Юлиан Климович
ОнЯ
– Да, я просто говорю, что по телефону немного похожи, – оправдываясь повторила Людмила Санна.
– Дак у нас голоса только походят, или мы еще как-то совпадаем?
– Нет, нет, просто как-то похожи по телефону…, тоже еще…, – пространно, явно в замешательстве проговорила она.
– Вы хотите сказать, что мы похожи?! – почти рявкнул я на и без того растерянную женщину.
– Нет, нет, – уже испугано, с некоторым чувством вины пролопотала главбухша.
Неприятный холодок пробежал у меня по спине, да так, что я передернул плечами. Слова главбухши покоробили меня. Я никак не мог подумать, что нас можно перепутать. В высшей степени этот глупый и надменный, по сути, еще мальчишка, и я, взвешенный, спокойный и, как мне всегда казалось, далеко не глупый мужчина никакими местами не совпадали и не могли походить друг на друга. “Или я не настолько умен, как думал, или он не настолько глуп, как я считал? Странно, что люди, с которыми я проработал несколько лет, не видят этих очевидных различий. Он же туп непроходимо. Ладно, наша главбухша не самая прозорливая женщина на свете, поэтому что ей могло привидеться не так уж важно. Интересно как другие оценивают наши различия? А еще голос…” – невесело усмехнулся я про себя. Мне стали припоминаться некоторые незначительные обстоятельства, моменты, когда подчиненные обращались к Андрею с какими-нибудь вопросами или проблемами, и как он их решал. Почти всегда происходило это быстро и четко. Качество этих решений вызывало вопросы, но скорость принятия удивляла. Я давно уже не практиковал такую технологию, хотя в молодости моя решимость, быстрая соображалка здорово выручали меня. Я шел по этому легкому пути пока не совершил большую управленческую ошибку, и только помощь моей Наташи помогла мне взглянуть на проблему с другой стороны, и справиться с последствиями. Годы работы дали мне необходимый опыт и навыки. За это время мне открылась одна истина: верное решение можно принять, только изучив и поняв проблему до конца, если ты не гений от рождения конечно. Некоторое время может везти, и ты наугад, по наитию будешь давать указания и принимать правильные решения, но это счастливое время всегда заканчивается, и тебе все-таки приходится разбираться в тонкостях, выстраивать логику процесса, копаться в деталях и моделировать последствия. Это копание и называется словом “управление”, а не поверхностным “руководство”, которое исповедовал наш новый финансовый директор. Неприятные мысли вязко перетекали одна в другую. Нечто знакомое виделось мне в нынешней ситуации. Не дежавю, но что-то очень похожее.
Зазвонил мобильный.
– Как у тебя дела?
– Нормально.
– Знаешь, что-то сегодня неспокойно мне как-то…, – Наташа редко звонила в рабочее время, поэтому я удивился. – Точно у тебя все нормально?
– Ну, почти…, – Этот, наш новенький финансовый, немного вывел из себя. А в остальном все хорошо.
– Тебе надо держать себя в руках. Не забывай, пожалуйста.
– Да помню, помню, – я с досадой отключил телефон.
Все я прекрасно помнил. Два года назад в Москве мы купили в строящемся доме в ипотеку квартиру. Однокомнатную такую небольшую квартирку для дочки. Мы мечтали с Наташей, что когда Светка, вырастет, то уедет из нашего городка, больше напоминающего газовую камеру под открытым небом, в огромную богатую столицу, где колоссальное количество возможностей не просто выйти замуж, а удачно выйти замуж за здорового молодого человека, который не пьет днями напролет и не глушит себя наркотой, а работает и может содержать семью. Поэтому, наплевав на все, мы влезли в долги и купили эту чертову московскую однушку, хотя тогда это была даже не квартира, а котлован. Сегодня, по прошествии двух лет, дом построили, но пока еще не сдали. Мы ждали, когда нам выдадут ключи, и мы сможем начать ремонт. На ремонт тоже нужны деньги. Только более или менее приведя в порядок квартиру, мы сможем сдать ее, и она, наконец, начнет приносить доход. Но до этого счастливого момента жить еще не меньше года, а денег надо немало. Ремонт, обстановка, ипотека, на все нужны деньги, которых как всегда не хватает. В такой момент потеря работы для меня означает слом всех планов и непонятные перспективы дальнейшей жизни. Найти работу коммерческим директором, или даже менеджером снабжения в нашем небольшом городке практически невозможно. Вакансии на обоих заводах и обслуживающих конторах заняты под завязку, поэтому мне из последних сил необходимо держаться за место, руками, ногами, зубами. Сделать это намного сложнее, чем сказать. Момент, когда твои коллеги, с которыми проработал несколько непростых для компании лет, пережил сложные ситуации, начинают понемногу отворачиваться от тебя из-за конъюнктурных, шкурных интересов, очень тяжелый. Все это медленно, но верно убивает веру в человечество вообще и в дружбу в частности.
– Андрей Иванович, кофе будете? – спросила, заглянувшая ко мне секретарша Ира, уже не молодая, но приятная и ухоженная женщина, муж которой, средней руки частный предприниматель, владел электромонтажной конторкой, обслуживающей слаботочные сети нефтеперерабатывающего завода.
Ира, недалекая, но практичная, удачно выдавшая замуж двух дочерей, работала ради удовольствия. В ее обязанности входило отвечать на телефонные звонки, разбирать редкую почту, да подавать чай-кофе. Если бы Ира не работала, мне было бы скучно, но не тяжело. Она брала отпуск по две недели два раза в год. Зимой они с мужем ездили в Красную поляну в Сочи или австрийский Инсбрук кататься на лыжах, а второй раз в Испанию купаться и загорать. Моисеич взял Иру исключительно из-за возможностей ее мужа. Иметь бизнесового партнера на втором градообразующем предприятии – это возможность расширения дела. Несколько договоров нам удалось получить через него, но потом возможности его связей истощились: часть знакомых уволили, на часть завели уголовные дела и он сам некоторое время пребывал без “выхода” на новых людей. Бизнес-интерес пропал, но мы Иру не стали увольнять, тем более, что она хорошо справлялась со своей нехитрой работой, а большего от нее и не требовалось. Единственной женщиной, не принявшей Андрея, была именно Ира. На самом деле только она в силу своего положения сохраняла независимость и спокойствие. Работая одновременно секретарем у финансового и коммерческого директоров, она могла сравнивать и оценивать. Непосредственность и простоватость добавляли к ее объективности. Не раз Ира жаловалась мне на самодурство финансового. Если остальные принимали его капризы и непостоянство характера чуть не с благодарностью и подобострастием, то Ира трезво оценивала человеческие качества Андрея, впрочем, никогда не трогая умственные способности, которые не могла, и не стремилась оценить.
– Нет, спасибо. Соедини меня с Моисеичем, как освободится, а то у него занято постоянно.
Ира кивнула, и скрылась за дверью. Через пять минут она соединила с директором.
– Слушай, Моисеич, а нельзя никак этого Андрейку к ногтю прижать? – я инстинктивно прижимал трубку телефона крепко к уху, чтобы никто не услышал, хотя слышать было некому.
– Нет. – Односложность и категоричность ответа ввергла меня в уныние.
– Чего так?
– Ты же знаешь, кто его привел и какие у него сейчас возможности. Я ничего сделать не могу. Договаривайся. – Я положил трубку.
Судя по тону, и не совсем типичному для Моисеича: “Я не могу”, стало понятно, что дело действительно серьезно. Как решать проблему с финансовым-идиотом, я совершенно не представлял. Тоска сжала сердце. Страх потерять работу, московскую квартиру, будущее дочери, волной паники накрыл меня. Стало не хватать воздуха. Я распахнул окно и подставил лицо влажному ветру, который тут же начал довольно шелестеть бумагами на столе. “Господи, что же делать, что же делать?” – этот вопрос бесполезно крутился в голове.
– Что на работе? – Наташа возилась возле плиты, готовя ужин.
– Полное дерьмо. Моисеич, похоже, решил слиться. У него есть куда пристроиться, а вот мне идти некуда. Звонил сегодня Димке, а он, гад, даже трубку не взял и не перезвонил. Слухи у нас распространяются со скоростью звука.
– Плохо все это. Тебе надо как-то отношения с коммерческим выстраивать. Как собираешься дальше…? – Наташа чуть повернулась и посмотрела на меня, затем выключила огонь под сковородкой, подняв крышку, перемешала картошку и накрыла ее снова.
По всей квартире распространился запах жареной картошки с луком, как я люблю. Но даже он не мог отвлечь меня от мрачных мыслей. Кроме того, жена требовала плана моих дальнейших действий по нейтрализации зловредного Андрея-финансиста, будь он неладен. В голову лезли только идиотские мысли об убийстве, ничего другого мой мозг в настоящее время сгенерировать не мог. В лучшем случае рисовались картины подстроенной аварии, когда останки Андрея вырезают гидравлическими ножницами из его всмятку сплющенного черного БМВ. Сама мысль о том, что с ним можно о чем-то договариваться, казалась смешной и нелепой. Та степень антагонизма, которая между нами существовала, исключала даже намек на конструктивный диалог.
– Я не знаю, что мне делать. Мы даже разговаривать больше минуты спокойно не можем, а ты говоришь “выстраивай отношения”.
– А что ты собираешься делать, убить его?
– Ты как всегда читаешь мои мысли.
– Твои мысли для меня открытая книга. После двадцати лет совместной жизни я тебя знаю лучше, чем ты себя. – Наташа села напротив и ласково-снисходительно посмотрела мне в глаза.
– Мы учились с ней в параллельных классах одной из восьми школ города. Наша под номером “3” считалась лучшей в городе. Сильный учительский состав, дополнительный английский язык и математика делали выпускников “тройки”, как мы ее называли, достаточно конкурентными абитуриентами не только областных ВУЗов. Так сталось, что взаимный интерес у нас проявился уже после поступления в институт. Несколько парней и девушек из нашего выпуска пошли в строительный институт. Мы с Наташей поступили на “Промышленное и гражданское строительство”. Учились опять в разных группах, но расписание часто совпадало, поэтому мы ездили в институт и возвращались домой на одной электричке. В конце третьего курса мы стали встречаться.
В десятом классе у Наташи уже был друг, старше ее на два года, который окончил нашу школу и осенью собирался в армию. В институт он поступать не хотел, не понимая, что может дать высшее образование такому уверенному в себе, сильному парню как он, у которого вся жизнь впереди. Первая “юношеская любовь” Наташи окончилась, как это часто бывает, очень скоро. Через полгода парень ушел в армию, а девушка, расставшись со своей девственностью, осталась доучиваться в школе. Если бы Наташа была такой же девчонкой, как и все, то, наверное, она начала бы сначала тосковать по любимому, а затем нашла бы утешение в объятиях какого-нибудь спортсмена-авторитета. Однако, она была девушкой не только красивой, но умной и целеустремленной. Первая любовь показала ей насколько все разные и просто секс не может соединять людей на длительное время, давая лишь повод к совместной жизни, а основное, что накрепко соединяет мужчину и женщину, это схожий взгляд на жизнь. Это как ехать в поезде и смотреть в одно окно и обсуждать увиденное. Вам нравится делиться мнением, интересно слушать, вы понимаете, о чем говорите, и вам обоим классно, когда ваши мнения совпадают. А когда один смотрит в окно направо, а другой налево, потому что интересы у вас разные, то и разговора не может быть – нечего обсуждать. Так она объяснила свое понимание счастливой семейной жизни, когда мы как-то раз возвращались на электричке с института. После этого разговора я понял, что мы с ней смотрим “в одно окно поезда”. Я это очень хорошо понимал. Мои родители всегда ругались и кричали. Отец постоянно уезжал на рыбалку на Волгу, а мать сидела и ждала его. Когда он возвращался, она накидывалась на него с упреками. Он кричал в ответ, и она уходила на кухню, где кончиком застиранного фартука стирала с нестарого еще лица долгие слезы одиночества. Отец подавлял мать, заставляя ее подчиняться своей прихоти. Она страдала, но не уходила, видимо не зная, как можно жить иначе. Наблюдая все это, я подсознательно стремился к такому же доминированию как отец. Женщина в моем понимании всегда должна была слушаться и подчиняться. И первых двух своих девушек я пытался подавить, что у меня неплохо получилось. Но как только я подчинял их своей воле, тут же терял к ним интерес. Вопрос даже не столько в получении секса, сколько в полном контроле над человеком. Послушные, несамостоятельные они вызывали у меня противоречивые чувства: с одной стороны мне это нравилось, с другой, мне претила эта их привязчивость и покорность. Временами я ощущал себя юннатом, который приручил щенка, и теперь должен постоянно за ним следить и ухаживать. А когда щенок подрастет, то превратится в какую-нибудь некрасивую суку, которая будет везде неотступно следовать за ним и преданно смотреть в глаза. И когда мне представлялось, что вот она, или она, будет со мной жить, а я буду должен ее любить, или даже просто с ней о чем-то разговаривать, то мне становилось нестерпимо грустно и тоскливо. Видимо, не осознавая того, я искал женщину самостоятельную, сильную, с которой мне было бы интересно и комфортно, которую не надо время от времени отталкивать от себя, чтобы побыть одному. Наташа оказалась именно такой женщиной. Ее независимость и целеустремленность нравились мне, но поначалу не цепляли до такой степени, чтобы сделать ее единственным желанным объектом. Наши поездки в институт и обратно незаметно сблизили нас настолько, что я влюбился. Первый раз в жизни я полюбил. Я люблю ее до сих пор, но не уверен любила ли она меня тогда, но думаю, что любит сейчас.
