Влас Дорошевич
Заём
Скажут:
– Тогда было буржуазное министерство.
Я думаю, что, – за исключением двоих, г-д Милюкова и Гучкова, – социалистам никогда не иметь более послушного министерства!
Свои ещё посмеют «своё суждение иметь»[1].
Те никогда бы на это не дерзнули.
Свой скажет:
– Я сам социалист. Со мной ещё поспорь!
Те конфузились:
– Разве возможно? А вдруг нас за буржуев примут!
И в покаянном сознании своей буржуазности, ложась спать и утром вставая с кроватки, молились только об одном:
– Боженька! Сделай так, чтоб я дядям-социалистам понравился!
Когда на том же совещании г-н Шингарёв первым словом сказал:
– Прежде всего, я думаю, необходимо пригласить на наши заседания представителей совета рабочих и солдатских депутатов!
Г-н Терещенко немедленно же конфузливо добавил:
– Андрей Иванович предвосхитил мою мысль!
И не их вина, что представители совета не пошли.
В дни свободы слова позвольте свободно сказать то, что думается.
Тут дело не в недоверии к министерству, послушность которого была вне сомнений, а просто в новизне дела.
Государственного дела.
С которым совет тогда ещё впервые встречался.
Две новые шестерёнки, министерство и совет, ещё не приработались друг к другу и страшно рычали.
Явление естественное. Законное. Нормальное.
Новые шестерёнки всегда рычат, пока не приработаются.
Это делают только время и совместная работа.
Великая школа – работа. Она пришлифовывает их к жизни. Так что они подходят вплотную.
Критиковать и мечтать. И нести работу на себе.
Строить из теорий и мечтаний. Или строить из кусков жизни.
Я уверен, что даже г-н Ленин, – я говорю без всякой иронии, потому что приходится относиться с уважением к энтузиазму, даже когда его не разделяю, – даже г-н Ленин, если бы он сделался министром, через две недели удивил бы г-на Зиновьева.
Мы все вот уже три месяца учимся государственному делу.
В этом и заключается захватывающий интерес нашей жизни.
Вся Россия сейчас одна колоссальная государственная школа.
И мы много уж прошли.
Жизнь даёт такие потрясающие уроки, что в один час узнаёшь больше, чем прежде в десять лет. Кипуче, лихорадочно работают народное сердце и народный ум.
Государственная Дума была приходским училищем перед этим всероссийским народным университетом.
Всё, что прежде было скрыто, за стенами, сейчас под стеклом.
Мы видим всё. Каждую малейшую удачу. Малейшую неудачу.
Смотрим с ужасом.
Так студент-медик, впервые присутствуя при операции, смотрит на обнажившееся пульсирующее сердце или на обнажённый мозг.
С ужасом смотрит.
Потому что страшно смотреть на открытое живое сердце, на обнажённый мозг.
Отсюда испуг от революции. Это испуг урока. Испуг ученья.
И мы многому научились.
Сейчас говорить об отношении займа к выпуску кредитных билетов бесполезно даже на митинге. Вас остановят скучающими возгласами.
– Довольно!
Это знает всякий прохожий.
