Юлия Тимур
Под сенью платана. Если любовь покинула
В этот момент в коридоре послышался шум открывающейся двери. Вернулся Мехмет.
Женщины замолчали. Элиф приосанилась, слегка приподняв свой подбородок и расправив плечи. Фатиме же устало обмякла в кресле. С её щёк так и не сошёл странный румянец, а голова слегка кружилась.
Когда Мехмет вошёл в кухню, глаза его задорно поблёскивали. Вместе с ним в наполненный переживаниями воздух кухни ворвалась светлая волна радости.
– Что случилось? – спросила Элиф, отзываясь улыбкой на его радостное настроение. Весь он от светящихся глаз до раскрытых ладоней излучал счастье и горел нетерпением поделиться переполнившей его душу новостью.
– Выиграл! – с облегчением выдохнул он. – Моя лошадка неожиданно для всех пришла первая! А я ведь давно знал, что она выиграет. Сколько заездов за ней слежу. Вот что значит арабская порода: упрямо, потихоньку, плетётся себе от заезда к заезду в хвосте, экономит свою мощь и готовит силу для решающего рывка. И когда уже про неё все забудут – ну, все, кроме меня, конечно, – как подсоберёт все свои силёнки и рванёт на последнем круге, ведомая опытным жокеем. Вот тут те, кто на фаворита ставили, и разочаруются. Ох, и хитра порода! Это вам не английский скакун, у которого всё напоказ и который все свои силы сразу выложит, никакой интриги не оставит! От английского жеребца всегда знаешь, чего ждать. А арабская порода – она не такая: сама должна захотеть вырваться вперёд. Попробуй угадай, когда она захочет. Это задачка сложная! Вот сегодня на радость мне взяла и захотела.
Мехмет отдышался, как будто только что сам до финиша доскакал и, поделившись с женщинами своей радостью, сразу ушёл в салон. А перед этим из внушительного пакета, который принёс с собой, выложил на кухонный стол праздничные закуски: три упитанных рыбки мерджан*, с полкило крупных креветок, упаковку халвы «коска» и бутылочку ракии*. Без неё у рыбки вкус не тот.
– И кто ж это в Стамбул привез свежих лещей? Сейчас, правда, самое время их лова, но только в Эгейском море. Не иначе как небольшой косячок заблудился и наведался в наши края. А жирненькие-то какие! Вкус у лещей будет отменный! Ну что ж, сегодня на славу отпразднуем выигрыш Мехмета.
Элиф рассматривала рыбку на столе, радуясь ей, как ребенок. Но потом перевела взгляд на давно уже молчавшую Фатиме и заметила, что та как-то совсем «обмякла» в кресле и даже прикрыла глаза.
– Фатиме, ты что, заснула?
Женщина чуть приоткрыла глаза и что-то неразборчиво произнесла. Элиф поняла только одно слово – «слабость».
Румянец, растёкшийся по лицу Фатиме, сильная слабость и бессвязная речь заставили Элиф разволноваться.
– Мехмет! – позвала Элиф. – Вызывай скорую. Фатиме плохо!
Мехмет тут же вернулся, подошёл вплотную к Фатиме и склонился перед её застывшим в кресле телом.
– Фатиме, – тихонечко позвал он, – Фатиме! – повторил чуть громче.
Женщина открыла глаза:
– Слабость у меня, переходила сегодня, видно.
– Обопрись на меня, а я тебя в комнату отведу. Приляжешь и отдохнешь, – Мехмет за плечи вытянул Фатиме из кресла, и та тотчас повисла на нём. Они медленно двинулись в спальню.
– Голова… полежу, – бессвязно твердила женщина.
Элиф осталась на кухне, а когда вернулся Мехмет, обеспокоенно произнесла:
– Мехмет, скорую надо вызвать. Тревожно мне. И зачем только Фатиме с самого утра делами занялась, завтрак приготовила? Походила бы немного для начала.
– Элиф, стоит ли так волноваться? Фатиме просто устала: целый месяц лежала без движения. И вдруг столько дел переделала! Любой устанет. Да и скорая у нас намедни была.
– Послушай меня, Мехмет, до больницы мы можем её довести и без скорой. Но ты один не спустишь Фатиме с нашего этажа, а я из-за своих коленей плохая тебе помощница. Ты пойми, не нравятся мне её розовые щеки и внезапная слабость. Вдруг ей ночью станет хуже. Послушай меня, давай вызовем скорую!
И тут раздался звонок в коридоре – это пришла Алия проведать соседей и выпить с ними чашечку чая.
– Алия, – с порога обратилась к ней Элиф, – ты проходи в салон. Может, и поужинаем вместе, а не только чай попьём, как получится. Не нравится мне Фатиме…
– Когда тебе стала не нравиться Фатиме? Только сегодня? – усмехнулась Алия. – А разве, вообще говоря, она должна тебе нравиться? В такой-то ситуации, как у вас, мне бы она не нравилась вовсе!
– Алия, мне не до шуток. Думаю, что с Фатиме что-то не так. Надо вызвать скорую. Как бы чего не случилось!
– Аллах корусун*! – быстро сменила тон Алия. – Пусть с миром к своим дочкам уезжает! Когда я сегодня на твоём балконе её увидела, то глазам не поверила: такая ведь была больная, что совсем с кровати не вставала.
– Элиф, я вызвал скорую. Уже едут! – Мехмет старался говорить спокойно, но, по всей видимости, тревога жены передалась и ему.
Пока ждали скорую, не проронили ни слова, изредка беспокойно поглядывая друг на друга и по очереди подходя к кровати Фатиме, чтобы проверить, как она. И лишь сама больная, полностью отрешившись от происходящего, безмятежно дремала, прикрыв глаза, не нарушая общей тревожной тишины ожидания.
Скорая приехала довольно быстро. Молодой врач, осмотрев Фатиме, решил забрать её в городской госпиталь, чтобы уже там, на месте, провести обследование.
– С таким высоким давлением лучше перестраховаться. Могло и небольшое кровоизлияние в мозг произойти, – произнес врач, окончательно испугав Элиф и Мехмета.
К тому же и Фатиме уже начала жаловаться на жгучую боль в затылке.
Вместе с Мехметом в больницу захотела поехать и Элиф, но Алия сразу вызвалась составить ему компанию.
– Элиф, ты лучше останься дома, ужин приготовь. Куда ты со своими больными коленями поедешь? А мы вернёмся из больницы на машине – мой зять привезёт, – серьёзно добавила Алия.
Дверь за ними закрылась
,и Элиф, шаркая тапочками, отправилась на кухню: ждать новостей и готовить ужин.
***
Элиф который день стояла под платаном и, всматриваясь в силуэты прохожих, тщетно ждала Мехмета. Когда ей надоедало вглядываться в лица, она переводила свой взор на платан и начинала пересчитывать пушистые соплодия-шарики. Смотреть на них было интересно: они немного напоминали ей забавных ежат, которых она как-то встретила на дорожке сада. Маленькие, мохнатые, колючие. Правда, «ежата» на платане были в основном зелёные. Те плодики, которые находились ближе к ней и почти касались её лица, успели слегка пожелтеть, словно холодный ночной воздух, прикоснувшись к их пушистым бочкам, вобрал в себя влагу и, подсушив их, превратил пушок в жёсткие колючки. Другие же соплодия, напротив, продолжали радовать изумрудным оттенком. Они удачно спрятались в густой кроне, и ночная прохлада своим холодным дыханием пока не добралась до них.
– Нравятся пушистые шарики?
Элиф оторвалась от созерцания плодов и быстро опустила запрокинутую вверх голову. Не узнать этот голос она не могла. Это Мехмет! Мех-мет, Мех-мет, Мех-мет – в такт его имени забилось ликующее сердце девушки. Забилось так громко, что казалось, его удары должны быть слышны и самому Мехмету. Радость долгожданной встречи переполнила её и была готова вырваться наружу громким криком, блеском влюблённых глаз. Но в то же время незнакомое, тревожное чувство пришло к ней вместе с его появлением, плотно окутало её, не позволяя расслабиться, не давая ей возможности сразу следовать своим желаниям.
– Держи! – Мехмет потянул за ветку дерева и сорвал с неё сразу два шарика на длинных черешках.
Черешки были соединены между собой, а мохнатые шарики в тот момент, когда Мехмет протянул их Элиф, столкнулись друг с другом, как шаловливые дети, пользующиеся любой возможностью, чтобы поиграть. Элиф схватилась пальцами за черешок и, откликнувшись на этот призыв к игре, стала ими размахивать. Шарики задорно взлетали то вправо, то влево, а когда Элиф подбрасывала их повыше, вообще, норовили улететь. Но их крепко держал черенок, который всегда возвращал заигравшиеся шарики к руке Элиф.
– Ну, попробуй теперь убедить меня, что ты не маленькая девчонка! – улыбнулся Мехмет, наблюдая за Элиф – он и сам хотел бы убедить себя в том, что она ещё ребёнок.
– Слушай, сначала здороваются, а не пугают внезапным появлением погружённого в свои мысли человека.
Элиф не понравилось, что Мехмет назвал её «маленькой девчонкой», и она решила ответить ему колкостью, сказав что-то неприятное, которое сразу уводит за черту близости. Но, произнеся эту фразу, она тут же почувствовала, что её покинуло неловкое волнение, которое минуту назад не давало ей расслабиться.
– Извини, пожалуйста! И, здравствуй, Элиф! – миролюбиво сказал Мехмет: он и сам понял, что задел девушку напоминанием о её возрасте.
– Здравствуйте, – Элиф подчёркнуто перешла на «вы». – Как ваша поездка в Америку? Не отложилась ли потому, что визу вам не выдали?
– Элиф, я улетаю завтра! – Мехмет очень серьёзно посмотрел на девушку.
Она как-то разом потеряла своё колкое, задорное настроение, и слёзы тотчас наполнили её и без того прозрачные, синие глаза.
«Два озера глубоких, таких глубоких, что страшно: затянут – утонешь, погрузившись на опасную глубину. Задохнёшься от волнения – не выбраться назад, не выплыть. И даже опыт не спасёт пловца», – отметил про себя Мехмет и с трудом заставил себя отвести глаза от этой синей, манящей глубины, в которую и броситься бы рад, да непозволительно там плавать. Стой и смотри только.
То же самое сделала и Элиф, испугавшись внезапно нахлынувших слёз, которые могли выдать её чувства. Пускай не думает, что его скорый отъезд расстроил её до слёз!
Мехмету хотелось прижать голову Элиф к своей груди, чтобы унять внутренний трепет. Испугавшись своего желания, он отпрянул от девушки. Элиф, заметив это, удивлённо взглянула на него, ожидая объяснений.
Но он продолжал молча стоять, изредка посматривая на неё и, словно боясь чего-то, тут же отводил свой взгляд. Что ей сказать? Как объяснить ей свою вынужденную отчуждённость, когда она так доверчиво, не скрывая своих чувств, смотрит на него, обезоруживая Мехмета и напрочь лишая его слов.
– Когда вернёшься? – первой нарушила молчание девушка, справившись с охватившим её отчаянием и перейдя на «ты»: не до обид – он уезжает!
– Вернусь, – задумчиво произнес Мехмет, избегая смотреть ей в глаза, – обязательно вернусь.
– Когда?
Элиф нужен был конкретный ответ. Мехмет уходил от него, и она начинала злиться. Она всегда злилась, когда сразу не могла получить то, что хотела больше всего. А сейчас… он уезжает так далеко, что кажется: он просто исчезает! Исчезает, растворившись в воздухе, как и не было его никогда, как будто она сама его себе придумала. Элиф захотелось сначала вцепиться в него руками, а потом, размахнувшись, крепко ударить кулаками в его грудь, достучаться ими до его сердца: как он посмел уезжать тогда, когда она его полюбила! И она бы стучала своими кулачками в дверь его души до тех пор, пока бы у неё в груди не утихла боль отчаяния, не дающая ей дышать, спазмирующая и мучительная. Пока бы он не понял, как ей будет плохо без него, и что она уже никогда не сможет быть прежней беззаботной Элиф, а станет одинокой и покинутой им Элиф.
И она, широко размахнувшись, бросила в него сорванные им же плоды платана. Плоды были достаточно жёсткими и крепко соединёнными между собой, но, ударившись о грудь Мехмета, они легко разделились на две части.
Он их поднял из-под своих ног и, сверкнув чёрными глазами, тихо произнёс, сдерживая негодование:
– Когда я вернусь, а я вернусь, Элиф, надеюсь, что ты, наконец, повзрослеешь, – он выдержал паузу, ещё борясь со своим гневом.
«Девчонка, капризная девчонка!» – подумал он и, хрипло рассмеявшись, продолжил:
– И перестанешь бросаться в меня всем тем, что попадёт тебе под руку. Один из плодов, которым ты так мастерски попала в меня, я беру с собой. На память о твоём горячем характере и в надежде на то, что он обязательно встретится со вторым, предназначенным ему и выросшим с ним на одной ветке. Второй плод возьми себе и храни, вспоминая моё обещание. Да, и не забирайся больше на платан. Я не хочу, чтобы кто-нибудь другой тебя спасал, когда ты будешь падать.
Не попрощавшись, Мехмет повернулся к ней спиной и быстро пошёл прочь, убегая от Элиф, исчезая, растворяясь в туманном осеннем воздухе их уютной, а сейчас опустевшей улочки под сенью платана.
– Элиф, что с тобой, дочка? – в который раз спрашивала мать у грустной и молчаливой Элиф, совсем не реагирующей на её вопросы.
Небахат попыталась вспомнить, чем на этой неделе была занята Элиф. Может, это помогло бы объяснить ей сегодняшнее состояние дочери. Но как она не старалась, не могла припомнить никаких особенных событий. Всю прошедшую неделю её дочь после занятий в школе заходила к своей однокласснице Нильгюн, чтобы поболтать с той о делах и вместе выполнить домашнее задание.
С чем же на самом деле были связаны ежедневные отлучки дочери из дома, мать Элиф не знала. А для самой Элиф походы к Нильгюн служили лишь прикрытием: возвращаясь от подруги, она всегда подолгу стояла под платаном в надежде увидеть Мехмета..
Каждый раз дочь возвращалась домой в хорошем расположении духа. Что же могло случиться именно сегодня? Это Небахат и пыталась выяснить у упорно молчавшей Элиф, которая, пробурчав ей что-то вместо приветствия, быстро прошла в свою комнату и громко захлопнула за собой дверь.
Небахат несколько раз заходила в комнату к Элиф и всё время заставала одну и ту же картину: дочь сидела на кровати и смотрела прямо перед собой.
Странное поведение дочери не на шутку встревожило Небахат и в очередной раз, открывая дверь комнаты Элиф, она решила обязательно выяснить у той, что же случилось.
– Да что с тобой, скажи наконец! – мать подошла к Элиф и тронула её за плечо. – Что произошло с моей милой весёлой девочкой?
Элиф упороно молчала, не желая с кем-либо делиться своими переживаниями. Она хорошо помнила, как в прошлый раз мать в ответ на её откровения прочитала ей целую лекцию о приличиях и традициях. Сейчас ей совсем не хотелось услышать это ещё раз.
Мать не уходила. Она немного постояла рядом с дочерью, а потом аккуратно села к ней на кровать.
– Элиф, у меня много дел. Я не могу провести целый день, сидя с тобой в этой комнате. Скоро вернутся с работы отец и Зейнеп, да и Юсуф вот-вот придёт с прогулки. Пока никого нет дома, умоляю, скажи, из-за чего ты так расстроилась сегодня? Я чувствую, что тебе плохо, поделись со мною, милая, своими тревогами, и тебе станет легче. Не пытайся что-то скрыть от меня, твоей матери, которая любит тебя всем сердцем и не хочет видеть твоих страданий.
Элиф только вздохнула, смотря прямо перед собой.
И тут мать вспомнила, как несколько дней назад Элиф говорила ей о своей влюблённости в юношу из магазина, где они заказывали вазу. Элиф была готова даже выйти за него замуж, последним своим признанием сильно удивив её. В тот момент дочь была крайне возбуждена, и Небахат предложила поговорить с ней об этом в другой раз. Но домашние дела так закрутили её, что о своём обещании она совершенно забыла. Да и сама Элиф, казалось, не собиралась возвращаться к этой теме – в последнее время она проводила много времени со своей подругой. И кажется, была вполне довольна жизнью!
Возможно, её плохое настроение связано с тем, что они так и не вернулись к тому разговору, и Элиф молчит, обижаясь на мать.
«Попробую спросить её об этом», – решила Небахат.
– Элиф, дорогая, ты не хочешь разговаривать со мной, потому что обижена на меня из-за того парня. Кажется, его зовут Мехмет? Ведь мы так и не поговорили о нём, как условились.
На этой фразе Элиф подскочила, будто её укусила змея.
– А что толку, если и «из-за того парня», как ты его называешь, мама! Ты же мне всё успела сказать ещё в тот раз! Ты уверена, что если любишь, нельзя сразу обручиться – нужно обязательно долго ждать. По твоему мнению, выходить замуж нужно не потому, что любишь, а совсем по другой причине. Главное, чтобы все вокруг одобрили твой выбор, а ещё лучше, если отец сделает этот выбор за тебя. Тогда уж точно – сомневаться ни в чем не придётся. А если сердце любит, что с этим делать, ты мне забыла сказать! И кем должны правильно решаться вопросы любви? Мной? Тобой? Мехметом? О, нет, конечно! У нас один человек всё за всех решает и это – твой муж и наш отец!
– Успокойся, Элиф! С чего ты взяла, что и Мехмет в тебя влюблён? Он тебе сам признался в этом? Или ты решила, что для замужества достаточно того, что ты его любишь? Дорогая, нельзя во всём следовать только своим желаниям. Именно поэтому нужно уметь договариваться и ждать. И как ты могла допустить такую мысль, что твой отец не должен вмешиваться в судьбы своих детей?! Конечно, только отец и может решать серьёзные вопросы, связанные с будущим его детей. Ни он ли вырастил вас, заботясь о том, что бы вы были досыта накормлены, красиво одеты и ни в чём не нуждались? Ни он ли работает с утра до ночи, чтобы мы все могли спокойно спать и не думать о хлебе насущном? И это вовсе не секрет, что и на нашей улице не все девочки посещают школу, а многие мальчишки подрабатывают после занятий, чтобы помочь семье!
– Да лучше работать и самому всё решать! – закричала Элиф, и так долго сдерживаемые ею слезы хлынули, внезапно прорвав стену отрешённости и кажущегося равнодушия.
– А ты думаешь, что тот, кто работает, сам всё решает? Ах, Элиф, ты так молода, что не знаешь жизни. Дело не столько в работе, сколько в опыте и знаниях, которые порождают ответственность.
– Конечно, где мне взять этот опыт? Я ведь практически целый день провожу в стенах дома, и даже если выхожу на прогулку, то должна обязательно найти серьёзную причину о которой ты должна знать. Вообще, все должны знать, где я. Даже маленький Юсуф, который шпионит за мной и докладывает о каждом моём шаге отцу.
– Элиф, не преувеличивай, дорогая! Я понимаю, что ты рассержена и расстроена сейчас, поэтому говоришь так сумбурно. Безопасность нужна самим девочкам в первую очередь! А эту безопасность могут обеспечить только мужчины – твои близкие родственники! Ты и сама об этом знаешь, но сейчас готова отрицать всё разумное.
Мать посмотрела на свою плачущую дочь – как давно Элиф так не рыдала. Сердце у неё сжалось.
«Похоже, что она на самом деле серьёзно увлеклась этим юношей. Хотя первое чувство в её возрасте, всегда кажется самым сильным, безусловно, единственным. И в этом и заключается вся трагедия – безнадёжность такой влюблённости. Эх, Элиф!»
– Он уже уехал? – участливо спросила мать, сменив свой прежний, уверенный тон.
– Завтра, мама, он уедет завтра. А для меня он уехал уже сегодня. Я не смогу его увидеть завтра – значит, он уже в пути! – безутешно рыдала Элиф и, мать, обняв дочь, крепко прижала её к себе, словно хотела забрать её боль, разделив с ней тяготы её переживаний.
– Послушай, дочка, очень непросто любить того, кто далеко. И только время покажет, сможешь ли ты сохранить своё чувство. Только время, которое часто работает на нашу пользу, хотя и удаляет желаемое от нас. Как такое может быть, спросишь ты. Тебе пока это не понятно. Но попробую объяснить. Желаемое нами со временем начинает обретать конкретные формы, проступает всё отчётливее в туманном далёком… – мать гладила дочь по голове, пытаясь утешить, а думала о своём:
«Элиф, Элиф, как бы я хотела видеть тебя счастливой. И тебя, и мою старшую дочь, Зейнеп. Но, увы, не всегда наша воля только наша. Ах, дорогая, далеко не всегда. Я могу оберегать вас, моих деток, пока вы в моём доме. А когда вы его покинете, устроив каждая свою судьбу, я постараюсь всегда помогать вам, пока буду жива. Ах, на всё воля Аллаха!»
***
Элиф суетилась на кухне, когда зазвонил её телефон.
«Мехмет!» – решила она. Наверное, это он звонит из больницы.
Не посмотрев на появившийся на экране номер, да и не увидела бы она его всё равно, Элиф спешно приняла звонок.
– Мехмет, как дела? – тревожно спросила она у равнодушного экрана.
– Это я, Сaфия, дочь Фатиме и вашего мужа, – чужим, но тоже очень взволнованным голосом ответил экран телефона.
– Сaфия… – удивлённо протянула Элиф.
– Как мама? Я не могла до неё дозвониться, а отец тоже не отвечает, не берёт трубку.
– Сaфия, они в больнице…
– Что с мамой?! – женский голос в телефоне отдалился, видимо, разговор перевели в режим громкой связи.
– Сaфия, Фатиме стало хуже, и мы вызвали скорую. Я жду, когда Мехмет вернется из больницы. Он туда уехал вместе с твоей матерью.
– Хуже?! Ей и так было плохо! Это была очень неудачная идея поселить маму к вам! Она рассказывала мне, как ты плохо к ней относилась, как кормила тем, что ей нельзя есть, как устраивала сквозняки, чтобы она заболела ещё больше! Добилась своего!
Сaфия кричала в телефон, и микрофон, не выдерживая её высоких, визгливых нот, дребезжал, мешая разбирать Элиф то, что та ей говорила. Но общий смысл сказанного она поняла. Как не понять, когда гнев в голосе Сафии, её интонации с упрёком звучали гораздо выразительнее слов. Элиф сочувствовала Сафии, могла объяснить и её чрезмерную возбудимость: больная мать так далеко от неё. Но она не чувствовала своей вины в том, что сегодня произошло с Фатиме.
– Сафия, нам всем очень жаль, что твоей маме стало хуже. Возможно, ты права. И это была не самая хорошая идея поселить твою мать у меня. Но с другой стороны, ты же понимаешь, что никто бы не оставил Фатиме на столь длительный срок в больнице. А уверенности в том, что вы с сестрой сможете быстро приехать из Германии и забрать мать к себе, ни у кого не было. Собственно, в итоге так и вышло: вам понадобился целый месяц для оформления нужных документов. По поводу плохого ухода за Фатиме в моём доме, спорить с тобой не хочу: у вас матери во всех отношениях будет лучше. В моем доме ей и мёд – уксус. Но нам сейчас лучше не занимать надолго телефонную линию. Вдруг до меня не может дозвониться Мехмет? Как только я поговорю с ним, или когда он вернется домой, я попрошу его перезвонить тебе.
Элиф отключила звонок.
«Ах, Аллах! Фатиме, Фатиме! Хотя, собственно, чего можно было ожидать от больной женщины, которая с готовностью обвиняет меня во всех в своих бедах?» – Элиф стала энергично расставлять кастрюли на полках. Ну, надо же: вся посуда не на своих местах!
Она старалась уговорить себя не нервничать из-за сказанных Сафией слов, пыталась отвлечься от них, занимаясь домашней работой. Но покой не спешил к ней.
Элиф выглянула в окно. Может картинка за окном заставит её хоть на время забыть грустные события сегодняшнего дня, под тяжестью которых может сломаться и молодое некрепкое деревце, и видавший виды исполин, у которого в сердцевине давно завелась труха – результат проворного труда жуков и червяков, неустанно подтачивающих крепкую плоть.
– И дерево не выдержит, что уж говорить о человеке, которого болячки подточили, – твердила Элиф.
Вот их платан… Она задумалась, остановив свой взгляд на нём. С виду безмолвный и могучий, он так же, как и много лет назад, возвышается, скрывая половину улицы своей ещё густой кроной. Осень, конечно, проредила её, позаимствовав одну часть листвы для мягкого ковра, который расстелила под платаном, а второй части – взяла и подарила медовый оттенок, истончив и сделав незаметнее.
Но гигант непоколебим в своём покое: он уверен в целесообразности происходящего вокруг, и его не тревожат возникающие из-за этого изменения в нём самом.
Элиф внимательно присмотрелась к древу. Где-то на нём должны были быть и плоды. Но разглядеть их из окна невозможно, и очки не помогают – она давно уже в возрасте дальнозоркости, который мешает хорошо видеть вблизи, но и даль умудряется сделать мутной и зыбкой. Но плоды на платане есть – не могут не быть. Сейчас их время. И эти небольшие мохнатые шарики – тоже его оплот.
– Плоды, плоды, – проговорила она. – Где вы, мои сыночки? Дай, Аллах, чтобы всё у вас было хорошо. Ах!
Вместо того, чтобы успокоиться, Элиф ещё больше разволновалась. Не помогло ей созерцание вечно спокойного гиганта – привело к мыслям о своём, потерянном, которое не отпускает, да и не отпустит никогда и уйдёт только вместе с ней… Нет, обязательно нужно дожить до того дня, когда увидит она свои побеги – своих детей… Не может такого не случиться! А Назлы, дочке, прямо сейчас надо позвонить, чтобы на днях заехала.
Элиф тут же набрала номер.
– Назлы, дорогая, Фатиме стало хуже. Скорая в больницу увезла. Жду новостей. Да, Мехмет поехал с ней. Я? Готовлю. Коленка скрипит, бегать не даёт, но до кухни дохожу. Сама как? Хорошо. В выходные заедешь? Ждём. Позвоню, если что. Долго не могу разговаривать: вдруг Мехмет дозванивается из больницы. Хорошо, дочка, хорошо.
Элиф положила трубку и почувствовала, что обруч переживаний, давящий на грудь, ослабил свою хватку. Разговор с Назлы, словно холодный компресс, вовремя поставленный на место ожога, снял острую боль.
«Навалилось сегодня!» – отметила про себя Элиф и вспомнила о таблетках, которые надо обязательно принять, чтобы давление не поднималось, и голова оставалась относительно лёгкой, без свинцовой тяжести в затылке.
Она нашла таблетки. А когда запила их водой, раздался ещё один звонок – теперь уже в дверь.
– Приехали! – заспешила она в коридор.
В дверь вошли понурый Мехмет и немного усталая Алия. Видимо, и на неё больничные интерьеры подействовали угнетающе.
– Почему не позвонили? Я уже не знала, что и думать! – Элиф взмахнула руками.
– Мой телефон, похоже, разрядился. Да и не до него совсем было, – отрывисто буркнул Мехмет.
«Вот почему Сафия не могла дозвониться до отца!» – подумала Элиф.
Телефон Фатиме они отключили ещё до приезда скорой. Сама же Элиф и не пробовала им звонить – не хотела отвлекать. Вдруг они у врача или устраивают больную в палату?
– У Фатиме микроинсульт. Она осталась в больнице. Угрозы для жизни сейчас нет, но врачи говорят, что маленькая катастрофа часто становится предвестницей большой. Поэтому Фатиме проведут обширную диагностику, после чего назначат препараты. Хорошо, что мы во время вызвали скорую. А ты вообще молодец – внимательной оказалась, – Алия торопливо выдала Элиф все больничные новости.
– Коли так, хорошо. Мехмет, позвони дочкам. Они тоже волнуются. Пока вас не было, мне позвонила Сафия. Она, естественно, до тебя не смогла дозвониться.
Элиф с тервогой посмотрела на вмиг осунувшегося Мехмета. Нет, мужчины раскисают от бед быстрее, чем женщины.
– Мехмет-бей, обязательно скажи им, что их мать спасла Элиф! Если бы не Элиф со своей наблюдательностью, неизвестно пережила бы Фатиме эту ночь! – кричала в спину Мехмета Алия, к которой вернулся её оптимизм, а вместе с ним – и жажда справедливости.
– Спасибо, Алия! – улыбнулась Элиф. – Не думаю, правда, что его дочерей это сообщение утешит. Но меня оно совершенно точно успокоило: сделала, что могла. Теперь давайте поужинаем вместе. Два раза рыбу разогревала, пока вас ждала!
– Послушай, Элиф, а как теперь Фатиме поедет к своим дочерям? Лететь-то ей нельзя! Время должно пройти. Пусть и микроинсульт, а всё равно пока опасно летать самолетами.
– Не знаю Алия, пускай её дочери сами об этом думают. До их приезда осталось меньше недели. Сколько они смогут пробыть здесь, и когда врач разрешит Фатиме отправиться в длинное путешествие, пока неизвестно. В конце концов, можно поехать в Германию и на поезде. Не такое быстрое путешествие, как на самолёте, конечно, но для сосудов безопасное. Доберутся вначале до Европы, а там и до Берлина доедут!
***
– Элиф, ты плачешь? – Зейнеп участливо склонилась над кроватью сестры.
– Нет, – осипшим от слёз голосом коротко ответила Элиф.
Больше ей не хотелось откровенничать с сестрой: она вспомнила, как та отреагировала на их разговор о любви, который Элиф затеяла несколько дней назад. А терпеть ее насмешки сейчас – ну, уж нет! – у нее на это не было ни сил, ни желания.
– Но я же слышу! Ты меня разбудила своими причитаниями. Что с тобой? – Зейнеп на секунду задумалась и тоже припомнила недавний разговор с Элиф:
– Или твоё нынешнее печальное состояние связано с твоими вопросом о мужчинах и первой любви? – проницательной Зейнеп сразу удалось установить причину ночных страданий Элиф.
– Сон плохой увидела. Вот и испугалась! – нашлась Элиф.
– Ну, если сон… – улыбнулась про себя Зейнеп и, видя, что сестра не желает с ней откровенничать, продолжила в шутливом тоне:
– Ты как Юсуф: тому вечно кошмары снятся!
Потом задумалась и, не выдержав, съехидничала:
– Впрочем, с маленькими детьми такое часто случается!
«И эта про возраст!» – от злости у Элиф высохли слезы, а в голосе появилась уверенность:
– А ты спи, сестрёнка, не волнуйся за нас! Говорят, у стареньких – сон чувствительный: они от любого шороха просыпаются. Так что извини – больше беспокоить тебя не буду!
На том и закончили перепалку. Элиф задумалась о том, почему все вокруг не преминут ей напомнить о её юном возрасте. Что это, болезнь такая – юный возраст? Если молод, считается, что не можешь полюбить всерьёз и не можешь отвечать за свои поступки? Но она-то знает, что полюбила навсегда! И что никогда-никогда не забудет Мехмета! И от этого и больно, и радостно одновременно. Хотя, нет, больше боли – ведь он будет далеко… Пускай только побыстрее возвращается. Она им всем докажет, как она умеет любить! Только… Когда же она всё-таки его увидит вновь? Элиф сжала в руке шарик платана, который сорвал для неё с дерева Мехмет:
«Мы – два плода, соединённые веточкой! Это ветка, как дорожка, обязательно приведёт нас друг к другу. Потому что рождённым на одной ветке и невольно разлученным, суждено встретиться и стать одним целым! Наша судьба – всегда быть на одной ветке!»
С этой мыслью она уснула, продолжая сжимать заветный шарик в своей ладони.
Проснувшись утром, Элиф обнаружила, что шарик куда-то пропал. Скорее всего, он выпал из разжавшихся ночью пальцев. Она беспокойно осмотрела кровать, но ничего не обнаружила.
– Где он?! – закричала Элиф, и на её крик в комнату вбежала Зейнеп, которая вставала раньше сестры и вместе с отцом уходила в магазин.
– Ты что раскричалась, сестрёнка? Или опять сон страшный приснился? – Зейнеп с улыбкой взглянула в растерянные глаза Элиф.
– Я потеряла его, потеряла! – твердила Элиф.
На этот раз охватившее её волнение заставило не обратить внимание на шуточный тон сестры.
– Что ты потеряла?
Элиф молча продолжала искать свою пропажу. Да и что она могла ответить сестре? Что потеряла плод платана? Зейнеп совсем засмеёт её! И уж точно запишет в «деточки».
В этот момент в комнату вошёл и Юсуф. Ему стало интересно, что присходит у сестёр, и почему Элиф никак не выходит к завтраку.
Озадаченная своей пропажей Элиф стояла возле кровати в длинной ночной рубашке, доходившей ей до щиколоток. Длинные пшеничные волосы растрепались со сна, и она, пытаясь убрать их с лица, резкими движениями рук закладывала прядки волос за уши, но те тут же выпадали оттуда. Девушка злилась, из-за этого лицо её порозовело, кончик носа покраснел, а глаза из голубых превратились в практически бесцветные.
