Влас Дорошевич
Уголок старой Москвы
II
В моих воспоминаниях поднимается элегантная тень.
Я больше никогда не встречал этой женщины, – и гляжу на нее глазами шестнадцатилетнего мальчика.
Не сердитесь, если я скажу вам, что это была красавица и самая изящная женщина в мире.
Как остаются в нашем воспоминании все женщины, которые были близки и которых мы все-таки не достигли.
На самом деле, она была, вероятно, недурна.
Высокая, стройная, хорошая фигура.
Мелкая актриса какого-то театра.
Она работает в любительских кружках победнее.
Режиссирует на репетициях.
Три акта сидит в суфлерской будке.
На четвертый, – с быстротой молнии или актрисы переодевается, является в платье с длинным треном, в перчатках выше локтей, с цветами в волосах, играет какую-то светскую гостью.
Выпускает в водевиле:
– Приготовьтесь, ваш выход!.. Выходите! И все это за десять рублей!
Все?
Идет «Жертва за жертву» Дьяченко.
У меня:
– Знакомых всего на пятнадцать рублей!
Я «ради искусства» приношу себя в жертву, играю «роль без ниточки», смотрителя, и исполняю обязанности распорядителя.
Смотритель (глядя на дорогу): Ну и гон, прости господи! И куда это только их гонит? (Уходит).
Вложив в эти слова столько комизма, сколько в них нет, я разгримировываюсь и сижу за кассой.
Раздаю оставшиеся семьдесят пять рублей парикмахеру, рабочим, оркестру, бутафорам.
В то время, когда «там» вызывают, выходят, кланяются, кричат:
– Занавес! Давай занавес! Не слышите, черти? Аплодируют! Она входит последнею.
– Фу, устала! Ну что, все или подождать?
– Все!
– Давайте!
Я выдаю ей последние десять рублей, она расписывается.
– Едем!
Я смотрю на нее с недоумением:
– Поедемте! Мы выходим.
– Ты хоть распорядился извозчика-то позвать? Она перешла на «ты».
Я смущен.
– Н-нет… я н-не…
– Ах ты, господи! Ну, что ж мы? Пешком, что ли, пойдем? Я бегу на угол:
– Извозчик! Извозч-и-ик!
– Садись! Ах, господи, да садись же! Экий нескладный! Ты сказал ему, куда ехать?
