Яна Саковская
Амстердам
‒ Скажи честно: тебе нравится эта работа?
Марселла перестаёт стучать по клавишам, склоняет голову набок и думает. Оборачивается ко мне.
‒ Да, Амстердам. Я счастлива разделить с тобой это дело. И отдельно я счастлива, что мне оно нравится само по себе, а я нравлюсь себе в нём. Спасибо тебе, что предложил эту работу.
Она долго смотрит на меня, и её глаза наполняются слезами. Она бросается ко мне, ложится рядом, обнимает, всхлипывает. Думаю спросить, что с ней, но на самом деле я знаю, что с ней.
Завтра последний рассказ.
Последний из рассказов этой книги – про молодого человека и девушку, которые живут каждый своей жизнью, а раз в неделю встречаются, идут в галерею и занимаются медленным изучением какой-нибудь картины. По два часа сидят перед картиной, делают пометки в блокнотах, девушка тихо надиктовывает приходящие мысли на диктофон, готовя выпуск по истории искусств, а парень перерисовывает в разных стилях детали картины или схематично картину целиком. Потом они направляются к нему или к ней и медленно любят друг друга. Когда девушка умирает от передозировки наркотиков, парень приходит в галерею в обычное время, выбирает картину и долго, долго и внимательно рассматривает её. Конец рассказа.
«Подсолнухи». Виктор сказал, что это «Подсолнухи», и, прислушавшись к совету Оливии, мы пришли к открытию галереи в 9. Мы смотрели на картину два часа. Марселла просто смотрела, то подходя ближе, то опять садясь на скамейку, ту самую, то подолгу смотрела на меня. Я же развлекался тем, что, как только ко мне приходила новая идея, я выкладывал в Instagram новую фотографию той же самой картины ‒ только с новым пояснением от себя. Это была, наверное, самая странная серия публикаций, но я рад, что раз в жизни попробовал медленное рассматривание картины. Виктор сказал в записи, что, для Ван Гога подсолнухи символизировали благодарность, и мой канал amsterdam_with_victor заканчивается сплошными «Подсолнухами».
Потом мы вернулись в номер, опустили белые шторы и медленно и нежно любили друг друга. Поднимаясь в лифте, я задался вопросом: а если бы в рассказе герои не занимались любовью, стали мы делать это сейчас? И понял, что да. Виктор всё правильно увидел, а Оливия, рассказав вчера историю их знакомства с Фредериком, дала ещё одну подсказку. Когда два часа смотришь на великую картину, в какой-то момент начинаешь думать не о картине, а о том, с кем вместе ты на неё смотришь. Как красив этот человек и как величественно переплелись линии судьбы, чтобы вы сидели сейчас рядом на скамейке.
Если Марселла и услышала, как я встал, и проснулась, то она не подала виду. Может быть, она не хотела прощаться. Сколько можно прощаться… Свои письма к ней и Оливии я завершил вчера ещё перед ужином у Оливии, и она найдёт их.
‒ Спасибо за жизнь вместе. Навсегда люблю тебя, ‒ говорю я и закрываю дверь.
Дверь закрыта, в наушниках мягкий голос Виктора, ещё раз читающего последний рассказ, и впереди ‒ только Амстердам и Виктор.
«Подсолнухи». Сажусь на скамейку, обвожу взглядом зал, чувствую на губах вкус сидра, закрываю глаза и делаю глубокий вдох и выдох.
"Ты обещал, что будешь со мной, когда я буду умирать".
"Я с тобой".
Я ощущаю твоё присутствие на скамейке рядом, и мне больше не страшно.
