Владислав Творожный
Анафора
– Я согласен с этой жизнью. – ответил Льюф. – Он получил по заслугам.
Алиенора молча вернулась в карету и продолжила спать.
Кареты поехали дальше. В утреннем тумане, Вертексбург казался мертвым. Никто не зажигал фонари, в окнах не горели свечи. Здесь не было сражений, выбитые окна и разграбленные магазины – результат мародерства. Кавалерийские полки патрулировали улицу за улицей в ожидании засады, но не было ни единого солдата. Одинокие бездомные скитались в поисках еды. Дома были пусты, но вещи остались нетронутыми. Льюф приказал ехать к царскому замку, должно быть там они и получат ответы.
Полки объединились и направились в сторону реки. Издали было видно, как на башнях замка стояли арбалетчики. Должно быть остатки армии решили укрыть всех жителей здесь и приготовились держать оборону. Для Льюфа это казалось вполне логичным, однако прокормить условную половину города запасами подсобки короля – идея не из лучших. Голод начнется очень скоро.
Кареты подъехали к воротам и остановились на расстоянии.
– С кем можно поговорить? – крикнул Дитлинг и подошел к воротам.
Солдаты направили арбалеты в его сторону.
– Нет, ну это некультурно. – возмутился он. – Позовите своего командира, или кто у вас тут главный, мы знаем, что Адриан мертв!
К воротам подозвали офицера и тот спешно спустился с бойниц.
– Моя фамилия Роланд, я возглавляю сопротивление.
– Я Дитлинг Рюст, вы готовы меня выслушать?
– Нам нечего обсуждать с убийцами королевской семьи.
– Мы никого не убивали, это дело рук Адриана!
– Предположим, – ответил он и покосился, – но где тогда королева Алиенора? Она жива? Говорят, вы разбили остатки ее войск в засаде.
– Она сдалась без боя, многие бойцы были сильно ранены.
– Сдалась? – возмутился Роланд. – Какая она после этого Королева!
– Мужественная. – проговорил Дитлинг. – Она сохранила чужие жизни.
– Когда она толкала речь с королевского балкона, ее это не интересовало.
– Пожалуй соглашусь с вами, но… У меня нет времени на разговоры.
– Что вы собираетесь делать? – он подозрительно посмотрел на Дитлинга. – Неужели вы считаете, что мы считаем королеву легитимной?
– Другого варианта у вас нет. – улыбнулся Дитлинг. – Конечно вы можете просидеть всю зиму в осаде, но воды и запасов на всех не хватит, да и смысл вашей обороны? Лучшие войска оставили свои жизни у ворот Афферена, хотите побоища и у стен замка? Оно того не стоит.
– Дайте нам время. – проговорил офицер и ушел.
Дитлинг направился назад в карету.
– Как прошли переговоры? – спросил Льюф.
– Вполне удачно, – ответил Дитлинг залезая на лавку, – не считая того, что Алиенору здесь больше не считают легитимной правительницей.
– Это играет нам на руку. – улыбнулся Льюф.
– Я сказал ему, что мы возьмем замок в осаду, если они продолжат борьбу. – проговорил Дитлинг. – Их главарь сказал, что подумает.
– Алиенора, что думаешь ты? – Льюф обратился к ней.
Алиенора молча смотрела сквозь цветные стеклышки кареты на ворота своей крепости, которая когда-то была ее домом. На ее глазах не было слез, не было сожаления, она просто засыпала и просыпалась вновь. Наверняка надеясь на то, что это все сон. Однако это не сон, она существует и сейчас сидит у родных стен с теми, кого несколько дней назад грозилась убить. Кем она стала теперь и что ей делать дальше? Королеве хотелось исчезнуть.
– Я отрекусь от престола! – ответила она, выйдя из раздумий.
– В этом нет необходимости. – проговорил Льюф. – Если ты подпишешь договор о создании унии, то мы останемся равноправными лидерами.
– Я не хочу, многое, что я натворила уже нельзя простить…
– У людей очень короткая память. – многозначительно ответил Льюф.
– У людей может, но не у меня. – тихо сказала она. – Увезите от сюда…
– Ты должна приказать этому офицеру сложить оружие. – проговорил Дитлинг. – Мы не сможем взять замок силой, только долгой осадой…
– Хорошо. – ответила она и решила причесаться.
Они прождали около часа, прежде, чем ворота открылись.
– Вот видишь, у них ворота сделанные из металлических решеток. Открываются и закрываются исправно, почему же наши деревянные так не могут? – подшутил над Дитлингом Льюф.
– А наши слишком массивные, чтобы ни один конь не проскочил!
– Так и было бы, если они могли закрываться! – возмутился Льюф.
Алиенора не стала их слушать и вышла из кареты. Неспеша направилась к воротам. Видела уставших часовых, прятала глаза и опускала голову вниз. Ее пропустили и перед ней открылся вид на площадь, заполненную людьми. Сотни тысяч человек стояли на холоде, еще с ночи они перебрались сюда, услышав опасения о скором начале осады. Здесь было безопаснее всего.
Дети и родители, старики и солдаты, все они ждали ответов и решений. Для нее самой было очевидно, что крепость падет, не через месяц, но к весне точно, а запасов не хватит, чтобы прокормить всех, кто стоит на площади. Она подозвала офицера, возглавлявшего сопротивление, и вместе с ним направилась к дому Импрессиолей. В доме было пусто, но тепло.
Алиенора приказала ему ждать на первом этаже, а сама направилась за пером и бумагой. Оставив это все в королевском зале, она решила зайти в спальню Грегора Импрессиоля. Она была пуста, не было ни одного признака того, что в этой комнате жили люди многие годы. Теперь весь ее дом потерял смысл, ибо одной здесь ей больше нечего делать, она потеряла всех.
Зашла в свою комнату, там остались книги и рисунки. Былые воспоминания о том, какие чувства ее преследовали несколько лет назад, родная кровать и потолок. Это все утратило реальность. Теперь ее прошлое больше не казалось ей плохим, оно стало островком рутины, которой не будет.
– Прошлое нас не ждет, а будущее нам безразлично. – проговорила она и посмотрела в окно, эти строчки показались ей знакомыми. Их говорил кто-то из ее окружения, но она не могла вспомнить кто именно, да и уже не важно.
«Я, полноправная королева Вертексбурга, Алиенора Импрессиоль. Пишу свой приказ, который требую зачитать публично и исполнить сразу же после прочтения. Кровопролитная война закончилась нашим поражением, я согласилась его принять. Мне предоставили возможность сохранить власть, однако же я отрекаюсь от престола и объявляю об автономии Вертексбурга.
Все административные центры, силовые структуры и права граждан переходят в подчинение Афферена и личный контроль Льюфа Рюста. Таково было решение моего отца Грегора Импрессиоля, который считал, что Льюф достоин заменить его после своей смерти, они обсуждали это еще с Германом Рюстом. В связи с тем, что я не способна более справляться со своими обязаностями и нахожусь на грани срыва, прошу отнестись к моим словам с пониманием. Спасибо за то, что доверились мне и простите за то, что я подвела вас, дорогие мои жители Вертексбурга… Нет мне прощения».
Она отнесла этот указ офицеру и направила его к балкону.
Офицер стоял на балконе и долго не мог начать зачитывать приказ. Алиенора уже одевалась, чтобы покинуть Вертексбург, но что-то не давало ей уйти, она чувствовала недосказанность. Выйдя на улицу, осмотрев царский сад, решила, что ей следует самой произнести несколько слов, чтобы потом не жалеть о том, что она бесследно пропала. Развернулась и направилась на балкон прямо в обуви, офицер только собирался открыть рот.
– Граждане Вертексбурга, совсем скоро вы услышите приказ, который я приказала зачитать офицеру Роланду, полагаю он выполнит мою просьбу. Многих из вас он повергнет в шок, многие возненавидят меня и посчитают ужасной правительницей, я это понимаю и принимаю. Вы вправе винить меня во всех бедах, которые произошли за эти дни, я заслужила этого, но прошу вас выслушать мое последнее послание, оно будет наставлением для нас.
С момента смерти отца, я без конца испытывала страх. Мне трудно было справиться с неизбежным, ведь я не могла с ним совладать и в хорошие времена… Ненависть взяла вверх надо мной, я совершила те ошибки, которые можно было избежать. Мне следовало быть умнее, следовало научиться различать за сотнями красивых слов истину, которую я не смогла выделить. Объявлять войну Афферену и верить Адриану – моя ошибка. Он всю жизнь жил лишь ненавистью, и его ненависть привела нас сюда. Теперь мы ждем осады и не знаем, как быстро уйдем из жизни. Стоило ли оно того?
Не стоило! Будь мы чуть добрее к ближнему, такой ситуации не произошло. Каждый человек думает иначе, чем другой, но вечный спор друг с другом – вечная война. Мы не сможем построить новый мир, если продолжим внушать свои идеалы другим, давайте сконцентрируемся на общем счастье. Война закончена, можете расходиться по своим домам, вас никто не тронет.
Отныне я простой человек, который уходит на поиски лучшей жизни.
Алиенора покинула балкон не дожидаясь реакции. Людям необходимо было время, чтобы осознать сказанные ею слова. Офицер громко зачитывал им приказ, она запомнила каждую строчку и знала, когда он дойдет до конца. Никто не заметил, как она покинула территорию замка, лишь часовые безмолвно провели свой взгляд и закрыли ворота. Такова судьба простого человека, более внимание не преследовало ее, да и она сама боялась публичности. Льюф и Дитлинг все еще сидели в карете и ожидали.
– Отвезите меня в Афферен, мне нужно время, чтобы прийти в себя.
Льюф не стал ничего спрашивать и приказал кучеру ехать обратно.
Войска остались в Вертексбурге и были готовы штурмовать город в том случае, если офицер Роланд решит давать отпор. Однако через час ворота открылись, толпы изголодавших и замерзших горожан побрели по своим домам. Их никто не задерживал, Льюф приказал солдатам игнорировать всех, кроме вражеских солдат и не поддаваться на провокации. Обстановка в обоих городах становилась стабильнее. Разузнав о словах Алиеноры, Льюф по приезду к особняку засел за трактаты и всеми силами писал новый свод законов для Вертексбурга, пришлось вспоминать все то, чему его учили в Амстердаме, не только преподаватели, но и участники высшего света.
Александра ходила по спальне вокруг него и все смотрела в окно:
– Да… Я советую тебе ее арестовать, можно публично дискредитировать.
– Ты о ком? – удивился Льюф и подойдя к окну, обнял ее за талию.
– Об Алиеноре, – указала она пальцем, – сидит на лавке, как будто бы ничего и не произошло! Тебе напомнить, что она стояла во главе всего этого?
– Во главе преступлений стоял Адриан, Алиенора была лишь посредником, – ответил Льюф, – и как тебе известно, он мертв.
– Мужчины всегда относятся к женщинам снисходительно, прощают им то, что нельзя простить, именно поэтому я тебе это и говорю…
– Странно, когда я был в Амстердаме, там считали совершенно наоборот.
– В любом случае, я просто посылаю тебе идеи. – добавила Александра.
– Алиенора останется на свободе, она больше не в силах нам угрожать.
В дверь громко постучали, Роза быстрыми шагами направилась в спальню к Льюфу. Кратко узнав в чем дело, Льюф быстро оделся и вышел на улицу. Офицеры, прибывшие из Вертексбурга стояли прямо под дверью. Направившись в отдаленное от глаз место, он приготовился их слушать…
– После вашего отъезда, ворота Вертексбурга открылись, хлынули толпы горожан, их поток был не исчисляем, мы даже не могли подойти к воротам. – проговорил офицер и открыл портсигар. – Однако мы продолжали держать всех на прицеле, я ожидал, что что-то пойдет не так.
– Дайте угадаю, офицер Роландо оказал сопротивление?
– Именно. – ответил офицер. – Они закрыли ворота и принялись стрелять по нам из всего, что у них было… Мы не стали стоять в стороне.
– Взвели все имеющиеся в наличии пушки и выбили ворота! – рассмеялся второй офицер. – Жаль, что вы не видели этого.
– Пожалуй вы правы. – ответил Льюф, осознавая картину.
– За два часа мы подавили все остатки войск способных сопротивляться. – продолжил первый офицер. – Крепость Вертексбурга официально капитулировала, офицер Роланд был взят в плен и переброшен нами в Афферен, пожалуй, он останется в темнице, мы не стали вас беспокоить.
– Грандиозное сражение, нам нужно поставить памятник в центре этой крепости, чтобы на века запомнить нашу победу, как же быстро они пожалели о своем решении. Меня прям выворачивает наружу от воспоминаний! – продолжал говорить второй офицер, первый радостно его поддерживал.
Льюф задумчиво сидел на террасе, уже не говоря ни слова. Офицеры расхваливали себя и солдат, им было весело, они даже не замечали того, что Льюф все еще находится рядом с ними за дальним столом ресторана. Он видел, как на площади около парка, сидит Алиенора залитая слезами и горько стонет от боли. Ее душа слишком нежная, чтобы просто так забыть о разрушенном городе, кровопролитной бойне и смерти близких. Груз мыслей никуда не уйдет, даже во сне она будет видеть кошмары тех дней.
– Я думал, что война сделала нас такими жестокими к чужому горю, но по всей видимости, мы изначально не способны сопереживать людям, если так безразлично говорим о сотнях солдат погибших в бою, как будто бы обсуждаем новостные сводки за кружечкой чая. – не отводя взгляда с Алиеноры, говорил Льюф пытаясь найти в себе хоть каплю сожаления.
Офицеры не слушали его, продолжали размышлять о новых победах. Льюф покинул стол и направился к ней. Она, уже не в состоянии плакать, готова была обессилено упасть на мокрую траву, чтобы не чувствовать ничего кроме холода замерзшей почвы. Льюф неспешно подошел к ней и сел рядом. Алиенора повернулась к нему и посмотрела в глаза, он ничего не говорил, лишь учащенно моргал. В тишине осенней погоды, его сердце вдруг забилось так сильно, что спинка лавочки начала дрожать все сильнее, передавая вибрации грудной клетки. Льюф поник взглядом и заплакал, Алиенора приобняла его и, положив свои руки, вновь пустила слезу. Теперь это горе делили двое: невозмутимый король и дерзкая принцесса, оказавшиеся виновниками и жертвами своих же действий и ненавистных поступков.
Уже не было смысла говорить о случившемся. Им следует простить то, что невозможно простить, чтобы иметь возможность вернуться к тому времени, где следует жить, не вспоминая о том времени, где следует умирать…
Эпилог
Прошло несколько лет с тех времен, когда между Афференом и Вертексбургом произошла война. В памяти людей, это время кажется таким далеким, но в реальности прошло не так много, чтобы горечь была забыта. Льюф Рюст потратил много денег из казны, чтобы восстановить Вертексбург до начала зимы, народ не замерз и смог пережить ту зиму. Власть осталась при нем, Дитлинг все также был военачальником, но теперь командовал армиями двух городов. С приходом весны жить стало легче, что-то изменилось в мировоззрении людей, дело вовсе не в настроении, скорее общее состояние. Многие действительно смогли перебороть свои чувства и вернуться к жизни, но такими были не все… Алиенора покинула родные края спустя две недели после случившегося. Слишком многое заставляло ее плакать, она не могла с этим смириться и в конечном счете уехала по следам Камиллы.
Иногда, обычно в летнюю пору, она безмолвно возвращалась в Вертексбург. Проезжая мимо вырубленного леса, Алиенора убирала на могиле Изака и высаживала там яркие цветы, чтобы всякий, кто проходил мимо, знал, что даже такой несчастный человек как Изак, смог запомниться в памяти того, кто когда-то его любил… В ее воспоминаниях остался домик и кровать, деревянный пол и уличный стол, куда она приносила ему еду. Теперь же с тех времен здесь остался только камень, на котором они размышляли о жизни.
Недавно выяснились обстоятельства жизни Гюнтера Фринда. После того, как Адриан в своем порыве заполучил власть, он отдал Гюнтеру половину своих накоплений. Денег было так много, что он мог жить на них целые десятилетия. Расчет был лишь на то, что тот уедет и больше не вернется. Он действительно без раздумий уехал, но богатство ему наскучило столь быстро, что в очередной раз бездумно угощая всех выпивкой, он осознал, что нет удовольствия кормить незнакомых людей имея вечные средства на это, когда же он был беден, такие угощения приносили ему радость и оставляли без средств на существование. Ему нравился этот экстрим.
Гуляя по незнакомому городу, он видел пылающие заголовки о нестабильности в Вертексбурге, читая их, он чувствовал свою причастность к тому, что там происходит. Должно быть надо вернуться, но вот только куда? Информация о войне сильно расстроила его, Гюнтер пожертвовал свои деньги в церковь, а сам уехал в далекую деревню, название которой не написано ни на одной карте. Там он оплатил себе домик и начал новую жизнь.
Говорят, деревенская жизнь изменила его нрав, он перестал пить.
Однажды ночью, спустя несколько месяцев после отказа от браги, ему в голову стукнула навязчивая мысль: «А с чего я вдруг решил, что я пекарь?». Больше такое состояние у него не повторялось. В дальнейшем он работал на ферме и даже нашел себе семью. О своем прошлом рассказывать не любил, да и не помнил его по большей части. Как и Алиенора, в Вертексбург он заезжал проездом и без определенной цели, быть может погулять, либо наведаться к бывшим знакомым. Старая жизнь казалась ему далеким воспоминанием из прошлого, которое было безумным, но его можно на старости лет назвать счастливым. Лишь изредка он говорил о своем пальце, последнее напоминание, от которого он не смог избавиться. Уже даже и не хотел.
Осенью, когда еще не начались шквальные дожди. Писатель с Льюфом направились к холмам, окружавшим Афферен. Льюф не хотел тратить на это время, Писатель же вспоминал каждое место, отыскивал следы требушетов и повозок, ему вдруг захотелось восстановить хронологию тех событий.
– Тебе не обязательно говорить обо всем. – крикнул Льюф забираясь на холм вслед за Писателем. – История вещь скучная и очень необъективная.
– Не пытайся меня отговорить, я буду писать так, как видел и чувствовал.
– Я же тебе не запрещаю. – ответил Льюф, когда, отдышавшись поднялся на холм. – Мне бы не хотелось, чтобы наши потомки узнали о истинных причинах этой войны. Напиши лучше о том, что это все произошло из-за кризиса и непонимания со стороны населения, а нет, вот, натуральная оспа!
– Бесполезно, Льюф, переписывать факты, – проговорил Писатель, – правда всегда сохраняется в памяти людей, а если кто-то пытается ее опровергнуть или изменить, то ничего из этого не получится, ибо люди передадут ее новым поколениям. В конечном счете, не я один пишу хронологию, город большой, грамотных людей много, каждый видит по-своему и это ведь замечательно, что мы можем посмотреть на все со стороны?
– Ты прав, но давай тогда я буду редактировать некоторые моменты?
– Не будешь, – рассмеялся Писатель, – просто не мешай!
Льюф возмущенно посмотрел на него и побрел обратно в Афферен. Писатель же сел около разрушенной телеги без колес, которая стала излюбленным местом туристов, и достал бумажный лист. Красивое вступление все никак не придумывалось, поэтому он написал:
«Пролог. Случилось это в середине восемнадцатого века…»
