Влас Дорошевич
Оправданный «отцеубийца»
– Пятисот, тысячи, двух тысяч не пожалел бы, чтоб только нас всех от таких мучений избавили!
Не забывайте, что это только «разговор».
О, Господи! Если бы всё, что говорится во зле, в раздражении, под влиянием душевной боли, «в разговоре», исполнялось, – святейший человек был бы величайшим из преступников. Сколько бы убийств совершил каждый! Но, к счастью, между словом и действием ещё огромная, для большинства непереходимая, пропасть.
Разве каждый из нас не восклицает:
– Полжизни отдал бы за то-то!
– Полсостояния отдал бы за то-то!
Значит это, что человек, действительно, «даёт обещание»?
Даже сам оговоривший Грязнова Коновалов должен сознаться, что слыхал от Грязнова эти вырвавшиеся слова «в разговоре», и что этот «разговор» поднимал он сам.
19 марта 1899 года у старика Грязнова было какое-то семейное торжество, и Горбунов приехал с женой.
Коновалов по обыкновению сидел и пил водку внизу, в мастерской.
Как вдруг сверху сходит в слезах Горбунов. Горбунов просил у тестя, чтоб тот, наконец, выдал за дочерью обещанное приданое: купил дом, как было условлено. Старик, как всегда, отвечал отказом в самой грубой, оскорбительной форме, при посторонних, так что Горбунов даже заплакал и ушёл.
Перед тем разговор по обыкновению шёл о новых «тиранствах» старика. Возмущённый этими рассказами, Коновалов ещё больше бесится при виде плачущего хозяина:
– Чёрт знает, что делает человек: и тиранит, и грабит!
Коновалов идёт во двор запрягать лошадь. В это время во двор выходит, закрывшись женским платком, истощённый беспутством, бессильный старик Грязнов. Он вышел, чтоб самому запереть ворота, когда зять уедет. Злющий как всегда он начинает привязываться и ругать Коновалова:
– За лошадью, такой-сякой, ходить не умеешь! Такая ли должна быть лошадь?
Выпивший, разозлённый Коновалов, – «не сын, не жена, – он молчать не станет», – отвечает ругательствами:
– Нешто лошадь по-своему переделаешь! Ты вон семью свою всю жизнь дрессируешь, и то всё по-своему выдрессировать не можешь!
Старик Грязнов отвечает ему на это что-то уж очень оскорбительное.
Коновалов окончательно выходит из себя, кидается на Грязнова, чтобы «задать ему встряску», сбивает его с ног и начинает «расправляться с ним по-свойски», берёт его за глотку.
Два человека: истощённый старик и здоровеннейший парень огромной силы.
Коновалов «увлекается» и, когда опомнился от прилива злости, видит, что старик-то мёртв.
На шум из дома выбегают Грязнов и Горбунов, видят труп и в испуге бегут обратно в дом.
Коновалов, вероятно, был, действительно, страшен в эту минуту.
Во двор выбежал подмастерье, 18-летний Мысевич. Увидав, что случилось, он бросился было бежать, но Коновалов остановил его:
– Стой! Видишь, какой грех вышел! Помоги мне убрать тело. А то и с тобой то же будет.
И дрожащий от страха Мысевич помогает Коновалову перенести труп в сарай и повесить на перекладине.
Грязнов и Горбунов, вероятно, так перетрусили, что никуда не годились: Коновалов их даже не попросил помочь, а предпочёл мальчишку Мысевича.
Коновалов подтверждает, что ни Грязнов ни Горбунов даже не притрагивались к трупу.
