Владислав Творожный
Анафора
– На первом этаже за лестницей. – указала Алиенора.
Гюнтер Фринд направился на первый этаж.
Открыв первую дверь, увидел ведро, швабру и гвозди, подумав, что туалет должен выглядеть иначе, он развернулся и пошел к другой двери. Дернул ее, она не открывается, постучался, а никто не отзывается. Подергал ручку еще раз, никакого результата, а напряжение все возрастало!
– Кхм, господин, прошу меня простить, – неуверенно проговорила девушка маленького роста, – я устроилась только сегодня на работу служанки, вы случаем не знаете, разрешено ли прислугам пользоваться королевской уборной? Мне очень сильно надо, но вдруг это оскорбление чести семьи…
Гюнтер был на взводе и прокричал то, что первое пришло в голову:
– Девушка, такие вопросы решаются в дубовом кабинете, а не на празднике у монарха! Все понятно? – подергал он дверь еще раз.
Девушка опустила взгляд и быстрым шагом удалилась.
Гюнтер случайно оперся на дверь, и она открылась.
– А, мне следовало бы догадаться…
После полноценного опустошения, у него вновь появилась душа: «но ведь зря я так с той девушкой, она ведь тоже хотела в туалет, а я на нее грубо накричал. Что-ж, буду надеяться, что ей посчастливилось найти свой туалет, все мы однажды через это приходим. Пойти посмотреть, что там Алиенора делает? Может заглажу карму за свои проступки».
Дверь распахнулась, Гюнтер влетел в комнату Алиеноры:
– Ну-с, рассказывай. – проговорил он, усевшись на стол.
– Что рассказывать? – удивилась Алиенора. – Расположение туалета я указала максимально точно!
– Почему ты грустишь, разве нет причины? – уточнил Гюнтер.
– Что, – недоумевала Алиенора, – просто так взять и все рассказать?
– Да, и желательно в темпе, меня ждут важные люди!
– Так, с чего бы начать… – задумалась Алиенора. – А, ну вот хотя бы с того, что меня все раздражает! Кажется, что и цель у них одна, еженедельно выводить меня, ибо других причин я не вижу. Сначала не вспоминают, а потом принеси и подай, приводят не пойми кого. Кто этот Шнайдер? Такой противный, и сын его умом не отличается, нет никакой гармонии, хочется вот сбежать туда, где людей нет вовсе, остановить этот хаос!
– Никуда от них не деться. – заключил Гюнтер. – Хоть упейся до беспамятства, все равно найдут, отмоют и поработят!
– А вот вы, Гюнтер Фринд, как вы определились с профессией? У вас разве не стояла дилемма с выбором, разве вам не хотелось сбежать от этого всего, или такое чувство тревожности только у меня одной?
– У меня не было выбора, когда твой отец офицер, то твоя дальнейшая судьба предопределена, армия, армия, армия. А, впрочем, я всего лишь хотел печь хлеб и не руководить жизнями других людей…
– Но ведь ты же как-то стал военачальником!
– Череда абсурдных событий и не более. – уверил Гюнтер. – Я никогда не учился, меня били, унижали, но свободу они сломать не смогли, когда я всячески нарушал дисциплину со временем меня перестали замечать, но отец все еще стоял над душой, мне не нравилась такая жизнь, я не мог уйти, не мог купить то, что хотел, но при этом мог командовать отрядом, судьба которого меня не интересовала. Погоны, награды, звания, это было мое, но мне не принадлежало. Начав пить и вести бродяжную жизнь, я думал, что меня наконец-то выгонят, но они держали до последнего. Лишь после смерти отца я смог снять эти оковы, но как видишь я опять здесь, и без своего желания.
– Ничего не понимаю, ты же сам пришел…
– Эх, Алиенора, это все не имеет значения. – монотонно ответил Гюнтер. – Мой совет тебе таков, пускай за тебя решают твою жизнь, но в своих действиях ты всегда свободна, главное оставайся человеком и со временем получишь то, что люди называют счастьем.
– Понятно, да только как найти саму себя, когда нет ни одного намека, не жизнь, а скат по наклонной. – загрустила Алиенора.
– Не знаю, в этом я не спец. Хочешь я могу тебе дать книгу, ты читать между строк умеешь? – Гюнтер расстегнул свою рубаху.
– Наверное, а о чем книга. – заинтересовалась Алиенора.
– Скорее о разочаровании. – ответил Гюнтер. – Так умеешь или нет?!
– Нет, не умею я читать между строк, и вообще я читаю очень медленно, не понимая смысла, чего пристал то? – возмутилась Алиенора.
– Все, с этого и надо было начинать, – утихомирился Гюнтер, – значит вот тебе книга, там некоторые страницы отсутствуют, щас-щас.
Гюнтер пытался снять свои туфли.
– Черт бы их побрал, ох уж интеллигенция, ходят как истуканы и радуются, какие они гармоничные. – говорил Гюнтер все же снявши туфли. – Вот, читай Алиенора, так и знал, что пригодятся!
Алиенора вылупила глаза.
– О, ну вот намокли чуть-чуть, зато не такие скомканные!
– А зачем же ты листы в туфли напихал?!!
– Чтобы никто мое богатство не украл! – похвалился Гюнтер. – Но теперь это все твое, береги его, может именно эти листы помогут тебе обрести смысл жизни, или хотя бы смысл книги.
– Я в это не верю. – рассмеялась Алиенора.
– Я если честно тоже! – рассмеялся в ответ Гюнтер. – Так, уже вечереет, мне пора к столу, дела, сама понимаешь…
– Да, понимаю, спасибо вам за душевный разговор.
– Рад, что хоть кому-то я смог помочь.
Гюнтер закрыл за собой дверь и направился к общему столу.
– Трезв? – спросил Адриан сразу, как увидел Гюнтера.
– Всегда и везде! – ответил Гюнтер.
– Где был? – продолжил Адриан.
– В уборной, не представляешь какая там плитка!
– Представляю, – удовлетворился ответом Адриан, – молодец.
Поздно вечером банкет все же закончился, но сам Герман Рюст до того повеселел, что танцевал без перерыва и в конечном итоге потянул спину, ему пришлось остаться на ночь, в то время, как другие гости постепенно разъехались. Гюнтер Фринд приехав к дому, проверил почту, и письма там не оказалось, он пошел спать с радостной мыслью: «пригодилась бумажка!».
После отъезда Германа, Изак стоял один в огромном доме и не мог спокойно дышать, впервые в жизни он почувствовал ощущение реальной угрозы, ему казалось, что произошедшее лишь выдумалось ему на миг, где-то в сказке, но никак не в реальности. Спустя время это чувство переросло в подавленность, а за подавленностью скрывалось чувство страха и отчаяния.
Изак пошел брать швабру и металлическое ведро.
Набирая воду у него вдруг пропали все мысли, как будто бы единственный смысл его жизни – мыть полы и смотреть как вода со стуком заполняет металлическое ведро. Ведро оказалось тяжелым, вытащить его с умывальника было нелегко, он разлил большую часть воды, но все же пришел в коридор и намочил швабру. Эта работа хоть и была непростой, ибо Изак после нескольких минут почувствовал боли в пояснице, но чрезвычайно эффективно успокаивала его. Ему все хотелось понять, насколько справедливыми были крики Германа, может он действительно неправ?
Через час Изак заключил, что вполне виновен в том, что ничего не делает и не смыслит в элементарных вещах. С этой мыслью он охотно согласился, на душе появилось некое облегчение, ему даже стало радостно мыть полы, ведь наверняка именно в этом и есть его предназначение, все оказалось просто!
После двух часов непрерывной работы, он потащил металлическое ведро обратно к крану, холодная вода сильно давила на кисти, казалось, что кости начинают болеть изнутри. От боли рука перестала слушаться и он, когда вытаскивал ведро из-под крана, обронил его на пол и разбил плитку. Пульс резко увеличился и ему страшно захотелось спрятаться у себя в комнате, ведь Герман же узнает об этом и побьет его, или еще хуже, накричит и вновь расскажет об истинном предназначении Изака.
Он раскидывал старые тряпки по уборной, в надежде убрать видимые следы разлитой воды, шаг за шагом скручивал тряпку, выливал воду и вновь собирал, а ведь впереди еще второй этаж, но вдруг Герман приедет раньше?
Внезапно его паника перезрела и вылилась в открытую ярость.
Изак разорвал тряпки и выкинул ведро из уборной.
Улица, там люди, свободные, ущемленные, богатые и бедные, площадь, я не слуга, я не раб, я не заслуживаю такого отношения к себе! Он поднялся на второй этаж и распахнул окно, люди неспешно бродили и развлекались, сцена была пуста. У него появились мысли…
Изак ринулся на кухню и взял несколько ложек, сразу же побежал на площадь, где громко начал стучать столовыми приборами, таким образом привлекал внимание, ему уже все равно на его внешний вид. Старая обношенная рубаха, не менее старые штаны, но душевный прилив его был столь силен, что одежда неважна, пора рассказать миру о своей беде, а дальше все чуждо, его спасут, накормят, оденут, найдут работу по душе!
– Граждане, я Изак Рюст, хочу призвать вас к общественной проблеме, она существует и касается всех нас, но в частности меня, – громко кричал Изак, – нам нужны перемены, мы должны освободить себя от цепей рабства, и меня в том числе, я живу как поданный, как будто моя жизнь принадлежит кому-то другому, но не мне, однако я верю, что это не так. Мы должны прийти к правосудию, господа и барышни, я произнесу свой революционный стих, он станет моим личным оплотом в этой борьбе!
Меня волнует сей вопрос:
Неужто сказочный допрос
Неужто созданный психоз
Неужто ругань и борьба
Вам стала так теперь нужна?
Отныне бедный стал бедней
Богатый вновь обрел цепей
И цепью этой каждый час
Мне все сильнее давит сглаз
Вы верите, что все так надо
Что так положено судьбой
Ответьте мне, народы славы,
Готовы вы теперь стать мной?
Готовы вы отдать одежду,
Дать хлеба, крышу и тепло,
Лишь, чтобы я, бедный сиротка,
Стал человеком, а не псом?
Изак замолчал и поглядел на публику.
– Ну поэт, ну молодец! – рассмеялся какой-то старик.
– Трогательно, душевно. – монотонно заключил какой-то господин.
– У вас большое будущее, – вскрикнула какая-то прохожая, – вы очень добры, раз жалеете бедняков и угнетенных, я рада, что поколение царской семьи находится сейчас с народом. Ура, ну же, поддержите маленького интеллигента, давайте-давайте!
Толпа радостно начала хлопать.
Изак недоумевал, почему они веселятся, он же призывает к борьбе.
– И это все? А как же правосудие, народная поддержка…
– Ох, Юнец, в наше время без газеты никуда, вот напечатаю твои стихи на главной странице, вот тогда и будет слава, народная поддержка, деньги. Все в твоих руках! – вскрикнул гражданин в большой шляпе.
Изак вновь не воспринят обществом, удар в душу и раскол всех надежд.
– Спасибо, – проговорил он, чуть ли не в слезах, – пойду полы мыть, познавать смысл жизни, если быть точнее…
– Ах, какой парень, вот бы мои сынки были похожи на вас. – Ахала женщина средних лет. – Пойду тоже заставлю их написать стихи!
Изак удалился в дом.
Вечером в доме Грегора Импрессиоля:
– Вот теперь станет действительно тепло! – Грегор подкинул дров в камин и уселся в свое любимое кресло, рядом сидел Герман и пил чай.
– Уютно тут у вас, хочется так провести всю жизнь…
– Проводите, только не вздумайте заканчивать свою жизнь сегодня!
Герман рассмеялся.
– Хорошо, так и быть, я перенесу свои планы.
– Ну что вы в крайности, – перебил Грегор, – у нас планов столько, что и переводить ничего нельзя, можем не дожить до их реализации.
– Благо у нас есть дети, они все завершат, или полностью вычеркнут.
– К слову, а как ваш Льюф, не надумал даму сердца завести?
– Читаю его письма, об женщинах и не думает!
– Ох, и как вы на это реагируете?
– Пусть лучше и не думает жениться, я до сих пор вспоминаю об Агате, я люблю ее всем сердцем и не могу отпустить, эти мысли сводят меня с ума, сколько уже времени прошло? Память ничего не забывает…
Грегор внимательно слушал.
– Но я вот думаю, а если бы я ее не встретил? Если бы я жил один и никогда бы и не желал влюбляться, вдруг все стало бы по-другому? Один бы читал книги, строил планы, развивал государство, не страдал бы от бессонницы, у меня бы не было хронической усталости, а главное я не стал бы тем, кем являюсь сейчас, слабым и ранимым…
– Это произошло бы в любом случае, я имею ввиду любовь, мы являемся лишь отражением наших потребностей, да и есть ли смысл меняться? Посмотрите на нас, мы воспитываем отличных детей, народ нас любит, экономики растут, и к тому же сейчас мы сидим у камина и пьем чай, что еще нужно?
– Да, но я вечно недоволен. – заключил Герман. – Ну ладно, упустим меня, как там обстоят дела с всеобщим образованием, люди возмущены?
– Может кто-то и возмущен, но лично ко мне никто не подходил и не возмущался, что весьма радостно, однако я говорю за советников, а мнение людей меня мало волнует, если быть честным.
– Как же это так? – возмутился Герман, – Монарх первый человек в государстве, чье время должно быть направлено на проблемы его народа.
– Ой, ну не либеральничайте! – возмутился Грегор. – Думаете я не знаю своих людей? Сегодня повозмущаются, пострадают и поплачут, а завтра, как ни в чем не бывало пойдут на работу.
– Да, вы весьма правильно живете, – с согласием рассмеялся Герман, – вокруг четырех стен, охраны, еще и в замке, мне же на центральной площади таких свобод не положено, чуть что, придут и закидают помидорами!
– Советую вам закупиться картошкой, она тяжелее, и отбиваться станет легче, Изак, Дитлинг и Льюф пускай займут окна по периметру, а вы с третьего этажа прицельно по шляпам будете бить! – предложил Грегор.
– Весьма гибкая оборона, после сражения на линии фронта будет подаваться давленное пюре с частичками перезревших помидоров. – продолжил Герман. – Ну что-ж, я думаю пора ложиться спать, вы не против если я лягу здесь, у вас на диване?
– Конечно не против, ложитесь там, где вам удобно, – подтвердил Грегор, – только не пугайтесь, если увидите маленький силуэт, Алиенора не спит всю ночь, а засыпает под утро, постоянно приходит и что-то жует.
– Думаю, что к этому времени я уже усну.
– Прекрасно, доброй вам ночи!
Герман не мог заснуть, крутился, пил воду, и на рассвете написал письмо Грегору. Поблагодарил, оделся и пошел в город искать кучера. Благо купцы и служивые просыпались всегда рано, поэтому искать долго не пришлось, его личная карета осталось в Вертексбурге, но потом ее обязательно привезут в Афферен. К 5-ти часам утра, Герман уже был дома.
Ему передали новости о призывах Изака, Герман совершенно спокойно отреагировал, сказал, что это вполне ожидаемо, учитывая маргинальную жизнь Изака. Позавтракав, Герман уселся на первом этаже и читал газету.
Изак проснулся спустя два часа с приезда Германа, спустился на первый этаж, чтобы выпить воды, неожиданно для себя увидел Германа, тот подозрительно молчал. Изак, подумал, что тот не мог ничего узнать и молча прошел в уборную.
Герман отложил газету и задал Изаку вопрос:
– Как вчера поработал? Удачно?
– Да, вполне, все вымыл, да так, что уже болит спина.
– Похвально, но спина пройдет, так у всех бывает, кто только пытается работать, переходной период. – тянуще говорил Герман. – Ты же, наверное, сразу отдыхать лег? Тяжело два этажа сразу помыть.
– Да, только все убрал и моментально спать!
– Лежал ночью и думал о свободной королевской жизни?
– К чему вы клоните? – разозлился Изак. – Не задавайте лишних вопросов, скажите сразу, что вы от меня хотите!
– А знаешь, полы ты помыл замечательно, даже отлично! – с воодушевлением говорил Герман. – Думаю и прокормить себя сам сможешь, к тому же ты у нас любитель свободы? Стены родного дома душат? Весна, впрочем, уже днем тепло, можно хоть на траве спать, как тебе идея?
– Мне не нравится. – ответил Изак.
– Тебе нужны перемены! – настаивал Герман. – Как ты там сказал? Цепи рабства, ну что-ж, я снимаю с тебя цепи рабства, можешь идти куда хочешь, только ключик от двери все же отдай. Ах, а ты как, прямо сейчас пойдешь, или заберешь «подданные» тебе вещи? Ну чего молчишь, неужели ты думал, что тебе кто-то поможет, да те люди на площади живут в десятки раз хуже, чем ты, а ты не ценил даже малейшей заботы. Пускай-пускай, только как будешь уходить, позови, чтобы я осмотрел тебя, вдруг ты заберешь лишнего.
– Понятно. – Изак, склонив голову, побежал в свою комнату.
У него было не так много вещей, в основном была одежда и пару сувениров, которые ему когда-то дарили. Он забирал все, пальто, рубашки, шорты и штаны, носки и шапки, шарф и перчатки. В его собственной рубашке лежал талер, который он сохранил на всякий случай, сегодня этот случай настал, его официально выгоняют из дома, где он жил все свое детство.
– Я ухожу. – проговорил Изак выйдя из комнаты.
– Какая радостная новость, а я все ждал, когда же ты захочешь свободы!
Изак промолчал и стал спускаться на первый этаж.
Герман остановил его возле стола, где порылся в его вещах.
– Нет-нет-нет, – проговорил он с ноткой лживого удивления, – так дело не пойдет, это пальто носил Дитлинг, я помню, как его покупали, рубашка вот эта дранная, тоже оставь, я помню, как Дитлинг игрался в ней чуть помладше. Шарф носила Агата, а, и перчатки тоже, ну и дела!
Изак положил эти вещи на стол.
– Мои подарки и рубаху с носками и штанами, я могу забрать?!!
– Конечно, это же ТВОИ вещи, может к осени на пальто накопишь!
Изак стал открывать дверь.
– Стой. – прокричал Герман.
– Что? – обернулся Изак.
– Ключик положи на стол, будь добр.
Изак вынул ключи из рубахи и вышел из особняка Рюстов. Герман с громкими щелчками закрыл за ним дверь, показательно и намеренно! Это никоим образом не обидело Изака, скорее наоборот очистила его мысли, ведь много раз он обдумывал, когда это случится и этот день настал.
Первым делом он направился в отель, ибо ему следовало где-то жить.
– Доброго дня, сударыня! – проговорил Изак с улыбчивой физиономией.
– Доброго-доброго, вы к кому-то пришли?
– Да нет, – удивился Изак, – я хотел снять у вас комнату.
– Дешевых номеров нет, люкс 1 талер ночь, есть кровать, печь, балкон и собственная уборная. Другие комнаты освободятся лишь через недельку.
Изак недолго думая согласился.
– Так и быть, давайте люкс!
– Хорошо, покажите мне паспорт или другой удостоверяющий вашу личность документ, подойдет и справка с места работы, если такова имеется.
– Паспорт? – насторожился Изак. – Какой еще паспорт, у меня его нет!
– Ну давайте, что есть! – разозлилась сударыня.
– Но у меня ничего нет, вообще ничего…
– Тогда я не смогу вам помочь, таковы правила.
Изак недовольно вышел из отеля.
– Да за один талер я могу себе лодку купить и в ней спать!
Далее он направился подальше от центра, где живет бедная прослойка общества. Всю дорогу он спотыкался об раскиданные ветки и лежащие на земле камни. Кто-же так за порядком следит, никакого контроля.
Постепенно Изак стал замерзать, было влажно, температура умеренная, однако ветер насквозь продувал Изака в его рубашке. Не придумав ничего более умного, он стал наматывать круги вокруг кирпичных домов. В начале это помогало, чем больше он бежал, чем больше вдохов он делал, тем сильнее нагонялся жар в его теле, однако холодный ветер сдувал все пламя и конечности стали неметь. Пот быстро остывал, и кожа начинала знобить, легкая пробежка на пользу не пошла, Изак скорее остывал, чем нагревался. Руки стали синеть и покалывать, он решил, что еще не лучшее время для такого способа согреться, но ему пришла идея зайти в общепит.
Заказав себе пюре и хлеб с паштетом, он запил все чаем и быстро съел. Тепло идущее с кухни дало возможность Изаку отогреться и вскоре его конечности обрели свой естественный телесный цвет. Заболело горло, стало тяжело дышать, а после насыщенного завтрака проявилась изжога.
На свежем воздухе ему стало легче.
Чем дальше от центра, тем люди злее и беднее, Изак, будучи бедным, себя к остальным не приравнивал, он был выше них, ибо имел королевскую фамилию, однако это все было на словах, никакого документа он не имел, как и собственно подтверждения того, что он воспитывался среди Рюстов.
Через какое-то время он причалил к старому деревянному забору, его и забором было трудно назвать, доски почернели и отламывались кусками из-за сырости, там стоял глиняный домик с покосившейся крышей. Рядом деревянная пристройка и старая бабулька, пытающаяся ржавым топором разломать сырые доски. Изак открыл калитку и пошел к дому.
– Бабуль, извини за вторжение, – искренне поклонился Изак, – не могу ли я переночевать у вас эту ночь? Могу предложить значимый консорциум!
– Чего? – Бабуля посмотрела на него с удивлением.
– Эх, бабуль! – рассмеялся Изак. – В том месте, откуда я родом, все основано на сделках, контрактах, транзакциях и уговорах. Понимаю, для вас это все сложно, но давайте я вам предложу этакую сделку. Значит смотрите, я вам дрова, а вы мне ночлег, ну и от еды бы я не отказался.
– Милок, да только живу я в разваленном доме, тебя устроит такое жилье? – грустно проговорила бабуля. – И из еды у меня только кабачки…
– Ну и прекрасно, спартанские условия и кабачковая диета – мода нынешней современности! – обрадовался Изак.
– Ох, ну раз так, то пойду я, пойду и приберусь!
Изак радостно стал рубить доски, ветки, чурбаны.
Потребовалось два часа, чтобы перерубить все то, что лежало около деревянной пристройки. Была бы воля Изака, он бы и саму деревянную пристройку перерубил и сжег, слишком уж некрасиво она выглядела по его аристократическим мерка.
Вместе с бревнами Изак зашел в глиняный домик. Его удивили условия жизни этой бедной старушки, входная деревянная дверь была перекошена и держалась лишь на одной петле, ее бабулька подпирала длинной палкой, надеясь, что так будет меньше дуть и не появится нежданных гостей.
Прихожая была наполовину без крыши и с потолка свисали какие-то мокрые и старые грязные тряпки. Изак решил, что сегодня можно будет не разуваться, да и на всякий случай и не садиться никуда. Пол прихожей сгнил, доски провалились и под ними была видна сырая земля, которая отдавала влагой и холодом, Изак не задержался в этой комнате и пошел в следующую, которая была закрыта тонкой сплошной деревяшкой с петлями и обшитой ковром. Эта комната оказалась коридором, он был небольшим и в нем стоял шкаф, а чуть левее самодельная и на вид ужасная печка. Следом располагалась комната самой бабули, там на удивление было чисто и вполне уютно, хоть и сыровато. Свечек в доме не имелось.
– Бабуль, вот значит дрова, распали свою ветхую печь, тебе надо протопить дом, здесь воняет сыростью, погода за окном не радует, а я люблю спать в комфорте и тепле, у меня слабые пазухи!
– А ты разве не хочешь мне помочь? – спросила она Изака.
– Бабуль, – искренне ответил Изак, – с радостью! Да только я понял, что тебе помощь нужна намного сильнее. Можешь даже не готовить ничего, я сам все куплю. Отдыхай и подбрасывай дровишки.
Изак направился на базар. Увидев такой дом, ему неимоверно стало жалко эту одинокую бабулю, до того, что захотелось потратить весь свой талер только лишь на еду для бабули, но, впрочем, Изак быстро осознал, что себя он любит гораздо больше. Поэтому на базаре было куплено не так много, а именно свечи, газеты, яйца, картошка, несколько карпов и сливочное масло.
Вернулся он через час и показал купленное бабуле.
Еще несколько часов Изак расстилал газеты по полу, чтобы не спать на сырых досках, а сверху положил перину, много ткани нашлось в шкафу, было даже чем укрыться. Особое недоверие вызывала самодельная печка, которая дымила изо всех щелей. Запах гари немного беспокоил, но хоть так, чем на холоде, Изаку выбирать не приходится.
Уже за ужином Изак стал расспрашивать бабулю обо всем:
– Бабуль, сколько лет ты так уже живешь?
– Да лет восемь однозначно… – безо всякого ответила бабуля.
– Устраивает тебя такая жизнь?
– Конечно не устраивает, да кто мне поможет?
– Как же, – охнул Изак, – неравнодушные люди!
– В своей жизни никогда не встречала таких.
– И все же они есть, – заключил Изак, – а печку ты сама построила?
– Да разве это печка? – удивилась бабуля. – Это времянка и неправильная к тому же. Моя хорошая печь развалилась лет десять назад, вместе с крышей завалился и дымоход. Осенью холодно, уголь дорогой, приходилось ночью брать лопату и ковырять дорогу возле центра, так кирпичик за кирпичиком и построила ее, однако ж иду около царских квартир, а там господин указки дает и командует, подошла, гляжу, водосток меняют, ну я и попросила отдать мне старые трубы, а он отмахнулся и говорит, чтобы я забрала и уходила. Вот так с ржавчиной, да получилось дымоход организовать…
Изак с сочувствием слушал.
– Теперь вот-с воду грею, доски экономлю, когда сильно замерзну, тогда начинаю растапливать печь, а до того укрываюсь тремя одеялами, благо теплеет к весне. Летом будет легче, солнышко я люблю.
– Как же так все вышло? – удивился Изак.
– Сама задаю себе этот вопрос, когда-то был муж, дети, работа и прекрасный дом с розами, а потом в один миг я проснулась и вокруг никого. Как будто никого и не было, как будто я всегда жила одна в разбитом доме с сырыми стенами, неужели именно я стала причиной этой разрухи? Впрочем, жизнь никогда сладкой не была, да только умереть раньше хотелось достойно, а сейчас нет совершенно никаких мыслей, сплошная серость…
– Вы главное не думайте о смерти, говорят это ее приближает.
– Ох, я давно не такая, все компенсируется, пускай у меня нет моих роз и вкусный яблок, но овощи я вполне умею сажать, даже профессионально, дождя у нас много, почва хорошая, главное продать подороже, а там глядишь и мяса кусочек получится купить, так и живу… Изак рассказал в ответ историю о своей жизни и к вечеру уснул. Следующим утром он ушел, оставив несколько монет и сувениры, которые когда-то были получены в качестве подарка.
Этим же новым днем, Адриан сидел в ресторане один и думал о безысходности. Его планы разрушились и мозг зациклился на поражении. В случае прямой конфронтации его кавалерия с саблями будет напрочь разрушена, не совсем понятно знает ли об этом Герман, да и состояние его армии на посредственном уровне, что доказывается его размытыми угрозами.
Решено было одно – с Германом надо покончить!
Если в прямой схватке погибнуть он никак не может, следовательно, его надо застрелить втихую и желательно подстроить все так, чтобы на Адриана никто и взгляда не перевел. Идея пришла достаточно быстро. Адриан всегда использовал Гюнтера Фринда и знал, что этот безнадежный алкоголик не имеет никаких моральных ценностей, а, следовательно, готов выполнить любое поручение за посредственное желание. К тому же и втираться в доверие нет необходимости, он и так часто бывает вместе с Грегором в Афферене.
Пускай за деньги не купить всех людей, но за деньги вполне можно выполнить любое желание несчастного человека, который наивно полагает, что, заполучив мечту легким путем – сможет обрести счастье. Благо денег у Адриана было всегда много и даже больше, чем у самого Грегора Импрессиоля, не зря Адриан проповедовал аскетизм и самому монарху, но тот решительно отказывался, ссылаясь на то, что бедным людям лучше живется в бедноте, а богатому комфортнее в богатстве, ведь потребности обоих колоссально разнятся, а потому богатым нельзя беднеть, а бедным богатеть.
Адриан заказал себе булочку с чесноком и вышел из ресторана.
Одно его наблюдение заставило пересмотреть взгляды на ложь, вернее на обман, который обманом и не является. Он даже написал об этом статью в местную газету, правда анонимно, однако его прямолинейность было легко заметить человеку, связанному с письмом. Собственно, направился он в новую кондитерскую, где только-только замешивалось тесто, разжигались печи и разукрашивались стены помещения, выставлялись столы и витрины. Здесь заведовала молодая женщина, совсем небезобидная, а даже злая как сам Адриан, иногда, впрочем, по ситуации. У этой самой женщины Адриан добился разрешения пригласить королевского смотрителя на случай продажи изделий в царские буфеты и амфитеатры. Не пришлось даже платить, она сама была рада этому соглашению, наверное, сильнее, чем Адриан.
Днем Адриан пришел к Гюнтеру Фринду, который привычно отсыпался.
– Спишь? – проговорил он, готовясь взять кувшин.
– Я заранее нагрел воду, можешь считать, что оказываешь мне услугу. – проговорил Гюнтер, кидая одеяло с кровати. – Я обожаю летний душ, особенно, когда лето еще не наступило.
– Я не для этого к тебе пришел. Мне необходимо с тобой поговорить.
– Говори. – перевернулся Гюнтер на другой бок.
– Не здесь, желательно на свежем воздухе.
– Я разрешаю тебе открыть окно!
– Да вставай ты уже! – разозлился Адриан и ударил кувшином об кровать. – Быстро, что ты здесь устроил!
Гюнтер медленно встал и начал надевать носки.
– Прекрасно, так и необходимо было начать.
– Куда мы пойдем? – спросил Гюнтер умываясь.
– Я покажу, оденься прилично. – проговорил Адриан выйдя из дома.
Гюнтер Фринд безынициативно направился следом.
Они молча вышли из двора и направились к центру города.
– Знаешь, что меня удивляет больше всего? – проговорил Адриан замедлив шаг. – Ты не беги так, мы не спешим.
– Почему тебя до сих пор не побили на улице? – ответил Гюнтер.
– Нет, это меня совершенно не беспокоит, когда знаешь причины, то всегда готовишься от них защищаться. – иронично ответил Адриан. – Я о другом, скорее о тебе, о твоих талантах.
– Я не понимаю. – задумался Гюнтер.
– Когда ты был на кухне последний раз и пек хлеб?
– Вчера, примерно в это же время я направился к себе домой, набрал муки, яиц. К вечеру пришел, попутно раздав хлеб нуждающимся.
Адриан с интересом слушал Гюнтера.
– Да, продолжай, и сколько всего удалось продать за тот день?
– Где-то штук 10 было продано, да белого было продано именно 10 штук, – пытался вспомнить Гюнтер. – А вот ржаной брать никто не хотел и одну буханку я скормил голубям, остальное раздал бродягам.
– Вот так! – удивился Адриан. – А потом?
– А потом я явился домой и лег спать! Что за вопросы вообще?!!
– Тише-тише, я просто интересуюсь. – жестикулировал Адриан. – Я вот знаешь какую не состыковку обнаружил. В твоем старом доме нет муки, нет яиц, более того, там совершенно нет угля или дров. Неужели ты все выбрасываешь? Быть может ты в доме вовсе не был?
– Как не был! – возмутился Гюнтер. – Я пришел в дом, испек хлеб, убрал за собой остатки, крошки, выбросил уголь и направился домой.
– Ну дела… – проговорил Адриан. – А я тебя видел в таверне, которая находится около твоего бывшего дома, ты все время до вечера находился там!
– Все верно, – непоколебимо ответил Гюнтер, – у меня закончились яйца, мука и дрова, поэтому я решил, что в этот раз буду печь хлеб в таверне.
– Но ведь печь в таверне вовсе не подходит для выпечки хлеба. – заметил Адриан. – К тому же ты сидел за столом и отлучался только в туалет.
– Да, потому, что этой таверне я испек хлеб день до этого. – согласился Гюнтер. – Они порезали его и бесплатно подавали к гарниру.
– Но ведь два дня назад мы были в гостях, и ты никак бы не успел испечь хлеб даже за час. К тому же находились мы одинаково далеко.
