Юлия Цхведиани
На грани
– А! Это обычная история! Я это очень хорошо представляю. Дальше обычно идут разглагольствования типа: «Всякое же бывает. Люди разоряются, бизнес закрывается. А воруют вокруг абсолютно все, и называется теперь это бизнесом. А кто не ворует, те просто не умеют этого делать, и это самые обычные „лохи“».
– Да, да, да… Правильно… Жаль мне её. Несчастная она женщина! До сих пор думает, что деньги не пахнут. Еще как они пахнут! Я точно это знаю. Она не понимает и прощает мужу даже то, что он мог прекрасно без нее обойтись… прощает ему всё-всё-всё… И в каком отчаянии и безнадежности, как мне показалось, она рассказала про свою жизнь сразу после моих откровений!!! Видимо, у нас обеих накипело… А что я? Я человек намного её старше, к сожалению, абсолютно ничем от нее не отличаюсь… Я тоже без памяти люблю своего парализованного афериста! И мечтаю о том, чтобы быстрее поправиться и пожить с ним хотя бы ещё немножко… И прошу вас ни словом, ни намеком никому ничего не говорить о Кате. Это был крик её души. И он был обращен только ко мне. Мне захотелось поделиться с вами по-матерински только потому, что эта жизненная история Кати очень уж многому может научить…
– Не волнуйтесь! И большое спасибо вам за доверие, Галина Васильевна! Эта история безусловно очень поучительная. Я как раз принадлежу к этим «лохам», о которых мы с вами говорили. Клянусь вам, что никто ничего об этом не узнает.
– Ладно, Наденька! Вы ложитесь в постель, сейчас уже за вами приедут на каталке. А Катю, наоборот, скоро привезут после операции. Она сильная, выносливая, обязательно выкарабкается, у нее обнаружили какое-то образование на груди. Что-что, а это у нас умеют – по кусочкам отрезать… И действительно, в палату привезли на каталке бледную полусонную Катю, которая выглядела как-то необычно постаревшей и поседевшей. А через несколько минут на другой каталке увезли в операционную Надю. После операции прошло какое-то время, и в полной тишине Галина Васильевна, немного передохнув после своих откровений, все-таки решила ответить на звонки родных. Она надела одной рукой очки и стала читать сообщения. Раздался её громкий, полный отчаяния, крик:
– Ужас!!! Какой ужас!!! Не может этого быть! Я жива, а мой Филипп умер! Как же так? Как же мне теперь жить? Ты что же, Филипп, наделал? Тамара немедленно вскочила и подбежала к Галине Васильевне. Лиля Хакимовна подняла голову. Катя, еще слабая после операции, тоже проснулась. Тамара держала руку Галины Васильевны. Лицо женщины стало красным, она жадно хватала ртом воздух, моргая глазами.
Лиля Хакимовна довольно громко, шамкая губами произнесла:
– Тамара, милая! Дергай шнур над кроватью, кнопки все нажимай! Беги быстрей, как можешь, за врачами. Ей немедленно нужна помощь. Тамара выбежала в коридор, предварительно нажав все существующие кнопки и дернув все шнуры на стене у изголовья кровати бедной Галины Васильевны. Екатерина попыталась сесть на кровати, но ее голова сильно кружилась, она хоть и проснулась, но была еще под воздействием наркоза. Она тихо пробормотала Лиле Хакимовне: – Сегодня у Галины Васильевны умер муж. В палату вбежали врачи, они увидели женщину в состоянии развивающегося острого сердечного приступа. Лечащий врач что-то прошептал сестре, та позвонила на пост, приехала реанимационная бригада: сделали необходимые уколы, отключили капельницу, аккуратно переложили больную на каталку и увезли в реанимационное отделение. После операции Надю привезли в палату. Она сразу же заснула с большим облегчением. Все самое страшное было позади. На спине ей лежать было запрещено, да и невозможно, так как именно там была проведена операция. Четверть её красивой спины оказалась изуродованной швами, но главное – удалили меланому вовремя и на ранней стадии. Спать ей пришлось не более часа. В дверях стояла дежурная с телегой, она гремела кастрюлями, половниками, звала всех на ужин. Теперь неприятный кислый запах совсем не чувствовался. У Нади на тумбочке стоял пакет с продуктами, который доставил муж. В пакете была записка от Ильи, где он писал, что дома все в порядке, все ждут Надю и желают ей скорейшего выздоровления, что никто не сомневается в успешной операции и что она окончательно выздоровеет. А также приписка: «Все фрукты и овощи мытые, а сыр и колбаса уже в нарезке. Торт не жирный и очень свежий»».
Дежурная громко проговорила:
– Девоньки! Кушать подано! Где вы еще такое увидите? Сами по себе плавающие макароны в подливке. Плюс огурец свежий. Хватайте, живем все только раз! Надя встать самостоятельно не могла, но присела на кровати и осмотрелась. Катя лежала, не шевелясь… Казалось, что эта стойкая спортивная женщина только что плакала. Галины Васильевны не было, ее кровать была застелена. Тамара грустно смотрела на Надю.
Надя взволновано спросила: – А где наша Галина Васильевна?
Тамара, единственная, кто двигалась, подошла к Наде и тихо сказала:
– Галина Васильевна поговорила с сыном по телефону, и тот сообщил ей, что сегодня умер отец. Она, как это узнала, вскрикнула, побледнела и замолчала. Мы сразу ничего не поняли. Я подошла к ней, а Галина Васильевна уже была почти без сознания. Врачи сказали, что у нее обширный инфаркт. Её увезли в реанимацию. Вы, Надя, лежите, я сама всем разнесу тарелки с ужином.
– Это кошмар! Мы так душевно разговаривали с ней всего несколько часов назад. Она такая чудесная, открытая и общительная женщина, неожиданно здесь в больнице она оказалась для меня очень близким человеком! Делилась со мной своими историями. Она, как мама, этими рассказами меня отвлекала и одновременно успокаивала, чувствуя, что я трясусь как банный лист. Боже мой!!! Она ведь полностью пришла в себя после операции, рассуждала о жизни, о ее ценности, сказала, что ей очень жить хочется, мечтала о том, что все у нее будет хорошо. Её обязательно должны спасти, здесь же в больнице все условия для этого есть?
– Конечно, спасут, я по-другому и не думаю. Надя посмотрела на Катю, та, уткнувшись лицом в подушку, тихо всхлипывала!
– Тамарочка! Мне муж передал вкусные овощи и фрукты, нарезку сыра и колбасы. А к чаю – тортик. Все уже вымыто, раздайте всем, пожалуйста. Праздника сегодня никак уж не получится, но все-таки…
5. Вторник.
Надю разбудил небольшой шум от каталки, на которую укладывали Тамару. Её увозили на операцию. Наде сначала показалось, что у нее ничего не болит – помогли уколы, которые ей сделали накануне на ночь. Но при движении женщина сразу почувствовала боль в спине, швы тянули. Она подняла голову, Катя сидела на кровати и тоже смотрела в ее сторону.
– Я сейчас подойду к вам. Катя с трудом встала и подошла к кровати Нади. Рядом никого не было, но она все равно довольно тихо проговорила:
– Как вы себя чувствуете, Надя?
– Мне кажется, что все у меня более-менее, посмотрим, перевязка будет сегодня. Врач подробно должен рассказать, как дальше лечиться. И, как и все, я буду ждать результатов гистологии. А вы как себя чувствуете?
– У меня все очень болит. Я под действием лекарств вчера заснула, но проснулась с ужасным настроением. И я как предчувствовала: нашу Галину Васильевну не спасли, она под утро умерла. Только не говорите сейчас громко и не плачьте!
– О господи! Какой кошмар! Вот видите, с каким ужасом она восприняла смерть своего мужа, больного и парализованного! Это только нам казалось, что её муж отмучился, что ей должно было бы стать лучше после операции и, возможно, в дальнейшем легче было бы жить без забот. А она умерла от любви к нему…
– Надя! Я хочу вам кое-что рассказать о себе. Мне необходимо многие вещи проговорить с чужим для меня человеком, чтобы лучше себя понять и оправдать, если это возможно. Я надеюсь, что нас завтра выпишут домой и, скорее всего, мы больше с вами никогда не увидимся. Почему-то я уверена, что наша Галина Васильевна вам кое-что обо мне все-таки рассказала, мы с ней полдня проговорили в первый день пребывания в больнице. Это может многим показаться очень странным – в онкобольнице встретились две абсолютно разные, чужие, больные женщины и открыли друг другу души. Удивительно, да? Она мне показалась каким-то очень неравнодушным близким человеком, она обладала удивительными качествами – умением спрашивать и умением слушать. Это сейчас редкость. Я тоже очень люблю своего мужа, человека, который плотно вошел в мою жизнь и приучил меня жить по своим жутким понятиям. Душа у него порочная: совести нет, морали нет, он – профессиональный аферист. Он брал огромные деньги в долг у всех людей, кого знал, и никому не возвращал долги. Да, да, да… И не смотрите на меня с таким ужасом, дослушайте мой рассказ. Но он всегда мне клялся, что все грехи совершал исключительно во имя семьи, во имя меня и наших детей. Откровенно говоря, все прожитые с ним годы были сплошным праздником: любимые красивые родные и муж, и дети, теперь уже и внуки, свой уютный дом, классные импортные машины, джипы, путешествия по всему миру, моря и пляжи, шопинги и рестораны, музеи и концерты. Как же мне это не ценить? Я никогда даже и не мечтала о такой жизни! Как же мне его за это не любить? Конечно, я пользовалась всем, что он наворовывал, конечно, я подозревала, что так не бывает: деньги то пачками лежат в ящике рядом с кроватью, то их нет совсем. Он меня даже однажды бросил и предал, а я его все равно простила. Вот он и вернулся к нам. Девчонки его любят, внуки тоже. Друзей я лишилась, да сейчас и нет времени на дружбу. Если бы они не хотели, то не давали бы ему взаймы. Он, конечно, ужасная свинья – всех их кинул, никому ничего не отдал. А что я-то могу? Я что, должна его бросить? Лично у меня НИ-ЧЕ-ГО-ШЕНЬ-КИ нет. У меня одна жизнь, в ней мой муж – самый лучший и любимый, он занимает главное место! Я почему вам это рассказываю. Я от любви не умру, как Галина Васильевна, и уже не умерла, когда он от меня ушел. Но и сейчас, черт знает откуда, он опять достает понемногу деньги и платит за услуги моим врачам. И никто его никогда не посадит, все хотят вернуть себе деньги, хоть какие-то. Как говорил Бернард Шоу, а мой муж частенько мне повторял, «вор не тот, кто крадет, а тот, кого поймали». А таких не сажают… Да… Он аморален, но, слава богу, аполитичен. А я – его верный пес, который, может быть, проживет с трудом еще несколько лет (врачи мне вчера сказали, что у меня третья стадия рака, химии не избежать), а может быть и нет. Знаете, одни женщины без ума от «левиных», с которыми постепенно умирают всю жизнь от скуки, а другие без ума от «бендеров». Я предпочитаю Бендера. Судите меня, как хотите, мне в общем-то абсолютно все равно. Я живу по его воровским понятиям, в настоящий момент конкретных карательных законов для нас нет, да они и не сработают, именно на это мой умница Аркадий и рассчитывал. Может быть, так и надо жить?
– А как же ваши друзья, они же остались под старость нищими, совсем без денег?
– Если честно, то я никогда ни в какую дружбу и не верила. Уверена, что все друзья мне страшно завидовали. И я уже почти про них забыла. Все эти их переживания в конце концов пройдут, для кого-то бесследно, а для кого-то нет… Я на самом деле, в философском смысле из всех самая бедная, это свойственно людям, которые, как оказалось, больше всего любят деньги. И вот вам мой главный жизненный совет: если у вас есть лишние деньги, то поделитесь со страждущими, но в долг деньги никогда никому не давайте, даже близким. Зачем вам дополнительные волнения? Хоть страдание, как говорится, лучший учитель, но лучше выбирать себе других учителей… Вот, собственно, и все. Я никому из знакомых подобные истории рассказывать не могу и не буду. Вы причину прекрасно поняли.
– Знаете, Катя, и мне тоже захотелось вам кое-что рассказать о себе. Я часто здесь слышала, что все здесь люди больные в той или иной степени и все они здесь оказались на грани перед своим будущим. Я – не исключение. Мне тоже необходимо высказаться. Уж простите, откровенность за откровенность. Что касается вашей жизни, то я скорее всего, не смогла бы так жить, как вы. Однако, в конце концов, пусть каждый живет как хочет и несет свой крест, если, конечно, это для него крест и, конечно, если это для него тяжесть. У каждого из нас всего одна жизнь, наша собственная. Каждый вправе жить по своим правилам. Кто-то, следуя всем известным заповедям, а кто-то, как хочет и как может. И я вам точно не судья… Катя! Лично я не очень верю в сумасшедшую любовь. Возможен и тот факт, что мне не повезло с самого начала нашего брака. Мы с мужем представляем собой внешне прекрасную пару, которая давно живет спокойно и размеренно. Мне даже кажется, что до этого моего ужасного заболевания я была на грани развода со своим порядочным мужем. Слишком мы разные с точки зрения отношения к жизни, к оценке воспитания нашей дочки, к обязанностям в семье и к родителям. Сначала у нас, как у всех, – учеба, работа, становление, маленький ребенок, молодые и еще здоровые наши родители, свои увлечения, хобби, то есть, нормальная инерционная жизнь. Но с возрастом ты вдруг начинаешь понимать, что человек, который с тобой живет рядом, оказался совершенно случайно в твоей жизни. С ним прекрасно можно жить пока ты молод, здоров, занят, успешен и материально независим. Но если что-то с тобой происходит, например, как в настоящий момент тяжелое заболевание, то возникает вопрос: на что способен этот близкий тебе человек? Есть ли у него чувство искренней любви, жалости, сострадания, верности самым близким людям? Каким примером он будет для твоего ребенка? Я вот думаю, способен ли мой муж преподнести мне какой-либо сюрприз, вроде новой пламенной любви на стороне? Возможно, его интеллигентность не позволила сообщить мне об этом накануне операции? Какое счастье, что у меня обнаружили опухоль на самой ранней стадии. Он не видел и не увидит меня беспомощной и больной! Любовь, держащаяся на унизительной жалости, – это не любовь… Я, к сожалению, совсем не уверена в нем, в его верности. Возможно, я кардинально ошибаюсь и его не понимаю. Вполне возможно, ему иногда хочется побыть в кругу своих друзей. Я тоже сочла возможным с вами поделиться своими опасениями и переживаниями. Все это безусловно очень интимное. Не хочется никому о подобных подозрениях рассказывать, даже друзьям и родным. Вы это тоже прекрасно понимаете.
– Милая Надя! Вы еще просто очень молоды, это во-первых. А во-вторых, в вас говорит, скорее всего, ревность и нежелание смириться с тем, что у взрослого мужчины может быть иногда желание побыть вне семьи, вне женского коллектива. Не надо раздражаться по такому поводу, надо научиться прощать мужу желание иногда побыть в кругу своих коллег или друзей. Обычный кризис среднего возраста. Его надо пережить. Я уверена, что все у вас будет хорошо, и никто вас не предаст. Вы – симпатичная и умная женщина… А сейчас извините меня… Пойду полежу, устала стоять, все болит… Сейчас завтрак привезут. Есть хочу. Катя легла и сразу же задремала.
А в палату на место Галины Васильевны привели уже знакомую Наде по коридору афрорусскую женщину из другой палаты, которая представилась:
– Меня зовут Розой Абрамовной, фамилия Фурлендер. Я из двенадцатой палаты. Я не могу там находиться, упросила врача перевести меня к вам в палату, мне еще здесь надо один день продержаться. И видите, мои дорогие, какая же хрупкая наша жизнь! Еще недавно, гуляя по коридору до и после операции, я с некоторой доброй завистью смотрела, как оживленно и с большим интересом беседуют две дамы из вашей палаты и просилась включить меня в их чат, а сегодня я согласилась занять койку одной из них. Я не верю ни в какие приметы, все это ерунда. Сколько смертельно больных женщин лежало ранее на ваших койках… кто знает. Но я все равно решила побыть эти сутки с вами. Как говорится, «прошу любить и жаловать»…
Надя с удивлением у нее спросила:
– В чем же причина вашей передислокации? Роза Абрамовна села на кровать и ответила: – Вы будете смеяться, дорогие дамы, но там, в двенадцатой палате, тоже больные женщины, но кроме онкологии они больны еще на все свои головы. Меня, пожилого страдающего человека, они все время обзывали. Сначала «черной негритоской», а потом, когда узнали, что я еврейка, стали называть «черной жидовочкой». Что за народ у нас? Где интернационализм? Казалось бы, в больнице, где лечится большинство пожилых, седых бабулек, включая меня, идет бесконечное продолжение какого-то ужасного антисемитского «сериала». Оказывается, что лично я со всем своим народом виновна во всем: и в том, что Христа мы, евреи, распяли, виновна конкретно в их болезнях, в ковиде и вообще во всем. Ну мне в конце концов, надоело слушать этот бред, и я их послала куда подальше… А у вас в палате чего больше: расизма или антисемитизма? Я сутки-то с вами продержусь? Катя, проснувшись, села на кровати.
А в углу, где почти без движения лежала старенькая татарская женщина Лиля Хакимовна, раздался слабый голос:
– Ага! Значит не только мне, моим детям и внукам из всех углов доносится «понаехали». Не бойтесь, Роза, я вас в обиду не дам. Роза Абрамовна сразу оживилась:
– Слава богу, есть защита! Все женщины грустно засмеялись и присели на своих кроватях, чтобы позавтракать. Все, кроме бабушки Лили Хакимовны, которая готовилась к операции во второй половине дня. В палату вошел лечащий врач с медсестрой.
Первым делом он подошел к старенькой бабушке:
– Лиля Хакимовна! Медсестра возьмет у вас анализы, померит вам давление прямо в палате. И, увы, побреет вам голову перед операцией. Волосы будут мешать хирургу. Потом с грустью тихо объявил оставшимся:
– У вашей соседки Галины Васильевны случился обширный инфаркт после новости о смерти мужа. Она и так была ослаблена после операции, спасти ее нам не удалось. Вот такие грустные новости. Но, дорогие дамы, ваша жизнь продолжается, и у каждой из вас она своя. Таким образом Роза Абрамовна, Екатерина и Надежда после завтрака идут на перевязки и готовятся к выписке на завтра. Жду вас в перевязочной. Сами, надеюсь, дойдёте и расскажете мне при встрече о своем самочувствии. Вижу, что Екатерина уже готова на новые подвиги, на новые километры, так?
Катя тихо ему ответила:
– Буду стараться, доктор.
– Значит, договорились, жду вас в том же порядке: Роза Абрамовна, Екатерина и Надежда. Врач с медсестрой покинули палату. Женщины засобирались на перевязки.
Роза Абрамовна, Екатерина и Надя после перевязок, получив все рекомендации от лечащего врача, разбирали у дежурной тарелки с обедом. Они были голодны, просили добавки супа из сайды. Сидели и поглощали обед с большим аппетитом. Дежурная, которая разносила еду, спросила у них, кому дать добавки второго. Все согласились и потянулись за добавкой.
В этот раз она улыбнулась, как всегда, и по-доброму спросила:
– А помните, девоньки, как вы в первый день свои носы воротили, еще и проветривали палату? Ну что, сейчас тушеная капуста с рыбной котлетой помещается в вашем желудке? Ну, не серчайте, так теперь ведут себя все больные, слишком избалованный народ стал. Однако на пятый день у всех, кто не обречен, просыпается аппетит. Жизнь есть жизнь! А ваша бывшая сумасшедшая соседка на шпильках лежит сейчас под капельницей, без косметики, без дешевых понтов, вот ей, умирающей бедолаге, не до еды, она передавала всем вам привет. Сказала, что как только вашу Тамару после операции привезут, соберется с силами и зайдет к вам. Приятного вам аппетита, девоньки! Ради бога, живите долго!
Надя, чтобы чуть-чуть воодушевить соседок по палате, обратилась к Розе Абрамовне:
– Роза Абрамовна! Бог даст, вас завтра выпишут, как и нас с Екатериной. Я очень надеюсь, что у нас всё будет хорошо. Посмотрите в окно. Какая красивая золотая осень! Ни ветра, ни дождя. Мы все сможем с близкими пойти гулять, можно в парк, можно поехать на дачу. Постепенно, я надеюсь, все наши операции и страхи забудутся. Вот и настал теперь ваш черед рассказать нам про ваше путешествие в США.
Роза Абрамовна немедленно отреагировала:
– Девочки, дорогие! Увы, в настоящий момент у меня в жизни очень печальный период. Мой муж недавно умер: больные сердце и сосуды, плюс ковид, который спровоцировал его уход. Завтра я вернусь домой. Живу я сейчас одна, позову своих верных подружек в гости, тех, конечно, кто не болен ковидом, и мы все вместе пойдем гулять в Парк Горького, в самую его лучшую часть, в Нескучный сад. Там сейчас такая красота, золотая осень! Но ещё до прогулки я закажу доставку на дом продуктов, а если у меня еще хватит сил, то с превеликим удовольствием приготовлю сама что-нибудь вкусненькое, испеку яблочный пирог, например, открою наливочку, которую мне соседка подарила. Все мы будем после прогулки праздновать мое настоящее выживание. Мы с «девочками» дружим в течение всей жизни, еще со школы. Знаете, как трудно мне было выживать, будучи при этом абсолютно здоровой! Но я все-таки выжила.
А вот моей маме, красавице, было еще трудней выживать. После смерти Сталина, его «Дела врачей», моя мама, еврейка по национальности, мечтала уехать куда угодно из СССР. Но это было абсолютно нереально. И вдруг в 1957 году на Всемирном фестивале молодежи и студентов мама познакомилась с очень интеллигентным парнем, студентом из США, выходцем из Анголы, умником и красавцем. Два дня сумасшедшей любви. И у мамы, и у парня был прекрасный английский язык. Но самого главного в своих отношениях они не поняли до конца. Представляете, маме показалось или послышалось, что этот студент обещал ей, что обязательно прилетит и женится на ней. Бедная моя мамочка даже на секунду не сомневалась в этом. Она ему искренне поверила. К тому же это был счастливый шанс выехать из СССР. Высокая рыжеволосая девушка восемнадцати лет от роду с белейшей кожей, красавица, студентка-химик с верой в коммунизм и интернационализм полюбила чернокожего студента из США, сына какого-то вождя племени из Анголы!!! После всемирного праздника молодежи она обнаружила, что беременна. А у чернокожего студента, как потом выяснилось, было двойное гражданство – Анголы и США. Жить в СССР он совсем не собирался. Аборты тогда уже как год разрешили делать, но мама, типичная еврейская женщина, после такой страшной войны и холокоста даже не раздумывала: она должна была только рожать детей, а не убивать их в зародыше. Роза Абрамовна сделала паузу, казалось, что она смахнула с глаз слезы. Женщины в палате молча слушали Розу Абрамовну. То, о чем она им начала рассказывать, сначала не было им интересно, но с каждым новым предложением они проникались историей.
Надя прервала размышления рассказчицы:
– Ничего себе любовь!
– Вот так я и родилась в 1958 году. И я, конечно, очень этому рада, а студент из Анголы написал маме письмо под Новый год, которое мы в распечатанном виде получили по почте только в марте. Там были слова «поздравляю, привет советским комсомольцам», что-то про чудесные воспоминания о СССР, с которыми он будет жить на новой родине в США, и все… Ясно, что никто ему не ответил. Ну что поделаешь, мама меня воспитала, страна помогла получить образование. Я по специальности тоже химик, как и мама. Замуж мамочка так и не вышла, полностью посвятила себя мне. Понятия «афрорусской» тогда не существовало. Кому тогда нужны были дополнительные проблемы в виде чернокожей дочери? Зато сколько кривотолков было в мамин адрес: «черножопая шлюха продажная, шлюха подворотная, прижившая от негра дитё, шпионка еврейская или жидовская морда». Моя мамочка все это вытерпела. Поверить трудно, какие у нас были ужасные времена. А я выросла, вышла замуж и родила двух мальчиков. Оба стали учеными, тоже химиками. Семейная традиция! Сыновья с 2000-х живут в Израиле, оба женаты. Там они счастливы со своими женами и детьми, и никто их не обзывает ни «неграми», ни «жидовскими мордами».
А я с ними не полетела. Здесь могилы мамы и мужа. Я очень люблю мою Москву – родную и так хорошо мне понятную, свою родную улицу, свою обжитую квартиру с вещами, доставшимися мне от мамы и от бабушки, напоминающие мне о моем детстве. Да и поздно куда-то улетать и начинать новую жизнь. У меня здесь есть верные друзья, которые мне ближе, чем некоторые родные, они мне всегда протянут руку помощи. Я без них не смогла бы вообще выжить. А жизнь сама по себе – это ведь счастье! А еще большее счастье – иметь настоящих друзей, жить ради любви к ним.
Надя спросила эту счастливую женщину:
– Роза Абрамовна, а как вы попали в США? Вы нам еще не рассказали.
– Как я попала? Это моя мама перед самой своей смертью, уже в нулевых годах, разыскала моего биологического отца через своих дальних родственников, живущих в Бостоне. Мой отец стал профессором в Гарварде. Мама с ним сначала списалась, потом они переговорили по телефону. Я как сейчас помню, что мама долго извинялась перед ним за возможно неимоверную стоимость этого долгого разговора. Профессор был, естественно, в шоке. У него сразу дочь нашлась и два внука… Дочь говорит на английском языке, сможет его понять и, возможно, простить. Он, мой отец по имени Майк, прислал мне приглашение, прямо на адрес директора моего НИИ. Пришлось руководству разрешить мне выехать за границу. Весь институт, где я работала, провожал меня. Еще бы! Роза летит в Бостон, в Гарвард. В общем, знай наших и мою еврейскую маму! Я тогда была на тридцать килограммов моложе, яркая афроеврейская женщина. Мой ангольский папа Майк устроил в Бостоне настоящий праздник, встречал меня как самую настоящую родную дочь, по которой явно сильно соскучился, организовал мне в Гарварде пару просветительских лекций по блату. Я с ним побывала в Нью-Йорке, в Филадельфии. Его жена ирландских кровей тоже работала в Гарварде, она тоже очень тепло меня встретила. Своих детей у них не было. А через полгода, как сговорившись, и моя мама и мой новоявленный отец ушли из жизни.
Из угла раздался слабый голос Лили Хакимовны:
– Роза! Ты, главное, держись! Мы своих не обидим! Девочки! Сейчас Тамару привезут, вы уж все за ней, пожалуйста, поухаживайте, она всем нам чаи и тарелки подносила. А потом и меня увезут. После операции в палату привезли Тамару и забрали на каталке Лилю Хакимовну. Тамара спала под наркозом.
После обеда все женщины тихо лежали: кто читал, кто слушал музыку в наушниках, кто-то дремал.
Очень скоро им был предложен дежурной полдник, состоящий из булочки с чаем. Рядом с Тамарой сидела гостья – Роксана. Она держала руку Тамары у себя в ладонях. Тамара, очнувшись, удивилась и очень обрадовалась. Рокси выглядела иначе, чем в свой первый визит, она казалась старше на несколько лет, измученная болями и очень грустная. Она была без косметики, в обычном белом банном халате и тапочках, с маленьким хвостиком на затылке, перевязанным обычной резинкой. Тамара была еще слаба. Как только она окончательно пришла в себя, она попросила взять ей булочку и принести кружку с чаем. Через пару минут женщина сразу же начала звонить своему другу, интересоваться, как поживают без нее дети. Глаза ее светились надеждой и счастьем. Соседки прислушивались к ее довольно громкому разговору.
– А доктор мне и говорит, что все у меня относительно нормально, все что смогли они вырезали, и что он ждет моих анализов. А я, считай, сегодня заново родилась. Будем, Костик, жить, будем играть с ребятами в пинг-понг. Еще на их свадьбах погуляем. Ой! Лишь бы анализы были хорошими… Да, да, иди, конечно, и помолись за меня. Результаты анализов через десять дней будут, я еще побуду здесь до пятницы. Ты уж там сам как-то справляйся с ребятами. Они все тебе будут помогать. Ждите меня, я как оклемаюсь, сразу же пойду на работу. Деньги у нас будут, не волнуйтесь. Целую.
Надя повернулась к Тамаре и Роксане.
– Девочки! Чем вас подбодрить, кроме чая и булочек? Меня завтра выписывают, а у меня еще осталась шоколадка, конфеты, берите, они ваши. Вам силы нужны.
Тамара улыбнулась:
– Давайте, Надя. Спасибо вам, мы с удовольствием всё съедим.
Рокси грустно смотрела на слабую после операции Тамару. Гладила ее руку. Тамара явно хотела спать.
Потом Роксана ее обняла, поцеловала и тихо вышла в коридор. Надя ее догнала:
– Рокси! Как вы себя чувствуете? Вы так грустно смотрели на Тамару? Что-то знаете? Я все равно завтра выписываюсь, может быть, ей возможно как-нибудь помочь?
Рокси сначала махнула Наде рукой, но потом остановилась и дождалась, когда та подойдет поближе:
– Я теперь могу говорить только шепотом, лично у меня все плохо, но я, как могу, сражаюсь. Вот удивительное дело, я относительно молодая обеспеченная женщина, мать и бабушка. Мой муж занимает высокий пост, денег у нас полно, мне бы жить и жить, но меня бог решил прибрать, да так быстро, что я не успела даже насладиться толком своей жизнью. Все время обслуживала мужа, сопровождала его везде. Дети были под контролем воспитателей, только помню «здравствуйте» и «до свидания». Отдых – всегда с женами партнеров мужа, клубы – с его партнерами. Пустота, одни дешевые понты, машины, шмотки, море зимой… А я ведь была отличницей в школе и в институте… Меня элементарно купили, а я элементарно продалась… Вся моя жизнь оказалась подготовкой к какому-то главному экзамену. Вот и всё, выпускная «сессия» уже скоро.
А Тамаре надо обязательно помочь, и лучше деньгами. Её, бедную, на самом деле толком даже не оперировали, почистили кое-что, кое-где, у нее агрессивная меланома с метастазами. Она обречена. Врач ее задержит на пару дней, скажет ей правду, потом, наверное, ее будут облучать. Я всех подробностей не знаю, да и не хочу. Если есть у вас возможность, то переведите ей деньги. Возьмите у медсестры её номер телефона, он привязан к сбербанковскому счету. Она ведь мать-одиночка четырех детей. Я еще попробую что-то сделать и помочь ей через своего мужа, если успею. Не надо никому ничего говорить. Здесь все несчастные, и каждый по-своему. Всё, Надя, я пошла к себе в палату на койку, у меня все ломит, сил никаких нет, пойду приму лекарства и отрублюсь.
– Спасибо вам, Рокси! Знаете, иногда внешность очень обманчивая, а поведение – странное. Вы – прекрасный человек, боритесь, как сможете, и держитесь! Деньги я переведу Тамаре. Можно я вас поцелую?
Надя обняла и поцеловала Рокси, потом пошла в палату. А туда привезли Лилю Хакимовну. Ее голова была перевязана бинтами, она производила впечатление раненого бойца. Ее маленькие карие глазки как два уголька выделялись на бледном лице. Она тихо приземлилась на постели и сразу же уснула.
6. Среда
В палате три женщины готовились к выписке из больницы. Розе Абрамовне, Екатерине и Надежде сделали перевязки. Женщины собрали свои вещи и ожидали получения на руки выписных документов. Оставалось не больше получаса до того, как они должны были покинуть отделение больницы. Тамара продолжала проверять домашние задания близнецов, давала по телефону указания своему другу Костику по приготовлению обеда.
