Эрин А. Крейг
Тринадцатое дитя
– Все, что тебе будет нужно, мы найдем на месте. А теперь нам пора. – Крестный снова протянул мне руку.
Нам пора. Мне стало по-настоящему страшно. Я никогда не бывала вдали от дома. Не дальше деревенского рынка. Не дальше избушки Селесты Алари в чаще Гравьенского леса.
Годами я представляла, как начну новую жизнь где-нибудь далеко-далеко. Но теперь, когда новая жизнь начиналась, я вдруг осознала с пронзительной ясностью, как сильно привязана к нашему крохотному участку земли. Я еще не ушла, но уже тосковала по прежней жизни. По нашему домику посреди леса, по семье, где меня презирали и не замечали.
– Мое одеяло, – сказала я, ухватившись за это оправдание. Мне требовалось больше времени, чтобы подумать. Чтобы разобраться в своих сомнениях и тревогах. Перед глазами заплясали черные точки, и мне показалось, что меня сейчас вырвет. – Которое ты мне подарил. Я не… Я не хочу оставлять его здесь.
Он щелкнул пальцами, и я не успела и глазом моргнуть, как у него в руках оказалось мое потрепанное бархатное одеяло. Он оглядел изношенную ткань, обратив внимание на дыры, которые я пыталась заштопать, и пятна, которые не смогла отстирать. Было понятно, что одеяло совсем старое и что им пользовались постоянно. Оно истерлось и потускнело, а от былого священного блеска не осталось и следа.
Крестный провел пальцем по линии моих неуклюжих стежков. Его двухцветные глаза оставались непроницаемы.
– Что-то еще? – наконец спросил он.
Я чувствовала, что теряю контроль над происходящим. Моя прошлая жизнь ускользает, как песчинки, которые неумолимые волны уносят обратно в море.
– Можно мне… можно попрощаться? – Мое горло сжалось, его будто набили опилками, которые перекрыли доступ воздуха. Я не могла сделать вдох. Мои губы дрожали от напряжения.
– Прощайся, Хейзел, – разрешил он и кивнул в сторону моей матери.
– И с остальными! Папа и Реми ушли на охоту. Можно мне попрощаться и с ними тоже?
Крестный нахмурился, размышляя.
– Ты еще с ними увидишься, – наконец сказал он, придумав, как меня утешить.
– Увижусь?
Мне и в голову не приходило, что я с ними увижусь. Что захочу с ними увидеться. Но теперь… Когда крестный сказал, что мне можно будет вернуться, в моем сердце затеплился лучик надежды и мой уход из дома больше не казался чем-то пугающим и необратимым, как раньше.
Он опять улыбнулся, и солнечный свет блеснул на его зубах, отчего они стали казаться еще острее.
– Я не забираю тебя навсегда. – Он издал звук, похожий на смех. – В мои планы это не входит.
– Планы, – повторила я. – Мне никогда не рассказывали о твоих планах.
– С сегодняшнего дня все изменится, – пообещал крестный и галантно предложил мне локоть, будто он был придворным кавалером, а я знатной дамой в изысканном платье. – Ну что, пойдем?
Я кивнула, почувствовав себя чуть счастливее. Я ухожу, но вернусь.
– Скоро увидимся, мама, – сказала я и взяла крестного под локоть. Его черный плащ, словно сотканный из теней – а на самом деле из тончайшей шерсти, – был очень мягким. – Я… я тебя люблю.
Мама посмотрела на меня пустыми глазами и коротко кивнула, принимая мою любовь, но не проявляя ответной.
– Не стойте, мадам. Собирайте монеты, – обратился к ней мой крестный с насмешливой учтивостью. – В конце концов, вы заслужили их.
Без стыда и смущения мама упала на колени и принялась собирать золотые монеты в грязный фартук. Их звон казался слишком веселым, неподходящим для этой минуты.
– Ты готова? – спросил у меня крестный.
Я уставилась на маму, мысленно умоляя ее посмотреть на меня. Сказать что-нибудь на прощание. Хоть что-нибудь. Но она была занята монетами, стремясь, чтобы ни один золотой кругляшок не ускользнул от ее внимания.
Любовь, которую я ощущала несколько мгновений назад, застыла в моем сердце льдинкой. Она была крошечной, как пшеничное зернышко, но острой, как иголка.
Я кивнула:
– Готова.
Крепче прижав мою руку локтем, мой крестный, бог смерти, щелкнул пальцами, и мы рухнули в пустоту.
Глава 6
Я ЗАЖМУРИЛАСЬ от внезапно налетевшего вихря, который подхватил нас. Ветер дул с такой силой, что противостоять его натиску было немыслимо. У меня ревело в ушах, все звуки мира слились в оглушительный грохот, не помещавшийся у меня в голове. Не понимая, что происходит, я крепче вцепилась в рукав плаща крестного и молилась о том, чтобы не умереть здесь и сейчас.
Все закончилось так же резко, как началось. Бешеный вихрь неожиданно унялся, и я чуть не упала. Бог Устрашающего Конца подхватил меня, помогая устоять на ногах.
– Я же сказал, что мы доберемся в мгновение ока. – В его голосе слышался смех.
Наконец я осмелилась открыть глаза и… задохнулась от изумления.
– Где мы… что это за место?
Мы очутились в долине, с трех сторон окруженной грозными скалами, такими высокими, что казалось, они упираются в черное небо, сливаясь с ним. Гладкий камень отливал мягким блеском и напоминал затемненное стекло.
Здесь даже свет был другим. Над нами раскинулось ночное небо, вокруг высились черные скалы, но я видела все очень четко, до мельчайших деталей, как в ясный летний день. Я и не знала, что у теней может быть столько оттенков и форм.
И только крестный был почти неразличим в окружении теней. Пятно черноты на черном фоне. Лишь когда в небе сверкали молнии, я видела их отражения в его глазах, зажигавшихся неземным блеском. Глаза крестного напоминали светящиеся в темноте глаза кошек, которые по ночам приходили в амбар и охотились на мышей. Я их жутко боялась, когда была совсем маленькой. Мне казалось, что это не кошки, а ночные кошмары, которые только и ждут, когда я усну, и тогда они усядутся мне на грудь и высосут из меня жизнь.
– Это Междуместье.
– Междуместье, – повторила я эхом и обвела темную долину взглядом. – И что это значит?
– Место, лежащее между.
– Между чем?
Уголки его губ поднялись в странном подобии улыбки.
– Между всем. Между здесь и там. – Он указал на скалу слева и на скалу справа. – Между жизнью и смертью. – Он указал на другие скалы, будто эти понятия были реальными местами, существующими в пространстве. – Между твоим миром… – Он указал на утес у меня за спиной, а затем оглянулся через плечо. – И моим.
– Там… там живут боги?
Я прищурилась, пытаясь разглядеть вершину утеса, который он назвал своим миром, но ее закрывали грозовые тучи.
– Некоторые из них. – Крестный подмигнул мне.
Я огляделась по сторонам, медленно поворачиваясь на месте. Здесь не было ничего: ни деревьев, ни кустов, ни травы. Никакой даже самой скудной растительности, никакой живности. Только бесплодные, голые скалы. Черный камень. У меня защемило в груди.
Гравьенский лес был суровым и неприветливым местом. Там водились медведи крупнее, чем лошадь, и стаи свирепых волков, там росли ягоды и грибы, аппетитные с виду, но ядовитые настолько, что человек мог умереть даже от крошечного кусочка.
Но здесь… Здесь не было вообще ничего. Ни проблеска зелени, ни искорки жизни. Здесь был только он, мой крестный. Нестареющий, вечный. Я даже не знала, есть ли у него сердце. Наверное, нет. Зачем богу сердце?
Ощущение пронзительного одиночества охватило меня, как невидимая рука, сжавшаяся в кулак.
– Ты здесь живешь? – спросила я, пытаясь поймать его взгляд. Мне пришлось задрать голову, чтобы увидеть его глаза.
– Насколько кто-то из нас живет где бы то ни было, да.
– Совсем один?
– Не один, – поправил он, и я вновь оглядела каменную долину в надежде, что что-то упустила. – Уже не один. – Не привыкший к проявлениям нежности, он неловко погладил меня по плечу. – Теперь у меня есть ты.
– Э-э…
Крестный нахмурился и окинул взглядом долину.
– Хотя теперь я понимаю, что это, возможно, не лучшее место для девочки. Здесь как-то…
– Пусто? – подсказала я и удивилась, услышав, как он рассмеялся.
Его смех был густым баритоном, пряным и теплым, как яблочный сидр со специями. Такого смеха не ожидаешь услышать от бога Устрашающего Конца.
– Да, наверное, для тебя так и есть. Но это поправимо. Просто скажи, что тебе нужно, и я сделаю все, как ты хочешь.
Я поджала губы, ошеломленная властью, внезапно данной мне крестным. Никто никогда не спрашивал, чего я хочу. Иногда отец кричал: «Хочешь, чтобы я надрал тебе уши?» Но это совсем другое.
Я все же решилась и тихо проговорила:
– Может быть… дерево?
На лице бога смерти промелькнуло искреннее удивление.
– Дерево?
Я кивнула.
– Какое именно?
Я пожала плечами.
– Не знаю… Я видела только деревья, которые растут в нашем лесу. Ели, сосны, ольху. Они очень красивые, но… – Я с трудом подбирала слова. Внезапно во мне поселился голод. Но не потому, что за событиями этого дня я пропустила завтрак и обед. Это был голод иного свойства. Мне хотелось чего-то большего. Чего-то, что не увидишь в Гравьенском лесу. Чего-то нового. Необычного.
– Значит, ты любишь зелень.
Он говорил тем голосом, каким говорят взрослые, не привыкшие общаться с детьми, поскольку дети им неинтересны. Обычно меня раздражал такой тон, но у крестного он звучал мило и трогательно. Разумеется, богу Устрашающего Конца нет необходимости упражняться в искусстве приятной беседы.
– Да, – сказала я так, будто открыла ему секрет.
Он опять рассмеялся:
– В таком случае, милая Хейзел, смотри. Я надеюсь, тебе понравится.
Он указал на выступ в ближайшей скале. Сначала не произошло ничего, и я ощутила укол горького разочарования. Может, даже бог Устрашающего Конца не всесилен.
Но вскоре на гладком, как стекло, камне что-то шевельнулось. Зеленый побег пробился сквозь базальтовую поверхность, ломая камень, поднимаясь все выше, превращаясь из тоненького стебля в дерево, обрастая корой, выпуская ветки и листья. Дерево поднялось выше меня, выше крестного, заполняя пространство над нами пышным лиственным пологом. Его широкие листья отливали глянцевым блеском, и я задохнулась от восхищения, когда среди зелени начали появляться цветы. Не мелкие цветочки бледно-пастельных тонов, как на наших лугах, а яркие, дерзкие и большие – шире моей ладони. Они распускались, как пышные юбки танцующих женщин, ослепительно-розовые и такие красивые, что у меня перехватило дыхание. Я никогда в жизни не видела столь насыщенного оттенка. Он был теплым, волшебным, неистовым… И я подумала, сколько же чудес лежит за пределами Гравьенского леса, сколько дивных открытий готовит мне мир. Я вновь ощутила пронзительный голод.
Когда дерево завершило рост, оно легко встряхнулось, словно сбрасывая усталость, и замерло в безмятежном покое.
– Тебе нравится? – спросил крестный с волнением в голосе.
– Я в жизни не видела такой красоты. – Я вскарабкалась на каменный выступ, чтобы рассмотреть дерево вблизи. – Как оно называется?
Он пожал плечами:
– Оно единственное в своем роде. Как ты его назовешь?
Я привстала на цыпочки и потянулась к цветку, но, услышав эти слова, резко отдернула руку.
– В каком смысле?
– Я пытался придумать что-то такое, что тебе точно понравится, и… – Он пошевелил пальцами.
Я посмотрела на темный ствол, на переплетение ветвей.
– Это дерево… Оно такое одно в целом свете?
– Да, – подтвердил он, довольный своим творением.
Я задохнулась, будто мне в грудь ударило тараном.
– Ему одиноко.
Мои слова повисли в воздухе жалобным эхом. Я знала, что значит быть одинокой. Не похожей на братьев и сестер. Избранной богом, но им же и брошенной. Отличающейся от других. Не такой. Не способной вписаться в любое пространство, которое занимаешь.
Его взгляд смягчился, словно он понял мою боль.
– Мы сейчас это исправим, – пообещал он и щелкнул пальцами. Один, два, три. Столько раз, что хватило на рощу, чтобы первому дереву никогда не было одиноко.
Когда он закончил, ближайший к нам склон превратился в цветущий сад с дивными оттенками розового и зеленого. Цветы трепетали на легком ветру, поднятом крестным. Он был как художник, сотворивший прекрасную картину на чистом холсте.
– Настоящее волшебство, – прошептала я и закружилась на месте, раскинув руки. Мне хотелось плясать от радости. Хотелось запечатлеть в памяти каждую деталь этой невероятно прекрасной рощи, которую крестный создал для меня.
– Это не волшебство, – сказал он.
Я никогда не слышала, чтобы он говорил таким резким и жестким голосом. Я удивленно застыла и обернулась к нему.
– Сила, – пояснил он. – Это разные вещи, разве не ясно?
Нет, не ясно. Я не сталкивалась прежде с волшебством и не представляла, что значит обладать силой. Для меня не было разницы между силой и волшебством. И то и другое не про меня. Что-то далекое, недостижимое, запредельное.
Крестный огляделся по сторонам и уселся на валун.
Его черный плащ распластался по черному камню, растекся темным ночным туманом. Он сделал мне знак присоединиться к нему, и я подчинились, пусть и неохотно.
– Волшебство – это ничто. Игры разума, ловкость рук. Нечто поверхностное, механическое. Да, оно требует определенного уровня мастерства, но это навык, который при должном старании может развить в себе любой. – Крестный протянул руку, и я чуть не свалилась с камня, когда он вытащил у меня из-за уха золотую монету. – Видишь? Монета всегда была где-то здесь. – Он зажал золотой кругляшок между пальцами и ловко спрятал его в ладони.
– И ты дал моей маме такие же спрятанные монеты? – Я отобрала у него золотой и попыталась повторить фокус.
Он ненадолго задумался и сказал:
– Да и нет.
– Тогда я, наверное, не понимаю, – честно призналась я, пробуя спрятать монету в ладони. У меня ничего не получалось. Каждый раз, когда я пыталась вынуть монету из воздуха, она вылетала из моей поднятой руки и с громким звоном падала на землю.
– Я не создавал эти монеты, они уже существовали. Но я и не прятал их в рукаве или в карманах. – Он развел руки в стороны, его плащ всколыхнулся и опал мягкими складками.
– Хотя под таким большим плащом можно было бы спрятать все, что захочешь, – заметила я, и он рассмеялся.
– Да, Хейзел. Так и есть.
Я помахала монетой у него перед носом.
– Если это волшебство… – я постаралась произнести это слово так же пренебрежительно, как крестный, – то что тогда это? – Я кивнула в сторону рощи.
– Сила. Настоящая сила. Созидание. – Он протянул руку, и из его ладони пробился зеленый побег. Не дерево, нет. Цветок. На тонком стебле развернулись широкие листья, будто натертые воском. Лепестки были темно-лиловыми и напоминали по форме перевернутый колокольчик. – И разрушение.
Цветок завял, его листья и лепестки почернели, свернулись засохшими трубочками и рассыпались в пыль.
– Этого цветка не было нигде в мире, пока я его не создал. И его снова не стало, когда я своей волей отменил его существование.
– По-моему, это и есть волшебство. – Я провела кончиком пальца по его ладони. Пыль от исчезнувшего цветка, неразличимая на его коже, окрасила мой палец черным, словно я испачкала его в саже.
– Наверное, так и должно быть для смертных, – согласился крестный. – Впрочем, мы еще обсудим этот вопрос.
– Правда?
Я посмотрела на рощу мерцающих розовых деревьев и попыталась представить новую жизнь в этом невероятном волшебном месте, вместе с крестным – с темным богом. Что ждет меня? Как все обернется?
Он ласково улыбнулся:
– Да. Видишь ли, Хейзел, у меня есть для тебя еще один подарок.
Глава 7
ОН ПРОИЗНЕС ЭТО с такой торжественной серьезностью, что стало понятно: второй подарок гораздо важнее любой безделушки, пусть даже из чистого золота и очень красивой. Но я все же не смогла удержаться.
– Как ожерелье? – уточнила я, глядя на его руки. В них не было ни шкатулки, ни свертка, но я уже знала, что бог Устрашающего Конца не подчиняется в дарении подарков общепринятым правилам.
– Совсем не как ожерелье.
И вот тогда крестный впервые рассказал мне о той ночи, когда он пришел с предложением к моим родителям. О той ночи, когда они согласились отдать меня. О той ночи, когда они от меня отказались.
Его рассказ отличался от версии, которую я слышала раньше. В его версии он был героем, пришедшим спасти еще не родившуюся малышку – меня, с изумлением поняла я, – от жизни в семье, где она никому не нужна. От родителей, которым все равно, выживет она или умрет.
Я не знала, что до него в наш дом приходили другие боги. Не знала, что мои родители были настолько смелы – или настолько глупы, что наверняка ближе к истине, – чтобы им отказать.
Когда он закончил рассказ, у меня в голове все смешалось, и мы еще долго сидели в молчании. Он, наверное, ждал, что я что-то скажу, а я пыталась распутать клубок мыслей. Я болтала ногами, стуча каблуками по камню, и этот стук помогал мне сосредоточиться. Я размышляла над тем, что услышала. Обдумывала слова, которые он сказал.
– Что именно ты говорил, чтобы убедить моего отца? – наконец спросила я. У меня пересохло во рту, и я хотела попросить стакан воды, но почему-то боялась. Рядом с ним – с темным богом, моим крестным – я вдруг с пронзительной ясностью осознала свою смертность. Я такая же хрупкая, слабая и беззащитная, как цветок, выросший у него на ладони, и меня так же легко раздавить.
Он склонил голову набок, не понимая, к чему я клоню.
– Ты рассказал, что предлагала родителям богиня Священного Первоначала и что предлагали Разделенные боги… чем они обещали меня одарить, что готовили для меня в будущем. А что обещал ты?
Он сидел неподвижно, будто каменная горгулья на крыше храма, но я заметила, как дернулось его горло, когда он сглотнул.
– Ну… – начал он. – Это и есть тот подарок, который я для тебя приготовил.
– Подарок, который не ожерелье, – уточнила я, пытаясь доискаться до смысла его слов.
Крестный загадочно улыбнулся:
– Который лучше любого ожерелья. – Он протянул руку, будто хотел погладить меня по щеке, и этот жест был наполнен удивительной нежностью, в которой никто бы не заподозрил устрашающего бога смерти. Но я не хотела, чтобы он ко мне прикасался, и он это почувствовал и убрал руку. Его взгляд наполнился пониманием. – Я сказал этому глупому охотнику: «Отдай ее мне, и она никогда не узнает ни голода, ни нужды. Позволь мне стать ее крестным отцом, и сроки жизни будут отмерены ей полной мерой. Она познает секреты и тайны Вселенной. Она станет великой целительницей, величайшей из всех, кого знала земля. Я одарю ее силой сдерживать многие болезни и хвори и даже меня самого».
Я наморщила лоб, пытаясь понять, что означают эти ослепительные обещания.
– И… и что это значит?
Он рассмеялся:
– Ты, моя милая Хейзел, моя крестница, станешь врачеей.
Я моргнула, не уверенная, что расслышала правильно.
– Врачеей?
Он кивнул.
– Но это… это так… Ты уверен?
Крестный издал тихий смешок:
– Каждый должен так или иначе найти свой путь в этом мире, Хейзел. Тебе не нравится лекарское ремесло?
Я покачала головой, не зная, как выразить словами смятение.
– Нет. Вовсе нет… На самом деле я хорошо разбираюсь в лекарственных растениях и знаю, как делать целебные мази, чаи и настойки.
– Конечно, ты знаешь. – Он улыбнулся, оставив меня гадать, откуда во мне таланты к целительству.
– Просто ты… ты же бог Устрашающего Конца. Зачем тебе… – Я осеклась и прикусила губу. Мне хотелось, чтобы он понял сам. Чтобы не пришлось произносить это вслух. – Зачем тебе нужно, чтобы кто-то лечил больных и они исцелялись? Разве ты… разве ты не хочешь, чтобы мы умирали?
Его смех прокатился волной среди черных скал.
– Неужели смертные так плохо думают обо мне? – Он вытер с уголка глаза слезинку смеха. – Я не хочу, чтобы все умирали. Просто… смерть – это часть жизненного пути, разве нет? Равновесие. Если было начало – рождение, значит, должен быть и конец, то есть я. Понимаешь?
Я пожала плечами:
– Людям это видится иначе.
– Да, наверное, ты права, – задумчиво произнес он. – Тем не менее это правда. Если ты спросишь богиню Священного Первоначала, она скажет тебе то же самое.
– Я увижу богиню Священного Первоначала? – спросила я с разгоревшимся интересом. – Мне будет можно с ней поговорить?
– Когда-нибудь да, – ответил он. – Когда ты освоишься. Когда начнешь обучение.
– Обучение?
– Всем целителям следует изучить анатомию, физиологию, химию и ботанику. Они должны понимать, как работает человеческий организм, какие в нем могут возникнуть неполадки и как их исправить. – Он пристально посмотрел на меня. Его красные с серебряным глаза стали огромными, как у совы. – Ты бы пошла к лекарю, который ничего этого не знает?
Я поморщилась:
– Конечно, нет. Но мне кажется… это так сложно.
– Да, будет сложно. Но ведь ты не из тех, кто пугается трудностей, да? К тому же… – хитро прищурился он, – на этом пути тебе поможет мой второй подарок. Ты станешь великой целительницей, Хейзел. Очень сильной. Лучшей из всех в королевстве. Может, и во всем мире. Ты будешь лечить принцев и их невест. Короли будут знать твое имя и призывать тебя, если вдруг столкнутся с болезнью.
– Правда?
Его слова всколыхнули во мне странное, незнакомое чувство. Оно жгло меня изнутри, заставляя выпрямить спину и расправить плечи. Чувство, похожее на… честолюбие.
Я представила, как делаю все, о чем говорил крестный. Я желала такой судьбы, и это желание походило на жгучий, острый голод. Мне не терпелось скорее приступить к обучению, доказать, что я тоже на что-то способна, доказать близким – родителям, – что я не никчемная, как они думали. Я могу приносить пользу людям, я действительно чего-то стою.
– Ты правда думаешь, что я смогу? – спросила я, и мое сердце наполнилось неудержимым восторгом, будоражащим кровь. Это был очень важный момент. Решалась моя судьба.
– Сможешь, – твердо проговорил крестный. – С моей помощью.
Он поднял руку и, помедлив долю секунды, положил ладонь мне на лоб. Мне вспомнились празднества в Рубуле, когда жрицы богини Священного Первоначала шествовали по улицам и одаряли детей благословением. Мои братья и сестры получали эти благословения из года в год, но я – никогда. Однажды жрица богини рождения потянулась и ко мне, но мама непочтительно оттолкнула ее руку в храмовых татуировках и рявкнула: «Дура! Этот ребенок обещан другому богу. Ей не нужно благословение твоей богини».
Рука крестного лежала у меня на лбу приятной тяжестью, и теперь я поняла, что, несмотря на стыд и смущение, которыми тогда отозвались во мне резкие мамины слова, она была права: я действительно обещана другому богу. Богу Устрашающего Конца. Я принадлежала ему всем своим существом. Все во мне тянулось к нему, ведь мы были связаны судьбой.
Когда он заговорил, его слова гулко отдались в моей груди, отпечатались на костях, проникли в каждую клеточку тела и остались там навсегда.
– Я даю тебе дар проницательности, Хейзел Трепа́, силу зреть в самую суть. Отныне ты будешь знать, что беспокоит больного и как лучше его излечить. Твои руки целительницы принесут облегчение недужным, продлевая и улучшая их жизнь. Твое имя будут произносить с благоговением и трепетом. Ты обретешь признание, славу, все, чего пожелаешь, благодаря этому дару. Моему дару тебе. Ты будешь пользоваться этим даром всю долгую и счастливую жизнь.
Он убрал руку, и я ощутила болезненную пустоту на том месте, где раньше лежала его ладонь. Мне так не хватало ласковых прикосновений. В нашей семье не приветствовались проявления нежности. Я и не помнила, когда меня обнимали в последний раз. Наверное, когда с нами был Берти. Самый добрый, открытый и ласковый из нас, он никогда не стеснялся объятий.
– Трепа́? – переспросила я, сдерживая мысли о брате.
Моя фамилия была Лафитэ.
– Ты больше не принадлежишь той семье, – объяснил он. – У тебя началась новая жизнь.
– Я не чувствую себя как-то по-новому, – призналась я после долгой паузы.
Я прислушалась к себе. Ждала, что сейчас у меня в голове блеснет искра осознанности. Между нами с крестным произошло что-то важное. Возможно, самое важное в моей жизни, но теперь, когда те мгновения миновали, я не ощущала в себе никаких изменений. Я была просто… собой.
Он улыбнулся мне с отеческой гордостью, к которой примешивалась доля озорного веселья. Странное сочетание.
– Так и должно быть. Помнишь монету?
Я кивнула.
– Она уже где-то существовала. Просто нужен был кто-то, кто знает, как ее найти. – Его глаза сверкали, словно кровавые рубины. – У тебя всегда был этот дар, Хейзел. Он был с тобою еще до того, как ты родилась. Он течет в твоих жилах, вплетен в твои кости. Тебе лишь нужен был знающий человек…
– Знающий бог, – уточнила я с робкой улыбкой.
Он улыбнулся:
– Знающий бог… который откроет его в тебе.
– Получается, я – монета, – медленно проговорила я. – А ты – волшебник.
Он кивнул. Я выгнула бровь:
– Значит, это волшебство.
Он рассмеялся, запрокинув голову к небу. Я смотрела на него и удивлялась. Как странно. Я, обычная девочка Хейзел Трепа́ – мне нужно еще привыкнуть к новой фамилии, – самая младшая и нелюбимая в семье, вдруг оказалась в волшебной стране под названием Междуместье и рассмешила бога смерти.
– Да, – подтвердил он, отсмеявшись. – И нет. Но на сегодня… да.
Он махнул рукой в сторону рощи. Со склона посыпались камни и начали собираться вместе. Прямо у меня на глазах в роще вырос дом.
Он был крошечным, как раз для девочки моего роста. Я с изумлением наблюдала, как оконные проемы затягиваются витражными стеклами. Сверху выросла крыша, благоухая свежей соломой. Из крыши пробилась труба. И из нее пошел дым. Резная деревянная дверь с окошком в виде полумесяца распахнулась, приглашая меня войти.
– А теперь, Хейзел, я вынужден тебя покинуть, – сказал крестный. – У меня есть обязательства и дела, не терпящие отлагательства, и я уверен, что тебе не терпится…
– Ты меня бросишь? – Я спрыгнула с валуна, на котором сидела. – Совсем одну?
Я обвела взглядом окружавшие нас черные скалы:
– Ты… ты не можешь уйти и оставить меня одну.
Он посмотрел на меня с искренним удивлением:
– Здесь все твое. Я создал этот дом для тебя. В нем есть все, что тебе может понадобиться.
– Но здесь никого нет.
– Тебе нужно общество? – Он склонил голову набок. – Как я понял, ты и раньше спала одна. В сарае.
– Ну… да.
– Думаю, в доме тебе будет гораздо удобнее… да и пахнет там лучше. – Его глаза загорелись, будто он вспомнил о чем-то важном. – Твое одеяло. – Он протянул его мне. – Что ж, теперь у тебя точно есть все, что нужно.
– Но… а вдруг со мной что-то случится, пока тебя не будет? Вдруг я… – Я замолчала на полуслове и вновь обвела взглядом скалистую долину, представляя опасности, которые могут подстерегать ребенка в этом странном, уединенном месте.
Крестный нахмурился:
– Хейзел, я же пообещал, что ты будешь жить долго и счастливо. Неужели ты думаешь, что я не сумею защитить тебя от беды?
Я поежилась под его пристальным взглядом.
– Нет, не думаю. Просто… Тебя долго не будет?
Мне так не хотелось, чтобы он уходил!
– Трудно сказать… Но не волнуйся. В доме много еды. И я хочу, чтобы ты начала читать книги… Ты же умеешь читать?
Я робко кивнула.
– Вот и славно. Прочитай сколько сможешь, и мы все обсудим, когда я вернусь. Хорошо?
Я прикусила губу, понимая, что спорить бессмысленно.
Крестный поднялся на ноги:
– До встречи, Хейзел.
Он пошел прочь.
– Подожди! – крикнула я.
Он замер на месте и обернулся.
– Ты… ты не сказал, как мне тебя называть. Бог Устрашающего Конца? Крестный?
Он задумался.
– Да уж, как обращение это не звучит. Называй меня… Меррик. Да. Меррик.
Я проглотила комок, вставший в горле. Я знала, что мне не удержать крестного. Сам воздух в Междуместье будто сгустился и потемнел. Оставалось лишь надеяться, что в моем новом доме есть лампы и свечи.
– До свидания, Меррик. Но ты же вернешься?
Он улыбнулся. Его темная фигура растворялась во мраке, одна чернота перетекала в другую.
– Я вернусь, – пообещал он и исчез.