А у нас даже удивятся, если посоветовать поставить «Каменного гостя».
– Да разве это играют? Это для чтения!
Точно так же, кому из «уважающих себя артистов» придет в голову поставить, например, «Скупого рыцаря» [10]?
– Это не для сцены!
А я помню, например, покойного И.В. Самарина, как он исполнял «сцену в подвале» [11].
Становилось страшно, когда он среди открытых сундуков, из которых сверкало золото, выпрямлялся, словно вырастал, и говорил:
– Я царствую!
Ужас охватывал вас при виде этого могущества.
Темной, страшной, стихийной силой, полной зла, веяло со сцены.
И никакому Мефистофелю, при помощи музыки Гуно, не удастся произвести такого потрясающего впечатления гимном «золотому тельцу», – какое производил Самарин одной этой фразой:
– Я царствую!
«Великий Эрнесто» играл всего «Скупого рыцаря», и у того, кто видел Росси в роли «старого барона», никогда не изгладится из памяти этот титанический образ, как никогда не изгладятся титанические образы «Макбета», «Лира», «Иоанна Грозного».
Барон стоял, опираясь на свой старый меч. И вот этот меч начинал дрожать в его руке. Еще рука казалась твердой и железной, – но по дрожанию меча вы видели, что она начинает дрожать. Рука дрожала все сильнее и сильнее. Предсмертная дрожь судорогой пробегала по всему телу. И барон падал мертвый, – и в этой немой тишине слышался только звон выпавшего из холодеющей руки меча, – словно последний, еле слышный вздох умирающего величия.