Эбби-Линн Норр
Рожденная водой
Глава 6
Не успела я опомниться, как настало время уезжать. Накануне вечером мы погрузили чемоданы, сумки и ящики с водолазным снаряжением в мамин грузовик. Приехать на аэродром нужно было к половине пятого утра. Мартиниуш решил, что в Польшу мы полетим на частном реактивном самолете под управлением его личного пилота. Той ночью мне не спалось: я была слишком взволнована. Как ни странно, мама отправила меня в постель довольно рано, чего сроду не делала. Уставшая и встревоженная, она и сама решила лечь пораньше. В таком состоянии я видела ее не часто, но на то были свои причины: мама терпеть не может летать. Самолеты ее бесят. Она убеждена, что родилась, чтобы погружаться в морские глубины, а не рассекать небо в металлическом футляре для сигар на высоте девяти тысяч метров над землей. Меня, конечно, расстраивает, что перед каждым полетом она испытывает дикий стресс. Ну что же, по крайней мере я буду рядом.
Мне с огромным трудом удалось-таки подремать, но лишь только прозвенел будильник, сон как рукой сняло, и я тотчас вскочила с постели. На часах была половина четвертого. Не летала я с самого детства и даже представить себе не могла, каково это – отправиться в Польшу на частном реактивном самолете. Я заметила у мамы синяки под глазами. В сонной тишине она приготовила завтрак, а я сварила кофе. Она молча уставилась в окно. Там, снаружи, небо из просто черного постепенно становилось черным, готовым вот-вот окраситься в розовый.
Я внимательно смотрела, как мама медленно запихивает в себя овсяную кашу, слегка опустив глаза.
– Ты выспалась?
– Немного подремала, – неуверенно улыбнулась она. – Ты ведь знаешь, я никогда не любила летать. Если и есть на свете что-то способное высосать из меня все силы, так это чертовы самолеты.
– Я ведь полечу с тобой, мам, – я поднялась и обняла ее.
– И слава богу, – она обняла меня в ответ. – Не волнуйся. Все со мной будет хорошо, милая. Ворчу, как старая перечница. Только не переживай, если я буду спать всю дорогу.
– Для тебя это наилучший вариант.
Мы приехали на аэродром за полчаса до вылета. Сегодня с нами было одиннадцать «Синих жилетов», включая самого Саймона. Прибавьте к ним маму – единственную женщину в команде, – и получится ровно дюжина пловцов.
Я пожала больше десятка рук. Многие сотрудники показались мне незнакомыми, а может, я была слишком взволнована, чтобы вспомнить каждого по имени. Но мама объяснила, что тоже знает не всех: тех, кто работал по контракту, Саймон нанял специально для этого задания. Их мама называла ковбоями.
На одном из боков маленького реактивного самолета с помощью трафарета был нарисован логотип компании. Он представлял собой надпись «Новак сточнёвцув брациз»[16], рядом с которой красовалось стилизованное изображение старомодного судна с тремя мачтами, нанесенное на корпус самолета в белом и темно-синем тонах. Наверное, корабль нарисовали, чтобы добавить антуража: насколько мне известно, империя Новака считалась самой продвинутой судоходной компанией в Европе. В промышленности я, конечно, ничего не смыслю, но что-то мне подсказывало, что корабли, которые строит Новак, вряд ли сошли со страниц «Питера Пэна».
Мы вошли в самолет через небольшую дверь, расположенную у крыла. Интерьер был отделан темно-синей кожей с кремовой окантовкой. Пилот показался нам очень элегантным. Лицо его было испещрено мимическими морщинами. Он представился нам Иваном. Когда мама зашла в самолет, пилот окинул ее теплым взглядом, развернулся и пошел по узкому проходу.
Пока я запихивала ручную кладь на багажную полку, запищал мобильник. Я достала его из сумочки, недоумевая, кому вздумалось написать мне в этакую рань. Взглянув на экран, я увидела, что пришло сообщение от Джорджейны: «Хорошего полета, Ти-Нация. Напиши, когда прилетишь. Чмок!»
Я: «Хорошо. Ты рано встала. Все в порядке?»
Джорджейна: «Ага. Не спалось. Немного нервничаю».
Я: «Ты приняла правильное решение».
Джорджейна: «Спасибо, что напомнила. Очень кстати».
Я: «Ты тоже напиши, когда прилетишь в Ирландию. Ок?»
Джорджейна: «Канешн».
Я отключила телефон и сунула его в рюкзак. Затем сняла свитер, отправила его на багажную полку к остальным вещам и окинула взглядом парней, которые в эту минуту размещались в салоне. Были среди них и те, кого я знала лично: Майка, Джефф, Саймон, Тайлер и Эрик. Майка мне нравился, поэтому я предложила маме занять места в том же ряду, что выбрал он.
– Как здорово, что мы соседи, хоть и через проход, милые леди. Смогу пофлиртовать с обеими! – пошутил он.
Мама закатила глаза, а я прикусила щеку, пряча улыбку. Я посадила маму у окна, чтобы она могла поспать, и устроилась рядом. Майка сидел через проход, а соседнее с ним место у окна никто не занял.
Во время взлета мама так крепко схватилась за подлокотники, что костяшки ее пальцев побелели. Я накрыла ее руку своей. Мало того что она разнервничалась, что само по себе было редкостью, так ведь могла еще и кресло ненароком сломать. Заметив мое беспокойство, мама напряженно улыбнулась.
– Дыши, – прошептала я.
Она кивнула, хрустнув затекшей шеей.
Иван сообщил по громкой связи, что во время полета нас ждут два небольших перекуса и ужин, а встроенная развлекательная система станет доступна, когда самолет окажется на высоте выше трех тысяч метров над землей. Время от времени пилот рассказывал нам интересные факты о местах, над которыми мы пролетали, даже если нам не удавалось ничего разглядеть. Говорил он с акцентом, но определить, откуда он родом, я не смогла. Мама сказала, что из Беларуси.
Я рассчитывала, что во время полета смогу налюбоваться Атлантическим океаном, но облака оказались настолько густыми, что видно было только белую вату. На такой высоте небо кристально-голубое и чистое, а лететь легко и приятно. Как только мы перешли в крейсерский режим, мама заснула. Тогда я опустила шторку и укрыла ее пледом. Достала из рюкзака книжку, открыла ее и хотела было приступить к чтению, как вдруг заметила, что на меня смотрит Майка. Я подняла глаза и улыбнулась ему.
В свои двадцать семь Майка – самый молодой член команды, он только начал строить карьеру. Сэксони он бы наверняка понравился. У Майки мальчишеский вид, потому что он всегда носит бейсболку, из-под которой выбиваются кудри цвета «клубничный блонд», а плечи столь широки, что непонятно, как ему удается втиснуться в самолетное кресло. Мне вдруг стало любопытно, хорошо ли Майка целуется, и я непроизвольно заерзала на сиденье. Увы. Желания не возникло, хоть парень и казался мне симпатичным. Ну что же, по крайней мере, я была последовательна.
– Хочешь посмотреть фотографии с места кораблекрушения? – он протянул мне папку, на которой чьей-то рукой было написано: «“Сибеллен”, Гданьск». Колено его мелко дрожало. Судя по глазам, парень явно переборщил с кофе. Если Майка будет таким всю дорогу, полет для него растянется на целую вечность, подумала я.
– Да, конечно, – я убрала книгу в карман кресла, взяла папку и открыла ее. Внутри оказалось много графиков и аналитических данных. – Потрясающе, – протянула я с сарказмом.
– Картинки в самом конце, – рассмеялся Майка.
Я пролистала папку и наконец добралась до распечаток размытых изображений, сделанных под водой. Некоторые и на фотографии-то были не похожи: судя по всему, съемку выполнял гидролокатор, и в результате получились какие-то мутные очертания и черные пятна. Глядя на большинство снимков, понять, что на них запечатлен корабль, было практически невозможно. Впрочем, иногда попадались и более четкие кадры.
– Снимал подводный робот. Ни один человек туда еще не погружался, – объяснил Майка, склонившись над проходом и рассматривая фотографии. – Круто, да?
Я согласилась, но больше из вежливости: на самом деле размытые изображения не особенно меня впечатлили. Но я все равно продолжила листать их и вдруг наткнулась на снимок, на котором корабль был запечатлен со стороны борта. Присмотревшись, я разглядела две мачты.
– А почему он не развалился, опустившись на дно? Разве обломки не разбрасывает по всему океану? – спросила я. Судя по маминым описаниям, чаще всего места кораблекрушения напоминали помойку.
– Удивительно, да? – Майка вскинул брови. – «Сибеллен» – самый красивый корабль из всех, что я когда-либо видел. Я не так давно работаю в этой сфере, но даже ветераны дайвинга признают, что никогда не сталкивались с настолько хорошо сохранившимся судном. Увидеть его вживую сродни путешествию во времени.
На снимке хорошо просматривались две мачты, но, судя по длине корабля, их должно было быть три. Я отметила для себя ровные края и отсутствие признаков гниения.
– А это точно тот самый корабль, который они так долго искали? По-моему, не больно-то он и старый.
– Он исчез в 1869 году и, поверь мне, чертовски стар. Но затонул он в Балтийском море – это его и спасло.
– Почему? – Мама никогда не посвящала меня в такие подробности. Мне нравилось слушать истории о ее подводных приключениях, но она всегда рассказывала о том, чем занималась в одиночку, а командные погружения оставляла без внимания. Майка же описывал свои впечатления в совершенно других красках. В отличие от моей мамы, которой до смерти надоедала работа с коллегами, он явно был в своей стихии. О своем опыте Майка говорил со страстью художника.
Достав смартфон, он пролистал несколько фотографий, пока не дошел до снимка, на котором был запечатлен другой затонувший корабль, и протянул мне гаджет:
– Это старое британское судно, обнаруженное в Карибском море. Оно на двадцать три года моложе «Сибеллен». Видишь разницу?
Я посмотрела на экран смартфона и сразу догадалась, на что намекает мамин коллега. Понять, что там затонул какой-то корабль, можно было лишь по огромным изогнутым ребрам-шпангоутам. Мачты отсутствовали, а корма полностью развалилась. Британское судно пострадало куда серьезнее, чем «Сибеллен»: по сути, от него остались какие-то кусочки.
– Почему он в таком плохом состоянии? Может, поэтому и затонул?
– Не исключено, – ответил Майка. – Но скорость разрушения корабля зависит от множества факторов, главный из которых – вода. А в Балтийском море она почти пресная. В ней практически нет соли и не водятся корабельные черви. Поэтому, несмотря на то что «Сибеллен» старше, британец развалился гораздо быстрее. Такова сила соленой воды.
Майка объяснил, что из-за особенностей притока и оттока вода в Балтийском море двухслойная. Как правило, на поверхности она до того пресная, что практически пригодна для питья. Но чем глубже погружаешься, тем солонее она становится. Бо́льшая часть соли оседает на глубине тридцати девяти с половиной метров. Новаку очень повезло, ведь «Сибеллен» находилась на глубине всего двадцати семи метров.
Майка увлеченно демонстрировал мне фотографии кораблекрушений на своем смартфоне, но спустя какое-то время ранний подъем все же дал о себе знать, и у меня начали слипаться глаза. Я поблагодарила Майку, вернула смартфон, укрылась пледом и свернулась рядом с мамой, которая по-прежнему крепко спала.
Не знаю, сколько часов спустя я открыла глаза в темном салоне, полном спящих пассажиров. Шторки были опущены, а с нескольких кресел раздавался храп. Я встала и пошла в уборную, по дороге заметив, что через пару сидений от нас Эрик и Джефф о чем-то шепчутся.
Размяв ноги, я вернулась на свое место и снова свернулась, намереваясь еще поспать. Пока я лежала с закрытыми глазами, до меня доносились фрагменты разговора Джеффа и Эрика.
«…не получится, Эрик».
«…заставляешь меня…»
«…по триста тридцать пять долларов за два килограмма…»
«…американских?»
Последовало еще несколько реплик, которые мне не удалось разобрать. А затем…
«Не будь бабой, Джефф».
Я так и не поняла, о чем они говорят, но мне показалось, что Эрик угодил в долговую яму и пытался убедить Джеффа помочь ему из нее выбраться. Я напрягла слух, чтобы услышать что-нибудь еще.
«…дышат мне в затылок».
«…скинемся по половине…»
В этот момент раздался еще один голос, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности.
– Что это вы, ребята, тут замышляете? – Я приподнялась и украдкой заглянула за кресло напротив. Голос принадлежал Саймону. Он стоял в проходе. – Полагаю, ничего хорошего.
Эрик заставил себя рассмеяться:
– Пустяки, босс. Обсуждаем план подъема корабля, только и всего. Не терпится увидеть «Сибеллен» во всей красе.
Очевидно, Саймон и сам жаждал поскорее приступить к заданию, а потому позволил себя одурачить. Его круглое лицо просияло, и он принялся делиться с коллегами своими соображениями по поводу предстоящей операции. По словам мамы, шеф давно мечтал получить солидный заказ.
Больше подслушивать было нечего. Мысли мои обратились к Польше и прекрасным местам, которые я планировала там посетить. Забыв о разговоре маминых коллег, я наконец погрузилась в сон. И грезились мне мощеные улочки и живописные каналы Гданьска.
Глава 7
Молодой ассистент Мартиниуша встретил нас в Гданьском аэропорту имени Леха Валенсы. Часы показывали 16:45 по местному времени. Мы вышли из самолета и с наслаждением глотнули пропитанный солью воздух. Прямо на моих глазах с каждым вдохом к маме возвращался нормальный цвет лица.
– Тебе лучше? – спросила я, когда она наконец размяла ноги.
– Ты даже не представляешь насколько, – улыбнулась она.
Наш сопровождающий представился Антони Баранеком и сообщил, что работает личным ассистентом Мартиниуша почти три года. Он был высокий, широкоплечий, с коротко остриженными светло-рыжими волосами и обнажающей зубы улыбкой. Антони крепко пожал руку каждого, кто вышел из самолета, в том числе и мою. Говорил он глубоким голосом, в котором слышался тяжелый польский акцент, придававший ему особый шарм. У помощника заказчика были светло-карие глаза с длинными темными ресницами и полные, натурально красные губы. Облик его показался мне чуточку нескладным: на контрасте с широкими плечами талия, пожалуй, выглядела слишком узкой.
Антони весь сиял и светился здоровьем, точь-в-точь как персонаж мультфильма или герой комиксов. На его румяных щеках проглядывала однодневная щетина. И еще он был таким высоким, что мне приходилось вытягивать шею, чтобы рассмотреть его лицо.
Я знала, что девчонки наверняка сочли бы Антони весьма сексуальным, но мое сердце не дрогнуло, а в животе не запорхали пресловутые «бабочки», о которых Джорджейна и Сэксони то и дело рассказывали нам с Акико. Конечно, я понимала, что парень великолепен – как, скажем, восход солнца или какое-нибудь произведение искусства. Надо бы украдкой сфотографировать ассистента заказчика и показать подружкам. Тем более что риск вполне оправдан: девчонки точно по достоинству оценят его внешность. Как и все высокие парни, лучше всего Антони смотрелся бы рядом с Джорджейной, решила я. Из этих двоих получилась бы удивительно милая пара – с их-то несуразно длинными конечностями и исполинским очарованием.
Несколько человек, приехавших вместе с Антони, помогли нам погрузить оборудование в черные грузовики. Я села в спортивный автомобиль и, взглянув на окружающий мир через затемненные стекла, почувствовала себя героиней шпионского кино. По предложению Антони, мы с мамой поехали в одной машине вместе с ним, Саймоном и Тайлером.
– Как здорово, что теперь я смогу попрактиковаться в английском с носителями языка, – порадовался поляк, когда мы отправились в путь, и попросил нас исправлять любую допущенную им ошибку. – Прошу вас, – умоляюще произнес он, сложив руки, словно в молитве, после чего положил широкую ладонь на сердце, – окажите мне эту честь и тем самым избавьте меня от возможного унижения в будущем.
Мы дружно расхохотались, но не из-за его слов, а от того, с каким выражением он их произнес. Что-то мне подсказывало, что поправлять его нам не придется: уж больно красиво поляк говорил по-английски.
Как и большинство мужчин, Антони глаз не мог отвести от моей мамы. Я отметила, что из вежливости он старался смотреть на нее лишь украдкой и, бросив взгляд, тотчас отворачивался. Конечно, я оценила его усилия, ведь, как правило, мужчины пялятся на маму без всякого стеснения. Бедняги и не подозревали, что перед ними русалка: существо, которое при помощи своих чар способно без труда соблазнить кого угодно, стоит ей лишь пожелать (хотя жертвами ее обаяния нередко становятся и те, кто ей безразличен или неприятен).
Да, мама не просто очень красива, но и обладает врожденным очарованием сирены, которым далеко не всегда пользуется осознанно. Интересно, как бы она себя повела, если бы сама захотела кого-то очаровать? При мысли об этом я невольно вздрогнула и в тысячный раз подумала, что у отца не было никаких шансов перед ней устоять. Еще неизвестно, кому из них повезло больше, ведь быть женатым на морской деве не так и просто. Было бы ему легче, если бы он знал, кто она такая? Или это стало бы тяжелым ударом?
Поместье Новака располагалось недалеко от Гданьска, в сорока минутах езды от аэропорта. Город оказался чудесным, таким я и представляла его по фотографиям, найденным в Сети. По пути нам встретилось множество водных пространств, ярких зданий, стоящих вплотную друг к другу, а еще церквей, каналов и необычных парков. Я буквально прилипла к окну и с нетерпением ждала возможности прогуляться по всем этим живописным местам.
Когда мы выехали за пределы города, за окном пронеслась вереница уютных приморских деревень. Я ухватилась взглядом за золотые песчаные пляжи, сверкающую на солнце голубую воду и вздымающиеся пеной волны. Подметила и деревья, такие пышные и зеленые, а открыв окно, вдохнула свежий запах моря, навевавший воспоминания о доме.
Антони перекинул руку через сиденье и повернулся к нам.
– Так вот она какая – знаменитая ныряльщица, о которой все время говорят в новостях, – он стрельнул ухмылкой в нашу сторону, и до того она была ребяческой, что я вдруг подумала: наверное, к Мартиниушу парень попал сразу после университета.
Мама скривила губы. Я не знала, как трактовать ее реакцию: то ли сказанное поляком вызвало у нее раздражение, то ли показалось смешным, но ответа от нее не последовало. Впрочем, не было и вопроса. Такова сущность сирены: поддерживать вежливый разговор, чтобы произвести приятное впечатление на собеседника, ей совсем не интересно.
Повисла неловкая пауза. Антони прокашлялся и наконец продолжил:
– Мартиниуш распорядился, чтобы я устроил приветственный ужин в вашу честь. Разумеется, после того как вы отдохнете. Он с нетерпением ждет встречи с командой, а больше всего желает увидеть именно вас, Майра.
При этих словах сидевший рядом с нами Тайлер закатил глаза. Он тоже знаменит в мире дайвинга и занимается подводными погружениями дольше, чем я живу на этом свете. Само собой, мамин коллега очень уязвлен тем, что оказался в тени ее славы: в отличие от него, она и десяти лет не проработала в этой сфере. Пора бы Антони перестать так неприкрыто ее расхваливать. Но ведь бедняга поляк не подозревает, что у мамы и без того напряженные отношения с командой.
Антони немного рассказал нам о местах, которые мы проезжали, и наконец наш автомобиль остановился у гигантских ворот, выкованных из чугуна и украшенных причудливыми фигурами, наводящими на мысль о бурлящей пузырями воде. В том месте, где ворота соединялись, я увидела две позолоченные зеркальные фигурки русалок. Хвосты их изгибались, соединяясь посередине, а затем вновь разделялись, закручиваясь изящными кольцами. Мы с мамой переглянулись. Она хитро мне подмигнула, а я улыбнулась в ответ. Да, мама и впрямь была живой легендой – во всех смыслах этого слова.
Когда мы въехали на территорию поместья, я разинула рот от удивления, позабыв о правилах вежливости. Владения Новака оказались столь чудесными и ухоженными, что мы тотчас потеряли интерес к разговору. В конце длинной подъездной дороги, усаженной деревьями и цветущими кустами, возвышался особняк из красного кирпича. По обе стороны огромного двора стояли каменные стены, увитые глицинией, которая еще не зацвела, а по стенам самой усадьбы расползся плющ.
Остановившись на полукруглой дорожке, мы вышли из автомобиля, ступили на гравий и вытянули шеи, с любопытством разглядывая окрестности. Пока ребята разгружали грузовики, я фотографировала. Девчонки будут в восторге, когда увидят это место. Глаза мои горели от усталости, а сердце трепетало от охватившего меня волнения.
По широким каменным ступеням навстречу нам спустились трое мужчин и две женщины, одетые в военно-морскую форму, подхватили наш багаж и понесли его ко входу в особняк.
– Отнесите их в апартаменты Мушля, – распорядился Антони, указав на наши с мамой чемоданы. Вслед за ним мы поднялись по лестнице, вошли в особняк через одну из множества открытых двустворчатых дверей главного входа и оказались в гигантском мраморном холле с огромной широкой лестницей, которая вела на большую площадку, а дальше разделялась, уходя вправо и влево. Вдоль полуоткрытых коридоров верхних этажей тянулись сложные, искусно сделанные перила. Я также заметила картины и гобелены, на которых в основном были изображены морские пейзажи. Окинув взглядом окружающее меня великолепие, я подняла глаза и увидела над головой массивную люстру. Тут мое внимание привлекла картина, висящая над главными дверями. На ней была запечатлена широкая панорама моря с высоким парусником на горизонте. На переднем плане прямо из моря вырастала скала, о которую бешено бились волны, разбрызгивая пену во все стороны. На скале сидела желтоволосая русалка. Она провожала взглядом проплывавший вдали корабль. Плечи ее были грустно опущены. Я пихнула маму локтем и указала ей на картину.
– Хм, – вот и все, что она сказала.
Подошли другие служащие Мартиниуша. Антони заговорил с ними по-польски. Поприветствовав нашу иностранную делегацию, они повели бо́льшую часть сотрудников к другому входу.
– Я провожу вас в ваши апартаменты, – сказал нам Антони. – Они на третьем этаже.
Поднявшись по лестнице один пролет, на площадке я увидела резной столик из красного мрамора, который украшала статуэтка русалки. Она была изготовлена из дерева и казалась очень старой. Антони остановился, позволив нам ею восхититься.
– Любопытная вещица, – отметила я. – Похоже, все здесь посвящено одной теме.
– Мартиниуш происходит из старинной династии коллекционеров, – пояснил Антони. – Сирена украшает фамильный герб Новаков, поэтому они всегда питали страсть к произведениям искусства, персонажи которых – русалки.
– А разве не все люди их обожают? – искренне удивилась мама.
– По легенде, если погладить ее грудь, это принесет удачу, – продолжал поляк, пока мы разглядывали русалку. Груди статуэтки были натерты до блеска: видимо, их без конца гладили те, кто верил в эту байку. – Как статуя Джульетты в Вероне.
Я посмотрела на маму и ухмыльнулась. Она шлепнула меня по попе и нарочито строго сказала:
– Как маленькая.
– Вы тоже здесь живете? – поинтересовалась я у Антони, пока мы поднимались на третий этаж.
– У меня свои апартаменты, – подтвердил он. – Живу я в Гданьске, а здесь могу остановиться, если того требует работа. Я буду в особняке, пока не завершится операция по подъему корабля.
Мы прошли через дверь, на которой висела медная табличка с выгравированной надписью: «Апартаменты Мушля». Антони пояснил, что в переводе с польского это означает «морская ракушка». Номер был обставлен в морском стиле, как и все, что мы видели в особняке. Интерьеры казались старомодными, но роскошными. В нашем распоряжении было пять комнат, включая две спальни, каждая с огромной кроватью. При обеих спальнях имелись собственные ванные комнаты, а из гостиной открывался вид на сад и подъездную дорогу. Если бы не высившиеся повсюду деревья, на горизонте виднелось бы море.
– Я едва не поссорился с Мартиниушем, предложив ему срубить несколько дубов, чтобы вид из окон был более эффектным, – пояснил Антони. – Но поскольку эти деревья растут здесь со времен его прадеда, он никак не может с ними расстаться.
Во входную дверь постучали, Антони пошел открывать. Парень в униформе доставил наш багаж. Вместе с Антони, весело болтая по-польски, они занесли чемоданы в номер. Наверное, их связывают дружеские отношения, решила я.
– Ну что же, не буду вам мешать, – сказал Антони, когда весь багаж оказался в просторной прихожей. – Встретимся в холле в половине седьмого. Я покажу вам обеденный зал, – с этими словами он удалился, закрыв за собой дверь.
Когда поляк ушел, мы с наслаждением растянулись на одной из кроватей. Я посмотрела на маму и нахмурилась, заметив синяки у нее под глазами.
– Устала?
– Очень. Долгие перелеты – сущий ад. Так сразу не очухаешься.
Мы отнесли мои чемоданы в одну спальню, а мамины – во вторую. Я переоделась в пижаму и задернула занавески. А мама закрылась у себя в комнате. Мне захотелось вздремнуть, но я так устала, что мне никак не удавалось расслабиться. Поворочавшись немного, я решила внимательно осмотреть спальню и тогда заметила, что у стоящей на прикроватном столике лампы основание выполнено в форме русалки, а на обоях изображены плавающие сирены и другие морские создания.
В эту минуту я в сотый раз спросила себя, какой была бы моя жизнь, если бы я родилась с генами русалки, и сколько должно пройти времени, прежде чем мама покинет меня навсегда. При мысли об этом я испытала до боли знакомое чувство пустоты, всякий раз окутывавшее меня словно туман, стелющийся над морем.
Гены русалки передаются только от матери к дочери. Когда у сирены рождается девочка, для нее это истинное воплощение счастья. Как только дочка будет готова, она сможет увести ее в океан. Если же на свет появляется мальчик, он навсегда останется человеком. Рождение мальчика – горькая радость для русалки. Как бы крепко она его ни любила, рано или поздно зов океана возьмет верх и вынудит ее бросить и сына, и мужа. По-другому не бывает. Но в моем случае все оказалось сложнее: хотя я и родилась девочкой, путь в русалки был для меня заказан. Мама никогда не слышала, чтобы дочь сирены не смогла принять свой истинный облик. Гены передавались девочкам в ста случаях из ста, поэтому со мной явно произошла какая-то досадная аномалия. Мы сделали все, что только смогли придумать, чтобы гены как-то проявились, но за помощью обращаться нам было не к кому, да и книг по биологии русалок никто не написал. Как-то раз я даже наполнила ванну морской солью и сидела в ней, пока моя кожа не сморщилась и не начала саднить. «Наверное, мне просто нужно побольше соли», – рассудила я. Но, как всегда, ошиблась.
– А вы с папой не думали завести еще одного ребенка? – спросила я маму через несколько лет после того, как папы не стало. В то время мы больше не надеялись, что я стану русалкой.
– Это было невозможно, – ответила она. – Жизнь сирены протекает в соответствии с законом природы. Она выходит на сушу с целью зачать и родить ребенка, но чтобы проделать это снова, ей нужно вернуться в океан и побыть в соленой воде. Тогда начнется новая фаза.
Неизвестно, сколько бы времени на это потребовалось, ведь у каждой русалки цикл проходит по-своему. В какой-то момент она чувствует, что вновь настала пора покинуть морские глубины и предпринять еще одну попытку завести потомство. А дать жизнь двум детям в течение одной фазы удается лишь тем сиренам, у которых родились близнецы. С тех пор как я появилась на свет, мама никогда не жила в океане, ее цикл прервался.
Долгие годы мама терпеливо отвечала на мои вопросы, поэтому в физиологии и психологии морских дев я разбираюсь очень неплохо, пусть у меня и нет их генов. И знаю, что мифы о них далеки от истины.
Цикл сирены выглядит примерно так: когда приходит время – как правило, вскоре после полового созревания, – она выходит на сушу и отправляется на поиски партнера. Стремление обзавестись потомством настолько сильно, что сирена покидает океан, свой родной дом, с удивительной легкостью. Она странствует по суше до тех пор, пока не влюбится и в конце концов не родит ребенка. Для этого сирена принимает человеческий облик и ведет себя как самая обычная девушка. Как и многие морские существа, русалки могут жить очень долго. Партнера они выбирают весьма придирчиво и готовы оставаться вдали от океана долгие годы, пока поиски наконец не увенчаются успехом.
Как правило, русалки рождаются на суше, поэтому имеют право получить свидетельство о рождении и номер социальной страховки, а также оформить банковский счет и любые другие документы, необходимые для полноценной жизни среди людей. Но годы, проведенные в океане, неизбежно приводят к тому, что в бумагах морских дев царит беспорядок. Покидая сушу, сирена должна тщательно все спланировать. Нельзя делать это спонтанно, иначе по возвращении можно обнаружить, что тебя считают без вести пропавшей, а то и умершей. Поэтому русалка предупреждает знакомых, что уезжает куда-то далеко, или уведомляет государство об эмиграции, оставляя некий зарубежный адрес, чтобы избежать налоговых кошмаров в будущем. В большинстве случаев вновь встретить на суше людей, которые прежде были с ней рядом, сирене не суждено. Отношения с человеком для них всегда преходящи.
Мама считает, что ей очень повезло. Покинув океан, она воспользовалась накоплениями и паспортом, который ей помогла оформить ее мама, чтобы устроиться на работу в пабе «Морской волк», располагавшемся на Солтфордской пристани. Он, кстати сказать, по-прежнему существует. Через пару недель в паб заглянул Нейтан (мой папа), чтобы пропустить по кружке пива с друзьями после игры в хоккей. По словам мамы, услышав его голос, она сразу поняла, что нашла свою любовь. А раз она сама его выбрала, отвергнуть ее он точно не смог бы. Поначалу все шло не слишком гладко, поскольку в то время Нейтан встречался с маминой подругой, которая помогла ей устроиться на работу. У меня остались смутные воспоминания об этой девушке, блондинке по имени Кристал, иногда сидевшей со мной, когда я была маленькой. Потом Кристал уехала из Солтфорда и пропала, мама осталась одна, и с тех пор ей так и не удалось ни с кем подружиться.
Когда русалки живут среди обычных людей, им необходимо омываться пресной водой, чтобы подавлять зов океана – природный инстинкт, усилить который способна морская соль. Это позволяет морским девам оставаться на суше в течение длительного времени. Иногда они купаются в соленой воде, но им приходится ополаскивать себя и пресной, ведь именно она в какой-то степени заставляет русалку забыть о своей истинной сущности. Некоторым удается настолько привыкнуть к человеческому облику, что они почти не испытывают потребности в плавании.
Влюбившись, русалка думает, что останется со своим партнером навсегда и проведет всю оставшуюся жизнь на суше. Если мужчина старомоден, каким, например, был мой отец, они женятся. Понятие брака русалке чуждо. Она ведь родом из морских глубин и не привыкла к человеческим обычаям, но чаще всего соглашается пойти под венец, чтобы угодить любимому. Вскоре она беременеет и проходит те же стадии выведения потомства, что и обычная женщина.
