Эл Ригби
Иди на мой голос
Мы начали подниматься по широкой, устланной бордовым ковром лестнице. Нельсон догнал нас и пошел следом. Было довольно тихо, лишь один раз я услышала из какого-то коридора скрипку.
– Сегодня почти свободный день, – пояснил мистер Блэйк. – Занятия у меня, у скульпторов и в одном из музыкальных классов.
– Кто основал эту школу? – неожиданно спросил Нельсон. – Когда?
Учитель рисования, как мне показалось, не был рад вопросам. Он поправил волосы, поудобнее перехватил коробки с конфетами и холодно ответил:
– Я преподаю здесь три года, школа существует дольше. Насколько мне известно, ее основали люди высокого ранга. Надеюсь, вы понимаете, кого я подразумеваю. Ее Величество посещает нас. Это… – в голосе зазвучала гордость, – великая честь. Именно поэтому я особенно удручен смертью мисс Белл. Она должна была вчера закончить учебную работу, а сегодня начать рисовать весенний подарок для Ее Величества. Честно говоря, – он потер лоб, – вы выбили из-под моих ног почву своими новостями. Не знаю, кому в классе еще можно доверить такую серьезную вещь. Другие ученики способные, но…
– Мне жаль, мистер Блэйк, что моя сестра вас подвела, решив умереть.
Я невольно повысила голос. Учитель рисования вздрогнул и обернулся.
– Что вы, мисс Белл, я ни в коей мере не хотел… просто…
Просто блеснуть перед Королевой – цель года, а смерть ученицы помешала. Просто не сомневаюсь, что если бы ты догадывался, что ей что-то угрожает, оплатил бы ее охрану из собственного кармана. Просто все амбиции написаны на твоем лице. И если приглядеться – к коврам, начищенным перилам, превосходным электрическим светильникам, хотя электричество все еще дорого даже для столицы, – то я зря заподозрила что-то по поводу конфет. От этого холодного высококлассного места пахнет большими деньгами и гонором. Не просто пахнет. Смердит.
Видимо, все мысли отразились в моих глазах, потому что мистер Блэйк нахмурился.
– Извините. Зря я это начал…
Поймав острый предостерегающий взгляд Падальщика, я заговорила о другом:
– Странно… моя сестра не говорила о том, что ей предстоит рисовать подарок Королеве.
– Она не знала. – Мистер Блэйк вздохнул. – Я хотел сказать сегодня. А вчера просто попросил поторопиться с пейзажем, даже позволил взять его домой. Он тоже мне нравился, столько жизни… Знаете, ее работы были особенно хороши тем, что…
– Простите, мистер Блэйк, а кто ректор вашей школы? – перебил Нельсон.
Мы, свернув в длинный коридор, пошли вдоль окон. И снова мне показалось, что учителю не понравился вопрос. Он приблизился к одной из дверей и взялся за ручку.
– У нас нет ректора. Все решает учительский совет, куда вхожу и я, а потом решения утверждаются теми, кто, как я уже сказал, дает нам средства. К счастью, нам вообще редко приходится что-либо решать, кроме вопросов проведения творческих вечеров и вернисажей. И не думаю, что эти сведения помогут вам найти убийцу.
Он распахнул дверь в класс. Здесь было целых четыре больших окна, все заливал ясный дневной свет. Молодые люди и девушки, в основном, возившиеся с мольбертами, повернули к нам головы. Я вздохнула, остановив взгляд на одном из пустых мест, наверняка оно принадлежало Хелене. Комнату наполнил гул голосов: ученики приветствовали учителя. Он прошел к одному из окон и положил коробки с конфетами на широкий стол. Дождавшись тишины, мистер Блэйк прокашлялся.
– Доброе утро. У меня для вас очень плохая новость. Такие не сообщают с порога, но это действительно важно. Мисс Хелены Белл вчера не стало.
Может, новость вообще не стоило сообщать. Ученики оцепенели на несколько секунд, потом разом заговорили. Я увидела испуганные лица, услышала настороженные перешептывания. И еще я отчетливо различила, как кто-то тихо пробормотал:
– … Дьявол-Из-Холста ее убил… он…
Какая-то местная шутка? Почему-то по спине побежали мурашки. Я начала лихорадочно выискивать того или ту, кто мог это сказать, но, не найдя, снова развернулась к Блэйку. Тот поднял ладонь, прося тишины.
– Это горе. Кто хочет, может отправляться сегодня домой. Но я напоминаю, что скоро в школу приедут гости, и, я думаю, всем вам хотелось бы, чтобы они увидели ваши работы.
Ожидаемо: никто не ушел. Молодые художники в большинстве своем замолчали, настороженно глядя на учителя. Мистер Блэйк слабо улыбнулся.
– Славно. Те, кто не успел что-то закончить, приступайте. Кто успел, – новое задание. Сегодня можете рисовать в любом жанре, любой технике. Только пусть будет что-то зимнее. Холодная гамма. – Получив несколько кивков, он продолжил: – Конфеты, как обычно, – на столе. Каждый, кто испытает недостаток вдохновения, может взять по одной из любой коробки. А мне нужно отлучиться.
Он жестом указал нам на дверь, и мы вновь вышли в коридор. Убедившись, что ученики больше не могут его слышать, Мистер Блэйк устало прислонился к подоконнику и покачал головой.
– Бедные дети. Они нескоро успокоятся. Может, у Хелены не было здесь близких друзей, но примером она была великолепным.
– Она вчера пришла домой в хорошем настроении, – заметил Нельсон. – Так сказала ее мать. На занятиях она тоже показалась вам веселой?
– Да, пожалуй. – Блэйк кивнул, поглядывая на улицу. – Впрочем, она вообще редко грустила. Чаще бывала не сосредоточена, мечтала, и я ее за это ругал. А вот вчера все было очень хорошо. Она настолько погрузилась в картину, что забыла даже о конфетах, хотя обычно хватает их первой… хватала.
– Она ни с кем не ссорилась? Не замечали?
– Нет, как мне кажется. Правда… – Секунду он колебался, – есть у нас девушка, из младших в классе. Луна Эрроу, может, заметили, маленькая блондинка в ледже. Луна тоже хорошо рисует и, мне кажется, у них было что-то вроде соперничества. Я даже сомневался, кому доверить подарок Королеве. До конфликта не доходило, но знаете, противостояние в творческой среде всегда ощутимо. Помните, например, легенду о двух композиторах, Моцарте и Сальери?
О нет. Нет, нет, только не здесь, не снова, не…
– Мисс Белл?
К горлу подкатила тошнота. Спазм был таким, что я покачнулась и оперлась ладонью о стену.
– Мисс Белл, что с вами? – Учитель рисования повернулся ко мне. – Душно? Вам стоило оставить пальто внизу, здесь отличное отопление.
– Нет… – выдавила я. – Продолжайте.
– Конечно, это была шутка, – медленно, по-прежнему не сводя обеспокоенного взгляда с моего лица, произнес мистер Блэйк. – Но Луна не пришла на занятия. Раньше она их не пропускала. Кстати… а как мисс Белл умерла?
– Ее задушили, – ответил Нельсон. – А перед этим, кажется, еще и дали яд, из-за которого девушка не сопротивлялась.
Мистер Блэйк опустил голову, прижал ладонь к собственной шее. Может, ему тоже стало тошно при мысли, как кто-то душит ослабшую Хелену. Наверное, живой ум художника воссоздал эту картину в особенно ярких красках. Очень тихо он сказал:
– Отвратительно. Я надеюсь, вы поймаете того, кто это сделал. Если я могу быть вам полезным чем-то еще, я в вашем распоряжении.
– Можете. – Нельсон поправил шарф. – Не было ли у Хелены кавалера в классе? Не провожал ли ее кто-то до дома?
Печальная улыбка мелькнула на сжатых губах учителя.
– Одна из бед гения. Ее все считали несколько… неприступной. Она была одна, всегда. Может, желаете поговорить с кем-то из учеников?
Я готова была согласиться: многое в этих стенах не давало мне покоя. Но Нельсон неожиданно покачал головой.
– Нет необходимости. Пока что. Возвращайтесь в класс, у нас есть еще дела. Спасибо.
Учитель рисования бросил на меня еще один тревожный взгляд, но ничего не сказал: лишь поклонился и направился к двери. Уже берясь за ручку, снова обернулся – и я поразилась выражению, мелькнувшему у него на лице. Пустая, серая маска… помертвели даже глаза.
– Найдите убийцу. Найдите, прошу. – И он скрылся.
Когда мы снова оказались на улице, я зачерпнула ладонями снега и умыла лицо. Нельсон, с интересом наблюдавший за мной, поинтересовался:
– Высокое давление? Или вчера перепили?
– Нет, – отрезала я и быстро пошла вперед.
Нога ныла, но в этот раз Нельсону пришлось догонять меня, а не наоборот. И в этот раз мне не хотелось говорить: выводы о Блэйке я собиралась оставить при себе, по крайней мере до того, как узнаю результаты экспертизы. Сыщик все же спросил:
– Он вам не понравился?
– Трудно сказать… наверняка хороший учитель. И наверняка половина девушек и некоторые юноши в него влюблены.
– Женский вывод. – Он хмыкнул. – Полезный.
Но мне было не смешно. Я посмотрела на часы: оставалось еще много времени до встречи с Артуром. И мне просто необходимо было как-то выкинуть из головы то, что пробудила одна простая фраза мистера Блэйка. Возможно, этим я подводила Дина. Скорее всего, подводила. Вздохнув, я посмотрела на Нельсона особенно внимательно и сказала:
– У меня еще дела. Встретимся, скажем, в пять часов. Ознакомимся с результатами экспертизы, и…
– Так мы внезапно работаем вместе? – Сыщик иронично приподнял бровь.
Этот чертов тон. Подступала знакомая волна раздражения, которая усиливалась накатывающей дурнотой. Скрипнув зубами, я уточнила:
– А у вас есть выбор? На минуточку, у вас даже нет санкционированного доступа к данным экспертизы. Не забывайте об этом. Вы зависите от нас.
– Послушайте, мисс Белл…
– Послушайте, вы, – прервала я. – Я вам уже объяснила, и вам придется смириться. Периодически вы будете встречать на дороге «чуть более умное существо, чем растение», то есть меня. Теперь – точно будете. Так что… ради Бога. Либо заткнитесь, либо сдохните.
Он молчал, возможно, ожидая еще выпадов, но мне не хотелось произносить ни слова больше. За дурацкие разговоры по дороге в школу теперь было стыдно. И… я страшно хотела вернуться назад. К привычной жизни, когда то, что я расследовала, меня не касалось, когда труп был трупом, а не мертвой сестрой. Но это было невозможно.
Осталось одно место, где, как мне казалось, я чувствовала себя спокойно. Почти как дома, если бы у меня был дом. Я взглянула на Нельсона еще раз.
– У вас есть время подумать. Не расстроюсь, если больше вас не увижу. Но боюсь, до встречи. Пять часов. Королевские лаборатории.
И, развернувшись, я побрела ловить кэб или воздушную гондолу, чтобы добраться до кабаре «Белая Лошадь» – на самую окраину Сити. Нельсон молча провожал меня глазами.
[Артур]
– Растительное вещество, мистер Соммерс, – констатировал я, разглядывая пробирку. – Близкое к атропину – алкалоиду, который содержится в белладонне. Но не чистый атропин. Смесь.
Дин, видимо, успевший задремать под мои объяснения, приподнял голову от стола.
– Смертельна?
– В этом и загвоздка. Не могу понять, как за такое короткое время яд попал в кровь. Это возможно только при вдыхании.
– То есть, она его вдохнула?
– Вероятно, – рассеянно ответил я, рассматривая фильтровальный аппарат. – Но… не уверен, что это вещество, пусть даже в смеси с чем-то, ее убило.
– Думаете? – удивился Соммерс. – Я тоже подозревал… впрочем, лучше поясните.
Я пожал плечами.
– Атропин в больших дозах смертелен, но здесь концентрация невелика. Он смешан с каким-то веществом, тоже растительной природы, но незнакомым. В общем… я не совсем понимаю, с чем мы имеем дело. Нужно проверять.
– Как?
– Жестоко и изощренно.
Из соседней комнаты я принес клетку с двумя мышами и аккуратно поставил на стол. Взяв пробирку с остатками яда и пипетку, я несколько раз капнул поверх лежавших в кормушке зерен; полил и опилки, устилавшие дно, потом принюхался. Казалось, запах не изменился. Я в очередной раз пожалел, что Джека с его чутким носом сегодня нет.
– Подождем. И давайте-ка отойдем подальше, к окну.
Мыши вскоре проголодались и пошли к кормушке. Молодой констебль грустно понаблюдал за ними, потом поднял на меня глаза.
– Много вы их убиваете ради вот такого?
– Не слишком. – Я сел на стул рядом и тоже стал смотреть на животных. – Мне редко попадаются спорные вещества. Почти не встречаем что-то сложнее мышьяка или ртути, иногда цианиды и стрихнин, но на этом все. Нынешние убийцы банальны.
Мыши наелись. Ничего интересного с ними не происходило. Дин зевнул, прикрыв ладонью рот.
– Хотите кофе, мистер Соммерс?
– Не в этой лаборатории, благодарю.
– Боитесь? – удивился я. – Не волнуйтесь, я аккуратно обращаюсь с реактивами и образцами. А вообще, вы можете идти. Основная часть экспертизы закончена, вам больше не нужно здесь находиться. Я составлю для вас с Лоррейн подробный отчет к вечеру и расскажу, что произошло с животными. Вас это устроит?
– Пожалуй, да… – ответил Соммерс, думая о чем-то своем. – Я поговорю с прислугой Беллов и возьму отпечатки. Спасибо за вашу неоценимую помощь. И за то, что… – Угол губ дрогнул в улыбке, – освободили меня так рано.
– Это моя работа, – пожал плечами я. – Спасибо, что составили компанию.
Соммерс ушел. Я посмотрел на мышей, мирно возившихся в опилках и не думавших умирать, и взял учебник итальянского языка. Грамматика была простой; мне не составило труда восстановить ее в памяти, бегло просмотрев страницы. Не вызывало сложностей и словообразование – красивые итальянские суффиксы я особенно любил. Но сосредоточиться так и не удалось. Я беспокоился, как бы ни скрывал это от самого себя.
Я встал, подошел к окну, раздвинул тяжелые гардины и стал смотреть на улицу. По небу сновали корабли, по заснеженной мостовой за кованой оградой – кэбы и омнибусы. По тротуарам спешили куда-то дамы в кринолинах или леджах и сопровождающие их джентльмены. Везде кипела жизнь. Я улыбнулся: впервые шум и свет успокоили меня, хотя обычно я старался даже не приближаться к окнам. Сейчас я вдруг ощутил себя под защитой. Чьей и от кого – было вопросом.
Небольшая гондола приземлилась все там же, за оградой Королевских Лабораторий. Лодка была выкрашена в темно-синий, на боку серебрилась эмблема Нового Скотланд-Ярда. Меня это не удивило: корпуса находились близко отсюда, с весны туда переезжала и моя лаборатория, а сейчас полицейские без зазрения совести пользовались нашими парковочными площадками. Я стал наблюдать.
Из лодки выбрались два констебля, за ними – смуглый человек в длинном светло-коричневом плаще, с отороченным мехом капюшоном. Некоторое время они совещались: полицейские внимательно слушали своего спутника, отдававшего какие-то распоряжения. Волосы у него были рыжеватые, выправка – явно военная. В ножнах на поясе блеснула сабля, кажется, индийская. Мужчина чуть повернул голову… И почти мгновенно я узнал его. Невольно подаваясь к окну ближе, я всмотрелся в грубые черты.
Удивление было безмерным. Ведь, расставаясь, я не был уверен, что еще увижу этого человека живым. Я не знал о нем почти ничего, кроме имени. Но я его запомнил.
Раненый. Июнь 1890 года, Индия
В Калькутте я навещал сестру, недавно вышедшую замуж. Поездка получилась недолгой: еще со времен службы я неважно переношу жаркий влажный климат и радикально настроенных ирландцев, – а именно с таким обручилась Шарлотта. Перед моим отбытием в Англию и произошло это.
Последнюю ночь я коротал в гостинице близ порта. Я боялся опоздать на пароход и готов был примириться с не лучшими условиями. Например, с маленькой комнатой, окна которой выходили на бордель. И с сомнительным сбродом, шатающимся по коридорам. И с крысами, бегающими по лестницам. Если никуда не выходить, не принюхиваться и ничего не есть, – сгодится.
Я как раз задвинул засов и собирался лечь, когда снаружи загрохотали шаги. Я не обратил на них особого внимания: решил, что вернулся какой-то подвыпивший гуляка. Но вскоре «гуляка» забарабанил в мою дверь так сильно, что она затряслась.
– Кто это, черт возьми? – мрачно спросил я.
Мне на ломаном английском ответил мужской голос с отчетливым индийским акцентом:
– Сэр, мой хозяин нездоровится, мне сказали, тут жить врач. Откройте, хозяин может умереть!
– Имейте в виду, я вооружен и держу вас на прицеле, – предупредил я. Револьвер у меня действительно имелся. Из-за двери снова раздалось просительное, более тихое:
– Пустите, господин…
Вздохнув и решив, что всегда успею застрелить гостя, я открыл дверь. На пороге стоял примерно тот, кого я и ожидал, – смуглый темноволосый мужчина с грубоватым, но приятным лицом преданного слуги. Его обезображивал лишь рассекающий щеку шрам. Индус робко и благодарно улыбнулся, указывая вправо.
– Мой господин крайняя комната.
– А твои дружки-головорезы?
Индус округлил глаза.
– Мой хозяин… умирать.
Кажется, он действительно беспокоился – так, что даже не смотрел на мой револьвер и не слышал моего резкого тона. Я сдался.
– Пойдем. – В следующее мгновение мне пришлось удержать слугу от порыва бухнуться ниц. – Шевелись.
Он засеменил по коридору. Я следовал за ним, надеясь, что у незнакомого джентльмена просто прихватило живот. Я оказался прав… в своем роде.
Свет в комнате был приглушен, но я отлично видел: у лежавшего на кровати рыжего мужчины проблемы были действительно с животом – серьезное ранение каким-то холодным оружием. Кто-то довольно умело наложил швы, но они частично разошлись. Признаков заражения крови – ни нагноений, ни воспалений, – не наблюдалось, что вселяло некоторое успокоение. Впрочем, все это я подметил скорее машинально, в первую минуту. Почти сразу я, услышав стон и увидев искаженное болью лицо, отступил. Раненый дернулся. Опуская руку на рукоять револьвера в кобуре, я гневно повернул голову к индусу.
– Говоришь, господину «не здоровится»? А не беглый ли он заключенный или…
– Боюсь, Амир вынужден был ввести вас в заблуждение, мистер Сальваторе, – раздался со стороны зашторенного окна высокий спокойный голос. – Простите нам этот легкий обман. Я его господин, а это мой друг.
Я обернулся. Лицо говорившего скрывал капюшон, зато я видел сложенные на груди руки с длинными пальцами: какой-нибудь писатель непременно наделил бы такими персонажа-музыканта, художника или хорошего вора. Разглядывать долго мне не позволили, – что-то холодное коснулось шеи. Сабля. Ее я различил, слегка скосив глаза. Красивая сабля с искривленным лезвием, тальвар, пожалуй. Мне ненавязчиво давали понять, что просто так из комнаты я не выйду.
Пока я отвлекся на клинок, незнакомец приблизился и ловко выхватил из моей кобуры револьвер. Повертел в руках, хмыкнул и, на небезопасный американский манер затыкая за пояс, пообещал:
– Получите назад. Скоро.
Я не отвечал. Незнакомец отступил, сделал несколько шагов в направлении кровати раненого и снова внимательно на меня посмотрел.
– Мой друг попал в беду. Знаете ли, сипаи беснуются, и в городе опасно, особенно людям его положения. Я доставил его сюда, чтобы отправить на более серьезное лечение. Знакомый врач обработал рану и наложил швы. Но, к сожалению, дела потребовали его срочного отъезда раньше, чем я надеялся, а со швами случилась неприятность из-за лихорадки. У нас нет времени искать помощи в городе. Вы…
Сабля холодила мою кожу. Я прикидывал, смогу ли ударить слугу и не получить пулю. Прикидывать приходилось вслепую: возможностей ни индуса, ни его тщедушного хозяина я не знал.
– Даже если отбросить абсурдность и сомнительность вашей ситуации… – я облизнул губы. – Я не вожу с собой на отдых…
Незнакомец без труда угадал продолжение и оборвал меня изящным, но нетерпеливым жестом.
– Врач оставил некоторые инструменты, зная, что я в случае чего найду верные руки и голову. И я нашел. Я смею просить вас о помощи. Поверьте… – тон смягчился, – это очень важно. И поверьте, вам никто не навредит, у вас не будет проблем.
– Какие гарантии?
Я попытался поймать его взгляд. Из-за капюшона было непонятно, удалось ли. Ответ последовал незамедлительно:
– Простые. По законам военного времени. Мое доверие.
– Доверие?..
– Первая гарантия. Амир, убери.
Сабля исчезла, индус отступил. Я мог бы позвать на помощь, но что-то теперь заставило засомневаться в необходимости так поступить. Мой полузабытый врачебный долг, оставленный в Легионе… и, пожалуй, жалость к лежавшему на кровати человеку. Кем бы он ни был, он мучился. Поэтому я просто спросил:
– Вы позволите осмотреть его?
Незнакомец кивнул, и, как мне показалось, губы под капюшоном растянулись в улыбку. Когда я подошел, он решительно вложил мне в руку револьвер.
– Вторая гарантия. Будете стрелять?
Я проигнорировал смешок, вернул оружие в кобуру и начал осторожно, пока не прикасаясь, исследовать рану. Швы действительно наложили умело, кетгутовыми[12] нитями, разошлись они несильно. Воспаления, как я окончательно удостоверился, не было – удивительно для операции, проведенной в столь грязной трущобе. Видимо, незнакомец действительно приложил усилия, чтобы обезопасить своего друга.
– Принесите горячей воды, – попросил я. – Инструменты. И материал.
Незнакомец кивнул. Я внимательнее всмотрелся в лицо раненого – грубое, с орлиным носом, жесткими скулами и тонкой линией рта. На левом виске багровел шрам, свежие раны были на шее и ключицах. Наклонившись, я коснулся прохладного лба и неожиданно почувствовал, что мужчина сжал мою руку – крепко и будто с благодарностью. Пальцы, в противоположность лбу, были горячими. Я поднял взгляд на хозяина комнаты.
– Кто он?
– Неважно. Поймите, я немного опасаюсь… никто не знает, что он здесь, хозяин гостиницы благоволит сипаям, и…
– Ладно. – Я плеснул себе на руки воды из принесенного слугой кувшина, ощутил взметнувшийся запах спирта и удовлетворенно кивнул. – У вас слишком длинные объяснения. Есть усыпляющее?
Он молча взял какую-то тряпку, капнул на нее жидкостью из стоявшего на столе пузырька и, вновь приблизившись к кровати, аккуратно прижал ткань к лицу раненого. На секунду несчастный открыл глаза – золотисто-карие и внимательные, воспаленные. Полный ужаса взгляд остановился на мне, и я попытался ободряюще улыбнуться.
– Не бойтесь. Я здесь, чтобы помочь.
Веки тяжело опустились. Незнакомец сказал:
– Вы хорошо действуете на людей, мистер Сальваторе.
– Откуда вы знаете мое имя? – Я взял иглу и начал внимательно осматривать нить. – Отвечайте немедленно, пока я не начал. Во время работы я не разговариваю.
Я ожидал, что требовательная грубость его разозлит, но в голосе зазвучала совсем другая эмоция – удовлетворение.
– Разумно. И не тревожьтесь, ни я, ни мои люди не следили за вами. Напротив, сам я опасался преследования и заплатил хозяину, чтобы он сообщал обо всех приезжающих. Благодаря этому я и узнал, что вы врач. Более не стану вас отвлекать.
Он дал знак слуге, и оба вышли из комнаты. Правда, снаружи повернулся ключ, но уже отсутствие вооруженного Амира и наличие собственного револьвера несколько успокаивали и обнадеживали: возможно, я не буду убит. Или, по крайней мере, успею помолиться.
Рана успела поджить – везде, кроме участка почти сразу под мощной грудной клеткой. Я не накладывал швов на такие серьезные повреждения уже долгое время, но не без удивления понял, что мои руки помнят, как нужно это делать, лучше меня самого. Вскоре я закончил и еще раз внимательно осмотрел рану. Все было в порядке.
Время, отведенное незнакомцем, явно не кончилось: он все не приходил. Я огляделся. Комната казалась обычной, из посторонних вещей – только стопка газет и маленькая музыкальная шкатулка на краю стола. Я не привык лезть в чужие дела, но тут у меня возникло желание осмотреться внимательнее. Пошарить в ящиках, заглянуть в шкаф, хотя бы открыть шкатулку. Мне было интересно, кто скрывался под капюшоном. Передряга могла кончиться скверно. Но мои размышления нарушил слабый стон.
Раненый пришел в себя. Это удивило меня; обычно действие медицинского эфира длилось намного дольше. Впрочем, я мог и предугадать, что выносливый организм рыжего незнакомца справится быстрее.
– Не шевелитесь, – прошептал я, придерживая мощные смуглые плечи, на которых виднелись еще три шрама и россыпи темных веснушек. – И все будет хорошо. Как вас зовут?
– Томас, – хрипло, почти не разжимая губ, ответил раненый.
– Артур, – представился я, невольно снова отмечая, что у него необычные глаза – светлые и холодные, как у… тигра, пожалуй, а может, у орла.
– Вы тоже друг… Моцарта?
– Чей, простите? – удивленно уточнил я.
Рука слабо шевельнулась и указала на дверь.
– А-а-а. – Поняв, что эфир все же действует и вызвал у раненого бред, я покачал головой. – Нет, он просто позвал меня, чтобы я вам помог. Я живу по соседству.
Томас снова измученно закрыл глаза, и я отстранился. Дверь приоткрылась. Хозяин появился в комнате; подойдя, он крепко пожал мне руку.
– Моей благодарности просто нет предела.
– Это моя работа, – отозвался я и зачем-то добавил: – мистер Моцарт.
Он, видимо, удивленный, дернулся, едва не опрокинув стоявший на стуле сосуд с водой, но почти сразу бодро рассмеялся.
– Ах да. Дружеская шутка, прилипла ко мне из-за роста. Сколько я вам должен?
– Не надо. – Я покачал головой. – У меня лишь одна просьба.
– Все, что угодно.
«Снимите капюшон», – хотел сказать я, но сказал другое:
– Когда опасность минует, напишите, как себя чувствует ваш друг. Вот сюда. – Я вынул карандаш из кармана и чиркнул адрес на обрывке газеты. – Нескольких строк будет достаточно. Теперь, надеюсь, я могу идти?
– Конечно, – ответил он. – Счастливого возвращения домой, мистер Сальваторе.
Я вернулся к себе и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Ночь я проспал как убитый, а утром оказалось, что постояльцы из крайней комнаты уже отбыли: дверь была распахнута, на столе не осталось ни газет, ни шкатулки. Возле ножки кровати я обнаружил маленький серебряный скрипичный ключ. Была ли это подвеска от женской серьги или что-то еще?.. Я подобрал ее.
И почему-то не выбросил.
* * *
Томас и констебли еще немного посовещались и пошли по улице в противоположную от лабораторий сторону. Их путь явно лежал к набережной Виктории. Я отвел взгляд от окна и вспомнил, что письмо от индийского незнакомца так и не пришло.
Я присел, выдвинул нижний ящик стола и поднял стопку старых отчетов.
Серебряный скрипичный ключик, полгода пролежавший под ними, исчез.
[Лоррейн]
Наш Квартет суетился, перенося инструменты в гранд-зал. Музыканты были чем-то взбудоражены, их голоса, усиливая осточертевшую головную боль, врезались мне в уши. Маленькая индуска Шахма, похожая на экзотическую обезьянку, трещала с медведеподобным шотландцем Густавом. Здоровый детина, тащивший и ее скрипку, и свой альт, похохатывал; вторили двое оставшихся: козлобородый басист Жюль и вторая скрипка – юный Джеффри, демонстрирующий в улыбке крупные ослиные зубы. В холле толпились еще человек пять из обслуги, включая бармена, гардеробщика и повара. Наблюдая за ними, я неловко остановилась. Я искала спокойное место, которым «Белая лошадь» обычно становилась днем, но нашла что-то не то.
– Какого…
– Моя девочка! – Жерар, бросив попытки отдать гомонящему Квартету какие-то распоряжения, подлетел ко мне и взял за руки. – Я молился всем богам, чтобы ты нашла время на своего старика!
Звучало драматично, Ламартис так умел. Я позволила ему еще немного помять мои пальцы, потом спросила:
– Что случилось? Я о чем-то забыла?
Он всплеснул руками.
– О гостях с Севера! Все подтвердилось, они будут скоро, и если твои дела позволяют тебе за пару часов закончить с цыпочками номер, ну, тот самый…
– Позволяют, – кивнула я, устало прислоняясь к стене.
– Твои бледные щечки говорят об обратном. – Ламартис с тревогой смотрел на меня. – Плохо спала?
Скорее скверно проснулась. Буквально полчаса назад. После сна, продлившегося не ночь и даже не год. И, вопреки надеждам, в «Белой лошади» мне не полегчало.
– Ничего. – Я улыбнулась. – Расследование на верном пути. Я пришла специально, чтобы ненадолго о нем забыть, так что если тебе нужны цыганки, ты их получишь.
Он просиял и потрепал меня по волосам.
– Умница! Тогда иди.
Девочки, щебетавшие у зеркала в танцевальной комнате, как по команде повернули ко мне головы. Девять пар любопытных глаз, хлопающие ресницы, запах духов. Все было привычно и наконец помогло успокоиться. Убийства убийствами, прошлое прошлым, а работа работой. Я прошлась вдоль неровной шеренги моих «цыпочек», вглядываясь в лица и ища самые смуглые.
– Все помнят? Через пару часов приедет русский гость, мистер Большой Кошелек. Он отмечает пятидесятилетие – волею судьбы не дома. Надо… – Я задорно подмигнула: – помочь ему почувствовать себя в раю, он тащит с собой много гостей. Платят отлично.
Девочки молчали, ожидая распоряжений, – только Кэти и Элизабет уже начали перешептываться. Я не стала делать им замечаний.
– Итак, мистер Долгоруков хочет вечер в русском стиле. Водка, русская еда, цыганские танцы с бубном. Надеваем черные парики, становимся по волшебству смуглыми, разжигаем в себе пламя. Джулия, Пэппи, Мэри, у вас приятные низкие тембры. Отвечаете за пение. Кэтти, Элизабет, Дороти, Энн – с вас еще и танцы. Не забудьте украшения. Использовать их звон, чтобы… – Я улыбнулась, – очаровать, как вы умеете. Костюмы на чердаке, леди Луиза распределит их и превратит вас в смуглянок. Ясно?
Леди Луиза – пожилая женщина необъятных размеров – была бесценной гримершей и костюмером «Белой лошади». Она носила высокую старомодную прическу с челкой на один глаз и пышное, будто плюшевое платье. Постоянно она не работала, большую часть времени проводила с внуками в пригороде, но появлялась, чтобы помочь в очередном особенно грандиозном шоу. Ламартис и я не чаяли в ней души. Сейчас леди Луиза, стоявшая в дверях все это время и не пропустившая ни слова, кивнула и сочно пробасила:
– Готовимся!
Девочки ринулись на чердак. Они обожали выбирать наряды, да и на гримировании каждая хотела быть первой.
– Быстро, быстро, быстро! – крикнула я вдогонку. Вскоре возле зеркала я осталась одна и устало прикрыла глаза. Минутку. Просто дайте мне минутку…
За следующий час мои британки всех мастей преобразились. Некоторых я не отличила бы от настоящих цыганок. Я отправила их за кулисы, а сама побежала переодеваться в более-менее приличный наряд. Конечно, в Российской Крылатой Империи, столицы которой, Петербург и Москва, давно стали важными центрами воздушного кораблестроения, много Независимых, и гости бы не удивились моему виду. Но мне вдруг захотелось скинуть ледж и облачиться в платье, я давно этого не делала.
Я переодевалась всего минут двадцать, но, выйдя в холл, обнаружила толпу незнакомых людей в шубах. Вокруг суетились гардеробщик и два швейцара. Из гранд-зала уже доносились пение, музыка, звон. Кто-то подпевал девочкам густым басом. Я улыбнулась: русские явно любили веселиться, и веселье у них разгорелось быстрее костра на ветру. Жерар, вылетевший откуда-то, как черт из табакерки, схватил меня под руку.
– Они млеют! Спасибо!
– Нет проблем. – Слегка одурев от шума, я поправила волосы. – А можно я не буду задерживаться? Мне нужно на экспертизу. Расследование…