Ю. М. Антонян
Особо опасный преступник
Полагаю, что никак не утратило актуальности общеметодологическое утверждение А. Р. Лурия, что, желая изучить психику взрослого культурного человека, мы должны иметь в виду, что она сложилась в результате сложной эволюции и что в ней сливаются по крайней мере три русла: русло биологической эволюции от животных до человека, русло историко-культурного развития, в результате которого из примитива эволюционировал постепенно современный культурный человек и русло индивидуального развития данной личности (онтогенез), в результате которого маленькое родившееся на свет существо, пройдя ряд фаз, развилось в ребенка школьного возраста, а затем во взрослого культурного человека. Каждая из этих линий эволюции идет по существенно иным путям, находится под влиянием своеобразных факторов и проходит своеобразные, часто неповторимые формы и этапы развития31.
Для нас сейчас важно подчеркнуть, что дикарские черты вполне способны проявиться у члена вполне цивилизованного общества, чему в полной мере могут способствовать расстройства психической деятельности. Эти черты ярко проявляются в действиях особо опасных преступников, развернутая феноменология которого будет дана ниже. Однако и в этом случае человек фатально не обречен на совершение преступлений, все зависит от его воспитания и социализации.
Криминологии, особенно в части ее психологических изысканий, необходимо познать культурно-исторические истоки преступного поведения. Это нужно и для проверки гипотезы О. Э. Мандельштама:
Быть может, прежде губ уже родился шепот,
И в бездревесности кружилися листы,
И те, кому мы посвящаем опыт,
До опыта приобрели черты.
4. НЕКРОФИЛИЯ КАК СВОЙСТВО ОСОБО ОПАСНЫХ ПРЕСТУПНИКОВ
Как уже отмечалось выше, особо опасных преступников отличает некрофилия как их неотъемлемая черта, которая в своем криминальном выражении может быть не только у них.
Кратко некрофилию можно определить как тесный психологический контакт со смертью. Поскольку я расцениваю большинство особо опасных преступников как некрофилов, возникает настоятельная необходимость подробно остановиться на истории научного познания этого явления и его понятии.
Одним из первых, кто подробно описал это из ряда вон выходящее нарушение, был Р. Крафт-Эбинг, который рассматривал некрофилию в качестве патологического полового влечения. Он считал, что в отдельных случаях все может сводиться к тому, что неудержимое половое влечение не видит в наступившей смерти препятствия к своему удовлетворению. В других случаях, по мнению Крафта-Эбинга, наблюдается явное предпочтение, отдаваемое трупу перед живой женщиной. В том случае, если над трупом не совершаются такие действия, как, например, его расчленение, причину возбуждения нужно, по всей вероятности, искать в самой безжизненности трупа. Возможно, что труп единственно представляет сочетание человеческой формы с полным отсутствием воли, и поэтому некрофил удовлетворяет патологическую потребность видеть объект желания безгранично себе подчиненным без возможности сопротивления.
Крафт-Эбинг детально рассказывает историю жизни сержанта Бертрана, случай которого стал в сексопатологии хрестоматийным, породив даже синоним некрофилии – бертра-низм. Бертран выкапывал трупы женщин и вступал с ними в «половые сношения». Крафт-Эбинг приводит взятый из литературы красноречивый случай смещенной, почти символической некрофилии. Его описал Таксиль: некий прелат по временам являлся в Париж, в дом терпимости, и заказывал себе проститутку, которая должна была ложиться на парадную постель, изображая труп; для довершения сходства он заставлял ее сильно набелиться. Какое-то время в комнате, превращенной в покойницкую, он, облачившись в траурную одежду, совершал печальный обряд, читал отходную, затем совокуплялся с молодой женщиной, которая все это время должна была изображать усопшую32.
К сожалению, констатировал Крафт-Эбинг, в большинстве описанных в литературе случаев не было произведено обследования психического состояния преступника, так что вопрос, может ли некрофилия иметь место у психически здоровых людей, остается открытым. Кто знает те ужасные извращения, которые возможны в половой жизни, тот не решится ответить на этот вопрос категорическим отрицанием33.
Крафт-Эбинг имеет в виду только сексуальную некрофилию. Он совершенно справедливо связывает ее с садизмом, и связь между ними прослеживается, по-видимому, на двух уровнях. Во-первых, на уровне разрушения живого и, во-вторых – удовлетворения таким образом актуальной сексуальной потребности. Конечно, здесь остается открытым вопрос, почему названная потребность удовлетворяется именно таким, а не другим путем, и эта загадка представляется наиболее существенной. В то же время, вслед за Крафтом-Эбингом, необходимо обратить особое внимание на то, что и субъективная тенденция к разрушению, и влечение к трупам, в том числе с целью соития с ними, часто носят неодолимый, компульсивный характер. Человек попадает в жесткую психологическую зависимость от таких своих желаний, причем их причина и корни ему совершенно неясны, более того, не осознаваемы им. Разумеется, компульсивный характер носит не только некрофилия.
Сексуальная некрофилия обычно проявляется в соитии с трупами, реже – в убийстве женщин, детей и подростков для вступления с ними в сексуальные контакты.
Э. Крепелин к числу некрофильских проявлений отнес такой, например, случай, когда мужчина при половом акте проявлял стремление вырвать у девушки зубами кусок мяса, потом он это осуществил на самом деле. Он приводит и такой факт, когда другой мужчина, выкапывавший мертвецов, целовал гениталии женских трупов и даже унес один труп к себе, чтобы осквернить его, так как живые не желали иметь с ним дела34.
Легко заметить, что все некрофильские проявления можно четко разделить на две группы: вступление в сексуальные контакты с уже мертвым человеком (чаще с женщиной) и убийство в этих же целях либо получение сексуального удовлетворения в процессе самого убийства, агонии жертвы, расчленения трупа, вырезания внутренностей, съедения отдельных кусков тела и т. д. Во втором случае потерпевшими выступают не только женщины, но и несовершеннолетние обоего пола. Вслед за Крафтом-Эбингом некрофилией вначале называли факты сексуальных посягательств на тех, кто умер не от рук некрофилов, большинство из которых являются психически больными людьми. Можно назвать данную парафилию (извращение) «истинной» некрофилией, другие же ее виды отличаются от нее, иногда резко.
Нет нужды доказывать, что некрофилы, даже если они невменяемы, представляют собой исключительную опасность. Она определяется главным образом тем, что совершаются ужаснейшие, выходящие за пределы всего мыслимого злодеяния, и, как правило, с особой жестокостью. Если же брать все такие парафильные сексуальные деяния, то они еще и грубо подрывают наши представления о живых и мертвых, об отношении к усопшим, к вечному таинству смерти и, разумеется, о контактах между полами. В сексуальной некрофилии наиболее очевидно и ярко проявляются некрофильские тенденции – влечение к трупам, к разлагающемуся, к тому, что противостоит жизни, что вызывает страх и трепет у большинства людей при некрофильском убийстве – разрушение живого.
Сексопатологи обычно исходят из того, что главную роль в формировании «истинной» некрофилии играет психопатологическая почва, именно она способствует закреплению в личности патологического влечения и его реализации. Названный вид некрофилии чаще встречается у психически больных с выраженным слабоумием или эндогенным процессом, а также в рамках «ядерной» психопатии. Отмечается также, что у больных эпилепсией при грубом интеллектуальном снижении встречаются случаи некрофилии, которые обычно становятся объектом психиатрической экспертизы. Возможно, что в формировании этого извращения некоторое значение имеет и садизм, что дает возможность достичь абсолютного господства над трупом и осуществить любые манипуляции с ним, в том числе унижающие, как если бы это был живой человек. В ряде случаев в половые сношения с трупами вступают люди, у которых крайне затруднены обычные контакты с женщинами и которые много раз терпели поражения в своих попытках добиться у них взаимности. Но даже тогда некрофилия обычно развивается на фоне того или иного расстройства психической деятельности. Вообще некрофилия, как и многие другие личностные свойства и тенденции (например, агрессивность), носит нейтральный характер и может реализовываться как в уголовно наказуемых, так и в социально полезных формах. Вполне допустимо предположить, что некрофильские влечения могут быть у некоторых патологоанатомов и служителей моргов, но оставаться лишь на психологическом уровне и носить полностью бессознательный характер. Полагаю, что патологоанатомы и служители моргов, во всяком случае многие из них, являются некрофилами (но не сексуальными). Нет нужды доказывать, что такие лица заняты общественно полезной деятельностью.
Трудно с высокой степенью достоверности утверждать, в силу каких причин субъект вступает в соитие с покойником, умершим, скажем, естественной смертью, или убивает специально для того, чтобы совершить половой акт. Можно предположить, что во втором случае это чаще всего происходит потому, что психотравмирующие переживания в связи с блокированием сексуальной потребности и постоянными провалами в межполовых отношениях переплетаются с высоким уровнем агрессивности и в целом женщина предстает враждебной и неумолимой силой. Ее нужно сокрушить и привести к абсолютному повиновению либо отомстить за все прошлые обиды. Именно это отчасти объясняет и такие факты, когда после половой близости с трупом убийца начинает кромсать тело, глумиться над ним, отрезать отдельные куски и т. д. К тому же само убийство часто совершается с особой жестокостью, а все это позволяет говорить о переплетении некрофилии с садизмом – во время совершения преступления и после этого.
Конечно, в совершении некрофильских актов большое значение имеет то, что возможность удовлетворения сексуальной потребности индивида заблокирована и он страдает расстройствами психической деятельности. Тем не менее, если ограничиться учетом только этих обстоятельств, в целом остаются неясными причины таких действий, т. е. приведенные соображения не представляются исчерпывающими в качестве причин сексуальной некрофилии. Во-первых, сами по себе психические аномалии и психические болезни полностью не объясняют любое поведение. Во-вторых, почему и каким образом без остатка преодолевается естественная неприязнь, даже отвращение и страх перед мертвым телом, которое, напротив, становится объектом любовных ласк и вызывает сильное сексуальное возбуждение. Осуждение окружающих и угроза уголовного наказания за подобные поступки по сравнению с указанными психологическими барьерами, которые легко преодолеваются, выглядят несущественными. В-третьих, почему невозможность удовлетворения актуальной физиологической сексуальной потребности приводит к некрофильским посягательствам, а не к какому-либо иному поведению, например к мастурбации или совершению изнасилования. Даже такое тяжкое преступление, как изнасилование, по сравнению с сексуальной некрофилией, представляется несравненно более человеческим и понятным.
Ответы на поставленные вопросы можно найти только в том случае, если опираться на тот несомненный факт, что лица с анализируемой сексуальной парафилией являются некрофильскими личностями. Ниже будут приведены многие характеристики подобных людей, здесь же я назову их основную черту: влечение к мертвому, к смерти. Именно этот фундаментальный фактор определяет их отношение к себе, к окружающим, ко всему миру, поэтому даже сексуальная потребность, реализация которой является главным источником жизни, удовлетворяется на мертвых. Иными словами, это люди смерти, а не жизни, и по этой причине мертвое женское тело для них столь же желанно, как для нормального человека – живое.
Как бы ни были опасны случаи сексуальной некрофилии, даже те, когда совершается убийство для получения полового удовлетворения, какой бы гнев они ни вызывали, все-таки подобных фактов мало. В этом смысле (только в этом) сексуальная некрофилия не идет ни в какое сравнение с асексуальной, теория которой впервые была разработана Э. Фроммом.
Фромм определяет некрофилию «как страстное влечение ко всему мертвому, разлагающемуся, гниющему, нездоровому. Это страсть делать живое неживым, разрушить во имя одного разрушения. Это повышенный интерес ко всему чисто механическому. Это стремление расчленять живые структуры». Это – исходное определение, которое автор дополняет весьма существенными особенностями: влечение к мертвым и разлагающимся объектам наиболее отчетливо проявляется в сновидениях некрофилов; некрофильские побуждения порой явственно прослеживаются в непроизвольных, «ничего не значащих действиях», «в психологии обыденной жизни», где, по мысли Фрейда, проявляются вытесненные желания; на все жизненные проблемы некрофил всегда в принципе отвечает разрушением и никогда не действует созидательно, осторожно, бережно; в общении он обычно проявляет холодность, чопорность, отчужденность; реальным для него является прошлое, а не настоящее; у такого человека специфическое выражение лица, неподвижное, маловыразительное, каменное, он обычно не способен смеяться; наиболее употребимыми в некрофильском лексиконе являются слова, имеющие отношение к разрушению или же к испражнениям и нечистотам; некрофильские личности преклоняются перед техникой, перед всем механическим, предпочитая живой природе и живым людям их изображения, отрицая все натуральное35.
Фромм имеет здесь в виду не только и даже не столько некрофильские поступки, сколько некрофильский характер, соответствующую личность, которая может реализовать в поведении заложенные в ней тенденции. Не у каждого человека, склонного к разрушению и ко всему мертвому, имеется полный набор перечисленных качеств, достаточно, чтобы в нем присутствовали наиболее важные из них. Точно так же далеко не каждый душегуб всегда движим ненавистью к своим жертвам. Фромм в этой связи приводит более чем красноречивый пример с фашистским преступником Эйхманом. «Он был очарован бюрократическим порядком и всем мертвым. Его высшими ценностями были повиновение и упорядоченное функционирование организации. Он транспортировал евреев так же, как транспортировал уголь. Он едва ли воспринимал, что речь в данном случае идет о живых существах. Поэтому вопрос, ненавидел ли он свои жертвы, не имеет значения»36. Такими же убийцами без страсти были и многие руководители репрессивных служб, начальники фашистских и большевистских концлагерей, которые делали то, что «поручала им партия». Конечно, среди подобных «служителей смерти» были и есть садисты, которые наслаждаются мучениями жертв и относятся к тому же племени некрофилов.
Фромм на примере Гитлера блестяще доказал наличие некрофильских личностей и некрофильского характера. Совершенно очевидно, что такой личностью может быть не только убийца, стреляющий по толпе, но многие преступные правители, которые организуют разрушения и уничтожение людей. Подобно Гитлеру, некрофилом был и Сталин. Он страстно тяготел к смерти, ко всему гибнущему, разлагающемуся, активнейшим образом разрушал и уничтожал, отчего испытывал величайшее удовлетворение.
Однако вернемся на другой уровень – «обыкновенных» убийц, насильников, поджигателей. Конечно, далеко не каждый из них может быть отнесен к некрофильским личностям. Среди убийц немало тех, кто совершил преступление в состоянии сильного переживания, из мести или ненависти к другому человеку, под давлением соучастников или иных сложных обстоятельств своей жизни и при этом горько сожалел о случившемся и т. д. Некрофил же – это человек, который все проблемы склонен решать только путем насилия и разрушения, которому доставляет наслаждение мучить и заставлять страдать, – одним словом, тот, кто не может существовать, не превращая живое в неживое. Он не умеет раскаиваться.
Среди насильственных преступников достаточно много некрофилов, и к их числу в первую очередь надо отнести тех, кто не видит никакого иного выхода из своей жизненной ситуации, кроме убийства и разрушения, кто постоянно прибегает к ним, даже невзирая на то, что уже наказывался за это.
В данном случае специальный рецидив насильственных преступлений весьма показателен, особенно если в их цепи присутствует убийство. Если же говорить об уровнях некрофильности, то наивысший из них будет представлен теми, кто убивает детей или совершенно незнакомых людей, с которыми не сводят личных счетов и к которым не могут испытывать ненависти или вражды (например, стреляя по толпе или убивая при разбое случайного прохожего); наемными убийцами, которым все равно, кого убивать, лишь бы за это платили и была удовлетворена их жажда разрушения; наемниками-авантюристами в войнах и межнациональных конфликтах; политическими и религиозными террористами, среди которых много фанатиков; наконец, сексуальными убийцами. Разумеется, это неполный перечень некрофилов-убийц.
При определении некрофилии не имеет значения, совершается ли убийство для удовлетворения половой страсти или ради иных целей. Главное в том, что субъект прибегает к причинению смерти для решения своих внутренних проблем. В определенном смысле даже самоубийцу можно считать некрофилом, если он только в лишении себя жизни видит выход из сложившейся ситуации. В принципе, для определения наличия некрофилии не имеет значения, совершено одно убийство или несколько, главное в том, что именно и только в лишении жизни другого преступник ощущает единственный путь. Как легко убедиться, предлагаемое понимание некрофилии позволяет объединить обе основные формы такого явления – сексуальную и асексуальную. Естественно, что в действиях одного человека можно обнаружить обе формы, но такое бывает сравнительно редко. Разумеется, эти формы смешивать нельзя, тем более что они разительно отличаются друг от друга, как и личности их носителей, но, конечно, по другим признакам.
Несмотря на немалый эмпирический материал и теоретические конструкции, в современной отечественной сексопатологии господствует мнение, что некрофилия – это только половое влечение к трупам и совершение с ними сексуальных действий. Тем самым отрицается существование несексуальной некрофилии. В этом аспекте характерна позиция авторов «Справочника по сексопатологии» 1990 г., которые предприняли попытку показать генезис сексуальной некрофилии. Она сводится к следующему.
Оргазм у детей обоего пола нередко сочетается с аффектом страха и тревоги, ввиду чего первично нейтральное тревожное состояние (например, предстоящая классная работа) может вызвать оргазм. Для сексуального удовлетворения ребенок иногда сам приводит себя в состояние тревоги путем чтения страшных рассказов или вызывания в воображении соответствующих представлений. Определенное значение в происхождении этого состояния имеет не только запугивание детей кладбищами, трупами и покойниками, но и стремление большинства детей на определенном этапе развития к восприятию этих рассказов, потребность в переживании ощущения страха. При резком снижении порогов возбужденности нервных структур, обеспечивающих эякуляцию и оргазм, у отдельных детей во время страшных рассказов и запугивания может наступить оргазм. Тематика рассказов, приводящих к оргазму, может стать основой для патологического фантазирования. Однако главную роль в формировании этой парафилии играет психопатологическая почва, именно она помогает решиться на реализацию патологического влечения и закрепить его. Несомненно, некрофилия чаше всего встречается у психически больных, в первую очередь с выраженным слабоумием или эндогенным процессом. У подростков с таким процессом сексуальность определяется частыми, оторванными от действительности фантазиями с примесью извращений, хотя возможно формирование некрофилии и в рамках «ядерной» психопатии. Кроме того, в формировании некрофилии определенную роль играют садизм, проявляющийся в осквернении трупа и надругательстве над ним, или мазохизм, связанный с отвращением при контакте с трупом и страхом разоблачения.
Авторы справочника указывают также, что поиск объекта для совершения полового акта с трупом представляет определенные трудности. Некрофилы охотятся за трупами, пытаются проникнуть в дом, где есть покойник. Чтобы иметь свободный доступ к трупам, они нередко устраиваются работать в морги. Нередко в поисках объекта удовлетворения некрофилы идут на убийство, после чего совершают половой акт с трупом жертвы. В этих случаях убийство не связано с удовлетворением садистских тенденций, а служит средством достижения поставленной цели.
Авторы обращают внимание на криминогенную сексуальную некрофилию и в этом плане справедливо указывают на возможность убийства с целью соития с трупом, о несексуальных формах анализируемого явления. Очевидно, авторы располагают данными о том, что ребенок приводит себя в состояние тревоги, вызывающее оргазм: при низком пороге возбудимости нервных структур и при наличии сексопатологической почвы это способно приводить к развитию некрофильских тенденций. Однако все-таки непонятно, каким образом оргазм у детей приводит к сексуальной некрофилии.
Я буду руководствоваться мыслью, что некрофильской может быть не только отдельная личность, но и группы людей, даже отдельные эпохи в жизни того или иного общества, т. е. буду исходить из значительно более широкого понимания некрофилии, чем это делалось до сих пор. Некрофильской эпохой я признаю ту, где смерть (и угроза ее применения) становится основным регулятором отношений людей и управляет жизнью страны, когда смерть выступает в качестве основного способа реализации идей и решения возникающих проблем. Некрофильскими эпохами в первую очередь являются германский нацизм и советский большевизм. Следовательно, в понятие некрофилии я намерен ввести весьма обширный социальный компонент, хотя и разделяю мнение Юнга о том, что причиной кровавого тоталитаризма, понимаемого мною и как вид некрофилии, выступают факторы психического порядка.
Юнг писал: «Нацизм-социализм был одним из тех психологических массовых феноменов, одной из тех вспышек коллективного бессознательного, о которых я не переставал говорить в течение примерно двадцати лет. Движущие силы психологического массового движения по сути своей архетипичны… Национал-социализм представлял собой массовый психоз… Происшедшее в Германии может быть объяснено только исходя из существования ненормальных состояний разума… Подобное явление известно в психопатологии под названием диссоциации (расщепления) и служит одним из признаков психопатической предрасположенности»37. Если национал-социализм (движение, идеология, режим, власть), по мнению Юнга, следует объяснить ненормальным состоянием разума и психопатической предрасположенностью, то к числу его причин следует отнести и тенденцию к смерти – некрофилию. Она же есть одна из его причин: в обществе достигнута некая критическая точка, когда оно должно саморазрушиться, чтобы родиться вновь, повторяя известный жизненный цикл, закрепленная во множестве мифов: смерть, новое рождение, упадок, смерть и т. д., некрофилия реализуется при наличии психопатологической почвы. Такой почвой является социальное разложение, гибель институтов гражданского общества и вообще его ликвидация, торжество насилия над всеми иными способами решения социальных и экономических проблем. Способствуя тоталитаризму, порождая его в числе других причин, некрофилия становится одним из его неотъемлемых признаков, выявляя его исключительную общественную опасность. Разумеется, применительно к общественному строю можно говорить лишь об асексуальной некрофилии.
Некрофильская пораженность деспотической власти видна не только в фигурах ее руководящих деятелей и их наиболее активных последователей, но и на всех ступенях иерархической лестницы режима. Я полагаю, что названная власть развязывает самые зловещие, грязные, низменные инстинкты, актуализирует жажду разрушения и представляет собой попытку коллективного самоубийства общества. Поэтому некрофилия тоталитарной власти всегда носит криминальный характер и должна оцениваться в том числе с позиций уголовного закона.
Не у всех народов некрофильская эпоха связана с тоталитаризмом, а часто – с высоким уровнем их духовных исканий, как, например, у древних египтян. Они, по мнению Г. Лебона, презирали жизнь и лелеяли мысль о смерти. Более всего их занимала неподвижная мумия, которая своими покрытыми эмалью глазами в своей золотой маске вечно созерцает в глубине своего темного жилища таинственные иероглифы. Не опасаясь никакой профанации в своем гробовом доме, огромном, как дворец, среди расписанных и покрытых изваяниями стен бесконечных коридоров, эти мумии находили здесь все, что прельщало человека в течение его короткого земного существования. Для них копались подземелья, воздвигались обелиски, пилоны, пирамиды, для них обтесывались задумчивые колоссы, сидящие с выражением спокойствия и величия на своих каменных тронах38.
Итак, некрофилия – это влечение к смерти, которое может проявляться в самых различных формах: от самого безобидного и даже общественно полезного, например у патологоанатомов и служителей моргов, при этом помогая удовлетворить потребность в научном познании, до уничтожения и убийства. Влечение к смерти следует отличать от инстинкта смерти (Танатоса – в терминологии психоанализа), одного из самых великих инстинктов человека, который сигнализирует ему о его тварности, неизбежной кончине, конечности, который пытается убедить его в суетности мира и вывести его за пределы тюрьмы, именуемой «Я».
Поскольку тоталитарная власть (режим, идеология, реальная деятельность) некрофильна, она разрушает саму себя, т. е. в ней есть нечто мазохистское. Она ведь упивается своими мнимыми победами, добытыми с помощью грубой силы и преступления, не осознавая, что тем самым летит в бездну.
Опираясь на фрейдовскую теорию Эроса и Танатоса, французский философ и психолог Ж. Делёз приходит к мысли, что ни тот ни другой не могут быть даны или пережиты. В опыте даны лишь те или иные сочетания этих двух, и роль Эроса при этом – связывать энергию Танатоса и подчинять эти сочетания принципу удовольствия. Вот почему, несмотря на то что Эрос дан не в большей степени, чем Танатос, он, по крайней мере, дает себя услышать, и он действует. А Танатос по сути своей безмолвен и тем более страшен39. Танатос, конечно, страшен, но не безмолвен – он властно заявляет о себе во всех сферах бытия, мы же не всегда способны услышать его шепот и прочесть его письмена. Эрос связывает энергию Танатоса в той же мере, в какой Танатос связывает энергию Эроса, т. е. они находятся в равновесии, однако судьба человека состоит не в лихорадочном метании между ними и, конечно, не в рабстве у Танатоса. Современные поклонники де Сада (а их сейчас очень много, Делёз в том числе), видимо, получают интеллектуальное удовольствие от похвальбы своему кумиру и эпатирования общества, не отдавая себе отчета в том, что такое их поведение есть не что иное как поклонение Танатосу.
В уже упомянутой работе Делёз указывает на то, что садист находит для себя удовольствие в боли другого, мазохист – в своей собственной боли, причем эта последняя играет роль условия, без которого он не получил бы удовольствия. Поставив в высшей степени спиритуалистическую проблему о смысле страдания, Ницше дал на нее единственно достойный ответ: если страдание и боль имеют какой-то смысл, то он должен заключаться в том, что кому-то они доставляют удовольствие. Дальше Делёз переходит к несколько странному, я бы даже сказал, игривому пассажу: если двигаться в этом направлении, то возможны лишь три гипотезы. Гипотеза нормальная, моральная и возвышенная: наши страдания доставляют удовольствие богам, которые созерцают нас и наблюдают за нами. И две извращенных гипотезы: боль доставляет удовольствие тому, кто ее причиняет, или тому, кто ее претерпевает. Ясно, по мнению Делёза, что нормальный ответ – наиболее фантастический, наиболее психотический из трех, т. е. ответ на первую гипотезу.
Уверен, что все три гипотезы Делёза относятся к числу извращенных, хотя до сих пор об извращенных гипотезах вообще не было известно. Все они являются садомазохистскими, а поэтому их можно рассматривать лишь в рамках психических аномалий. Та же из них, которую автор называет нормальной, моральной и возвышенной, напротив, представляется ненормальной и аморальной, а возвышенной только в том смысле, что по традиции Бог помещается на заоблачные высоты. Эта гипотеза противоречит христианской морали, а боги Делёза абсолютно аморальны, поскольку им доставляет удовольствие созерцание людских страданий. Остается надеяться, что приведенная гипотеза не отражает собственной авторской позиции.
Мое внимание к интерпретациям де Сада вызвано прежде всего тем, что садизм и садомазохизм относятся к явлениям некрофильского ряда: даже если соответствующие действия не оканчиваются смертью, но они есть дорога к ней. Причинение боли и страданий, иногда жесточайших, другому всегда представляет собой разрыв живого и торжество тлена, ибо раскалывается, разрушается целое, оно или его части превращаются в прах в физическом, психологическом, нравственном, духовном планах. Мы не должны забывать, что страдания и мучения иногда причиняются ради них самих, чтобы доставить наслаждение мучающему, иногда сексуальное. Некрофильскими я считаю и теории, одобряющие и поддерживающие подобное поведение, принадлежат ли они де Саду, Захер-Мазоху или кому-нибудь другому. Подчеркиваю: одобряют и поддерживают, а не стремятся его познать и объяснить.
Мнение, что де Сад стал кумиром эстетствующих снобов, отнюдь не преувеличение. Вот что пишет Р. Рахманалиев в предисловии к его роману «Жюстина» (1994 г.): «Великий французский писатель и мыслитель маркиз де Сад предвосхитил интерес западной культуры к проблеме эротики и сексуальности, показав в своих книгах значение эротического и сексуального инстинкта и зафиксировав различные формы его проявления, тем самым в определенной степени наметив проблематику эротической и сексуальной стихии в творчестве Г. Аполлинера, С. Дали, П. Элюара, А. Арто… и других». Порнографические и в то же время нуднейшие произведения полубезумного (или безумного?!) маркиза выдаются за литературные шедевры, причем принципиально новые, качественно иного измерения, ниспровергающие прежние тексты, а его низменные и грязные влечения, обычно не выходящие за пределы патологических фантазий сексуального маньяка-убийцы, – за настоящую философию.
