bannerbannerbanner
Голубая роза

Яна Темиз
Голубая роза

Полная версия

Он еще не знал толком, отвечает ли она придуманным им требованиям, и впервые испугался того, что какие-то свои требования ведь могут быть и у нее. А вдруг он им не соответствует?

Октай так старался добиться внимания Айше и ее любви, а она была так одинока и так давно ни в кого не влюблялась… Им было хорошо вместе, и Октай был обрадован тем, что в ней для него соединилось, казалось, несовместимое. Она не была совсем неопытной и невинной, но в тоже время короткое замужество не сделало ее подозрительно искушенной и требовательной в вопросах секса.

Она была безусловно порядочной женщиной, не позволяющей себе неразборчивости и легкости в связях, но и не считала, что нравящийся ей мужчина сначала обязан сделать ей официальное предложение, а потом уже будут поцелуи, объятия, а еще позже постель. О браке они долгое время вообще не говорили. Октай настолько потерял голову, что считал их будущую свадьбу само собой разумеющейся и почти состоявшейся. Что думала по этому поводу Айше – он не знал и не старался узнать.

Айше между тем приглядывалась.

Первые страницы их романа, когда она не задумывалась вообще ни о чем, а с головой окуналась в эту любовь, как в ласковую морскую волну, были уже позади. Она вынырнула и нежилась на поверхности, наслаждаясь покоем, любовью – но и свободой плыть, куда ей хочется.

Вдруг второй брак окажется не лучше первого? Нужен ли ей такой жизненный опыт? Октай медлил, не делая предложения, и она, вопреки нормальному женскому стремлению к определенности, была рада этому. Понимала, конечно, что рано или поздно ей придется принимать решение. Именно ей. Что Октай любит ее всерьез и воспринимает как свою будущую жену – она не сомневалась.

И вот этот разговор состоялся.

Сколько женщин были бы счастливы услышать от Октая: «Выходи за меня замуж»! Он и не подозревал, что та единственная, которой он соберется-таки это сказать, не обрадуется и не зальется счастливыми слезами. Не скажет уверенно ожидаемого им «Да».

Она сказала: «Зачем?».

Разве нормальная женщина может ответить такое в ответ на предложение руки и сердца? Октай, конечно, знал, что Айше не похожа на других женщин, но не до такой же степени! Ему всегда нравилась ее неординарность, самостоятельность, остроумие и образованность, но чтобы оригинальность и парадоксальность мышления не отказали ей в такую минуту! Он не сомневался, что предложение, как и объяснение в любви, – самые важные моменты в жизни любой женщины.

А она спросила: «Зачем?».

Это был не отказ, не насмешка – в вопросе звучала искренняя заинтересованность: что изменится, если мы поженимся? И долго потом донимала его подобными вопросами. «Зачем?» – этот нелепый ответ надолго запомнился Октаю. Он был ошарашен и выбит из колеи. Если бы он только мог оскорбиться, уйти, оставить ее, заинтересоваться другой женщиной! Но он не мог.

Уверенно шагая по супермаркету и выбирая на полках все самое лучшее и дорогое, он производил впечатление воплощенной удачливости. Вот уж у кого всегда все в порядке – говорил его вид.

Молоденькая кассирша не могла отвести от него глаз и чуть не выбила неправильный чек. Только полное отсутствие какого-либо интереса к ней в его отсутствующих глазах уберегло ее от роковой ошибки.

«Господи, так можно и без работы остаться, – в ужасе думала она, глядя ему вслед. – Но до чего хорош! Как из кино! Конечно, такие, как я, для него пустое место. Посмотреть бы на его жену – вот везучая женщина!»

«Везучая» Айше в это время ехала в школьном автобусе и мучительно соображала, что она скажет полицейскому.

Первое: врать как можно меньше. Напрасно Сибел считает всех идиотами. Когда Айше пришла во вторник и была ли она в аптеке, легко проверить. Значит, об этом надо точно сказать правду. Второе: Сибел жуткая эгоистка и не отдает себе отчета в том, что своими показаниями может кому-нибудь испортить жизнь. Ведь, если рассуждать логически, то получается, что в 18.10 девушка стояла в подъезде, а в 18.20 (максимум) уже не стояла. А куда она делась? А вдруг не вышла на улицу, а зашла к кому-нибудь из соседей? А впрочем, даже если она вышла, то что она делала в их подъезде? Значит, опять же: вышла от кого-то из их соседей. Почему же те соседи об этом не сказали? Или сказали?

Как ни крути, кто-то из их соседей должен что-либо о ней знать. Не зашла же она в подъезд специально, чтобы просто покрасить губы. Да и в подъезд не зайдешь, если тебе не откроют входную дверь.

Если те соседи о девушке сказали, показания Сибел не очень-то и нужны. А если не сказали, то Сибел, то есть теперь уже Айше, доставит им неприятности. Мало ли к кому и по какому делу эта девица приходила. У каждого человека, считала Айше, есть право что-то скрывать. Тот же Мехмет, между прочим, жуткий бабник – может, она его поджидала, а Сибел провоцирует какое-нибудь выяснение отношений?

Откровенно можно поговорить только с Софией. Она нормальный человек, с ней хорошо бы посоветоваться и в открытую спросить, не знает ли она эту девушку. Если нет, то остаются только три квартиры, куда она могла направляться или откуда выйти. Если София что-нибудь знает, она, конечно, расскажет Айше – даже то, что хотела бы скрыть от полиции.

А вдруг нет? Может, это заблуждение, что она такая открытая и правдивая? Как там говорят англичане: «У каждого свой скелет в шкафу»?

Нет, лучше действовать в одиночку. Так меньше вероятность кому-нибудь повредить или влезть не в свое дело. В конце концов, у той же Софии двое взрослых детей – сын и дочь, и, хотя они не живут с родителями, эта девица может иметь к ним отношение.

Хорошо бы, конечно, предварительно узнать, в чем дело. Мысли Айше словно сделали круг и вернулись туда же, где они были по пути в школу.

Тогда она отвлеклась на другие, более близкие ей предметы, но это было возможно потому, что она еще не звонила полицейскому и у нее еще была иллюзия, что все это как-то само собой рассосется и образуется. И что эта история не имеет к ней отношения.

А сейчас, когда до встречи с ним осталось совсем немного времени, Айше начала нервничать. Наверное, так себя чувствуют студенты, не подготовившиеся к экзамену. Айше никогда не знала этого страха перед экзаменатором, она была хроническая отличница. Кроме того, у нее были свои приемы и способы борьбы с профессорами. Получив, например, вопрос по творчеству Джейн Остен, она не дожидалась, пока ее уличат в незнании чего-либо. Смело подходила к экзаменатору и уверенно говорила что-нибудь вроде: «Господин профессор, я собираюсь строить свой ответ на материале шести романов Джейн Остен. Мне известно, что у нее есть юношеский роман в письмах и незаконченный – «Леди Сьюзен», но я их не могла найти. К каким собраниям сочинений я могу обратиться? И достаточно ли моих знаний для ответа на вопрос?»

Как правило, профессор, старательно обходя вопрос об изданиях незаконченных романов, начинал доброжелательно уверять эрудированную и не в меру пытливую студентку, что ее начитанности, разумеется, вполне достаточно. Лишь бы не спросила еще чего-нибудь, неизвестного самому профессору.

Вряд ли этот номер пройдет с полицейским.

К тому же придется врать в присутствии Октая. А ведь и ему надо будет врать! И всем!

Черт бы побрал Сибел с ее нелепыми страхами и расшатанными нервами. По ее милости Айше должна будет выкручиваться и лгать еще не один раз – и многим людям. Из-за ерунды какой-то. Может, полиции не так уж и нужна эта девица – и кто знает, куда она потом направилась? Может, обойдутся без этой информации? Зато на душе будет спокойно, что лгать не надо. Нет, не будет спокойно: придется объясняться с Сибел, будет мучить вопрос, важно ли было сообщить о девушке…

Да и вообще, она ведь уже позвонила полицейскому! Нет, отступать поздно! Ну и ладно, версию она придумала неплохую. Попробуем.

Айше помахала рукой водителю школьного автобуса и легкими быстрыми шагами направилась к своему, кривому, дому. Школьный минибус довозил ее не до остановки городского транспорта, а до самого поворота на розовую пешеходную дорожку, так что времени у нее осталось совсем мало.

Она бросила взгляд на стоянку: серебристый «Опель» Октая уже стоял на облюбованном им месте. С которого удобно выезжать. Как же он любит получать все самое лучшее! Это хорошо или плохо? Айше никогда не задавалась этим вопросом, стараясь принимать своего друга таким, как есть. Ей только хотелось побольше узнать о нем, чтобы быть уверенной, что в нем нет ничего неприемлемого для нее. Стремление получать все лучшее она обнаружила в нем давно и, решив, что ей-то, во всяком случае, это свойство должно льстить, спокойно приняла его и не анализировала.

Но сейчас (то ли потому, что ей предстоял неприятный разговор, то ли потому, что ей не хотелось вести его при Октае) она почувствовала внезапное беспричинное раздражение.

Сколько раз, возвращаясь по средам, она видела машину Октая на этом самом месте – и всегда радовалась, что он уже здесь. А сегодня вдруг не обрадовалась. И в том, как по-хозяйски самоуверенно расположился дорогой красивый автомобиль на чужой автостоянке, ей почудилось проявление победительного американского эгоизма. Мол, кто не успел – тот опоздал.

Однако эта вспышка непрошеного чувства быстро прошла. Айше стала думать, как хорошо было бы, если бы полицейский (Кемаль, кажется?) еще не пришел. Ей, как неподготовленному студенту, хотелось оттянуть надвигающийся экзамен.

Вставив ключ в замочную скважину, она подумала, что можно было и позвонить в дверь, но рука уже сама совершала привычные действия. Оказавшись в прихожей, она услышала голос Октая:

– С удовольствием расскажу – пока Айше не пришла!

Маленькая глава без начала и конца. Убийца

…Скажут, можно было ее не убивать. Разве можно было?

Да ни в коем случае. Договориться? Да как же с ней договоришься?!

Она же все решила и точно знала, чего хотела.

И разрушила бы мою жизнь безжалостно. А ее при этом не считали бы убийцей. Значит, испортить жизнь незнакомому или едва знакомому человеку можно совершенно безнаказанно, а убить нельзя? Если бы она еще взяла нормальный тон, а не говорила бы так нагло, не выдвигала бы эти свои требования… Не любовалась бы собой и своей властью надо мной… То – что? Можно было бы оставить ее в живых? И что дальше? Она бы опять явилась и захотела бы большего. И еще большего. А что я могу ей дать? Мою налаженную, мною созданную жизнь? Какой-то девчонке?!

 

Нет! Все было правильно. Пусть ищут.

Главное – не нервничать и ничем себя не выдать.

Не интересоваться расследованием больше, чем надо. И молчать. Наверное, это потом пройдет – эти неприятные чувства, и страх, и эти сны. Знать бы, что так трудно быть убийцей – я бы… что? Вот то-то же! Случись все снова – все равно пришлось бы убить.

Замкнутый круг.

Снова сказать ей: «Посмотри вон в то окно, да нет, вон в то… видишь?» – и набросить чулок на шею. Оказывается, совсем не трудно задушить человека.

Конечно, она меня не боялась, ничего такого не ожидала…

Дурочка… Сама виновата. А вовсе не я.

Глава 7. Подозреваемая

Когда дверь квартиры открылась, Кемаль понял, что до этого момента у него была надежда. Что «кто-нибудь» – это мать, или сестра, или отец, или… При виде стоявшего в прихожей мужчины он удивился своему разочарованию. Надежды больше не оставалось: это явно не был ее отец, хотя… может быть, брат-адвокат?

– Доктор Октай Гюльолу, – с улыбкой представился мужчина. – Проходите, пожалуйста. Айше предупредила, что вы зайдете. Она будет с минуты на минуту.

Доктор… И другая фамилия. Значит, жених. Судя по всему, ему как раз по карману бриллианты в платине. И надо признать: этот доктор очень приятен, да что там приятен – просто необыкновенно хорош.

Американская улыбка – как с рекламы. Такой мог бы рекламировать что угодно: от зубной пасты и крема для бритья до надежности банка. От него так и веет благополучием и доброжелательностью, небось все пациентки от него без ума.

Все эти размышления и наблюдения не помешали Кемалю представиться и сказать несколько ничего не значащих фраз. Доктор Октай был одет по-домашнему – не то спортивный, не то просто костюм, но явно дорогой и новый; он был чисто выбрит и благоухал каким-то очень эффектным одеколоном. И вел себя как гостеприимный хозяин, который, однако, понимает, что гость пришел по делу, а потому не навязывает своего внимания и держит дистанцию.

Что-что, а держать дистанцию Октай умел. Сначала это получалось у него инстинктивно, потому что он слишком часто чувствовал свое внешнее и интеллектуальное превосходство и выдавал его, но со временем научился лучше контролировать себя и стал вовсю пользоваться своим умением держать собеседника на почтительном расстоянии. Иначе и нельзя вести себя с пациентами и неподходящими, но приличными дамами вроде Сибел. Этому полицейскому он сразу отвел место пациента – причем бесплатного, из государственной больницы.

– Сюда, пожалуйста, располагайтесь, – сказал он таким тоном, как будто приглашал Кемаля по меньшей мере в королевские покои. Вежливо и снисходительно.

– Благодарю вас, – Кемаль оценил его тон и сменил свой на более официальный. Ничего, он тоже умеет играть в эти игры и сможет дать понять этому супермену, кто хозяин положения. Но стоит ли делать это сейчас? Кемаль на секунду почувствовал себя мальчишкой-школьником, которому на баскетбольной площадке в присутствии самой красивой в классе и в мире девочки сказали, что он мазила и лучше бы ему не лезть на поле. Обидно.

Но, улыбнувшись про себя, он тут же подумал, что эти подростковые комплексы пришли ему на ум не сами по себе, а из-за поведения любезного хозяина. Похоже, это он собирается предложить Кемалю какое-то очень замаскированное соревнование. Зачем? Соперничество? В связи с убийством или… из-за Айше? Но почему? Что могла сказать женщина своему жениху (или другу? или любовнику?) о визите Кемаля такого, что породило бы это желание посоревноваться? Или это его обычная манера, и он, несмотря на импозантную внешность настоящего мужчины, в душе не взрослый, зрелый человек, а подросток?

Кемалю всегда казалось, что у каждого есть свой внутренний, психологический возраст, которому человек соответствует – вопреки возрасту реальному. Один себя уже в молодости ведет как человек средних лет, другой в сорок ухитряется оставаться тинэйджером, третий в двадцать пять рассуждает как глубокий старик… Он был лично знаком с семидесятилетней старушкой, кокетничавшей, как семнадцатилетняя.

Войдя в гостиную, Кемаль изумленно замер и забыл все свои рассуждения и даже мысли о расследуемом преступлении.

Такой комнаты он никогда не видел, хотя не сразу понял, что ничего особенного в ней нет. Точнее, по отдельности все предметы в ней были обыкновенны, но, взятые вместе, они производили удивительное впечатление. Наибольшее место в гостиной занимал вид из окна – если такое определение вообще допустимо для вида из окна. Но казалось, что он действительно часть гостиной. Голубизна и синева моря и неба почти сливались с короткими, висящими под самым потолком занавесками странного, не поддающегося описанию сине-голубого цвета.

Окно занимало почти всю стену, а по бокам те же странные занавески были длинными, и было видно, что они не однотонные, а какие-то переливающиеся и очень тонкие, почти прозрачные. Стены и мягкая мебель тоже были голубыми, а на низком столике перед диваном стоял пышный букет искусственных бело-голубых роз. На одной стене царила огромная квадратная картина. Кемаль не разбирался в живописи и не мог бы сказать, абстракция это, или импрессионизм, или постмодернизм, но, вглядевшись в непонятные (наверное, у интеллектуалов это называется «причудливые»?) переплетения линий и пятна красок, понял, что это несколько вычурных голубых цветов, похожих на розы, на черном фоне. В углу неярко светила большая настольная лампа: голубоватый абажур держала очень красивая обнаженная женщина из белоснежного фарфора, распущенные фарфоровые волосы изящными волнами спускались почти до пят. Ковер на полу был с современным асимметричным рисунком и очень подходил по цвету ко всей обстановке, включая вид из окна.

Красивая и необычная комната. Похожа на свою хозяйку, подумал Кемаль и восхищенно сказал:

– Как у… – он неловко замялся, не зная, как продолжить: «у вас» или «у нее»? – Как здесь хорошо! Очень красивый вид!

– Да, на всех гостей эта комната так действует. Айше могла бы быть неплохим дизайнером. Она долго над своей квартирой колдовала, и получилось хорошо, да?

– Она, наверное, любит голубой цвет? – Кемалю было приятно, что Октай не употреблял местоимения «мы», говоря о квартире.

– Да нет, это случайно вышло. Стены были изначально голубыми, на ремонт тогда не было ни времени, ни средств. Пейзаж – сами видите какой. Потом ей русская соседка привезла эту шаль…

– Какую шаль? – не понял Кемаль.

– Вы тоже подумали, что это картина? – снисходительно усмехнулся Октай, указывая кивком головы на панно на стене. – Это платок. Из России. Шелк и ручная роспись. Айше решила вставить его в раму, потому что смять и носить такую красоту у нее рука не поднялась. А занавески… да вы садитесь, что же мы стоим?

Кемаль и правда все еще стоял в дверях этой голубой гостиной. Чтобы не заставлять хозяина (или он все-таки не хозяин?) повторять приглашение, он вошел и опустился в большое удобное кресло около окна. И продолжал осматривать комнату – теперь уже спокойным взглядом профессионала. Да, гостиная обставлена со вкусом. Мебели немного, только самое необходимое, и мебель недорогая, как, впрочем, и все остальное. Здесь явно проводят немало времени, не имея, скорее всего, еще одной комнаты, где проводят время, когда нет гостей. Кемаль часто видел шикарные гостиные, где все было по последней моде, стоило бешеных денег и где не хватало одного – души. Здесь она была.

– А занавески и скатерть сделала жена ее брата, она мастер на все руки, – продолжал развлекать гостя Октай, открывая одновременно дверцу маленького бара. – Выпьете что-нибудь или скажете, что вы на работе?

– Скажу. Но если вы предложите чай или кофе, то не откажусь, – улыбнулся Кемаль. – Если вас не затруднит, – добавил он со смутной надеждой, что Октая затруднит приготовить кофе в чужой квартире.

– Вовсе не затруднит, – рассеял его надежды Октай, – сейчас поставлю чайник, а там и хозяйка, наверное, придет.

Он вышел на кухню, и Кемаль немного расслабился: не надо следить за лицом. Прямо перед ним на низком сервировочном столике стояли голубые розы. Взглянув на них, Кемаль почувствовал, что не может отвести глаз. Искусственных цветов везде полно – в любой гостиной, в каждом офисе и магазине, и он никогда не видел в них ничего привлекательного. Правда, в последние годы появились букеты – настоящие произведения искусства, сделанные в основном в Китае или Гонконге, красивее настоящих.

Не так давно Кемалю пришлось принять участие в одном расследовании, центр которого оказался как раз в магазине, торгующем искусственными растениями и цветами. На какие только букеты и икэбаны он там не насмотрелся! Потом коллеги постоянно обращались к нему за советом, если собирались сделать подарок жене или невесте. Хорошая память Кемаля была всем известна, и он с легкостью профессионального флориста сообщал, какие оттенки гвоздик и роз сейчас в моде, какой дизайн букета считается устаревшим, какие цветы больше подойдут юной девушке, а какие пожилой даме, сколько должен стоить цветок с имитацией капелек росы и сколько без них.

Короче говоря, он был уверен, что в искусственных цветах он разбирался. Видел он и синие розы – густо-синие, ярко-синие, неприятно выделявшиеся на фоне ядовито-зеленых листьев. Он тогда спросил продавщицу: «Неужели и их покупают? Они же совершенно неестественные и некрасивые!» – «При мне ни разу не купили, – ответила она, – но мы должны иметь товар на любой вкус. И на извращенный тоже. Может, они рассчитаны на дальтоников?»

Они посмеялись, и он думал, что забыл про эти синие розы. Но вот перед ним снова нечто подобное – правда, очень красивые, нежного, почти белого по краям лепестков цвета, с капельками росы, среди неяркой, пастельной зелени листьев… Разве скажешь, что это плод извращенного вкуса?

В комнату вернулся Октай.

– Любуетесь на розы? – насмешливо, как показалось Кемалю, спросил он.

– Да, думаю, откуда такие могли взяться: насколько мне известно, из Кореи и Гонконга подобные не экспортируются. Они не так прокрашены.

– О, – удивленно приподнял бровь Октай, – вы, оказывается, эксперт по розам? Или вы вообще универсал, вроде Шерлока Холмса или этого, как его… Пуаро, да? Я начинаю вас бояться, вы видите насквозь!

– А вам есть что скрывать? Скелеты в шкафу? – Кемаль с удовольствием перешел на более легкий, доброжелательный тон.

– Я раскрою вам страшную тайну голубых роз, – продолжал свою игру Октай. – Они покрашены вручную. Изначально они были белые.

– Да что вы? – искренне удивился Кемаль. – Как будто художник красил, причем одаренный.

– Должен вас разочаровать. Красила обычная домохозяйка школьной кисточкой своего сына. Правда, она, как я вам уже говорил, на все руки мастер, почти художница. И когда Айше зациклилась на голубых розах, то Эмель для нее сделала эти занавески, и скатерть, и букет. Видите? – Октай зацепил двумя пальцами длинную часть тонких штор и, приподняв, продемонстрировал гостю рисунок на ткани. – Это называется батик – такая техника окраски шелка. Здесь тоже есть розы. И на скатерти.

Скатерть на круглом обеденном столе была из ручного кружева, и среди белых узоров то тут, то там были вывязаны розы из голубых ниток.

– А откуда у госпожи Айше такая любовь к голубым розам? – осторожно спросил Кемаль, чувствуя, что он лезет не в свое дело – точнее, в душу интересующей его женщины без ее ведома. Но, как сыщик, он не мог не пользоваться всеми способами добычи информации. Конечно, голубые розы никакого отношения к убийству не имеют. Равно как и голубые глаза их владелицы. Не за это государство платит ему деньги, не за такую информацию. Но кто бы устоял перед соблазном задать вопрос?

– А у госпожи Айше насчет этих роз целая концепция. Я бы сказал идея-фикс, – Октай интригующе замолк на самом интересном месте, словно поощрял собеседника к дальнейшим расспросам.

– Какая же может быть концепция насчет роз? Не расскажете?..

– С удовольствием расскажу – пока Айше не пришла. А то мадам у нас анархистка и феминистка, и любое обсуждение своей персоны воспринимает как покушение на свободу собственной личности.

– Перестаньте сплетничать! Я уже пришла! – крикнула из прихожей Айше.

– Извини, дорогая! Но я не сказал ничего, чего не мог бы повторить при тебе, – весело ответил Октай.

 

Кемаль с интересом слушал эти пререкания.

Он-то слышал и поворот ключа, и легкий звук открывающейся двери, но решил остаться простым наблюдателем.

– Здравствуйте, господин Кемаль! Вы давно меня ждете? Извините, – заговорила появившаяся на пороге гостиной Айше. Она была не в том костюме, в котором он видел ее днем, казалась немного усталой и вообще была не такая, какой он представлял ее себе. Лучше. – О чем это вам собирались без меня рассказывать?

– О голубых розах, – ответил Кемаль.

– Я просто выполнял обязанности экскурсовода. На меня эти розы тоже когда-то произвели впечатление. Но теперь ты, Ай, сама рассказывай. Кстати, сейчас будет готов чай.

– Спасибо, тогда я сначала чаем займусь, а потом уже спокойно сяду и расскажу вам про вашу девушку, хорошо? – спросила Айше Кемаля, выходя из гостиной.

– А про розы? – вдогонку ей спросил он.

– В розах ничего интересного нет. Просто мне нравится голубой цвет, – донесся ее голос из кухни.

Октай заговорщически подмигнул Кемалю и театрально развел руками: мол, что поделаешь, не суждено вам узнать эту тайну.

– Можно я закурю?

– Конечно. Наша хозяйка тоже покуривает. Хотя я, как врач, этого не одобряю. Но Ай настолько независима, что даже не обещает бросить.

Октай поставил перед сыщиком пепельницу.

– Ай? – непонимающе переспросил Кемаль.

– Это nickname. В Америке никто ни к кому не обращается, выговаривая все имя целиком. У каждого есть nickname. Очень удобно и демократично. Не то что у нас.

«Сколько раз я слышала эти самые слова? – думала Айше, входя в комнату с подносом. – Хотя что он может еще сказать? Ему же надо как-то объяснить ситуацию незнакомому человеку. Да, и заодно дать понять, что он был или бывал в Америке, – мелькнула предательская мысль, – и покрасоваться перед собеседником. После этой тирады все как один спрашивают: «Ах, вы жили в Америке? Ах, расскажите»… сейчас и этот…»

– Вы бывали в Америке? – словно прочитав ее мысли, спросил Кемаль.

«Да, оригинальностью мышления тут не пахнет. Или он нарочно идет на поводу у Октая?»

Айше перенесла букет голубых роз на обеденный стол и, предоставив мужчинам самим взять с подноса стаканчики с чаем, с удовольствием опустилась в кресло и блаженно вытянула ноги. Все-таки нелегко преподавать! Не говоря уж о сути работы – целый день на ногах и как на сцене. «Вот если бы мой роман напечатали и он бы стал бестселлером! Можно было бы уволиться из школы, а в университете оставить минимум работы – и писать еще один!».

Она расслабилась, взяла с подноса чашку растворимого кофе, отпила немного и подумала, что зря, она, пожалуй, внутренне взъелась на Октая. В конце концов, естественно ответить на вопрос гостя о розах, совершенно нормально перевести разговор на Америку – нейтральная тема, и Октай, надо признать, любит и умеет разговор на эту тему поддерживать. Наверное, она переутомилась и нервничает из-за предстоящего разговора с полицейским. Вот ее и раздражают всякие мелочи, вроде повторенной Октаем фразы.

А кто не повторяется? К тридцати годам у всех вырабатываются свои штампы, появляются любимые шутки, складывается определенная манера вести разговор. Особенно это заметно у тех, чья профессия связана с постоянным общением с разными людьми, например, у врачей и учителей. Айше и за собой стала замечать, что иногда, думая о своем, повторяет студентам то, что говорила в прошлом и позапрошлом годах. Что же делать? Сначала ищешь формулировки, лучшие слова и определения, оптимальный порядок изложения, убедительные доводы и интересные примеры, а потом используешь готовое. Разве люди задумываются, что сказать при встрече? Разве ищут нестандартное определение слова «день» вместо расхожего «добрый»?

Айше прислушалась к разговору мужчин. Пора подключаться, решила она, допивая свой кофе, и переводить беседу в деловое русло. Когда это они успели перейти на обсуждение аренды квартир?

– …маленькие, как эта, – говорил в это время Кемаль. – Их непросто найти. Я, например, живу один, и такую снял бы с удовольствием.

– У нас на первом этаже сдается квартира, – вступила Айше, сделав вид, что слышала все ранее сказанное. – Хотя там вид из окна плохой. Но здесь совсем рядом еще один, тоже «кривой», – она улыбнулась Кемалю, и он понимающе кивнул, – дом строят. Там внутри уже отделочные работы заканчиваются…

Что случилось? Она что-то сказала не так?

Айше была очень восприимчива к настроению собеседника и почти кожей почувствовала волну напряжения, захлестнувшую Кемаля и заставившую ее остановиться почти посреди фразы.

– Вы там были? – серьезно спросил Кемаль. – Мне придется задать вам вопросы: когда и в связи с чем.

– Это уже похоже на допрос, – попытался разрядить атмосферу Октай.

– Это не допрос. Это пока что сбор информации. Но должен предупредить вас, госпожа Айше, что информация мне нужна правдивая.

– А какое отношение имеет этот дом к вашей девушке? – растерянно спросила Айше, которую только что предупредили: не надо лгать! А она как раз настроилась сообщить все, что придумала по дороге.

– Имеет. Самое непосредственное. Но давайте уж по порядку. Начнем с девушки. Вы сказали, что вспомнили ее? – Кемаль достал из кармана фотографию. – Господин Октай, если вы часто бываете в этом районе, – произнес он полуутвердительно, полувопросительно, однако не дождался ни подтверждения, ни опровержения и не стал затягивать паузу, – посмотрите, пожалуйста, не встречали ли вы где-либо эту девушку? А госпожа Айше пока сообщит мне свою информацию.

Октай взял протянутую фотографию подчеркнуто небрежным жестом, но через секунду думал только об одном: чтобы они ничего не заметили! Чтобы на его лице нельзя было ничего прочесть! Чтобы этот полицейский, заглядывающийся на его Айше, смотрел только на нее! Не побледнеть бы и не покраснеть. Октай редко сталкивался с ситуациями, требующими хорошего самообладания, если не считать чисто медицинских. Он знал, что его рука никогда не дрогнет во время операции, что лицо его не сразу выдаст неприятный диагноз пациенту; но он не знал, как поведет себя, если смертельный диагноз поставят ему самому.

Кажется, все сошло благополучно. Главное – перевести дыхание и не выдать себя лишними вопросами и избыточной заинтересованностью. И дышать ровно, спокойно – вдох, выдох, вдох, выдох… всё.

Первый шок прошел. Как, черт возьми, к ним попало это фото? Угораздило Айше ввязаться в эту историю. Кстати, неплохо бы узнать, при чем здесь Айше. Что она говорила по телефону? Она видела девушку, которую ищут? Зачем ее ищут?

– Я ее видела во вторник, как я вам уже говорила, около шести. Я пришла домой рано, не как обычно, и решила пойти погулять. Поела, приняла душ, отдохнула. В шесть приезжает школьный автобус со старшей дочерью моей соседки с третьего этажа. Я его видела в окно, но Мелиссу на лестнице не встретила. Значит, я вышла минут через пять-семь после шести. Я не слишком загружаю вас подробностями? – прервала сама себя Айше.

– Нет-нет, продолжайте, пожалуйста, все детали очень важны, – сказал Кемаль.

Он точно знал, что она лжет. Все, что она рассказывала, было, безусловно, хорошо подготовленной и продуманной ложью. И это обилие подробностей, скорее всего, преследовало одну-единственную цель – правдоподобие. А коли так – пусть нагородит их побольше, пусть лжет в свое удовольствие, легче будет все проверить и уличить ее. Узнать бы еще, зачем она это делает. Алиби кому-нибудь создает?

Судя по переменившемуся лицу господина доктора, это как-то связано и с ним. Вроде первый испуг у него прошел? Кемаль спокойно и почти в открытую наблюдал за обоими, а они ничего не замечали, кроме собственных переживаний. Он видел, что Октай взял себя в руки и старается вникнуть в то, что говорит Айше, а та поглощена своим вымыслом.

Кемаль слушал и записывал.

Надо отдать ей должное: врет убедительно. Если бы два эксперта точно и определенно не сказали Кемалю, что после трех часов дня этой девушки ни при каких условиях не могло быть в живых, он бы ей поверил.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30 
Рейтинг@Mail.ru