Вячеслав Малежик
Птицы перелётные
– Не торопись, милый, я тебе помогу. И, ради бога, не спеши. Чем дольше ты будешь добираться до конечной цели своего маршрута и чем причудливей будет путь, тем большее удовольствие в этом путешествии получит твоя спутница. И пожалуйста, думай о чем-нибудь ещё, а не только о достопримечательностях, которые тебе открываются. Вспомни, например, вчерашнее выступление и то, какую овацию получил Шура за песню «Quizás». Кстати, о чём она?
– Не знаю, Шура поёт её на испанском. Слушай, ты так образно говоришь… Откуда у тебя это? – бормотал Болото, пытаясь овладеть Надюхой.
– Не спеши, милый, уже скоро. А что до твоего вопроса… Я поступала в ГИТИС, но успешно провалилась. Сказали, что мастеру не нужны девушки моего типажа. Теперь я работаю продавщицей и жду нового приёма, что будет весной. Постой, на привале в пути я тебе ещё почитаю стихи и басни… Так, так… Не торопись, – шептала Надежда, направляя Игоря на истинный путь.
И это произошло… Игорь, уже доплывший до цели один раз, почти сумел контролировать себя, ведомый опытным лоцманом Надеждой. Теперь он оценил красоту её тела, которое в «вульгарных», как писали в журналах и газетах, позах становилось ещё более прекрасным. В конечный пункт очередного путешествия Игорь ворвался всё равно раньше партнерши и, обессиленный, ждал, когда она «на вёслах» доберётся до порта приписки самостоятельно. А потом Надежда со слезами на глазах осыпала его поцелуями, пока наконец не отползла от него, измождённо откинувшись на подушки.
– Ты неплох, мой властелин! И у нас ещё есть время снова отправиться с тобой… куда-нибудь. Немного вина?
– Спасибо, я не пью… Это, наверное, странно звучит?
– Почему странно? Я даже рада, что мне попался такой невинный мальчик, которого я научу всем этим безнравственностям.
– А мне они так понравились, что я стану «пьяницей», гуляя по твоей постели, как по буфету.
– Извини, так я выпью вина? – спросила Надя.
– Конечно, а я и так будто хмельной… Мне бы закусить… Хочу тебя съесть…
– Потерпи, дорогой! – лукаво улыбнулась Надежда. – Я сейчас.
Она вышла на кухню и чем-то загремела… Через некоторое время девушка появилась всё такая же обнаженная, держа в руках поднос, на котором стояла початая бутылка вина, бокалы и блюдо с фруктами. Надя напоминала восхитительную вакханку с картин европейских мастеров Средневековья. На голове у неё была надета маленькая кокетливая шляпка. Шляпка, правда, была из другого времени, но это не имело никакого значения. Она была хороша, ослепительно хороша!
– Я принесла выпить мне и закусить тебе, – улыбаясь, сказала она, подставляя грудь для поцелуев Болота. – Не спеши, никто не отнимет, разобьёшь бутылку, – бормотала она, осторожно ставя поднос на пол…
И снова было плавание, и снова шторм сменяло солнышко, и капитан вместе с лоцманом значительно увереннее вошли в порт и «пришвартовали корабль любви» к причалу. Он благодарно целовал свою учительницу, и она своим губами и быстрым языком пробежалась по телу Игорька, обжигая его и вызывая в нём что-то такое, о чём невозможно сказать словами.
Они лежали рядом, и нега, охватившая их, была не менее сладкой, чем безумства, рулившие ими тысячелетия в их нереальном полёте.
– Всё! Пора! Одевайся – и домой. Скоро предки вернутся, а я не хочу их обрадовать мальчиком, за которого не собираюсь выходить замуж.
– У-у-у училка! – пропел Игорь.
По дороге к себе он попал под дождь и поэтому домой пришёл с головы до ног мокрым. «И дождь смывает все следы», – подумалось вдруг. Хотелось ли ему, чтобы кто-то этот след взял, он не знал, но эмоции так и клокотали в его душе, и отчего-то хотелось петь. Игорь взял гитару и как-то сразу, само собой спелось: «И дождь смывает все следы… – И вслед за этими словами вдогонку: – Когда уходишь ты. – И ещё: – И налетает пустота… без тебя…»
Раздался телефонный звонок… Болото отложил гитару и с явным неудовольствием снял трубку.
– Ты куда пропал? – услышал он голос Дрона.
– Ну вот, ни тебе «здрасьте», ни тебе «как дела». Сразу «куда пропал». Ну, пропал, да… А что случилось-то?
– Нет, всё в порядке, просто хотели встретиться и обсудить… э-э-э… стратегию наших дальнейших действий.
– Я готов. Когда, где?
– Давай у меня. Подруливай к восьми.
15
К восьми у Дрона собрались вчерашние триумфаторы – вокально-инструментальный ансамбль «Птицы». Матушка Брунова Елена Борисовна предусмотрительно приготовила чай, и ребята, неторопливо прихлебывая его, начали разбирать состоявшийся накануне концерт, припоминая чьи-то ляпы и в который раз переживая своё выступление. Суть восторженных речей походила на хвалебные оды, что ораторы посвящали друг другу. Наконец Дрон, который выделялся своими стратегическими замашками, решил перейти от чаепития к проблемам насущным.
– Кстати, Великий Вождь всех Народов во времена коллективизация указывал, что надо опасаться головокружения от успехов. Наблюдая за нами, я могу сказать, что… м-м-м… бацилла самолюбования уже успешно завоёвывает наш организм, и нам нужно принимать экстренные меры, чтобы серьёзно не захворать. Я думаю, что мы себе и посетившей наше представление публике доказали, что можем играть эту музыку, тщательно копируя первоисточники. Но, во-первых, не мы её придумали, и по факту мы – всего лишь копиисты, более-менее овладевшие техникой «снятия» песен с оригинала. Во-вторых, мы поём по-английски, и нам этого не дадут делать большевики, которые рулят всеми процессами в стране. Вчера нам всё сошло с рук, но я не сомневаюсь: когда мы будем петь «I Saw Her Standing There» на вечере под условным названием «Москва – порт пяти морей», нам врежут по полной программе. У них достаточно средств, чтобы сделать нашу жизнь… э-э-э… несладкой.
– У кого – у них? – спросил Шура.
– Да у тех, которые поставлены следить, не пущать и говорить «не положено».
– Так Никита же развенчал культ личности!
– Ага, только и его самого развенчали.
– И что ты предлагаешь? – снова задал вопрос Шура.
Андрей взял паузу и начал по новой разливать чай. Ерохин молча слушал Дрона и пока не вступал в беседу. Игорь, не отошедший ещё от своих сердечных переживаний, никак не мог собрать мозги в кучку.
– Что я предлагаю? М-м-м… Ну, для начала нам нужно обзаводиться своей аппаратурой, чтобы её в качестве воспитательных мер не могли на раз-два отобрать.
– Правильно, – вступил Ероха, – тем более что весной вы уходите из школы…
– Ну, положим, в школе не будут против, чтобы мы играли на их аппаратуре на всяких вечерах, – ответил Андрюха.
– Это конечно. Но вдруг завтра окрылённые нашим успехом восьмиклассники возьмут гитары в руки? Тогда, закончив школу, мы будем уже вторыми в очереди, практически чужаками, и нам станут делать одолжение, давая возможность попользоваться школьным имуществом. Поэтому аппарат надо иметь свой.
– У меня, к слову, есть один Самоделкин, который грозился собрать пульт на восемь входов – этого нам хватит, чтобы воткнуть гитары и микрофоны. Кстати, этот самый Витя Середа также обещал нарисовать схему колонок с фазоинвертором (это такой агрегат, поднимающий низкие и высокие частоты), но где и как это сделать, мы с моим дружком не знаем.
– Ну, я же смастерил гитару, – пожал плечами Серёга, – думаю, мебельный комбинат не обеднеет, если мы у них попросим чуть-чуть древесины на колонки.
– А я что подумал… – вдруг очнулся от своих грёз Игорь. – У нас есть теперь замечательная возможность платить за доброту, проявленную по отношению к нам. Наше выступление!
– Ну вот, опять проблема аппаратуры. Кто нам разрешит усилки да колонки взять на выступление, подвернись оно нам? – скривился Дрон.
– Отлично, будем считать аксиомой то, что проблему с аппаратурой необходимо решать в первую очередь. Надо думать и надо, я полагаю, подключать к решению наших проблем поклонников, – прекратил прения Ероха. – Что у нас на второе?
– На второе у нас котлеты с картошкой, – пошутил Шура.
– Погоди ты со своими шуточками, Грачёв, – сказал с некоторым раздражением Ероха.
– Я думал сегодня всю ночь, и… м-м-м… вот что я вам скажу: мне кажется, нам нужно сделать вторую программу… На русском языке, чтобы всегда можно было отмазаться от любых претензий сверху, – начал излагать свою мысль Андрей.
– И где мы столько песен на русском языке найдём? – скептически поджал губы Шура. – Может, нам «Катюшу» в рок-н-ролл переделать?
– Это, кстати, реальная проблема, – пробормотал Дрон. – Серёга, ты много песен знаешь, которые мы могли бы сыграть и спеть из нашенского, сермяжного, исконного?
– Ну, я всё-таки считаю, что проблема не такая уж и катастрофическая. Вон, в ресторанах музыкантам приходится играть сотню песен – и не потому, что они сами от такого репертуара тащатся, а чтобы заработать. И они к таким песням относятся несерьёзно – сыграли и забыли. Игорь, ты наверняка знаешь песни на русском, причём с такой гармонией, что нам не надо будет сильно зарубаться на репетициях, когда будем их делать.
– Ну, у Серёги в репертуаре есть «Фонари», наверняка найдётся и ещё что-нибудь, у меня можно по сусекам поскрести. Только я что думаю… Большой разницы, вернее принципиальной разницы в пении чужих песен на русском и английском языке я не вижу. Вот «битлы» сами придумывают себе песни – а что, если и нам?..
– Ну, ты сказал!
– Нет, ну правда! Если придумаем песню, то мигом убьём двух зайцев: свой репертуар – это раз, да ещё и на русском языке – это два.
– Пожалуй, эта проблема будет покруче, чем смастерить аппаратуру. И кто этим займётся? – спросил Ероха. – Я даже не знаю, с какого конца за это браться.
– Знаешь, наверное, на ловца и зверь бежит, – отхлебывая чай, неторопливо начал развивать свою новую мысль Дрон. – У нас в классе есть парень Юра Тернавский, и он перед нашим концертом дал мне прочитать своё стихотворение. К слову, очень даже ничего… Юрка предложил мне придумать песню с этими словами, а я… м-м-м… отказался. А сейчас думаю – почему бы не попробовать?
– А про что песня? – спросил Шура.
– Подожди, может, ничего не получится.
– Получится, получится.
– Э-э-э! Я вообще-то тоже прорыл всю нашу «классику», много всего перепробовал… И что? А ничего! Поэтому, Шура, Дрон правильно делает, что ничего не показывает нам. Вот если сложится – тогда мы все вместе порадуемся… А меня ещё такой момент интересует, – продолжал Ероха, – скоро Дрон и Болото заканчивают школу. И что дальше? Грустно же будет разбегаться, у нас вроде всё неплохо получается… Я, собственно, вот о чём – я от армии откосил, Шура учится. А что думаете вы? Дрон, Болото?
– Собственно, что мы должны думать? Мы с Игоряхой должны кровь из носа поступить в институт. Благодаря Хрущёву и меня, и Болото сразу же забреют в армию уже в октябре этого года. Обязать вас, точно преданных девушек, ждать нас? Бред какой-то… Как говорит Шурик, будем решать проблемы по мере их поступления.
– Дело в том, – опять взял слово самый взрослый из «Птиц», Ерохин, – если вы уйдёте в армию, а мы что-то соберём из аппаратуры, потратившись на неё, то новые ребята (а мне не хотелось бы, чтобы группа перестала с вашим уходом существовать) придут на всё готовенькое, не потратив ни рубля и не пролив ни капли пота. Это неправильно…
– Ну, я думаю, – заговорил обычно неразговорчивый Шура, – новые ребята могут внести денежный эквивалент, который мы отдадим уходящим в армию. А потом – мне не нравится обсуждать эту проблему заранее. Мне кажется, что мы Игоря и Андрюху хороним заживо.
– Тихо, тихо, Шура! Я приложу (уверен, меня поддержит и Дрон тоже) все силы, чтобы поступить. У меня две попытки: в июле кину документы в МИФИ, а если пролечу, пойду в какой-нибудь совсем легкий вуз с военной кафедрой. Ну не совсем же я дурак? – постарался прекратить прения Игорь Кулик.
– Собственно, я думаю, всё! Во всяком случае то, о чём я думал прошлой ночью, я с вами обсудил и… э-э-э… более-менее прояснил для себя ситуацию, – опять взял слово Брунов, который вносил в стихийность ребячьей забавы элемент порядка. А что удивляться? Андрей собирался поступать в МГУ на юридический факультет. Кому же, как не юристу, поддерживать этот самый порядок и обозначать направление развития.
– Ну, что? Всё? – оживился Ероха. – Тогда, раз у нас практически семья, я хотел бы услышать отчёт Болота о его свидании с чаровницей Надей.
– Ероха, всё хорошо, – пробормотал смущённый Игорь, – и я тебе благодарен, что ты стал невольным участником моего вчерашнего вечера…
– Игорёк! Ну нам же интересно! – продолжал атаковать Серёга.
– Ребята, я бы хотел этот вопрос тоже обсудить на нашем «производственном» собрании. Я думаю, что, если кто-то сам захочет обнародовать свои амурные дела, ради бога, но допрос… Я считаю, это – бестактно, – отрезал Игорь.
– Верно, Игорёк! Я не прав. Думаю, «Птицы» должны петь любовные песни, а не обсуждать успехи-неудачи друг друга на любовном фронте. Вот если будет просьба о помощи, тогда… А так… В конце концов, я по-прежнему считаю, что у нас должны быть лучшие девчонки, и их будет много. Выбирать будем мы! – пламенно подвёл итог диспуту о любви Ероха.
Игорь молча выслушал этот монолог и сказал:
– Всё, мужики, мне пора! Завтра контрольная по химии, а я должен… нет, теперь уже просто обязан поступить в институт! Всем пока.
Игорь не расплескал состояние полёта, охватившее его после свидания с Надей. А ещё ему не давали покоя фразы, которые он придумал дома перед собранием «Птиц». «И дождь смывает все следы…»
– Надо что-то с этим сделать, – говорил себе Кулик.
Правда, что именно сделать, он не представлял. Придя домой, Игорь схватил гитару, потом отложил её и решил записать первые строчки (ему не хватало дерзости назвать их поэтическими), родившиеся сегодня.
И дождь смывает все следы,
Когда уходишь ты…
И налетает пустота…
Он подумал и приписал ещё такую строчку:
И тяжким грузом немота…
Он решил убрать «без тебя» и срифмовал:
Где же ты?
Ему самому не нравилась строчка про «тяжкий груз» – уж больно пафосно… Рифма «ты – ты» его тоже не устраивала, но ему не терпелось услышать, как эти слова прозвучат под аккомпанемент. Он взял гитару и запел в до-мажоре. Первые две строчки спелись довольно складно, зато не ложившаяся на душу стихотворная фраза никак не встраивалась в мелодическую конструкцию. И вдруг Игорь сообразил, что можно третью строку чуть изменить, оставив емкое словечко «немота». Получилось «И настигает немота-пустота». Слава богу… Теперь надо что-то придумать с последней строчкой. Игорь крутил и так, и эдак – что-то не выходило. Но он чувствовал, что решение где-то рядом. Тогда он в очередной раз перегруппировал слова в своём первом стишке… И получилось! Не Пушкин, конечно, но… И он спел:
И дождь смывает все следы,
Когда уходишь ты.
И настигает пустота-немота.
И дождь смывает все следы,
Когда уходишь ты.
И в мыслях снова чехарда-суета.
Игорь остался доволен собой и приступил к придумыванию запевов. Получилось как-то быстро и безболезненно.
В первый раз ты открыла мне двери;
В первый раз ты открыла мне душу!
И с тобой научился я верить,
И с тобой научился я слушать
В первый раз, в первый раз, в первый раз!
В первый раз я и ты – значит вместе!
В первый раз я и ты – и не тесно.
Я и ты, я и ты – будет песня.
Для меня я и ты – символ чести
В первый раз, в первый раз, в первый раз!
Игорь быстро скроил запев новой песни «Птиц», соединил две части. Хотя, если честно, частей получалось три: повторение слов «в первый раз» тоже тянуло на припев. Причём троекратное повторение фразы можно было без особого труда преобразовать в семикратное. Да, мало – плохо, но и много – тоже нехорошо.
– Утро вечера мудренее, – решил Болото, отложив песню до следующего дня, а то и вовсе до свидания с ребятами. Он ещё пару раз спел своё творение, чтобы не забыть мотивчик, и приступил к урокам.
16
Андрей после ухода ребят сел в кресло и погрузился в свои привычные размышления-мечтания. Родители говорили, что он с детства был задумчив, и это состояние не покидало его практически никогда. Жизнь в своём мире – это было любимым занятием мальчика. Елена Борисовна, мама Андрея, рассказывала, что Андрюша, когда сосал материнскую грудь ещё будучи грудным ребёнком, порой улетал куда-то далеко-далеко в своих мыслях и вдруг переставал делать сосательно-глотательные движения ртом. О чём уж он в те времена думал?.. Сие останется неизвестным человечеству, но то, что он уже тогда решал вселенские проблемы, ни у кого, кто знал в те годы Андрюнечку, не вызывало сомнений. Рассудительность ныне была главной чертой его характера, а неторопливость, воспринимаемая многими не слишком хорошо знавшими его людьми за медлительность, являлась качеством, не позволявшим ему совершать необдуманные поступки. И уж совсем были неправы те, кто считал, что он – тугодум. Правда, его манера говорить с паузами, заполняемыми длинными «э-э-э» и «м-м-м», иногда сводила с ума. И Ероха, к примеру, типичный холерик, в сердцах бросал, что ему порой хочется треснуть Дрона чем-нибудь тяжёлым по голове, чтобы слова побыстрее выкатывались у того изо рта. Но при всём при этом Андрей Брунов был умён, музыкален, способен на то, чтобы выдать на-гора свежую идею. Пусть это выкладывалось «на суд общественности» в неторопливом темпе, зато, как правило, мысли, высказываемые Дроном, заслуживали самого тщательного анализа. Он был настоящим стратегом.
Если говорить о новом увлечении его и ребят, то он, скорее, не являлся сценичным парнем. Примерно одного роста с Игорем, где-то около ста восьмидесяти сантиметров, Андрюха, сторонившийся всё детство мальчишеских игр, был рыхловат – не сказать, что полный, но с заметным жирком на бочках. Гормон в Андрее играл со страшной силой и в значительной степени рулил всем его поведением. Общения с девчонками ещё не было даже в зародыше, он их отчаянно стеснялся. Организм подкидывал ночные сновидения, чтобы молодое тело не взорвалось от избытка тестостерона, и тем не менее…
«Наверное, – размышлял Дрон, – когда это происходит с женщиной, мужик что-то получает от неё – то, чего невозможно получить самому, бесконечно экспериментируя в одиночку под одеялом».
И он покрывался так называемыми юношескими прыщами, с которыми вёл непримиримую войну, с ненавистью выдавливая их. Лицо Андрея имело вид свежевспаханного поля, и это уж точно не увеличивало его шансы в вечной борьбе за обладание лучшей особью противоположного пола. Растительность, которая стала появляться у Андрея на лице ещё в восьмом классе, была не окультурена. Он пытался бриться, но «сорняки», произраставшие на его «пашне», не хотели поддаваться безопасной бритве, подаренной ему отцом. В тот раз, когда Андрей впервые решил избавиться от щетины, он вышел из ванной с окровавленным лицом.
– Не брился бы ты пока, – посоветовал отец. – Перерастёшь свои дурацкие прыщи – тогда и начнёшь использовать бритву по назначению.
– Я виноват, что ли? – с обидой в голосе спросил Дрон отца.
– Конечно, ты не виноват. Просто оставь прыщи в покое и не фокусируй на них своё внимание. Те, у кого их нет, просто ещё дети, либо мужское начало в них заложено в меньшей степени, чем у тебя. Запомни: женщины воспринимают мужчину какими-то другими рецепторами, нежели мы женщин. И зачастую мужчины не понимают, почему они делают тот или иной выбор. А в них, мил человек, прежде всего говорит инстинкт материнства, и они (опять же обращаю твоё внимание на подсознание) ищут отца для своего будущего потомства. И ещё… У тебя столько качеств, выделяющих тебя из общего ряда, – и ум, и музыкальность, и начитанность, и воля, в конце концов. Так что твои прыщики – полная ерунда. Не мучай кожу на лице, а девчонки тайно тебя уже любят.
– Уж больно… э-э-э… тайно. Я никак разглядеть не могу.
– Просто надо знать, как настроить свою душу, чтобы это увидеть.
Но Андрей упрямо не замечал, что девчонки им интересуются. Да, когда он пел, в те ещё времена, когда не было рядом Ерохи и Болота, он чувствовал на себе взгляды барышень. А Галка Чистякова – так та просто садилась с ним рядом, как только он брал гитару! Она ему нравилась, и его не смущали её веснушки, над которыми все подшучивали. Они её делали такой солнечной, что иногда хотелось зажмуриться. Да… Но он так и не решился хоть раз проводить её, и теперь она ходит в кино с Олегом Петровым. Андрей понимал, что отец прав, а сам он – просто трус. Все его проблемы с девчонками произрастают из его нерешительности. Но как её побороть, он не знал. И вчера…
«Почему она выбрала Болото? Он спел сольную песню… Я тоже научусь петь, а не только подпевать… А я ревную… Почему-то меня не радуют успехи Игоря на любовном фронте! Это, наверное, как в пословице: “Дружба, дружбой, а табачок врозь!” Надо быть первым… Что ж, начну сочинять, – размышлял Андрей в своём кресле, – и здесь буду первым».
Он встал, прошёл к дальней стене и снял с неё гитару. Некоторое время он перебирал струны, потом вспомнил о тексте, который Юрок Тернавский написал как-то на досуге.
Осень по парку гуляла,
Нещадно срывая листву…
Следуя постановлению «пленума», заседание которого закончилось час назад в его квартире, Андрей приступил к сочинению песни на русском языке. Как это делается, он не знал, и поэтому рассчитывал на вдохновение, которое его непременно посетит сию минуту. Как встречать дорогую гостью (почему он «вдохновение» перевёл в женский род, Дрон не думал: наверное, перепутал с Музой; хотя, скорее всего, это одно и то же), какие яства и вина предлагать, не знал тоже, и поэтому продолжал перебирать струны гитары, так и эдак пробуя напеть четверостишия, написанные его одноклассником. И вдруг строфы сложились в мелодию и потащили его, парня, сочинявшего свою первую песню, за собой. Он начал ощущать призрак будущего творения и, точно рыболов, подсёк добычу, а затем принялся осторожно подтягивать её к берегу, боясь, что она порвёт снасти и уйдёт от начинающего композитора.
Андрей, чтобы не забыть своего первенца, спел получившееся произведение несколько раз. «Прогулки с осенью» – так будет называться первая песня «Птиц», которую они срепетируют и споют на следующем концерте их ансамбля.