Яков Есепкин Вакханки в серебре. Готические стихотворения
Полная версия
Летят ангелы, летят демоны
В сей май пришла вослед пылающей поре Нагая осень вновь, и то предстало въяве, Что умертвил Господь навеки в ноябре, Что гнилью затекло, клубясь в посмертном сплаве.
Безумство – созерцать остудное клеймо Упадка на церквях и славить ноябрины, Иосифа читать неровное письмо, Сколь ястреб не кричит и глухи окарины.
Была ль весенних дней томительная вязь, Где малый ангелок со рдеющею бритвой, Ямбически легла антоновская грязь, Экзархам серебрить купель ее молитвой.
А мы своих молитв не помним, бродники Летейские чадят и гасят отраженья, Проемы тяжелы, где топятся венки И ангелы следят неловкие движенья.
Ах, томных ангелков еще мы укорим, Не стоят копий тех загубленные чада, Стравили весело, а десно мы горим Теперь за серебром портального фасада.
Антоновки давно украли вещуны, Кому их поднесут, не мертвым ли царевнам, Яд более тяжел, когда огни темны И славские шелка развеяны по Плевнам.
Что русский симфонизм, его терничный мед Отравы горше злой, архангелы пианство Приветствуют быстрей, надневский черный лед Страшнее для певцов, чем Парок ницшеанство.
Я долго созерцал те волны и гранит, Печалил ангелков, их лепью умилялся, Доднесь алмазный взор оцветники темнит, За коими Христос злотравленным являлся.
Забрали музы тень благую на Фавор, Терновьем повели строки невыяснимость, А чем и потянуть бессмертие, камор Пылающих черед гасить хотя ревнимость.
На золоте зеркал горят останки лип, Раструбы лиц и чресл и в пролежнях полати, И, багрие разъяв, зрит цинковый Эдип, Как мертвый Кадм парит в кругу фиванской знати.
В слепом альянсе зелень с чернью, а меж них Кирпичные взялись деревья, и блистают Их красные купы, да в небесех двойных И ангелы, и демоны летают.
«Четверг избыл и узы сентября…»
Четверг избыл и узы сентября, Потир ополоснул от иван-чая Слезами, ничего не говоря, Простимся, а пепле губы различая.
Не молви, днесь печали велики, С бессмертием прощается славянка, Пииты облачились во портки, Для ангелов накрыта самобранка.
Нужны ли революции в раю, И речь о том – бессмысленная треба, Владимиры в ямбическом строю Маршируют пред остием Эреба.
С классической привычкою хохмить Успеем хоть ко вторничной сиесте, Чтоб мертвые тростинки преломить Лишь в милом Габриэля сердцу месте.
Где ж царские девишники сейчас, Кого их юный цвет увеселяет, Пусть чернит полотенце хлебный Спас, Мечты в отроков ханука вселяет.
Мы с Анною заглянем в Баллантрэ ль, Поместия мистический владетель Нас звал, но сталась цинком акварель, Без соли и текилы мертв свидетель.
От Радклиф отчураются писцы, Магического жертвы реализма, А десть куда тьмутомные свинцы И вычурные замки модернизма.
Какой еще приветствовать роман, Иль «Норму», иль черево «Амстердама», Предательство повсюду и обман, И глорья – астеническая дама.
Засушен лес норвежский на корню, Исчах над тронной краскою версалец, Я в мире, Габриэль, повременю И спутник будет мне Мельмот-скиталец.
Бог весть куда спешили и, дивись, Успели на престольные поминки, И сирины понурые взнеслись, Рекут о них иные метерлинки.
Еще заплачем зло по временам, Всемилости не знавшим патриаршей, В подвалы доносившим разве нам Златые ноты моцартовских маршей.
Поэтому во плесень погребных Чернил, блюдя предвечные обряды, Мы вдалбливали звезд переводных Столучья и не чтили колоннады.
Они держать устанут потолки Дворцовые, холодную лепнину, Со мрамором ломаются в куски Архангелы, месившие нам глину.
Возведен замок, статью и венцом Равенствующий Божеским чертогам, Гарсиа, пред началом и концом Лукавостью хотя отдарим слогам.
Тезаурус наш кровию потек, Суетно с горней речью возвышаться, Там ангели уместны, им далек Тот промысел, какому совершаться.
Геройство бедных рыцарей пьянит, А песни гасят мрамором очницы, Бессмертие к сиесте временит, Несутся мимо славы колесницы.
Летите вкось и дальше, нам пора Иные внять венцы и обозренье, Высокая окончилась игра, Предательство есть плата за даренье.
Веселый этот фокусный обман, Быть может, близ расплавленных жаровен В Тартаре наблюдал Аристофан Печально, ход истории неровен.
И кто открыть потщился: золотой Навеян князем сон, в кругах вселенной Нет рая и чистилища, восстой Пред адами, искатель славы тленной.
Нет счастия, но есть в иных мирах Покой, небытия бредник садовый, Заслуживает дичи вертопрах, Обман ему венчается плодовый.
Ах, стоят света разве ангела, Судить мы их отважились напрасно, Вот слушай, литания истекла, Ан жизни древо тучное прекрасно.
Улыбкой смерть встречают, здесь темно В саду и Шуберт нем, пора ль уведать Нам Плюшкина минувшее, вино Корицею заесть и отобедать.
Чудесное успение – тщета, Но сраму убиенные не имут, Зальется кровью сей царь-сирота, Когда венцы с нас выцветшие снимут.
Элегия
Зной, терпкий августа воздух заверчен пока что Ветра фигурами, отблесками золотыми Фей фьезоланских, впорхнувших в октавы Боккаччо, Всех перед ними бредущих иль следом за ними.
И не успели еще нас предать полукровки, Смерть далека и не тщится одесно рыбачить, Что ж, возгорайтесь ромашек лихие головки, Белым огнем ныне время архангелов значить.
Свой аромат нам отдарят цветки полевые, С ядных столов занесутся и вина, и хлебы, Темные эльфы вспоют: «Се елико живые, Им уготовайте пурпуром витые небы».
Тягостных снов боле мы не увиждим вотуне, Серебро в кровь и ковры со перстов изольется, Щедрые дарницы плачут о красном июне, Скаредных нив не исжать, а вьюнок ли упьется.
Даже в объеме, астрийским днесь залитом светом, Пристальный взгляд так и не различает пробелы, Краски горят, осязаема даль и предметы, Рябь по воде убегает все в те же пределы.
Нети цезийские ждут нас еще и Вальхаллы, Грешницы рая, иных областей одалиски, Буде забудут кримозные сны и хоралы Ангелы смерти, дадутся им красные списки.
Где ты, Рудольфи, мы с Дантом бредем не луговьем, Третиим Фауст взялся бередить эти струны Всемировые, а плакать над жалким сословьем Наших временников станут пустые матруны.
Что Эривань виноградная, что лигурийской Щедрой земли холодок на вечерней прогулке, Нимфы пьянеют сегодня от крови арийской, Завтра им южной Зефиры дадут в переулке.
Нимфы пускай нежат винами-кровью гортани, Дуют в окарины, пьют молодые нектары, Видишь, Летиция, встретились мы, Эривани Града надежнее нет для брачующей пары.
Узких следов милых грешниц во бродниках райских Туне искать, все хмельные сейчас, данаиды К нам по цитрариям быстро влекутся, данайских Сим угощений хватило в шатрах Артемиды.
Нам совенчать божедревок и циний зеленых, Темных эльфиров и трепетных милых нимфеток, Кармного мрамора мало у вечности, оных Только успенные могут найти меж виньеток.
Черных виньет, возгорящихся мелом траурным, Кои таят в гефсиманских сандалах гиады С грифами вечности, мы ж побережьем лазурным Вечно и будем свои совершать променады.
«Пред гончими псами и махом подпалых волков…»
Пред гончими псами и махом подпалых волков Беспомощны мы, посему от погони их грозной Не скроемся, лучше окрасим на веки веков Вселенские камни отравленной кровью венозной.
По ней лишь неравных найдут и в созвездных лучах, Лядащим огнем заклеймив сих презренные спины, Вопьются в уста с алчным блеском в голодных очах И в черных глазницах высотные вспыхнут руины.
И чем нам считаться, величия хватит одним Истерзанным столпникам, хватит иным чечевицы, Алкали мы вечности, ныне и жить временим, Врата соглядаем у царства подземной девицы.
Успенные здесь петушки золотые поют, На мертвых царей не жалеют портнихи шагрени, Таких белошвеек не видеть живым, ан снуют Меж стулиев ломаных сузские девичьи тени.
Отравленных игл и кармяных антоновок цветь Отравную вновь, и гранатовых багрий избытность Кроты и полевки учтут, а царевнам говеть Сегодня предолжно, зане уповали на скрытность.
Нельзя перейти меловую черту и нельзя Таиться одно, паки будут обманами живы Дочурки невинные, их родовая стезя Легко оборвется, где Вия настигнут Годивы.
Гудят и гудят весело приглашенных толпы, Зеленые иглы в шелках веретенники прячут, Мы сами сюда и влеклись, аще были слепы Девицы, пускай хоть сейчас о родителях всплачут.
Не царские тризны, не царский почетный досуг Нам смерть уготовила, даже сокровных дочурок Забрали те челяди, коих в пылающий круг Впустили волхвы из кадящихся мглой синекурок.
И вот я стою в одеянии смерти рябой, Блаженный со мною, ну что, хороши ль нынче гости, Кто рядом – откликнись, ах, тяжек метельный гобой, Сиренью мелось, а теперь во снегу ягомости.
Ах, туне рыдать, Богоматерь в снегах золотит Отравленным взором тлеющие лядно скрижали, Ей Цветик-Сынок хлебояствий кошель освятит, А мы бойных муз и напрасно величьем сражали.
Заманит, я знаю, еще ботанический сад Маньчжурскою тенью, сирень в листовой позолоте Склонив тяжело, всех других навсегда в огнепад, А мы с небесами пребудем в холодном расчете.
Когда оглянувшись, вмиг станем камнями, Сизиф, Чтоб вымостить кровью дорогу к чужим процветаньям, В татарскую ветошь последний зарезанный скиф Уткнется – засим привыкать уж к посмертным скитаньям.
Мнемозине
Мы долго Божий храм не посещали, И черное веселье навсегда Разбилось о гранит Его печали, А днесь горит полынная звезда.
Горит она сиянней и мертвее Внехрамовых огоней ледяных, Заплачем ли еще о Галилее — Не будет дале знаков именных.
Тогда лишь сбросим вервие позора, И, кровию гася высокий свод, Под знаменьем священного затвора Войдем уже в космический приход.
Какие здесь видения и тени Сумрачные, для странников благих Обычными назвать нельзя их, сени, Притворы ль полны утварей других,
Нам ведомых едва ль, смотри, киоты В патиновых углах стоят рядком И серебром горят, какие готты Их сбросили со стен, кому знаком
Любой из ликов, гребневых окладов Двоящий линованье, все они Другие, аромат басмовых садов Точится от оконниц, протяни
К пылающим стеколиям десницу, К высоким этим призрачным крестам Порфировым, лиется в оконницу Курящийся морок, а здесь иль там
По мраморному кровливу стенному Урочествуют призраки опять, Возносятся ко своду выписному И тщатся в хорах ангелы пеять,
Оне, пожалуй, равенствуют нашим Знакомым церквеимным образкам, Образницы иные, хоры зряшим Являются тотчас же, потолкам,
Стыкующим на темной верхотуре Смарагдовую крошку полых стен, Держать вверху их сложно, по текстуре Тождественны обрамницы картен,
Пылающих витыми огонями, Асбесту, либо мрамору, оклад К окладу тяжелы, а за тенями Совитыми, откуда этот чад,
Кадящийся течет смуродный ладан, Мгновенно обращающийся в хмель, Когда вдохнешь его, легко угадан Бысть может он, ароматы земель
Каких-нибудь кривских иль себастийских Еще близки нам, эти ли в желти Призрачные теперь сады альфийских Мерцаний зрели прежде мы, прости,
Летиция, сейчас письма сумбурность, Певец велик бывает на земли, А в небе жалок он, высок ли, чурность, Знакомая опять, вдвигать угли
Под бойные ребрины серафимам Иродливо мешает, потому Реку я нынче дивно, всяким схимам Границы есть, лазурному письму
Границу сам нецарственную ставлю, Пускай сейчас веселятся псари, Иные своры низкие, забавлю Уроченно колодников, цари,
Помазанные Господом, семейства Державшие престолы, ход такой Поймут в хорошем смысле, фарисейства Плоды вкушали цари, под рукой
Еще теперь у каждого мессии, Всенищего царя щедро горят Данайские обертки, о России Молчать лишь стоит, правду говорят,
О мертвых ничего, но хорошо мы Горели здесь всегда, свечей в аду За всех не переставить, ан хоромы Те ниже, их узнаю череду
Легко опять, а это описанье Имеет, благо, тайную печать И умысел, образниц нависанье Мне странным показалось, а молчать
Намерение стоит развенчаний Черемных, во-первых, о требе мы К убийцам изъявимся, их венчаний С призраками успенными на тьмы
И царствованье мертвое преложим, Чурную непотребность, веселы Тщедушные уродцы суе, вложим В десницы огнь катановый, столы
Тогда их юровые содрогнутся, Слетит с червенных елок мишура, А с нами шестикрылые вернутся Нежные серафимы, их игра
И тоньше, и расчетливее многих Умыслов бесноватых, сей посыл Пиит воспринял сердцем, козлоногих Согнал и уголь Божий шестикрыл
Тогда ему водвинул вместо сердца, Итак, одна задача решена, Не ждали бойника и страстотерпца, Так я ужо вам, паки нощь темна
И пьют пускай чермы и с ними иже, Гоблины, панны белые, гурмы Чертей, кикимор, троллей, гномов, ниже Роговцы, жабы черные, из тьмы
Топорщась, пироносную посуду, Сервизы наши чайные глядят, Внимают хоть рождественскому чуду, Коль заняли места, хотя щадят
Блажных местоблюстителей привратных, Те мало виноваты, а щадить Их велено рогатым от совратных Деяний, вина бережно цедить,
Еще не отрекаться хлеба, ныне Отпущены, а завтра на места Исконные бежать, когда скотине Дарованная страшна высота,
Вином упиться благостно подвальным, И пьют пускай и бьют, еще вдали Хозяева, мерцанием авральным Дивятся и серебрят уголи
Обитыми перстами, гвоздь ли, уголь Внутрь вышел и вошел, не удержать Письма виньету ровной, аще куголь Пустой, еще налить в него, сражать
Сейчас кого нам трезвым обиходом Прошло насквозь серебро чрез порфир Урочие, теперь и славским ходом Живить напрасно мертвых, за эфир
Мы гибли, за серебро бились черти, Все квиты меж собою, лазурит Небесный расточается, а смерти Герои не достойны, говорит
Молва, одно с духовными пребудут Ссеребренные кубки, высока Цена его в миру, лишь сим избудут Печаль и теней каморных века,
Сады мне тьмы напомнили земные, Сиренею увитые, и дым Отечества, а зелени иные К чему царям являть и молодым
Их спутницам, узнал я в этих сводах И замкнутость, и вычурность адниц, Умолк и песнь оставил, о рапсодах Черемных вопиять ли из червниц
Асбестовых, повинны кары новой Икотники, слепни, домовики, Желтушки одержимые, суровой Одной витые нитью, высоки
Для нежити кармяной своды арок Воздушных, коль добрались и туда, Так брать им сребро мертвое в подарок, Ждать с царичами Страшного Суда,
Их выдаст это серебро, окраски Мелованные мигом облетят, Следили туне баковки из ряски Смуродной меченосцев, захотят
Высотности замковой прикоснуться, Барочные услышать голоса, И будет мертвым велено очнуться, Прейти подземных царствий небеса,
Тогда воздастся каждому по чину, Христос не стерпит ряженых, Его За сребро продавали, мертвечину Скорей рядили в красное, кого
Еще они рядить хотят, отмщений Каких алкают жабы, аз воздам, Но только о мессие, превращений Довольно, по каким еще следам
К Аиду занесла певцов кривая, Узнал равно огони и смурод, Так нашего здесь мало каравая Для бала станет, править Новый год
Начнем в аду, героям не опасно Тлеенье юровое, а углы Червленые оставим, ежечасно Горят, братия, адские балы
Временные и тухнут, победитель Историю напишет, а икот Бесовских мы избавимся, воитель Медленья не приимет, здесь киот
В серебре, с образами, так свечные Затепливай огони, возноси Ко Господу молитвы, ледяные Ставь яствия на скатерти, гаси
Черемные свеченья, из прихода Витийный замок взнесся, балевать И здесь по-царски только, родовода Трефового ль страшиться, тосковать
Зачем, когда мгновение прекрасно, Сосуды антикварные таят Фалернское вино, его согласно Блистанье теневое с негой, спят
Бездушные химеры, новогодий Земных кануны тризня, били тще Сервизы наши кремные, угодий Эдемских преалкали во луче
Господнем узреть благостность, чертовкам Уроком будет злой максимализм, Тлееть сим по чердакам и кладовкам, Пием за средоточие харизм
В одном пожаре восковом, пииты, Певцы ли, пьем одесные пиры С героями и царичами, плиты Адские держат правых, а хоры
Орут пускай бесовские, мы глухи И немы меж отребных, яду нам Давайте, клыкоимцы, аще слухи Не можете взвышать, лишь вещунам
И Божиим веселым звездочетам Откроем части речи, не берет Отравленное зелье нас, расчетам Астрийским внемлют цари, не умрет
Убитый, сребро держит нас и прячет, Нести сюда алмазный мой венец, Где тень девичья клонится и плачет, Где зиждятся начало и конец,
Лишь там я ныне, царствие ль язвимо Паршой, утварный служит верой меч, Пусть ангелы летят белые мимо, Тлеенна эта гнусь без чурных свеч.
Возносятся пусть ангелы и плачут, Мы были в жертвы отданы, засим Удушенные мальчики не прячут Колечки с диаментом, угасим
Лишь пламень адоносный и стихие Дадим веков урочества решать, Горите, одуванчики лихие, Сейчас черед безумства совершать.
Стал мертвым Лондон городом, о Трире Идет молва худая, от кривых Зеркал и длинных сабель туне в мире Бежать еще, парафий меловых
Тяжеле иго, нежели часовен Взнесенные ко Господу кресты, Всеместно ход истории неровен, Коварной черноугличской версты
Нельзя преминуть в царствии зефирном, Дарящем негу красок и любви, Пылающем о маках, во эфирном Чудесном карнавале, на крови
Оно всегда и нынее зиждится, Поэтому катановой свечой Нас резали с алмазами, кадится Теперь она за гробною парчой.
«Я любил этот снег, этих пепельных зим лепестки…»
Я любил этот снег, этих пепельных зим лепестки Над гранитом воды, когда черная тянется месса В тонкой патине дней, а безумье сужает зрачки И врезает листву в изумруды стоокого леса.
Долго длиться не может сие созерцанье, чреда Невозвратных утрат, закрывая небесные люки, В сновиденьях плывет, словно кровь сквозь аорту, сюда, Где допили мы яд из сосудов узорчатой муки.
Убиенный молчит и в апостольском рдяном шелку, Одуванчики Божии все на земле прелюбили, Слепородная кровь источила худую строку, Чрез нее серебро по холопским двуперстиям били.
Чрез нее, чрез нее багряничные струи теклись, Барвы красили мел скатертей и лепницу фарфора, С ангелами пиров брашном щедро сейчас разочлись, До Голгофы рукой ли подать от святого Фавора.
Мел одно перейти невозможно, скатерки горят Красным цветом опять, аще белого мы и не стоим, Круги чертятся здесь, а в адницах снежинки искрят, Сей ванильный снежок видят эльфии, коих покоим.
Их зиждится покой на успении грозном царей, На обрезанных втще мировольными Парками нитках, Буде нас зазовут в светлый маковый рай, цесарей И царевн молодых мы в своих распознаем визитках.
Наших слез тяжелей не узнают холопские тьмы, Бьет граниты Невы ледяное теченье веками, Алчно в мире любили, так полные маком сумы, Копьеносные ангелы нищих встречают с венками.
Ах, успели невесты, всеверные жены леглись И дочурки в плену у сарматских безумных притворцев, И молчат царедворцы, которых преставить брались, И точат бродники под ногами честных адоборцев.
Можно помнить о нас, можно знать о бессмертии роз И пеющих дыхниц, присно мертвым и нынче не больно, Созерцай тот гранит и летящих цезийских стрекоз, Вечность к зимам идет, а Эдему пыланья довольно.
Рассчитаться укажет с обслугой Царь-Господ рабам, Если мертвым теперь светлой участи в рае не минуть, Адников и Невы не вспея, по кривым желобам Кровь худую сольем, аще уголи в грудь не водвинуть.
Мрамор чермный таит бледной славы горийскую стать, Розотечные ангелы кровью сирени лицуют, За какими и тщились мы требники смерти листать, Копьеносцы теперь на арабской брусчатке гарцуют.
Но проходит зима и опять накаляется горн, В белоснежных головках горит пелена золотая, Ты не алчешь высот и вовек отголоски валторн Будешь слушать из бездн, только зеленью чернь заклиная.
Царевны
Здесь венчало нас горе одно, Провожали туда не со злобы. Дщери царские где же – давно Полегли во отверстые гробы.
Посмотри, налетели и в сны Голубицы горящей чредою. Очи спящих красавиц темны, Исслезилися мертвой водою.
Тот пречерный пожар не впервой Очеса превращает в уголи. Даст ответ ли Андрей неживой, Расписавший нам кровию столи?
Не достали до звезд и столбов Не ожгли, отлюбив похоронниц, С белоснежных пергаментных лбов Смерть глядит в крестовины оконниц.
Станем зраки слезами студить, Где одни голошенья напевны, Где и выйдут навек проводить Всех успенные эти царевны.
Сарматский реквием
Во льдах сердец, в сих глыбах плитняков Не высечь и во имя искупленья Сокрытые склепеньями веков Святые искры вечного моленья.
Гранил их серный дождь, летейский вал Онизывал свечением узорным, О тех воспоминать, кто забывал, Чтоб все могли пред огнищем тлетворным.
Бездушные теперь гробовщики, Глазетом ли украсить наши гробы, Хоть розовые паки лепестки Идут ко винам августовской пробы.
Нам отдали цветы свой аромат, Как грянем в барбарийские кимвалы, О Боге всплачет горестный сармат, Эллин узрит иродные подвалы.
Тем ядрица багряная мила, Пусть пирствуют алкающие манны, Содвинем тени кубков у стола И бысть нам, потому благоуханны.
Тлеением и оспой гробовой Делятся не вошедшие в обитель, Кто в колокол ударил вечевой — Окровавленный Фауста губитель.
Распишет вечность древние муры Скрижалями и зеленью иною, И челядь разожжет золой костры, А вретища заблещут белизною.
Горенье это высь нам не простит, Искрясь темно в струях кровеобильных, От мертвого огня и возлетит В бессмертие зола камней могильных.
Тогда преобразимся и легко Всех проклятых узнаем и убитых, С валькирьями летавших высоко, Архангелов, задушками совитых,
Из басмовых адниц по именам Веками окликавших, Триумфальных Им дарованных арок временам Кровительство раздавших, буцефальных
Влачителей своих у Лорелей Оставивших в табунах кентаврийских Для красного купания, полей Не зревших елисейских, лигурийских
Не внявших арф высокую игру, Бежавших от Иосифа Каифы В Кесарию Стратонову, в миру Венчавших тернием славские мифы,
Иосифа Великого одно Карающей десницы не бежавших, Эпохи четверговое вино Допивших и осадок расплескавших
Серебряный по битым остиям Сосудов, из которых пить возбранно, Украсивших собой гнилостных ям Опадины, зиять благоуханно
И там не оставляя, огнем вежд Когорты себастийские и турмы Итурейские пирровых надежд Лишивших, всевоительные сурмы
На выцветшие рубища прелив, Замеривая ржавые кирасы, Страшивших костяками под олив Шафрановою сенью, на атласы
Победные уставивших амфор Хмельное средоточье, фарисеев, Алкавших кровь и вина, пьяный ор Взносивших до лазурных Элисеев
И жаждущих не мирности, но треб, Не веры миротворной, а глумленья, Их жалуя крестом разорный хлеб, Лишь кровию его для искупленья
Порочности смягчая, не коря Отступников и другов кириафских, Алмазами чумные прахоря Бесовских содержанок, иже савских
Обманутых царевен, от ведем Теперь не отличимых, во иродстве Рядивших, тени оных на Эдем Вести хотевших, в дивном благородстве
Не помнящих губителей своих, Уродиц и юродников простивших, Чересел и растленных лядвий их В соитии веселом опустивших
Картину чуровую, жалкий бред Отвязных этих черм и рогоносцев Не слышавших и звавших на обед Фамильный, где однех милоголосцев
Дородственных, любимых сердцем душ Собрание молчалось, разуменье Несловное являя, грузных туш Блядей не уличавших, а затменье
Головок божевольных их, козлов Приставленных напарно возлияний Не видевших урочно, часослов Семейный от морительных блеяний
Всего лишь берегущих, за альбом Именной векопестованной славы Судьбою расплатившихся, в любом Позоре отмечающих булавы
И шкипетра сиятельную тень, Взалкавших из холопской деспотии, Блажным очехладительную сень Даривших и утешные литии,
Хитона голубого лазурит Признавших и убойность разворота, О коем чайка мертвая парит, Бредущему чрез Сузские ворота
Осанну певших, честью и клеймом Плативших десно скаредности рабской, Визитным означавшихся письмом, Духовников от конницы арабской
Спасавших, смертоимное копье Понтийскому Пилату милосердно С оливою подавших, на цевье Винтовия их смерти безусердно
И тихо опиравшихся, в очах Всех падших серафимов отраженных, Удушенных при черемных свечах, Сеннаарскою оспой прокаженных,
Еще для Фрид махровые платки Хранящих, вертограды Елионской Горы прешедших чрез бередники, Свободных обреченности сионской,
Но мудрости холодного ума Не тративших и в варварских музеях Трезвевших, на гербовные тома Взирающих теперь о колизеях
Господних, сих бессонную чреду, Злопроклятых, невинно убиенных Узнаем и некрылую орду Превиждим душегубцев потаенных,
Содвигнутых на тление, к святым Высокого и низкого сословья Летят оне по шлейфам золотым, А, впрочем, и довольно многословья.
Офелия, взгляни на ведем тех, Встречались хоть они тебе когда-то, Грезеточных бежались их утех, А всё не убежали, дело свято,
Под ним когда струится кровь одна, Лазурной крови нашей перепили Черемницы, но прочего вина Для них не существует, или-или,
Сих выбор скуден присно, потому И сами распознать угрозы темной В серебре не сумели, по уму Их бедному не числили заемной,
Точней, неясной крепости сиих Удушливых объятий, а позднее, Узнав природу чаяний мирских, Обманов ли, предательств, холоднее
Каких нельзя еще вообразить, Прочения, зиждимого во аде, Убийственную сущность исказить Уже не были в силах, чтоб награде
Кружевниц тьмы достойной передать, Соадский уголок им обиходить, Забыть козлищ пергамент, благодать Лиется аще к нам, но хороводить
Оне серьезно, видимо, взялись, Упившись кровью агнецев закланных, Досель, смотри, вконец не извелись Бесовок табуны чертожеланных,
Пиют себе пускай, близнится час, Как их мерзкообразные хламиды Спадутся сами, движемся под пляс И оры буйных фурий, аониды
Простят нам беглость почерков, химер Картонных экстазийные ужимы Умерят и смирят, и на манер Музык небесных, гением движимы
Сибелиуса, Брамса ли, Гуно, Волшебного Моцарта, Перголези, Неважно, отыграют нам равно Кантабиле иль реквием, а рези,
Оставшиеся в небе от черем, Запекшиеся в пурпуре собойном, Сведут могильной краскою, чтоб тем Барельефную точку на разбойном
Пути явить наглядно, и цемент, Крушицу мраморную либо глину Внедрят, как экстатический фермент, В иную адоносную целину,
Где место и убежище найдут Прегнилостные гусеницы снова И патинами сады обведут, Где каждой будет адская обнова
Примериваться, Фриде во урок Платки грудные будут раздаваться, Тому положен промысел и срок — Без времени чермам собороваться.
Без времени их адские столпы Аидам в назидание алеять Кримозно станут, гойские толпы Кося, чтоб звезды розовые сеять.
