В конце октября никуда не деться от города,
когда лампы и сумерки вступают в свои права.
Вечерами все дольше припадки рекламного голода,
но Нева еще, словно Серая Шейка, жива.
Итальянцы с фонтанами подаются к югу,
заподозрив неладное в шинельной спине на углу,
и индейцы с цыганами жмутся друг к другу,
чтобы сесть без билета на ночную метлу.
Без листвы и японцев обнажаются храмы –
желто-белые и из красного кирпича,
и дежурят на остановках ученые дамы,
все понимая и великодушно молча.
Начинаю, как лошадь, косить в сторону глазом,
зная, что никому ничего не должна.
Но ограды чугунные клеят кленом и вяжут вязом,
и манежем бульвары ложатся – скачи до дна.
Ты предприимчив и прищурен
в сезон своих семейных бунтов,
и вновь стремишься к жизни утлой,
де факто, впрочем, не де юре…
Ну, что ж, подходит этот город
для смелых одиссей воскресных –
и древнегреческая пьеса
на крыше Зимнего, и холод.
Нежна японская сушилка
под боком «Идеальной чашки»,
но нас не взять теплом домашним,
сегодня мы не лыком шиты.
Прочны слежавшиеся сети,
тем паче, что Улисс – не мальчик,
но жив пластмассовый стаканчик,
и парадняк эгейски светел!