Если вы носите какого-нибудь младенца на руках – бросьте его об пол! Это благоразумнее! Когда-нибудь этот младенец бросит об пол вас, старика! На этом стоит весь мир. Это называется эволюцией.
Я думаю, что в этот день старик умер во второй раз, и окончательно.
Что поднялось за этим письмом! Кругом – гам, свист, хохот:
– Сарсэ! Какой он, в самом деле, Сарсэ? Он, если уж на то пошло, никогда и не был Сарсэ!
Ах, справедливость – хорошая штука!
Только не для тех, над кем ее совершают!
Принялись ругать. Хуже, чем ругать, – принялись разбирать.
На днях старик испустил последний вздох, вытянулся, похолодел, умер.[19]
Но это уже было простой формальностью.
В действительности он умер раньше…
Вот почему такой тихой меланхолической грустью веет на меня от этого известия о смерти «московского Сарсэ».
И если вы думаете, что я написал это, чтобы пошутить над стариком, – вы ошибаетесь. Не над стариком, а над жизнью я смеюсь. С грустью я улыбаюсь жизни, которая смеется над нами таким злым смехом.