Юлия Резник
За тобой
Глава 5
Давид был ужасно недоволен собой. Нет, не так: он был взбешён. Напряжён до того состояния, что вокруг его стремительно движущейся фигуры вихрями закручивались воздух и строительная пыль, которая никак не желала выводиться после недавнего ремонта. Он ходил и ходил, не находя себе места. Садился за стол. Вскакивал. Ненадолго замирал у окна и даже пытался смыть с себя то, что произошло, как будто оно на нём липкой плёнкой осело. Не помогло и это. А его бесконечные метания привели лишь к тому, что травмированное бедро стало сильнее ныть. Боль была настолько изматывающей, что ещё немного – и он бы сам скрючился над унитазом, выблёвывая кишки. Чтобы этого не допустить, Давид достал аптечку, ампулы с обезболивающим, шприц… Пусть он уже не доверял своим рукам настолько, чтобы взяться за скальпель, но поставить укол ему все ещё было по силам. Не промахнётся же он мимо собственной задницы! Да только в последний момент Давид передумал. Сгрёб рассыпанное по столу добро обратно в аптечку, отшвырнул ту от себя и, понимая, что окончательно утрачивает над собой контроль, шумно втянул носом воздух.
Чёрте что! Как он так облажался? Он! Ладно бы кто-то другой, тупой, ничего не понимающий. Но не он… Непростительно. Хоть бери теперь и на покой уходи. А что? Может, это и выход. Да только кто ж его отпустит?
А если прийти и сказать: «Всё, ребята, потерял на старости лет нюх» – кто поверит?
Давид опёрся ладонями на подоконник. Свесил голову и зажмурился, пережидая очередной болезненный спазм. Боль высекала искры из глаз, добавляя спецэффектов застывшей на обратной стороне век картинке.
– Дыши!
– Я дышу.
– Нет. Пока ты боишься. Давай… Вдох, выдох.
Он же сразу считал её страх. Тем необъяснимее то, что он сделал дальше!
– Молодец. Хорошая девочка. Ты на всех мужиков так реагируешь, или только мне повезло?
– Что? Бред какой. Придумали тоже!
– Проверим?
– Ничего я не собираюсь проверять! Нашёлся мне испыта…
Нахрена? Нахрена ему это было надо? Проверил? Да. Дальше что? С ней, с собой. В принципе… С этим грёбаным стояком!
Она же боялась. Бо-я-лась. И явно не хотела. А он поцеловал. Всего лишь поцеловал. Всего лишь?! Её вырвало. От салата, ага… Как бы не так. Он, конечно, повёл себя как полный кретин, но всё-таки, объективности ради, дураком Давид не был. И всё он понимал. Точней, понял. Точней… А, к дьяволу! Неважно. Вопрос в другом – что теперь делать? Пойти к ней? Извиниться? А что это изменит, даже если представить, что его впустят? Давид мог поклясться, что ничего. Она опять на него посмотрит тем самым слегка удивлённым взглядом и сделает вид, что вообще не понимает, к чему он клонит. И что всё нормально. Так, как и должно. Точно так же, как она сделала, когда её вырвало.
– Это из‑за меня?
– Что именно?
– Тебя вывернуло…
– Нет. Из‑за салата.
– Что?
– Я сегодня завтракала в кафе. Наверное, салат был несвежим.
А может, ему поверить? Ну да… Взять и обмануться. Насколько же будет проще!
Докатился… И главное ведь, не понятно, с чего его настолько пробрало. Ещё пару дней назад он даже при желании не смог бы представить, что так его на ком-то заклинит.
Та-а-ак. Стоп. Его, выходит, заклинило? Всё? Тушите свет? Или ещё как-то можно пересобраться и не наделать глупостей? Ведь что может быть глупее отношений с проблемной женщиной? А впрочем, о каких отношениях речь? Нет, всё же с ним произошло какое-то стремительное отупение. Что, если так подкрался маразм? Это на первый взгляд для маразма вроде бы рано. А практика показывает, что многие болячки молодеют. Добавь к этому его довольно стрессовый образ жизни, и – вуаля.
Прерывая мысли Давида, кто-то позвонил в домофон. Гости в его доме появлялись нечасто, так что ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, откуда идёт звук. Чуть припадая на одну ногу, он дошёл до двери. Ткнул пальцем в специальную сенсорную панель, выводя на экран изображение.
– Люба?
– Давид! Я уж думала, зря приехала, но до тебя ж не дозвониться! Открывай.
– Шестой этаж.
– Да знаю я, – отмахнулась его бывшая. Ну да, от конторских, тем более от неё, адрес было не скрыть. А учитывая, что с ним пытались связаться… Хм. В общем, немудрено, что она примчалась.
– Ну привет.
– Привет! – как всегда энергичная, Люба коротко его приобняла и по-хозяйски чмокнула в щёку. Они давно не виделись, за это время она как будто бы похудела, подстриглась и, кажется, всё ж начала потихоньку сдавать… А может, просто устала. В их возрасте стоит чуть недоспать – и всё, результат налицо.
– А это что? – Давид не сразу обратил внимание на пакет, который с собой принесла гостья.
– Подарок.
– Я пропустил какой-то праздник?
– Ага. Новоселье. Мог бы и позвать по старой дружбе. Хвастайся!
Чудно. Выходит, Любка пришла посмотреть на его холостяцкую берлогу? Любопытство заело? Или что?
– Ну, неплохо, слушай! И твой диван здорово вписался.
Диван – это, пожалуй, единственная вещь, доставшаяся ему при разводе. Не то чтобы Давид претендовал на что-то другое, нет. Он уходил, как истинный джентльмен. В чём был, что называется. Оставив нажитое добро жене и детям, и, кажется, ни о чём не жалел. А теперь вот почему-то вспомнил. И мелькнула гаденькая мысль, что по сути ведь это Любка захотела развода. А платить за него пришлось почему-то ему.
– Кофе будешь? Или сразу чего покрепче?
– Нет. Я за день столько нахлебалась, что теперь тахикардия.
– Это ты зря. Себя надо беречь.
Давид полагал, что Любка как всегда беспечно взмахнет рукой, а она как-то так затаилась, о чем-то своем думая. И кивнула:
– Да. Ты прав. Очень надо. Все слишком шатко.
– Ты о чём-то конкретном сейчас?
– Что?
– У тебя какие-то проблемы?
– Да нет. Может, у тебя сок есть?
Она любила яблочный. Такой, знаете, с мякотью, банки с которым украшали пустые полки в советских магазинах. Они могли развестись, прожив вместе полжизни, могли месяцами потом не общаться (не из‑за обиды, нет, её между ними не было, а из‑за чудовищной нехватки времени), но то, что они узнали друг о друге за эти годы, было не вытравить из головы. Оно там намертво въелось.
– Нет. Я ж его не пью, а гостей, ты прости, я не ждал.
– Я пыталась тебя предупредить. Только кое-кто не брал трубку.
– Замотался. Так что всё-таки случилось?
– Нет, ну вы только на него посмотрите? Мне что, нужен какой-то повод, чтобы к тебе прийти?
– Обычно – да, – улыбнулся Давид, протягивая бывшей жене высокий стакан. – В прошлый раз, кажется, Ритка чуть не завалила сессию. А до этого мы встречались, чтобы перемыть кости Лилькиному жениху.
– Они, кстати, расстались.
– Вот как?
– А Лилька тебе, что, не говорила?
Давид нахмурился. Развел руками.
– Попыталась.
– А, так до тебя даже твоя любимица не дозвонилась?
– О, да брось. Нет у меня никаких любимиц.
– Это ты Ритке расскажи.
Ну ладно. Может быть, он соврал… И нет, он не любил старшую дочь сильнее, скорее тут дело было в том, что она ему была ближе. По темпераменту, по характеру, по взгляду на жизнь. И от того, что между ними с Лилькой было это безмолвное взаимопонимание, младшей Рите казалось, что он её любит меньше. Давид приложил массу усилий, чтобы она изменила своё мнение. Усилий, которые, в конечном счёте, не дали никакого ожидаемого результата. За исключением того, что Лилька выросла ужасно избалованной и убеждённой в том, что все ей что-то должны.
Давид поморщился, как будто ему без этого не было тошно. Ну что за день?
– Люб, давай ближе к делу.
– Какой же ты зануда.
– Не спорю. Что-нибудь ещё?
– С ногой что? – поняла, наконец, причину его отвратительного настроения Люба.
– Ничего. Натрудил.
– Давай укол поставлю.
– Я и сам не без рук. Говори, с чем пришла, и уматывай, – беззлобно заметил Гройсман.
– Это терпит… Но, если уж ты так хочешь знать, мне на экспертизу спустили твой проект.
– Который из?
На самом деле прямо сейчас Давид не мог думать ни о чём, кроме боли, но Люба была здесь, и ему нужно было хоть как-то поддерживать разговор.
– О суррогатной секс-терапии для наших ребят. Ты правда считаешь, что это им нужно?
– Если они пострадали на работе, получили увечье или инвалидность, мешающую вести нормальную жизнь, почему нет?
– Это же… Это же банальная проституция!
Для такой образованной женщины в некоторых моментах его бывшая жёнушка оставалась ужасно тёмной.
– Ты путаешь грешное с праведным. Перед суррогатным партнёром ставится вполне конкретная цель.
– Какая же?
– Обращающиеся за терапией люди приходят не ради удовольствия. Они заново учатся близости, прикосновениям, коммуникации. Ты можешь представить, что чувствует мужик, в недавнем прошлом боец элитного спецотряда, красавец, укладывающий девок пачками, оставшись по пояс парализованным?
– Полагаю, ничего хорошего.
– Вот именно. Но им можно помочь. У меня есть понимание, как.
– А понимание того, что это слишком прогрессивная идея для нашего общества, у тебя есть, а, Давидик?
Гройсман поморщился, потому как понимание было. Он же не дурак!
– Попытаться стоит. Вдруг одобрят.
– У них на нормальную пенсию им денег нет, на реабилитацию. Физическую, заметь, реабилитацию. А ты о духовной… Ага. Держи карман шире.
– Ну, раз так – заворачивай. Накладывай визу. Что ты мне мозги компостируешь, Люб?
– Да вот интересно. У тебя тоже проблемы были? Ну, после ранения… Ты поэтому ко мне охладел?
– Люб, ты сейчас спрашиваешь, не стал ли я импотентом?
– Нет! Я же знаю, что не стал… У нас было. Несколько раз, но всё же…
– Меня то ранение лишило профессии. На фоне этого потери потенции я бы даже не заметил. Правда… Но, насколько я могу судить, этого не произошло.
– Но твои шрамы…
– Шрамы украшают мужчину.
– Или добавляют комплексов.
– Не в моем случае, Люб. Если честно, я даже не понимаю, как так вышло, что мы это обсуждаем, – Гройсман натянуто улыбнулся.
– Не спрашивай, может, это мне нужно было…
– Что?
– Избавиться от чувства вины.
– Ты себя в чём-то винила?
– Хм… Как сказать? Я думала, может, как-то не так отреагировала, когда впервые увидела твою ногу и этим тебя ранила…
Это было так похоже на Любу, что Давид едва не рассмеялся. Надо заметить, в тот раз, о котором Любка упомянула, её реакция и впрямь оставляла желать лучшего. Он потом часто вспоминал её глаза… Мелькнувший в них калейдоскоп эмоций. Ужас, брезгливость, панику… Будь он не таким толстокожим, это и впрямь могло бы стать для него ударом.
– Всё нормально, Люб. Я о той истории и не вспоминаю.
– Правда?
– Ага. И мои шрамы никоим образом не влияют на мою личную жизнь.
– А она у тебя есть?
Он даже рот открыл, так Любка удивила его своим вопросом. А потом в дверь постучали, избавляя его от необходимости отвечать. Стук был настойчивым. Так обычно тарабанили, если что-то случилось. Давид распахнул дверь и отшатнулся, потому что прямо на него шла испуганная соседка с сыном на руках.
– У него температура. Очень высокая. Уже сорок один. И вот, послушай…
Все краски сошли с её лица, и лишь в глазах – он почему-то только теперь рассмотрел их цвет – в избытке была лазурь.
– Задыхается?
– Да. Я боюсь, скорая не успеет.
– Очень похоже на ларингит. Дай его сюда.
Бэлла отдала ему сына, но не сразу. На секунду задержала в своих руках и потом буквально от себя оторвала.
– На твоём лекарственном складе часом нет «Будесонида»? – спросил Давид, доставая из ящика небулайзер.
– Я не знаю… не знаю! Не знаю! Господи… Что мне делать?
– Ты дыши. Остальное я сделаю сам.
– Что сделаешь?
– Кольну «Дексаметазон». Это гормональный препарат, но он абсолютно безопасен при единоразовом использовании. У него нет аллергии на лекарства?
– До этих пор не было.
– Вот и славно… – быстро наполнив шприц, Давид оголил мальцу попку и поставил укол. Плакать у того сил не было. – Сейчас станет получше. Ну что ты? – удерживая ребёнка одной рукой и, сам не понимая, что делает, Давид осторожно отвёл упавшие на глаза Бэлле волосы. Он и думать забыл, что они не одни, когда о себе напомнила Люба.
Глава 6
– Ему нужен влажный воздух. У тебя можно отключить вытяжку в ванной? – Бэлла обернулась на звук чужого голоса, запоздало понимая, что они с Гройсманом не одни, что в квартире соседа посторонняя женщина. Не молодая, но вполне ему под стать. Приятная внешне, ухоженная. И дорого, хотя и несколько скучно одетая. Детали Бэлла отмечала краем сознания, и было ей совершенно плевать на то, что она, похоже, помешала каким-то планам Гройсмана и этой женщины. Если надо, она потом ей всё объяснит и попросит прощения. Но сейчас важней всего для неё было здоровье сына.
– Есть! Я сейчас включу горячую воду. Бэлла, посидишь с ним? – спросил Давид.
– Да, но скорая… – Белла неуверенно оглянулась на дверь, понимая, что если те позвонят, открыть им будет некому.
– Моти нет?
– Нет, – мотнула головой. – У неё, как назло, выходной, – пояснила, забирая обессиленного сына из чужих рук, целуя, зарываясь носом в слипшийся от испарины пушок на его макушке и по чуть-чуть успокаиваясь. Тот, конечно, дышал все ещё с некоторым затруднением, но то, что критический момент миновал, было очевидно.
– Тогда я сам прослежу, иди.
Бэлла хотела возразить, потому как ужасно, до дрожи в коленях, боялась остаться одной наедине со своей паникой. Но осознав, что Родику и впрямь стало получше, неуверенно кивнула и пошла к двери, чувствуя, как взгляд незнакомки прожигает дыру у неё в затылке. Плевать. Вообще на всё плевать… Ей богу!
– Вот. Садись… – Давид откуда-то притащил складной стул, какой обычно берут с собой рыбаки на рыбалку или любители отдохнуть дикарями. Среди мрамора, которым была отделана ванная комната, стул выглядел неуместно и странно. Но именно он очень много рассказал ей о своем хозяине.
Давид наклонился, чтобы открыть кран. Зажурчала вода, и действительно очень быстро комната начала наполняться паром. Родик судорожно всхлипнул. Бэлла напряглась, ласково провела ладонью по его спинке и принялась осторожно покачивать. Пар наполнил лёгкие тяжестью, завил в крупные кольца выбившиеся из хвоста пряди и как будто даже размягчил кости. Или это, наконец, расслабились скованные ужасом мышцы. В любом случае держать спину прямо больше не было сил. Бэлла откинулась на стену и уставилась в потолок.
– Ну, я пойду. Не то тебе впаяют штраф за ложный вызов.
На ты они перешли сразу, но почему-то только теперь Бэлла это осознала. Взмахнула ресницами и, прижимаясь губами к виску сынишки, заглянула в глаза Давида.
– Спасибо.
– Не за что, – вздохнул тот и отвернулся к двери. А Бэлла, даже понимая, что соседу лучше поторопиться, зачем-то опять задержала его вопросом:
– Что теперь будет? Нас заберут в больницу?
– А ты, я так понимаю, не в восторге от этой мысли?
– Совсем. Терпеть их не могу. – Бэлла откашлялась и отвела глаза, почему-то не в силах долго выдерживать его пристальный, словно пробирающийся под кожу взгляд. Уставилась на прикорнувшего сына. – Но если надо… чего уж.
– Как вариант, вы можете остаться дома под моим присмотром. В смысле, если педиатры не скажут чего-то такого, что я не знаю. Но для начала их надо встретить.
Бэлла сомневалась, что в этой жизни есть такое, чего не ведает Гройсман. И хрен его знает, почему её уверенность была такой твердой. Как он сказал? «Как вариант, вы можете остаться дома под моим присмотром»… Первая мысль – ага, ещё чего, как же! Вторая, более осмысленная, – а почему бы и нет? Больницы она и впрямь люто ненавидела. С тех самых пор, как вынужденно там провела пару месяцев после возвращения из плена. Бэлла до сих пор помнила, с какой брезгливостью и холодностью к ней относились. Общаясь с горе-врачами, равнодушными и безучастными к чужой судьбе, она испытывала едва ли не большее унижение, чем когда ей приходилось обслуживать клиентов. Нет, конечно, Бэлла допускала мысль, что в её состоянии она могла несколько неадекватно оценивать реальность, но даже осознание этого не могло заставить переменить своё отношение. В те дни она играла в игру, которую про себя называла «вызов». Смысл этой самой игры в полной мере соответствовал её названию. Просыпаясь – конечно, если ей вообще удавалось уснуть, – Бэлла брала себя, как говорят в народе, на слабо. Дожить до завтрака. До обхода. Пережить обход и не свернуть кому-нибудь шею. Выслушать нытьё соседок и не вскрыться. Пройти через очередной унизительный осмотр и не шагнуть в окно. В сто пятый раз ответить на вопросы миграционной службы и не сделать себе харакири погнутой алюминиевой ложкой.
– Бэлла, там приехали. Парня надо осмотреть.
– Бегу.
Бежит… Ага, как же. Одни слова! Нога-то болит по-прежнему! Хотя уже и не так сильно.
В гостиной Гройсмана, которую она с перепугу даже не разглядела, с ноги на ногу переминались двое мужчин в медицинской робе.
– Ну что, мамочка, рассказывайте, на что жалуетесь?
Бэлла скрупулёзно перечислила все симптомы. Гройсман вдогонку добавил, какие лекарства Родик уже получил. Назвал даже дозировки. Прибывший на вызов педиатр схему одобрил. Послушал мальчишку, заглянули ему в рот и, не увидев ничего смертельного, настаивать на госпитализации не стал.
Пока Бэлла, потакая правилам приличия, провожала врачей, Родик уснул, лег на бок посреди дивана. И, как всегда, глядя на него такого маленького и беззащитного, Бэлла испытала чувство священного ужаса. Сердце болезненно сжалось, ударило в грудь и, отскочив от рёбер, затарахтело, как ненормальное. Бэлла медленно опустилась перед сыном на пол. Боясь потревожить, положила голову на край дивана так, чтобы можно было кончиком носа касаться его крохотного пухлого кулачка, и почувствовала на себе чей-то взгляд.
– Мы сейчас уйдём, – прошептала она, подняв голову.
– Пусть спит. Не буди. Пойдём, – поманил Давид Бэллу рукой. Та, слегка покачиваясь, встала. Сил не было ни на что. Едва доплетясь до барного стула, Бэлла тяжело на него опустилась. С этого места было очень хорошо наблюдать за Родькой. А она вообще не была уверена, что теперь, после всего случившегося, хоть когда-нибудь сможет отвести от него глаза…
– Я, наверное, должна извиниться.
– За что?
– Испортила вам вечер… Ворвалась в истерике.
– Вечер? – Давид поставил перед ней чашку чая и недоумённо нахмурился, как если бы и впрямь не понимал, куда она клонит.
– Ну да. Прервала вашу встречу.
– Ах, это… Пустяки. Я тебе даже благодарен.
Гройсман тоже опустился на стул. Поморщился, вытянул вперёд одну ногу. Бэлла, наконец, поняла, что же её смущает. Он хромал! На ту же ногу, что и она. А ещё сегодня утром этого было незаметно.
– Вы повредили ногу?
– Старая рана.
Понятно. Он не хотел вдаваться в подробности. Которые ей тоже были совершенно не нужны, если уж разобраться. Бэлла мысленно отругала себя за вопрос. Подула в чашку, чтобы остудить чай, и пригубила. Напиток был потрясающе вкусным. Давид явно не экономил на заварке. Может быть, ту везли ему аж из самого Китая.
– Есть хочешь, или после салата до сих пор не до еды?
Пальцы застыли. Бэлла закусила щёку. Это что ж означало? Он хотел обсудить случившееся? Она определённо не была к этому готова.
– Нет. Не хочу. Кусок не лезет в горло. Как думаешь, приступ больше не повторится?
– Может, да, а может, и нет. В любом случае мы знаем, что делать.
– Ты знаешь. А я ничего не смогла. Даже просто взять себя в руки.
– Но я же рядом, – Гройсман пожал плечами как ни в чём не бывало. А у Бэллы дыхание перехватило от его слов. Таких на первый взгляд простых, но к ней как будто не относящихся. Чуждых. И, как оказалось, настолько трогательных, когда они обращены к тебе.
– На дворе почти ночь.
– И что? Оставайся, если тебя что-то беспокоит.
Её беспокоило. Очень. Но остаться она не могла. От одной только мысли о том, что ей придётся ночевать не дома, у Бэллы начиналась тахикардия. Она довольно буквально воспринимала выражение «мой дом – моя крепость». И за его пределами, пусть всего в двух шагах, Бэлла чувствовала себя ужасно уязвимой.
– Нет. Я не могу. Это неудобно.
– Ну, смотри сама. Я не настаиваю. Ни на чём.
И снова их глаза встретились. Бэлла поняла, что говоря в общем, он подразумевал один конкретный эпизод. Подчеркивая, что такое больше не повторится. Не скрывая в голосе сожаления и досады на себя.
– А лекарства всё же надо купить. Я схожу в аптеку, – говоря это, Гройсман машинально растёр бедро. Любая другая на месте Бэллы не обратила бы на это никакого внимания, а она, та, чьё выживание однажды стало напрямую зависеть от таланта предугадывать настроение находящегося рядом мужчины, обратила… И оценила его идущую вразрез со здравым смыслом готовность помочь.
– Не нужно. Вам нездоровится. Лучше я закажу доставку.
– Говоришь со мной, как с настоящей развалиной… – проворчал Давид.
– Нет. Просто иногда лучше не геройствовать. Ч-чёрт… Я телефон дома оставила.
– Закажи с моего. Или лучше я сам закажу.
Гройсман справился гораздо быстрей, чем она придумала достойный предлог отказаться от его помощи.
– Ну что ты на меня волком смотришь? Я же вроде ничего такого не сделал. Даже целоваться не лез, – поддел то ли её, то ли себя самого. И как-то сразу всё, что он тогда сделал, приобрело совершенно иной окрас.
– Да нет же! Я, наверное, просто… – он ей здорово помог, и это заслуживало, по крайней мере, честности, поэтому Бэлла через силу все же закончила: – …я, наверное, не привыкла.
– Что тебе покупают таблетки?
– И к этому тоже. Знаешь, я, пожалуй, всё же пойду… – Бэлла дёрнулась, но он не дал ей встать, накрыв своей тяжёлой большой ладонью её руку и тем самым будто пригвождая… нет-нет, не к столу. К себе. Дыхание Бэллы замерло в лёгких.
– Извини. Я… боже, я не собираюсь делать что-то против твоей воли.
– У меня этого даже в мыслях не было.
– Было. Я сам дал тебе повод так думать. О чём уже тысячу раз пожалел. Это должно было быть… Я не знаю… Шалостью?
– Ты у меня спрашиваешь? – вопреки своему поганому настроению, Бэлла искренне улыбнулась. – Брось, Давид. Ничего не произошло.
– А если я скажу, что хотел бы повторить?
Бэлла уставилась в пол, но он успел увидеть, как прежде изумленно расширились ее глаза.
– Ой, кажется, Родик проснулся. – Радуясь, что это избавило её от необходимости что-то ответить, Бэлла вскочила, торопливо подошла к сыну, который со сна да ещё в незнакомом месте, похоже, никак не мог прийти в себя. Удивлённо хлопал глазами и кривил губы, готовый в любой момент разреветься. – Он горячий.
– Несколько дней температура подержится. Это нормально.
Бэлла кивнула. Родька положил голову ей на плечо и, сунув кулачок в рот, внимательно уставился на Давида. А ведь если бы не тот горе-скутерист, что чуть было не переехал её сына, они бы могли не познакомиться. Скорая могла не успеть, и тогда…
– Ну, тогда мы пойдём. Дома у меня есть жаропонижающие.
– Останься. Вы мне не в тягость. Так будет спокойнее. Забирай лекарства и приходи.
Ей хотелось… Он прав, так было бы и спокойней, и безопасней. Для Родиона – так точно. Но не факт, что для неё.
– А может, лучше ты к нам? – сама себе удивляясь, спросила Бэлла. – Понимаешь, у Родьки полно вещей…
– Ладно.
– … таскать их туда-сюда не с руки. Да и привычней ему будет…
– Ладно.
– … в собственной кроватке. Что? – наконец до Бэллы что-то начало доходить.
– Я переночую у вас. Без проблем. Только кое-что соберу. Стетоскоп, там… Тот же ингалятор.
Чего? Мамочки! Зачем она это предложила? Так ведь ясно. Была уверена, что он откажется, и они сойдутся на том, что Бэлла обратиться к нему, лишь если что-то пойдёт не так. Среди ночи там, или ранним утром. И теперь получается, что она сама себя загнала в ловушку. И рядом с ней впервые за миллион лет будет спать мужчина. Точнее, не то чтобы рядом – за стенкой, и наверняка закрытой на замок дверью. Которая, если разобраться, вообще не гарантировала безопасности.
