Юлия Цхведиани
На грани
– Галина Васильевна! Я уже боюсь: сейчас опять что-то ужасное произойдет?
– Подождите, Наденька! И вдруг… Возвращаюсь я как-то домой, выхожу на улицу из метро, вижу, что на углу у киоска, где обычно готовят шаурму, на деревянном ящике сидит Ника с протянутой рукой. Вид у нее ужасающий. Под глазами какие-то синяки, ноль косметики. Одета как бомж: в старом пальто времен второй мировой войны, на голове поверх выцветшего коричневого берета – рваный, растянутый, когда-то белый оренбургский платок, поверх пальто еще какой-то шерстяной плед, на ногах старые изношенные сапоги-угги, а на руках шерстяные перчатки без пальцев, какие носят продавщицы, работающие за зимним прилавком. Я остолбенела и не знала, что в такой ситуации делать. В тот же миг на улице остановилась машина, откуда выбежал младший сын Ники Сергей, он схватил мать и усадил в машину. Она еле успела забрать кружку с мелочью. Потрясенная, я не могла даже уснуть в ту ночь. Никому ничего не сказала.
Прошло несколько месяцев, и как-то в подъезде встречаю Сергея. Конечно, я спрашиваю его:
– Сережа! Что такое случилось с мамой? Я ее видела у метро зимой, в мороз сидящей на деревянном ящике и просящей милостыню. Она ужасно выглядела.
– Теть Галь! Не берите в голову. Все норм.
– Нет, Сережа! Выкладывай, что же все-таки произошло с мамой. Он пришел ко мне через полчаса и рассказал.
– Мама после смерти отца в первое время продолжала вести тот же образ жизни, что и при нем: косметологи, парикмахеры, бассейны, бани и сауны. Потом рестораны с подружками. По-прежнему сорила деньгами. Мы с братом Димкой ее предупреждали, что не дадим ни одной копейки на ее «роскошную» жизнь. Она быстро спустила все, что оставил ей отец. Потом испугалась. Нам показалось, что у нее явно «крышу снесло». Про врачей ей лучше было не говорить, она у нас самая молодая и здоровая. И тут она для себя решила, что вся ее жизнь могла бы быть связанной со сценой и с театром, а она могла бы стать прекрасной актрисой без всякого режиссера. Она с утра преображалась в нищенку: надевала отрепье, брала на помойке ящик, алюминиевую кружку для мелочи и отправлялась «на сцену» у выхода из метро. Она там пребывала в «образе», пока не набирала до пяти тысяч рублей. А люди деньги ей давали и давали. Она такие рожи строила, могла легко, если что, заплакать. Как в комедии у Рязанова, помните? Еще и приговаривала: «Лучше живая попрошайка, чем мертвая королева!» Народ балдел от нее. А потом приходила домой, принимала ванну, начесывалась, накрашивалась, надевала лучшие наряды, шубу, драгоценности и отправлялась на машине в ресторан на встречу с подругами, заказывала себе приличный обед с шампанским, давала щедрые чаевые, еще и на ментов ей хватало, если останавливали. Мы с братом ничего не могли сделать, она все время меняла точки своих успешных утренних дислокаций. Мы ведь всегда на работе, следить за ней не могли. Сказать тогда, что совсем она «ку-ку» я тоже не мог. Мама даже кайф от всего этого ловила – сидела на воздухе пенсионерка, ее никто не трогал, все жалели. Она уже давным-давно при этом «бизнесе». Года три, как минимум. В «дурку» мы маму поместить без ее согласия тоже не могли. Конечно, переживали из-за ее поведения, позор-то какой…
Надя удивилась:
– Галина Васильевна! Эльдар Рязанов снимал комедии. А у вас – бедная женщина, заболела и стала побирушкой. Есть такая форма шизофрении, только она не так называется. Есть клептомания, есть попрошайничество. Это серьезное психическое заболевание!
– Наденька, это еще не конец истории. Продолжу. Я и говорю Сергею:
– Сережа! Надо её все равно показать врачу, районному психиатру.
– Теть Галь, поздно… Я зачем сюда к вам пришел-то? Рассказать, какой мама выкинула очередной фортель. Она на одном из своих «девичников» познакомилась в ресторане с молодым альфонсом-кавказцем и пригласила его к себе домой. Тот сразу понял, что женщина ментально не совсем в норме. Он начал за ней красиво ухаживать и вскоре сделал ей предложение выйти за него замуж. Говорил, что у него есть прекрасный дом под Стамбулом. Она там будет «царицей». Обещал устроить шикарную свадьбу в Турции. Мама легко повелась на это. Естественно, он заставил ее дешево продать квартиру и машину своему приятелю, чтобы на эти деньги выгодно купить какие-то акции американской нефтяной компании. Вот как работал! Короче, профессиональный аферист элементарно ее обчистил, сказав при этом, чтобы она серьезно готовилась к свадьбе. Дал ей деньги на свадебное платье. Мама, гордая собой, пошла в ателье, заказала шикарный наряд. А жених с деньгами свалил из Москвы с концами. Потом она даже следователю не смогла правильно назвать его имя и фамилию. Алик, да Алик, черт его побери… Квартиру этот Алик перепродал в один день с огромной прибылью. А мы с братом спокойно себе живем и ничего не подозреваем, и не в курсе, и не знаем, не понимаем, она ходит к нам в гости, светится вся счастьем…
Как-то она возвращается во второй половине дня к себе домой, а там какие-то новые замки, её ключами двери не открываются. Рабочие стоят на пороге, разговаривают о подготовке к какому-то ремонту. Но все-таки эти чужие люди открыли ей дверь. Вся мягкая мебель была накрыта её же простынями. А остальные личные вещи (картины, ковры, посуда, одежда, ювелирка, самое ценное из антикварной мебели, косметика) просто экстренно вывезены в неизвестном направлении в ее утреннее отсутствие за пару часов до ее возвращения. В ужасном состоянии она приехала к старшему брату Димке, рассказала все ему, тот позвонил мне, чтобы я как-то разобрался. Вот тут-то у мамы и случился сердечный приступ. Но разбираться было уже поздно – все продано и украдено. Я приехал сегодня за нашими личными фотографиями и старыми документами. Их совершенно случайно никто еще не выбросил. Коробка стояла под кроватью, рабочие её не заметили, они сжалились надо мной и впустили меня в квартиру. А мама лежит в больнице, у нее сильный стресс, нас узнает, но все время проклинает, никаким нашим словам не верит, ждет свадьбы в Турции. Я точно не помню, но, кажется, на Востоке говорят что-то типа «ты будешь прощать любимого человека до тех пор, пока его не возненавидишь». А она этого подлеца Алика любит и уверена, что прощать ей ему нечего. Наша мама Ника произошедшее пока толком не понимает. Вот теперь до «дурки» у нее остался всего лишь один шаг. Галина Васильевна сделала паузу, выпила воды из бойлера в коридоре.
– Галина Васильевна! Бедняжка Ника окончательно сошла с ума. Это не спорная история, это диагноз.
– Наденька! Вы же не хотите слушать, какие у нас диагнозы, и я не хочу. Все ведь в нашей жизни очень относительно и непредсказуемо. Главное – вы должны верить, что лично у вас все будет обязательно хорошо, выйдете из больницы и обо всем забудете.
– Галина Васильевна! Вы – прекрасная рассказчица! Ваши рассказы о сумасшедших несчастных женщинах, о Саше, о Нике, очень интересные. И они действительно помогли скоротать время. Спасибо вам большое. Смотрите, а к нам, кажется, приближается пожилая чернокожая женщина. Будем ее слушать или, раз уж Катя свои круги отбегала, пойдем в палату обедать?
– Да, давайте так и сделаем. Пойдемте обедать и набираться сил. Мимо прошли дежурный врач и медсестра, которой он выговаривал:
– Найдите все способы, чтобы перевести эту сумасшедшую пациентку Жукову в отдельную палату. Меня из-за нее уволят из клиники, да и вас тоже. Цирк какой-то! Заполните документы какой-нибудь женщине, если такая у нас в отделении имеется, которая готовится к выписке завтра утром, а выписывайте её сегодня. Завтра ее родные приедут за документами. Представляете, эта Жукова сказала мне, что устроила вчерашний банкет как репетицию своих поминок. Кошмар какой-то!
А в это же время Роксана в палате учила Тамару, как надо жить, время от времени постанывая от боли:
– Тамарочка! Почти все мужики – сволочи, думают только о себе, любят здоровых и молодых. Дети – это только обуза для них по жизни. Хорошо их воспитывает только тот, кто их не имеет. Черт возьми, откуда только берутся эти гадкие заболевания? Я не знаю, как я справлюсь ночью с этими болями… Как же мне хочется еще немного пожить… Вдвоем они почти опорожнили бутылку крепкого кальвадоса. Кровать Роксаны представляла собой накрытый к обеду стол с холодными закусками. Роксана зажигала:
– Девочки! Садимся рядком, намазываем жирным густым слоем на свежий хлеб масло и икру, любую – черную, красную. Рыбку, оливки и огурчики кладем в тарелочку. Горячее блюдо разогревается нянечкой в микроволновке на кухне нашего отделения. Я сейчас разолью вам отличного винца и… тост. За любовь!
К вечеру прилично выпившую Рокси перевели в отдельную палату на другой этаж. Она расплакалась и пожелала всем женщинам удачи. От ужина все обитатели палаты дружно отказались.
4. Понедельник
Галину Васильевну рано утром после осмотра увезли на каталке в операционную. Пусто место свято не бывает. Вместо Рокси в палату привезли бабушку Лилю Хакимовну, у которой не было ни одного зуба, даже вставного, она посвистывала при разговоре, говорила мало и как- то непонятно, самостоятельно двигаться она не могла.
Начался обход палатного врача, который громко обратился к женщинам:
– Доброе утро всем женщинам! Задание для всех вас одно – сдаем натощак анализы, проверяем давление, проходим УЗИ. Тамаре назначается на вторник операция, ситуация у вас очень непростая. Тамара посмотрела на него в упор, ожидая продолжения фразы, но продолжения не последовало.
– Надежда натощак приглашается утром после сдачи анализов и УЗИ поговорить с хирургом по поводу операции во второй половине дня. Просто так здесь никто не лежит, все мы надеемся на самый лучший исход и потом на успешное послеоперационное лечение Екатерину предупреждаю ничего не есть, не бегать, успокоиться и ждать бригаду, которая ее тоже увезет в операционную. С новенькой вашей соседкой, бабушкой Лилей Хакимовной, я уже побеседовал.
После вечерней пирушки в палате привезли на тележке скромный завтрак, но есть можно было только Тамаре и новой бабушке. Остальные готовились к операциям. Катя, плюнув на все советы, понеслась в коридор вышагивать свои две тысячи шагов. Тамара, расстроенная разговором с врачом, расплакалась. Надя повернулась к соседке, посмотрела на ее лицо в красных пятнах, решила ее успокоить.
– Тамара! Не расстраивайтесь. Наверняка доктор рассчитывает поговорить с вами тет-а-тет. У врачей формальная работа, они привыкли видеть страдающие лица, у них выработана определенная психологическая защита к болезням людей, эдакая профессиональная «толстокожесть».
– Мне плевать на их «толстокожесть». У меня другие проблемы. Я не живу в Москве, я из Тульской области. У меня, между прочим, высшее образование, я бухгалтер, но нет в Туле для меня достойной, прилично оплачиваемой работы, а у меня четверо детей. Старшая дочь, Алена, шестнадцати лет, с тяжелой формой ДЦП. Я ее в семнадцать лет родила от одноклассника. Я была тогда еще дура набитая, а парень, естественно, сбежал от ответственности. Моя девочка должна быть все время под присмотром. Потом я родила близнецов.
Мальчишки – бандиты, совсем неуправляемые, переходного возраста. Тоже должны быть под определенным контролем. Их отец не смог прокормить нас всех и свалил без алиментов в «никуда». Ну, думаю, на третий раз мне повезет. Встретила парня-красавца, любил меня и детей, зарабатывал прилично. Но был у него известный русский порок – он сильно выпивал. Других женихов у меня в тот период не было.
Один раз по пьянке его избили и бросили умирать в холод в сугроб. Он там и замерз насмерть. А я была уже беременна, на шестом месяце. Родился крошка, третий сын, сейчас он в старшей группе детсада.
В прошлом году, в начало пандемии, еще до всех моих болезней, в меня влюбился новый сосед в Туле. Он мой друг, но сейчас тоже без работы. Слава богу, помогает мне по дому и с детьми.
– О, господи! Как же вам всех их прокормить? Где вы работаете?
– Я устроилась работать уборщицей в Москве по знакомству, между прочим, с лучшими рекомендациями, в семьи так называемой «элиты», одну неделю работаю с раннего утра до ночи, другую провожу дома. Платят они неплохо, но я уже не в состоянии столько вкалывать. Я еле прихожу в себя за неделю отдыха. Началась пандемия, мы все переболели ковидом. Дети легко, а я очень тяжело. А тут еще и эта болезнь. Жуткое, если вдуматься, название – рак… Какая-то сыпь по подмышкам разноцветная. Думала, что ерунда, как будто раздражение или аллергия на химические моющие средства. А мне все хуже и хуже, все начало гореть. Пока я нашла профильную онкологическую больницу, пока встала на учет в тульской поликлинике, пока мне дали направление… Я не смогла пролезть никуда без очереди, денег у меня на это не было. А очереди на операции у нас в Туле огроменные. Да вы все сами знаете, как у нас все устроено. Без денег – никуда. Вот и перешла за этот период моя первая стадия рака в третью, еще не факт, что будут оперировать. Метастазы… У молодых все развивается очень быстро. Я схожу с ума: на кого детей-то моих оставить? Мать и отец давно умерли. Пока жива свекровь номер два, но ей нужны только ее внуки… Ну и сами понимаете, свекровь не всегда любит невестку, как родную дочь.
– Это правда.
– Вот эта, казалось бы, сумасбродная Рокси, представляете, как узнала мою историю ничего не сказала, расплакалась. Потом каким-то образом взяла у медсестры мой телефон. А час назад Рокси перевела мне сто тысяч рублей. Я-то, зная наш народ, решила, что она выпила лишнего, даже ее номер телефона не знаю. Мне же надо обязательно отблагодарить ее. В сообщении к переводу она написала, что ей уже вряд ли деньги понадобятся. Завтра прорвусь и подойду к ней в отделение, сегодня к ней меня не пустили.
Тамара отвернулась и расплакалась.
Надя обняла Тамару, посидела с ней, пока она не успокоилась, вышла в коридор и позвонила мужу: – Илья, я коротко. У меня все в порядке, жду операции. Ты знаешь, я в этом «сумасшедшем доме» почувствовала себя совершенно счастливой, здоровой и благополучной. Я никогда не сталкивалась с таким количеством откровений от совсем чужих людей, здесь на каждом шагу разыгрываются настоящие жизненные драмы… Всё и все здесь – «на грани». Как ты сходил в кино? Как Даша? Целую тебя, береги себя и её.
В широко распахнутые двери ввезли после операции Галину Васильевну. Она находилась в полусонном состоянии. Мобильный телефон в ее тумбочке разрывался от звонков. Женщину перенесли с каталки на кровать, подключили капельницу, остальных больных просили ее временно не беспокоить, а мобильный телефон отключить. Дать ей возможность прийти в себя.
Надя после визита к врачам вышла в коридор и подошла к Кате. Та остановилась, присела с Надей на диванчик:
– Я только что разговаривала с медсестрой, операция у Галины Васильевны прошла более-менее успешно, дальше будут сеансы химиотерапии, потом реабилитация. У нее, к сожалению, все очень запущено, третья стадия рака.
– Слава богу, в этом возрасте все процессы развиваются медленно. Вот уж действительно – в каждом дому по кому.
– Мы были с ней в пятницу несколько часов наедине и разговорились. Знаете, почему у нее телефон разрывается? Мне только что медсестра сказала. Это ее сыновья хотят сообщить маме весть – их отец скончался. Её сыновья не понимают, что ей и так сейчас тяжело, она с мужем мучилась семь лет, его парализовало полностью после инсульта. Все слышал, понимал, но говорить и двигаться не мог.
– Да, настоящее горе! Вот почему она так хочет выговориться. Но, с другой стороны, скрывать от нее такое несчастье тоже долго не получится.
– Муж её отмучался, болел он долго и тяжело, правда, не осознавая этого. И она, бедняга, все должна была терпеть, а сил у нее уже нет. Мне ее так жаль, она работала до пенсии преподавателем в местном техникуме, можно сказать моя коллега, очень хорошая женщина. – Я тоже так считаю. Она мне тоже очень нравится.
– Ладно, я пошла готовиться к операции. У меня своих проблем хватает. Вот бегаю, чтобы отвлечься, готовлюсь выживать как-то. Да и вам пора готовиться. Вас будут сегодня оперировать? – Да, мне назначили операцию в 16.00.
– Значит, после меня. Как здесь время летит быстро… Женщины расположились на кроватях. Все молчали. Через несколько минут пришли две медсестры с каталкой за Катей. Она попросила: – Девочки! Помогите мне, пожалуйста, после операции быстрее встать на ноги, как говорят, «упасть я и сама смогу».
Через час после наркоза Галина Васильевна пришла в себя и взмахом руки подозвала к себе Надю. Лежа под капельницей, она попросила достать из тумбочки мобильный телефон и включить его. Увидев множество пропущенных звонков, она радостно проговорила:
– Это очень хороший знак, дети интересуются, как прошла у меня операция. Не буду сейчас им отвечать, пусть поволнуются еще немного. Выключусь еще на пару часов из нашей больничной жизни, и как раз за это время лекарство попадет в мой несчастный организм из капельницы. А Катю уже забрали?
– Да, увезли. Вот она молодец! Ничего, мне кажется, не боится, смело легла на каталку, только махнула нам рукой.
– Это только так кажется. Ей вообще ни до кого нет дела. Она мне такое понарассказывала, когда мы одни были в пятницу, что все мои рассказики про несчастных красивых девушек представляются слабыми сентиментальными сюжетами для низкосортных сериалов.
– Галина Васильевна, вы лучше скажите мне, как вы себя чувствуете? Может быть, вам что-нибудь надо? Чай или воды?
– Нет, мне абсолютно ничего не надо. Ну что я? Сейчас ничего у меня не болит, все обезболили уколами. А что дальше будет, кто знает? Хочется очень, конечно, хочется еще пожить. Врачи сказали, что надо еще долго и травматично лечиться. Химиотерапии мне не избежать. Буду в платочке ходить. Ну и ладно, главное – просто жить. Я не одинока, муж рядом… совсем больной, правда, но все равно любимый и живой. Ой, сколько всего я ему простила уже! Все равно его люблю со всеми его недугами и недостатками. Я ему очень сейчас нужна. А мне самой грех жаловаться, пока я еще живая, рассуждаю, разговариваю, а ведь скоро смогу и передвигаться. Ничего нет ценнее нашей жизни, но даже сейчас мне очень важно, с кем я живу, и уже не важно, где и как. Эту банальную фразу даже Рокси поняла, вот и оттягивается напоследок. Ее ведь по блату сдали сюда умирать, чтобы она не лежала в ужасном хосписе… Разумеется, все люди хотят жить как можно дольше, увидеть своих внуков, даже побывать на их свадьбах. У всех у нас есть проблемы. Люди повсеместно болеют, кто тяжело, кто легко, а чужие хвори нам всегда кажутся ничтожными. Но существуют ситуации и намного хуже: где-то идут настоящие войны и гибнут здоровые люди, где-то происходят природные катаклизмы, аварии, пожары, пандемии. На этом фоне рассказы об отсутствии денег – просто развлечение, но не трагедия. Вот отсутствие сил и веры – это намного хуже, но и такая реальность существует.
Надя растерялась, не знала, как дальше продолжить беседу. Она не хотела сообщать ужасные новости Галине Васильевне. В конце концов, они не так хорошо знакомы. Надя решила переключить внимание на себя.
– Галина Васильевна! Меня тоже скоро заберут, меня никогда не оперировали и вдруг… злокачественная меланома. Откуда только этот чертов рак берется? Ну а потом, после операции, мы, голодные прооперированные женщины, устроим ужин. Муж мой должен принести вечером фрукты, овощи и сладкое к чаю. Мне тоже очень хочется быть здоровой и жить долго.
– Знаете что, Наденька, я лучше по секрету вам расскажу, что творится у бедной Кати дома. Но только для того, чтобы вы опять отвлеклись и не тряслись так, как сейчас трясетесь… Только никому потом не говорите. Надя посмотрела на часы, еще оставалось два часа до операции. – Кому я могу рассказать? Я никого здесь не знаю. Если у вас есть силы, то я слушаю очень внимательно. Галина Васильевна посмотрела на угомонившуюся и спящую Тамару, на посвистывающую в углу во сне бабулю Лилю Хакимовну, на медленно поступающее из капельницы лекарство в ее вену, и начала:
– Мы все тут в больнице находимся в каком-то нереальном мире, ко всему присматриваемся и прислушиваемся. И я не исключение. Это еще и потому, что дома мне не с кем поговорить, муж не слышит, с сиделками мне не о чем говорить, не знаю, почему нам с ними не везет… У находящихся здесь людей на короткое время жизнь изменилась и вывернулась наизнанку. Они напуганы, становятся откровенными, боятся даже что-то не договорить чужим людям. Действительно, мы все здесь находимся в особом состоянии, каждый из нас на грани чего-то неизвестного…
Хотя вы ещё совсем молодая, Наденька, но может быть помните – была когда-то в СССР популярна карикатура, где был изображен старый седой американец в полосатом цилиндре, дядя Сэм, в зрачках которого были знаки долларов? Так вот, теперь у всех у нас точно так, как и у американцев. В глазах – значки долларов и евро. За большие деньги люди легко могут пойти на любые преступления и авантюры. Так вот, у Кати, представьте себе, муж оказался подлым человеком, аферистом, вором и манипулятором. И ее, и ее родных, и друзей он вовлек во все свои грязные делишки. В результате кого-то из них он опустил на самое дно, а кого-то держит до сих пор в страхе и на крючке. А сам прекрасно себя чувствует, всем доволен, а возможно, даже и счастлив.
– То есть, вы хотите сказать, Галина Васильевна, что Катя знает, с кем жила, и продолжает с ним жить?
– Катя рассказала мне о себе. Видимо, некому ей подобные ужасы про себя рассказывать. Хочется иногда выговориться именно чужим людям. Она познакомилась с ним в институте, где оба учились. Аркадий не москвич, на пять лет ее старше, Катя вышла за него замуж и родила двух детей. Дочери уже взрослые и самостоятельные. Жила она все это время беспечно и прекрасно в загородном доме под Москвой, который был построен якобы на деньги Аркадия. Оба работали. Катя занималась ремонтом, обставляла и украшала новое жилище. Она преподавала в вузе на кафедре и, как все женщины, занималась воспитанием дочек и хозяйством. Дом Аркадий просил записать на единственную старшую сестру Кати. Никто тогда не придал этому никакого значения. Первый звоночек случился, когда Кате пришлось отдать квартиру, которая досталась ей от отца и матери, за вступительную миноритарную долю в новом бизнесе мужа. Она восприняла это нормально.
– Понятно, надо помогать самому близкому человеку.
– Ну да… У них осталась однокомнатная квартира Аркадия, куда Катя с дочерями прописались. Она, конечно, вела двойную параллельную жизнь. В вузе наша бегунья казалась самой бедной, одевалась скромно, ничего о своей личной жизни никому не рассказывала. Этого вообще-то делать там нельзя, во всех вузах царят конкуренция и зависть. Я сама в прошлом преподаватель и прекрасно это знаю. Наоборот, она жаловалась руководству и коллегам, что ей очень тяжело жить вчетвером в однокомнатной маленькой квартире, и что это мешает ей готовиться к лекциям, а детям – учиться. Её сразу же поставили в очередь на получение новой большой квартиры, которую она обязательно со временем должна получить. Она прикидывалась бедной и несчастной, а сама жила в огромном новом доме, муж и дети владели тремя шикарными машинами-иномарками, никого к себе домой из коллег не подпускали на выстрел. Кате хватало общения со студенческими подругами. Женщина покупала себе и дочкам дорогие украшения и наряды.
– Видимо, её кредо – «красивая, умная женщина достойна прекрасной жизни», а её муж, красавец Аркадий, должен был обеспечивать ей это «сказочное» существование.
– Видимо… Он дома гордо докладывал, что является успешным бизнесменом, часто ездил в командировки по России, в европейские страны, но особенно в Дубай, общался с людьми уровня олигархов. В «тумбочке», как в репризе Аркадия Райкина, Катя всегда могла обнаружить требуемую сумму денег на все свои капризы, не выходящие за разумные, с её точки зрения, пределы. Дети получили самое престижное платное образование в МГИМО, вместе отдыхали не менее четырех раз в год за границей, благо, что отпуск у преподавателей большой. И так благополучно жили они все эти годы.
– Я уже предполагаю, что как это часто бывает, что-то пошло не так.
– Точно. Вдруг Аркадий объявляет Кате и дочкам, что у него в жизни недавно появилась другая женщина, которая родила ему двух маленьких сыновей с разницей в год, что он купил ей квартиру в Дубае, и что его новая семья будет теперь там жить. В связи с этим он просит Катю подать на развод. Катя, до конца не понимая своего положения, находясь в полном шоке и стрессе, естественно, так и сделала.
– Удивительно, на что только мужчины способны. Вот чего им не хватает в жизни?
– Аркадий категорически настаивал на том, чтобы все недвижимое и движимое имущество было переписано на близких родственников. Дом в Москве уже был оформлен на сестру Кати, еще один дом и участок в элитном поселке под Москвой – на дочек в равных долях. Машины – на племянника Кати. Это он все объяснил кризисом в его бизнесе и временными трудностями. А через пару месяцев начались суды, где выяснилось, что ее «красавец» все эти годы, представляете, Наденька, все эти годы занимался финансовыми аферами. Он брал деньги взаймы у всех подряд, у своих знакомых, у бизнесменов под якобы процветающий бизнес, обещая им золотые горы, деньги с большими процентами и долю в бизнесе. Аркадий обзавелся еще в 90-е фальшивыми документами, по которым числился и академиком, и изобретателем с кучей различных патентов. Все это были копии документов его коллег, которые он фальсифицировал и копировал уже со своей фамилией.
– А многие алчные люди во все это верили.
– Еще бы не верить! Великолепно разодетый красавчик Аркадий приезжал на новом красном мерседесе в дорогой ресторан на встречу с бизнесменами, угощал всех, щедро отдавал чаевые из портмоне, набитого деньгами. Потом, правда, он просил немного ему помочь. Как отказать ему? Иванов, Петров одалживали, а значит и Сидоров шел на это. Аркадий ни в чем себе не отказывал, кое-что своей щедрой рукой отдавал Кате и дочкам. Брал взаймы даже у сестры и племянника Кати и ее самых близких подруг, под проценты и без них. Предлог был надуманным: то внезапная тяжелая болезнь Кати, а она была тогда абсолютно здорова, то экстренная и необходимая помощь его любимым дочерям. Все это было якобы в строгой тайне от нее. В результате, одалживая у одних, он закрывал проценты и долги у других. Но источник этот постепенно иссяк. Тогда он под какие-то гарантии своего умирающего бизнеса набрал кредитов сразу в пяти банках в один день. Коммерческие банки тоже у нас алчные. Под огромные проценты выдали ему приличные кредиты в валюте.
– И что, все они от него не потребовали возврата средств? И на тех, кому он был должен, ему было в высшей степени наплевать?
– Конечно, Аркадию было на них плевать! Он как рассуждал: «Они не обеднеют, им просто не надо было жадничать».
– А вот близкие Кате люди, наверное, влипли по полной?
– Сестра с племянником, получив так или иначе недвижимость, все свои обиды съели и утерлись посемейному.
– А подруги?
– А вот её самые близкие подруги, те, которые отдали ему последнее, желая Кате и её семье только добра, не думая ни о каких процентах, они не получив вообще никаких денег, остались на бобах в преддверии старости в силу своей доверчивости и открытости, в силу дружбы и доброты. Однако Аркадию на этих Катиных «баб-лохушек» совсем уж было наплевать, им и их мужьям он пригрозил бандитской расправой. Они испугались и тоже утерли носы. Никакого сопротивления…
– А новая семья?
– Только Аркадий собрался удрать с деньгами к ним в Дубай, как кто-то из его «олигархов», которому он был должен восемьдесят пять миллионов рублей, подал на него в суд. Новая молодая любимая женщина с двумя детьми бросила Аркадия, обещая проклинать его всю оставшуюся жизнь. Слава богу, она недавно вышла замуж за богатого индийца в Дубае и отстала от них с Катей со своими проклятиями. И это еще не все. У него было полно других исков.
Поверьте мне, Наденька, я знаю, что такое быть должной сумму в двадцать раз меньше. Это – настоящая катастрофа! Банки тоже все вместе заявили на него в суд. Однако по решению суда брать-то с него оказалось нечего. Имущества – нет, машин – нет, стоимость бизнеса после установления банкротства какие-то копейки. Аркадий наш – банкрот, безработный пенсионер. Банкам он тоже не смог отдать долги, успел потратить на себя любимого, спрятал на старость или отправил деньги в Дубай. Кто это знает? Тогда суд сделал его невыездным, присудил ему и Кате, которая на протяжении многих лет жила на средства от его афер, не вникая в их происхождение, выплачивать ежемесячно сначала самый большой долг, а если они умрут, то их дети обязаны будут погашать оставшиеся долги. Суд признал Катю и ее мужа аферистами. А Катя как раз к тому времени заболела, и денег теперь у нее нет, сил тоже нет. Позор ужасный, отвратительный осадок, все друзья отвернулись.
– А как же Аркадий? И почему же он, этот аферист, пока еще на свободе? Он что, прекрасно себя чувствует? – И да, и нет. Предательство на предательстве, измена на измене. Такое нормальные люди не прощают и не забывают. Он нанес удар по всем человеческим отношениям и останется навсегда для всех и для себя предателем на всю жизнь. Бывших же предателей не бывает. Живет с этим грехом. Однако, такие как он, мерзкие холодные ужи, везде проползут. Самое интересное то, что Аркадий никуда не делся. Он не работает, ходит в лучший фитнес-клуб, в бассейн, прекрасно живет в доме у Кати, так как больше ему жить негде. Их дочкам на жизнь родителей наплевать, они вышли замуж, родили детей, теперь у них свои семьи. Вот Аркадий и гуляет с внуками на свежем воздухе, жарит, сукин сын, шашлыки на мангале. Таких подонков почему-то бог не забирает, в тюрьму сейчас махинаторов тоже не сажают, слишком много их развелось, мест для них в тюрьмах не хватает. Катя работает, все ею заработанные деньги уходят на погашение долгов. Это хорошо, что об этом на работе никто не знает. Вот она и бегает туда-сюда, туда-сюда, и чтобы выжить, и чтобы хоть как-то себя немного защитить. Дай ей бог выкарабкаться и выздороветь…
– Ужасно узнать, что твой муж предатель и, конечно, аферист. И очень плохо то, что он ее до сих пор использует.
– Ах, Наденька! Если бы… Её ведь такая жизнь вполне устраивала! Катя его абсолютно во всем оправдывает, она его любит. Она считает предательством не то, что он обманным путем вымогал деньги у бизнесменов и, в частности, у ее друзей, а то, что друзья имели с ним дела за её спиной. То, что он подписывал расписки с ними по поддельным старым просроченным документам, это, с её точки зрения, просто недоразумение. То, что ей было неловко друзьям рассказать, что они в разводе, что они с Аркадием вовремя предусмотрели перспективные проблемы и переписали все имущество на третьих лиц – это их сугубо личное дело. Аркадий, по её мнению, все делал во имя большой любви к семье. Естественно, Катя сама по горло замазана в этих аферах. Никто из ее друзей не дал бы Аркадию денег, зная, что он ей давным-давно не муж. Она сама себя убедила, что он всем хотел отдать долги, но… случились непредвиденные обстоятельства.
