Элисон Уэйр
Королевы завоеваний

Полная версия

Легенда, зародившаяся в XV веке в Льюисе, вероятно, возникла в результате преднамеренной фальсификации документов⁴¹. Будь Гундрада дочерью Вильгельма Завоевателя, в эпитафии ее наверняка назвали бы потомком короля; будь она дочерью Матильды, ее бы не назвали «потомком герцогов». Убедительное доказательство того, что Гундрада не была дочерью Вильгельма и Матильды, содержит письмо Ансельма из Аосты, архиепископа Кентерберийского, адресованное их сыну Генриху I, в котором Ансельм отказывается узаконить брак сына Гундрады, Вильгельма де Варенна, второго эрла Суррея, с дочерью короля Англии, ссылаясь на кровное родство четвертой степени с одной стороны и шестой степени – с другой. Приходись Гундрада Генриху I сводной сестрой, их посчитали бы родственниками первой степени⁴².

То было время высокой детской смертности, однако у нас нет записей о том, что кто-то из детей Матильды умер при рождении или в младенчестве. Это кажется примечательным, если только потерю младенца не обошли молчанием. Тем не менее каждого из детей Матильды «в свое время преследовали несчастья»⁴³.

О материнских качествах Матильды утверждается, что она «походила на Марфу трогательной заботой»⁴⁴ о детях, к которым относилась очень трепетно⁴⁵. Факты свидетельствуют, что Матильда сама занималась воспитанием детей в их ранние годы, а возможно, и дольше. Роберт, например, оставался при матери большую часть детства и юности.

6
Самые нежные чувства

Вильгельм гордился семьей и Матильдой, чье «почтительное отношение к мужу и плодовитость пробудили в нем самые нежные чувства»¹. Этого следовало ожидать, ведь преемственность нормандских правителей в скором времени оказалась надежно обеспечена. У Вильгельма и Матильды был истинно партнерский брак. На протяжении всей супружеской жизни Матильда, подражая королевам Франции², вместе с Вильгельмом управляла двором и заверяла документы, засвидетельствовав не менее сотни хартий, изданных до 1066 года, – гораздо больше, чем прочие подписанты³. Вильгельм всецело полагался на жену в свое отсутствие. Она также председательствовала вместе с супругом в суде при рассмотрении исков.

Гармония между герцогом и герцогиней, по-видимому, установилась с самого начала их отношений. Когда незнакомые люди вступали в брак, ожидалось, что любовь между супругами расцветет после свадьбы, ведь долг жены – любить своего мужа. Некоторым венценосным парам действительно посчастливилось полюбить друг друга, а кто-то категорически не сошелся характерами, что привело к катастрофическим последствиям. Многие просто пытались извлечь из брака максимум выгоды. В случае Вильгельма и Матильды любовь, похоже, действительно расцвела.

Вопреки обычаям, характерным для эпохи договорных браков, и невзирая на распущенность, которую демонстрировали его предки, Вильгельм «в течение многих лет вел себя так мудро, что его ни разу не заподозрили в каких-либо преступных связях»⁴. «Он знал, что брачные обеты священны, и чтил их святость»⁵. Короли и представители знати позволяли себе нарушать супружескую верность, но Вильгельм в 1079 году открыто заявил, что «верен и предан своей любви», назвав Матильду «той, кого любил как родную душу». Матильда, в свою очередь, хранила верность и преданность супругу⁶, в чем Вильгельму повезло, поскольку ее измена могла поставить под угрозу не только ее честь, но и родословную наследников, именно поэтому супружеская неверность считалась для женщины тяжким грехом. Матильда оставалась – за исключением одного-единственного примечательного случая – верной, чуткой женой и помощницей на протяжении всей супружеской жизни. Она, несомненно, пользовалась доверием Вильгельма и была посвящена в его тайны. Вильгельм со временем все больше полагался на ее здравый смысл и мудрость. Влияние Матильды на супруга было весьма значительным.

Есть веские доказательства того, что Матильда любила Вильгельма. Находясь незадолго до 1066 года в Шербуре, в возрасте тридцати восьми лет, то есть будучи по меньшей мере на четыре года старше жены, Вильгельм заболел так тяжело, «что его сочли безнадежным, уложили на землю, словно умирающего, и он передал церковным каноникам мощи святых и реликвии, которые хранил в своей молельне». Реликвии – части тела, одежды или памятные вещи святых – были объектами почитания и важной частью культа, придавая особую святость храмам и церковным зданиям. На землю или на ложе из пепла обычно укладывали умирающего в знак покаяния. Лежа на земле, Вильгельм поклялся, что, «если Бог и святая Мария его исцелят», он выстроит при соборе Кутанса дом каноников⁷.

Матильда пришла в отчаяние. Она приехала в Кутанс, который находился в семидесяти пяти милях к югу от Шербура, и поднесла к алтарю собора 100 шиллингов, молясь, «чтобы Бог и святая Мария вернули ей дражайшего мужа». Священники были поражены, увидев ее разметавшиеся в беспорядке волосы – символ покаяния и тяжкой утраты, а также, вероятно, свидетельство ее страданий. Когда Вильгельм выздоровел, «она с радостью помогла ему восстановить церковь» и возвести рядом с замком в Кутансе еще одну. Выданные супружеской четой хартии засвидетельствовали их сыновья, Роберт и Ричард⁸.

Если между супругами и происходили ожесточенные споры и стычки, так как оба были горды, своенравны и обладали сильным, незаурядным характером, записей об этом не сохранилось⁹. Однако некоторым авторам из числа монахов, похоже, нравилось пересказывать истории о грубом обращении Вильгельма с женой. Один источник XIII века утверждал, что Вильгельм ударил Матильду в грудь шпорой и та впоследствии скончалась от раны¹⁰. Подобный сюжет явно не соответствовал действительности, хотя избиение жен было в Средние века обычным делом и считалось вполне совместимым с представлениями о супружеской любви. Усердие мужчины, который наставлял заблудшую жену на путь истинный, признавалось даже похвальным. Сама церковь одобряла такое наказание, хотя в XII веке были ограниченны размеры палки, которую муж мог использовать в воспитательных целях.

Матильда провела бóльшую часть супружеской жизни в замках или дворцах, где домашний быт отличался размахом и роскошью. Иногда ей приходилось останавливаться в более скромных зданиях, таких как особняки и охотничьи дома. Замки не только предоставляли защиту, но и располагали великолепными королевскими покоями. Перечень скудного, хоть и драгоценного имущества, который короли и королевы включали в завещание, свидетельствовал о том, что при нормандцах общество потребления еще не сложилось. На фоне неспокойной жизни материальные блага отходили на второй план, превыше всего ценилась безопасность. Тем не менее нормандские королевы жили в мире, где царили красота и роскошь, а обстановка отличалась богатством и сочными красками. Такие блага не только делали жизнь приятной, но также говорили о состоянии, могуществе и статусе их обладателя¹¹.

При этом даже самым высокопоставленным особам редко удавалось сохранить личную жизнь в тайне и побыть в уединении. Жизнь в замке напоминала общинную. Ее средоточием был зал, где королева одна или вместе с королем занималась государственными делами, управляла двором, возглавляла трапезы и восседала на пирах. Столы на козлах ставились и убирались по мере необходимости. Внешний вид нормандского зала был прост – просторное помещение с высоким потолком. Самое раннее упоминание о перегородке, скрывавшей проход в конце зала напротив тронного возвышения, относится только к XIV веку. Шерстяные или матерчатые ковры с вышивкой, или гобелены, украшали стены. Древнее ремесло изготовления гобеленов возродилось в XI веке в Пуатье и быстро завоевало популярность. Ранние образцы изображали королей, императоров, святых, библейских персонажей, животных и цветы и по сравнению с более поздними изделиями выглядели грубовато.

Слуги часто спали на тюфяках в тех же комнатах, где выполняли свои обязанности. Многие спали в зале, устроившись поближе к очагу, в то время как охотничьи собаки искали объедки среди камыша, которым был устлан пол. Камыш иногда посыпали ароматными травами, чтобы замаскировать вонь гниющей пищи и собачьей мочи. В залах стоял дым и царила духота. Дым очага уходил через расположенную на крыше башенку с отверстиями (louvre).

У королевы, как и у короля, имелся собственный кабинет¹². Члены королевской семьи жили в самых удобных и хорошо обставленных комнатах в замке. Если такая комната располагалась за залом на втором этаже, ее иногда называли «светлой, солнечной» (solar). В личных покоях члены королевской семьи наслаждались относительным уединением. Там обычно было довольно темно. Свет поступал через бойницы или узкие окна. Его недостаток восполняли факелы, крепившиеся к стенам, масляные лампы или свечи, вставленные в подвесные люстры, настенные канделябры или подсвечники. Ни одного королевского подсвечника тех времен не сохранилось. Известно, что они были искусно украшены, как, например, золотой Глостерский подсвечник, датируемый 1107–1113 годами¹³. Даже в королевских резиденциях стекло использовалось редко. Окна закрывали промасленной парусиной, холстом, деревянными ставнями или устанавливали на них решетки. Плохая освещенность – серьезная помеха для чтения или вышивания – была одной из причин, по которой рядом с окнами к стенам пристраивали сиденья.

В личном кабинете, где королева проводила большую часть времени, стены покрывались так называемой парижской штукатуркой, или гипсом, расписывались фресками, возможно, драпировались гобеленами или раскрашенными тканями. Мебель, обычно деревянная, состояла из кроватей, кресел, табуреток, скамеек, посудных шкафов и столов.

За первым помещением иногда находились одна или несколько отдельных комнат, следующих друг за другом. Последней и самой уединенной была опочивальня. На ее стенах висели ковры, а кровать имела балдахин «для защиты от мух и пауков». Нет никаких сведений о том, как до правления Генриха III (1216–1272) выглядела королевская кровать, но у кровати нормандских королев, скорее всего, имелся балдахин и полог, чтобы оградить спящих от посторонних глаз и уберечь от сквозняков.

Помимо кровати, в спальне обычно можно было увидеть кресло, скамью и табуретки, стоявшие рядом с ложем, а также сундук и насест для ястреба. Одежда висела на шестах или деревянных колышках, а нательное белье хранилось в сундуках¹⁴. На кровать клали пуховый матрас с валиком, на него – стеганое полосатое покрывало, затем – подушки. Королевы, вероятно, спали на простынях из муслина или чистого льна, укрывшись тканевым или шерстяным одеялом, подбитым мехом, – необходимая мера, поскольку было принято спать без одежды. Так, ряд иллюстраций к рукописям изображает обнаженных короля с королевой, которые возлежат в постели, надев на головы только короны.

У нас есть редкое описание королевской опочивальни, датируемое 1107 годом. Спальня принадлежала Адели, дочери Вильгельма и Матильды, и представляла собой прекрасный зал, украшенный гобеленами из шерсти, шелка, золотых и серебряных нитей. Одну стену покрывали ковры со сценами Сотворения мира, грехопадения Адама и Евы, убийства Авеля Каином и Всемирного потопа, вторую – с сюжетами из ветхозаветной истории от Ноя до Соломона, третью – с фигурами греческих богов и мифических героев, четвертую – с портретами древнеримских царей. В изголовье кровати висело изображение завоевания Англии.

Потолок был ярко расписан в виде неба со звездами, планетами и знаками зодиака, а на полу красовалась карта мира, каким его представляли тогда, с Азией, Европой и Африкой, а также морями, реками, горами и городами. Кровать Адели украшали три группы аллегорических статуй. В головах поместили философию и точные науки, или квадривиум: музыку, арифметику, астрономию и геометрию; в изножье – тривиум: риторику, логику и грамматику. Третью группу представляли статуи Галена и Гиппократа, отцов медицины, с четырьмя жидкостями: кровью, желтой желчью, черной желчью и флегмой, которые традиция связывала с четырьмя стихиями, временами года и различными болезнями¹⁵.

В убранстве комнаты нашли свое отражение интеллектуальные и духовные интересы Адели, пестуемые ее родителями, которые, вероятно, обладали не менее роскошными покоями. Сегодня, когда королевские резиденции дошли до нас в виде руин или голых каменных стен, трудно вообразить насыщенные цвета древних фресок, драпировок или превосходное качество мебели.

Часовня была неотъемлемой частью нормандского королевского двора. В ней королевские капелланы служили мессы для короля, королевы и их свиты, а также совершали церковные обряды. В королевских часовнях, как, например, в часовне Иоанна Богослова в лондонском Тауэре, которая являет собой великолепный образец нормандской, или романской, архитектуры, на возвышении, обращенном к главному алтарю, иногда устанавливали трон для короля или королевы.

В замках бывало промозгло и гуляли сквозняки. Истопники за плату поддерживали огонь в очагах и жаровнях, но делать это разрешалось только в период между Михайловым днем и Пасхой. После Пасхального воскресенья, независимо от погоды, очаги, находившиеся тогда в центре комнат, украшали цветами и зеленым камышом¹⁶.

Отхожие места в те времена традиционно назывались уборными (garderobes). Их встраивали в толщу стен и оборудовали деревянными сиденьями. Отходы сбрасывались по желобу в ров, канаву или выгребную яму, расположенную внизу. В личных покоях обычно уборная имелась. В покоях королевы в стене часто вырубали нишу для свечи с тазом или рукомойником, который называли умывальником (laver).

Воду брали из колодцев, имевшихся в большинстве замков, или из ручьев, рек и прудов. Королева принимала ванну в деревянной лохани, которую готовили для нее служанки, выкладывая изнутри губками и тканью. Когда король принимал ванну, кувшинник (ewerer), отвечавший за приготовление и подачу воды и белья, получал четыре пенни, за исключением дней великих праздников. Видимо, члены королевской семьи принимали ванну регулярно, хотя мы не знаем, как часто. В начале XII века король Иоанн принимал ванну восемь раз в год. За чистоту белья отвечала прачка, которая ведала бельем короля¹⁷ и, вероятно, королевы.

В эпоху нормандцев день начинался рано, около пяти часов утра, а спать обычно ложились к девяти вечера. В начале XII века при дворе Генриха I утренние часы посвящались государственным делам и разрешению споров, послеобеденное время отводилось для полуденного сна, а вторая половина дня проходила в забавах на открытом воздухе, отдыхе и «шумном веселье»¹⁸. Когда королева не была занята хозяйственными или государственными делами, она шила или вышивала в компании придворных дам. Возможно, она играла в шахматы, которые появились в Англии в начале XI века. В королевских покоях также играли в кости и нарды. До нас дошло очень мало музыкальных произведений нормандского периода, но известно, что музыка звучала во дворцах и замках, о чем свидетельствуют миниатюры. На них изображены различные инструменты, включая рожки, трубы, арфы, органы, виолы и тарелки. Музыка, иногда полифоническая, несомненно, исполнялась также в церкви, являясь частью богослужения.

Управляющий, главные распорядители кладовой и хлеба, главный виночерпий (Master Butler) и стольник (pantler) отвечали за снабжение королевского двора провизией и вином. Работа на королевской кухне распределялась между большим числом лиц, занимавших особые должности. На кухне трудились повара, поварята, смотрители, например смотрители за обжаркой, с помощниками, а также забойщики и заведующие кухней, которые принимали припасы, в том числе дичь из королевских парков. У личных слуг короля был отдельный повар. В буфетной четыре пекаря следили за тем, чтобы при дворе не иссякал запас хлебных ковриг, «превосходных симнелей» и «соленых симнелей». Симнелями назывались заварные булочки из муки тончайшего помола. В XII веке существовало около двадцати различных сортов хлебной выпечки, но только представители знати употребляли в пищу булки из белой муки высшего сорта и пшеничный хлеб. Еду при нормандском дворе подавали дважды в день: в девять-десять утра – обед и в пять-шесть часов вечера – ужин. Для тех, у кого разыгрался аппетит, еда была доступна и в другое время. В Великий пост и прочие дни говения мясо заменяли рыбой, вот почему во многих королевских резиденциях имелись рыбные пруды, а мельники выплачивали подати угрями.

Нормандцы наслаждались разнообразным и изысканным рационом, находя пищу, которую знала саксонская Англия до завоевания 1066 года, слишком простой. Главные повара в нормандских домах держали мельницу для перца и шкафчик для ароматных специй. Заморские товары стоили дорого, поэтому их хранили взаперти. Нормандцы ели много мяса, дичи и домашней птицы, пекли мясные пироги, а в постные дни также рыбу, часто маринованную, и сыр. Из растительной пищи к столу шли капуста, чечевица, горох, лущеные бобы, просо и лук. Любимыми напитками были сидр, пиво, белое вино, называемое «чистым», неперебродившее вино, смешанное вино, красное вино и «вино с гвоздичными пряностями для ненасытных утроб, чья жажда неутолима»¹⁹.

7
Благочестие правителей

Божий гнев не обрушился на герцога и герцогиню за то, что они посмели бросить вызов папе римскому. Казалось, что Бог благословил их союз, даровав чете многочисленное потомство. В 1051 году, как позже утверждал Вильгельм, герцог узнал о своих правах на корону.

В том году король Англии, благочестивый альбинос Эдуард Исповедник, сын Этельреда II от Эммы Нормандской и наполовину нормандец, был вынужден вплотную заняться решением проблемы престолонаследия. До недавнего времени он находился под сильным влиянием могущественной семьи Годвина, эрла Уэссекса, на дочери которого женился. Жена по имени Эдита не принесла ему детей, потому что праведный Эдуард предпочитал хранить целомудрие и не спешил вступать в супружеские отношения¹. В 1051 году между Эдуардом и Годвином произошла драматическая размолвка, в результате чего эрл вместе с семьей отправился в изгнание и искал приюта у отца Матильды, графа Бодуэна Фландрского. Бодуэн враждовал с Эдуардом Исповедником, который состоял в союзе с императором. Ранее в том же году сводная сестра Бодуэна и тетя Матильды, Юдифь, вышла замуж за Тостига Годвинсона, третьего сына Годвина, скрепив связь графа с могущественным эрлом.

Годвин и его семья провели в гостях у графа одну зиму. Это был не первый случай, когда Бодуэн предоставлял убежище членам семьи Годвина. Матильда могла встречать при дворе отца старшего сына Годвина, неправедного Свена, который бежал в 1046 году во Фландрию, после того как соблазнил и похитил Эдгиву, аббатису Леминстера.

Гнев короля Эдуарда на семью Годвина распространился и на его жену, королеву Эдиту, которую монарх отправил в монастырь. Казалось, там ей и суждено остаться. Надежд на рождение наследника не было, очевидного преемника королю – тоже. Единственным претендентом на престол, в чьих жилах текла англосаксонская королевская кровь, был племянник короля Эдуард Этелинг. «Этелинг» – англосаксонский титул, который давался принцу или родственнику короля. Эдуард Этелинг приходился сыном покойному единокровному брату короля Эдуарда, Эдмунду II Железнобокому, и проживал в далекой Венгрии.

Бытует легенда, вероятно выдуманная задним числом, что перед рождением герцога Вильгельма его матери Герлеве приснилось растущее из ее беременного чрева дерево, которое простирало ветви над Нормандией и Англией. Вильгельм утверждал, что в 1051 году король Эдуард, зная, что нормандский герцог станет сильным правителем, пообещал ему после своей смерти корону Англии.

Это могло быть правдой. Эдуард провел детство в Нормандии и почти наверняка знал Вильгельма еще ребенком. Двор Эдуарда был создан по образцу просвещенного нормандского общества, а сам король всегда симпатизировал Нормандии. Он вполне мог прослышать, что Вильгельм, «будучи высокодуховным молодым человеком, достигшим своего положения благодаря энергии и силе характера»², «вполне достоин» короны. Возможно, Эдуард принял во внимание тот факт, что герцогиня, супруга Вильгельма, вела родословную от короля Альфреда. Вероятно, обещание Эдуарда передал Вильгельму архиепископ Кентерберийский Роберт Жюмьежский, выходец из Нормандии. В доказательство того, что Эдуард намерен сдержать обещание, сын Годвина Вульфнот и внук Хакон были оставлены при дворе Вильгельма в качестве заложников³.

Закон о первородстве, согласно которому отцу наследовал старший сын, еще не действовал в Англии. За предыдущее столетие право на английскую корону оспаривалось несколько раз. Часто случалось, что выигрывал сильнейший. В 1016 году датский король Кнуд занял английский трон, отвоевав его у древнего саксонского рода. Шансы Вильгельма на успех выглядели многообещающими, особенно после того, как Эдуард Этелинг умер в 1057 году, оставив наследником шестилетнего сына Эдгара. Согласно «Англосаксонской хронике», в 1051 году король Эдуард пригласил Вильгельма в Англию, где подтвердил свое обещание, подарив герцогу кольцо и церемониальный меч в знак расположения и доброй воли.

К 1052 году политическая ситуация вокруг Нормандии сложилась таким образом, что брак Вильгельма с Матильдой превратился из желанного в необходимый. К юго-западу от Нормандии находились два небольших феодальных графства: Мэн и немного южнее – Анжу, стратегически важное государство в низовьях Луары во главе с воинственными правителями, склонными к экспансии. В том году Жоффруа Мартел, граф Анжуйский, завоевал Мэн и, оказавшись в выгодной позиции, похоже, готовился захватить и Нормандию. Франция, самый могущественный сосед Вильгельма, больше не была дружественной, поскольку ее король и сюзерен Вильгельма Генрих I заключил с Анжу союз, враждебный интересам нормандцев. Второй по силе державой была расположенная к западу Фландрия, поэтому союз Вильгельма с графом Бодуэном обретал особую важность.

Англия недолюбливала Фландрию из-за покровительства Годвинам, но союз Бодуэна с Вильгельмом это уравновешивал. Поддерживая дружеские отношения, скрепленные узами брака, Бодуэн и Вильгельм могли сообща противостоять угрозам со стороны Анжу и Франции. Естественно, эти две державы противились браку герцога. Однако Вильгельма было непросто запугать.

С точки зрения церкви брак Вильгельма и Матильды не был узаконен. Нормандские летописцы умалчивают о реакции папы римского на этот союз. Лев, стремившийся сокрушить нормандцев в Италии, очевидным образом не поддавался на уговоры снять запрет. Тем не менее между Вильгельмом и Римом, похоже, не произошло непреодолимого раскола. После поражения Льва при Чивитате в 1053 году их отношения были вполне доброжелательными, и в 1055 году папский легат присутствовал на нормандском соборе в Лизье. Однако некоторые нормандские епископы высказывали неодобрение от лица церкви, упрекая Вильгельма в женитьбе на «кузине»⁴.

Среди них был и аббат Ланфранк. Он долгое время являлся правой рукой Вильгельма, ведая вопросами церковных реформ и политики, поэтому известие, что около 1053 года Ланфранк публично осудил брак, заключенный против папской воли, и лично упрекнул Вильгельма в неповиновении, потрясло герцога.

Вильгельм призвал Ланфранка ко двору, где аббат усугубил положение, сделав еще один выговор грозному герцогу, который в ответ лишил бывшего соратника должности настоятеля, отправил в изгнание и послал солдат разграбить аббатство Бек-Эллуэн. Опечаленный Ланфранк собрался в паломничество, но едва успел тронуться в путь, как повстречал Вильгельма, который, по его словам, оказался на дороге совершенно случайно. Независимо от причин встреча привела к примирению, и Ланфранк согласился убедить папу римского отменить запрет на брак.

По всей вероятности, Ланфранк вел переговоры шесть лет, в течение которых сменявшие друг друга понтифики проявляли непреклонность и отказывались идти на уступки⁵. Во время этого затянувшегося конфликта Вильгельм и Матильда, несомненно, испытывали большую тревогу, поскольку в глазах христианского мира жили в смертном грехе и явно беспокоились о спасении своих душ. Вдобавок ко всему статус их детей и их наследственные права вызывали сомнения.

Дядя Вильгельма, Можер, архиепископ Руана, подлил масла в огонь. Он тоже был незаконнорожденным и неизменно возмущался тем, что его племянник получил титул герцога Нормандии. «Он относился ко мне с презрением, как к бастарду», – вспоминал позднее Вильгельм⁶. Презрение Можера распространилось и на Матильду. «Ревностно служивший христианской вере, Можер не мог допустить, чтобы они бесчинствовали на кровосмесительном ложе». Раздраженный Вильгельм терпел выходки склочного дяди до 1054 или 1055 года, пока Можер не «метнул [в герцога и герцогиню] стрелу отлучения»⁷. Это означало, что на герцогство мог быть наложен интердикт⁸.

Основательно напуганная отлучением от церкви и всеми вытекающими из этого последствиями, Матильда пожаловалась на Можера Вильгельму⁹. Герцог пришел в такую ярость, что обратился к папе римскому с просьбой снять отлучение и требованием лишить Можера его престола. Понтифик согласился при условии уплаты Вильгельмом штрафа. Можера низложили в присутствии папского легата на церковном соборе в Лизье и сослали на остров Гернси на том основании, что он «чаще, чем следовало, посвящал себя охоте и петушиным боям, а также расточал богатства церкви на излишнее гостеприимство». Однако, по словам Вильгельма Мальмсберийского, «ходили слухи, что у низложения имелась еще и скрытая причина. Молодой человек был в ярости, жена разделяла его возмущение, и поговаривали, что они оба искали возможности отстранить от престола того, кто осудил их грех». Герцог Вильгельм так и не простил своего дядю и никогда не вспоминал о нем¹⁰.

Лев IX умер в 1054 году. Два его преемника недолго занимали папский престол. В 1058 году Николай II сверг Бенедикта X, стал папой римским и признал нормандцев, одержавших победу над Львом IX, правителями южной Италии и Сицилии. Вильгельм ухватился за свой шанс. Узнав, что Бенедикт воюет с Николаем, он предложил последнему военную помощь. Затем он отправил Ланфранка в числе прочих посланников в Рим с искренней мольбой к понтифику узаконить брак с Матильдой. Вильгельм выражал обеспокоенность тем, что граф Бодуэн может начать войну с Нормандией, чтобы отомстить Вильгельму за поругание дочери, чем спровоцирует конфликт, который охватит соседние страны.

Ланфранк предупредил папу римского, что Вильгельм полон решимости остаться с Матильдой и что гордость графа Бодуэна серьезно пострадает, если к нему вернется дочь, у которой есть дети, в чьем статусе можно усомниться. Ланфранк настойчиво призывал понтифика уступить¹¹, и Николай в конце концов капитулировал с условием, что Вильгельм и Матильда возведут два аббатства в качестве епитимии за то, что поженились без дозволения церкви¹². Вероятно, на Пасху 1059 года на втором Латеранском соборе папа наконец вынес решение в пользу Вильгельма и выдал задним числом разрешение на брак, официально признав законность его заключения и заявив, что «распоряжение о разводе могло бы вызвать жестокую войну между Фландрией и Нормандией». Вильгельм и Матильда, испытав долгожданное облегчение, охотно согласились пожертвовать средства на строительство двух монастырей, мужского и женского, «где монахи и монахини будут ревностно молиться о спасении душ герцога и герцогини»¹³.

Нормандские хронисты, как всегда немногословные, скупо сообщают, что, обеспечив родной земле мир, Вильгельм «вознамерился основать аббатство»¹⁴. Вряд ли они могли признаться, что ревностный реформатор церкви сделал это в знак покаяния. В уставах аббатств также не упомянута истинная причина их появления.

Исполняя данное папе римскому обещание, герцог и герцогиня основали два бенедиктинских аббатства в Кане. Детищем Вильгельма стало аббатство Святого Стефана, к строительству которого приступили в 1060 году. К 1063 году работы так продвинулись, что из аббатства Бек-Эллуэн отозвали Ланфранка, чтобы он возглавил новую обитель.

Аббатство Матильды освятили в честь Святой Троицы, но чаще называли Женским аббатством. Его начали строить около 1059 года под присмотром аббатисы по имени Матильда, которая до этого пребывала в аббатстве Святого Леодегара (Сен-Леже-де-Пре), где дочь герцога и герцогини, Аделиза, в будущем примет монашеский обет. Герцогиня Матильда обустраивала аббатство Святой Троицы «с усердной заботой». Она обеспечила обитель землей и осыпала «щедрыми дарами», в числе которых были литургические облачения, шерсть, дорогие ткани, украшенные крестами золотые цепи для подвесных светильников, люстры, изготовленные в Сен-Ло, корона, скипетр, потир, множество ювелирных изделий¹⁵ и впечатляющая коллекция святых реликвий, как то: щепки Животворящего Креста и Яслей Христовых, кусок хлеба, которого коснулся Христос, локон Девы Марии, палец святой Цецилии, волосы святого Дионисия, кровь святого Георгия и тела нескольких святых. Матильда выделила монахиням десятину с шерсти для оплаты топлива, освещения и одежды, а также пахотные земли и мельницы для снабжения мукой и зерном¹⁶. В последующие годы из Англии она прислала монахиням сшитую в Винчестере мантию с капюшоном, а еще «зверя, бекон и сыры» к столу. Матильда также засвидетельствовала двадцать из двадцати одной хартии, выданной обоим аббатствам¹⁷. Щедрые пожертвования Матильды аббатству Святой Троицы оцениваются по меньшей мере в 650 000 фунтов стерлингов в пересчете на современные цены¹⁸.

В архитектурном плане два аббатства существенно отличаются друг от друга. Аббатство Вильгельма выполнено в строгом стиле без лишних прикрас, тогда как обитель Матильды изобилует украшениями. Было подмечено, что подобный контраст вполне мог отражать противоположность характеров и вкусов герцога и герцогини¹⁹. Монастыри стали символом церковного возрождения в Нормандии, их основание вдохновило многих последовать примеру герцогской четы. Бароны Нормандии, тронутые «благочестием своих правителей, побуждали друг друга осуществлять подобные деяния во спасение собственных душ»²⁰.

Эти два великолепных аббатства пережили столетия и бомбардировки военного времени, хотя от церкви Матильды сохранилась только восточная часть. Их силуэты до сих пор высятся яркой доминантой над крышами современного Кана. В дополнение к двум монастырям герцог и герцогиня в качестве епитимии за свой не освященный церковью союз основали храм Святого Эгидия²¹ в Кане, а также четыре больницы – в Кане, Руане, Байе и Шербуре. В 1060–1063 годах Матильда основала церковь Нотр-Дам-де-Пре в Эмандревилле, близ Руана, которая вскоре была признана приоратом Бек-Эллуэна²². В 1076 году, тронутая бедственным положением прихожан, Матильда выделила деньги на перестройку церкви Нотр-Дам-де-Гибрей, которая была слишком мала, чтобы вместить всех желающих²³.