Усталость вносит коррективы
в красиво сверстанные планы,
пускает по боку массивы
разархивированных данных,
уводит мягко и дождливо
от лезвий капельного края
туда, где в блочную сонливость
ячейки Купчино впадают.
Где лоскутки линялых лоджий,
скорлупки кафельного тлена,
где жизнь живая невозможна
и продолжается смиренно,
где в геометрии бездарной,
набитой перхотью бумажной,
покорно моется кустарник,
скользя по ржавчине гаражной.
Как они плавают в своих
воздухоплавательных парках!
Как ярко светятся на арках,
на арках неба голубых!
Как дружно борется их club
за непрерывность белых гонок,
как шерстяной очесок тонок
истаявших от бега лап!
Ну, а внизу – тяжелый пир
идет от жажды до увечья,
и тонет в грозном красноречии
наш водоплавающий мир.
Город ползет на лихое дело –
гонять по безналу двуглавых куриц.
Город объелся транспортным джемом
и не влезает в штанины улиц.
Дождь украшает асфальт кругами,
желая потрафить коням железным,
но белые фары глядят волками
на безлошадных – лезут и лезут.
Лужи полны тополиным пухом,
липовым цветом, кленовой керенкой.
Иду на работу – тревожить духов,
пить чай и смотреть, как линяет дерево.