упасть с неба.
Пространство полное гнева и желания убийства начало деформироваться. Все стены, стоявшие перед моей сидящей со скрещенными ногами фигурой, изогнулись дугой и окружили меня. Они сомкнулись за спиной без шва и прохода. Плотно сжимаясь кирпичные донебесные стены почти касались меня, стали трубой, с пятачком земли в глубине, в основании, на котором сидел я со своими спутниками. Стена-труба вилась к небу и танцевала змеёй, не давая и капле света упасть на моё дно. От того всё превратилось словно в сухой колодец, на дне которого я оказался. При этом ни големы, ни угли, ни острия стрел и пик никуда не делись. Непонятным образом они помещались внутри стен трубы-колодца и все одновременно были вокруг меня и передо мной. Высоко вверху в теперь круглой неразрывной стене образовались бойницы-оконца. Через них на меня стал падать красный газ, замороженный до степени похожести на снег. Одно касание с ним может отравить любое живое. Облако стрел по-прежнему летело в меня сверху вместе с тушами разложившихся коров, но пока не долетало. Только зачерняло тень и без того массивного воинства, умещавшегося в бесконечности каменного колодца. Последними на меня полезли правдорубы. Исчадия похожие на крупных мужчин покрытые полностью, включая белки глаз и волосы, красной пылью. Ноздри у них были широко раскрыты и высыпали пыль на их могучие грудные мышцы. Именно они руководили армией. Правдорубы имели несколько рук, три, пять, разное число. В них находились инструменты этой войны. Красные мужчины держали плети, к сотням концов которых были привязаны лучники, посыпающие меня зажжёнными стрелами. Я видел, как лучники задыхались от повязанных на шею окончаний гигантских плёток, но стреляли и стреляли в меня безостановочно. Вместе со стрелой каждый посылал кусочек кровавой мозоли со своих пальцев. В одной из рук ближайший правдоруб держал копьё, что проходило насквозь каждого титанического голема. Пробивало в нём дыру в спине и упиралось в тлеющее сердце внутри, в последний, не остывший кирпич после рождения чудовища в печи. И голем кричал, посыпая солдат внизу горящими черепками. А его сердце касаясь кончика копья выбрасывало сноп искр. Копьё с каждым шагом существа чиркало об его сердце как гигантская спичка. Правдорубы дёргали длинными косами на затылках, к которым оказались фиксированы катапульты и другие метательные машины. Механизмы трещали и выли, горели, умирали, но подчинялись косам и швыряли в меня каменья и трупы. Трупы солдат сами заползали в ковш для метания. Другие сначала умерщвляли крупных животных, клали их в катапульты, а затем обливали себя горящей смолой и залезали в ковши. У отдельных нападавших правдорубов в руках оказались шампуры с наколотыми на них обожжёнными людьми. У них было отрублено всё кроме клыкастого рта полного вставных зубов диких животных. Этим ртом они хотели разорвать меня на части. Правдорубы окружили дно колодца встроившись в эту вибрирующую в танце смерти бесконечность пляшущего смерча и стряхнули со своих плеч кирпичную пыль на мою голову. Как и облака газов, топот големов, секиры пехоты, всё было прямо перед моим лицом и одновременно в пространстве мира от моих ступней до самого бесконечного неба. И был растоптан последний цветок, пробивавшийся меж кирпичной гряды. И кобра сдавила мою руку до синевы кожи. И пёс заскулил, чего не было с ним никогда ранее.
