Влас Дорошевич
Мунэ-Сюлли
Там артисты, художники, ученые, писатели, – те, кто составляют душу страны, – смотрят на политиков…
Как он посмотрел бы на сегодняшнюю ситуацию?
Драться за Францию, – да, в 1870 году Мунэ-Сюлли солдатом дрался за Францию.[17]
Но политика…
Можно представить себе, с какой гримасой на величественном лице сказал великий трагик:
– Я далек от такой грязи!
Его душа, как орел, жила на вершинах. Ему было мало играть. Он хотел:
– Совершать жертвоприношения.
Даже Театр, – через большое «Т» – Театр Французской Комедии, – не удовлетворял его.
Электрическая рампа, крашеные декорации… Он воскрешал:
– Древний театр.
Ездил играть в Оранж, – маленький южный городок, где сохранились развалины древнего, римского амфитеатра.
В Ним.[18]
Он играл при свете факелов.
Плафоном было темное ночное небо, усеянное звездами.
Декорациями старые, священные от древности камни.
Его мечтой было сыграть Софокла в Афинах.
И священная мечта осуществилась.
Он играл Эдипа в театре Диониса[19] под небом Аттики[20] и потрясал своими стонами воздух Эллады.
Париж делится на две части:
– По ту и эту сторону воды.
На этом берегу Сены – приемная Франции, где толпятся иностранцы.
Где суета, блеск, тряпки, удовольствия.
На том берегу – ее радостные жилые комнаты, задумчивый рабочий кабинет и божница.
Пантеон, Латинский квартал, Сорбонна.
Мунэ-Сюлли жил «по ту сторону воды», переходя на этот берег только в Театр.
«Этот берег» на него навевал ужас.
