Юлия Вдовина
История маленькой революции
III
Наутро Щербаков стал официальным владельцем ткацкой фабрики, но перед началом работы считал своим долгом освобождение схваченных рабочих. У начальника тюрьмы он сидел с шести утра и отчаянно спорил с ним:
– Да выпусти ты их, Семён Валерьич!
– Да как я их выпущу, Олег Владимирович? Мне за это такой… дадут!
Волосатый глава местной полиции усиленно расчёсывал свои густые бакенбарды, тыча аккуратным, будто дамским, ноготком в постановление.
– Ты видишь, Олег? У меня по документам не меньше пяти задержанных должно быть! Как я выкручусь, коли подымут?
– Сёма, ну выбери ты шестерых, а остальных отпусти!
– Ну и кого тебе не жалко? – начальник вздёрнул маленькую сплюснутую голову и разложил фотокарточки рабочих.
– Ну, вот этого точно можешь не открывать. Редкостная гадина, – Щербаков поморщился и вернул фотографию пекаря Серёжи.
– Я бы ещё эту оставил, – съехидничал Семён Валерьевич, указав на портрет ткачихи Анны Денисовны.
– Баб не оставлю, ловелас старый.
Достаточно фамильярное общение мужчин объясняется тем, что Щербаков являлся крёстным недавно рождённого племянника Семёна Валерьевича, поэтому им много приходилось пересекаться на застольях и других мероприятиях.
– Тогда давай решим так.
Семён Валерьевич перевернул фотографии и на «эники-беники» отсчитал пять. На одном из снимков было написано: «Алексеевъ Борисъ Степановичъ, 24.06.1874».
– Погоди, Сёма. Покажи этого, – попросил Олег Владимирович.
– Знакомая рожа… где-то я его уже встречал, – он задумался. – Точно! Ты пару лет назад его освобождал. Вы как-то связаны?..
– Выбери вместо него другого.
– Почему? – начальник подозрительно сощурился.
– Ну какая тебе разница? Отпусти этого.
Семён Валерьевич почувствовал, что у него появился рычаг давления на Олега Владимировича. Оставлять людей у себя в долгу он не любил и решил воспользоваться возможностью без замедления:
– Триста.
– Сколько?! – возмутился фабрикант. – Триста?! Пять дойных коров! Грабёж!
– Тогда я его оставляю, – полицейский хмыкнул и бегло пожал плечами.
– Давай двести?
– Двести шестьдесят-с и девица.
– Чёрт волосатый! – Щербаков достал кошелёк (он имел привычку носить в нём крупные суммы). – Триста так триста, но отпускай сейчас же. И всех.
– За остальных ещё шестьсот… – Семён Валерьевич свысока смотрел на стол, в ожидании постукивая по нему.
Олег Владимирович выругался, но спорить не стал. Мужчины пожали друг другу руки. Особенно довольно выглядел Семён Валерьевич, заключивший удачную сделку.
Рабочих выпустили и под конвоем довели до работы.
– Вы не беспокойтесь, господа, – обращался Олег Владимирович к жандармам, – можете быть свободны. Я уверен, что мне ничего не угрожает.
Стражи, не желая задерживаться, разошлись.
– Боря! – сестра Бориса и три её подруги подбежали к мужчине, с ужасом осматривая его синяки. – Как ты умудрился попасться?!
По завершении мятежа на фабрике счастливая Тамара бросилась искать брата. Губанов отвёл её в сторону от ликующих рабочих и рассказал, что Бориса отвели в темницу.
В ту ночь она появилась дома под самое утро. Катя хоть и недолюбливала Тамару, но заскучала без ежевечерних бесед, поэтому быстро впала в сон. (Последние две недели её слишком часто туда клонило.) Пока рабочие отмечали свою победу недалеко от подвала для собраний, Тамара разговаривала с Щербаковым. Она выразила доверие, что он не оставит её и Бориса в беде, а он, добродушно улыбнувшись, уверил её в правоте.
Групповое торжество прекратилось к двум ночи (в то время закончили допрос Бориса). Рабочие компаниями расходились по баракам, а Тамару провожал её благодетель.
– Олег Владимирович, мне кажется, или у подвала гвардейцы?
Ей не казалось. Они прибыли туда после ухода толпы по наводке брата Тамары.
– Кто-то рассказал… нужно предупредить остальных, что пока собираться не получится.
Женщина радостно потрепала Бориса по плечу, но в душе её зародилось беспокойство. «Он единственный из попавшихся знал про подполье… но если он рассказал, почему мы до сих пор живы?.. За ним установили слежку? Он согласился им обо всём докладывать?.. Чёрт! Теперь нельзя с ним обо всём трепаться. Нужно говорить с умом… А если это не он, а кто-то из простых работников?.. Шли мимо и видели нас… Чёрт, чёрт, чёрт! Братец, как же так получилось?!».
– Товарищи рабочие! Товарищи рабочие!
С Щербаковым были знакомы далеко не все. Над ним посмеивались юноши в картузах и девушки в платках, замолкающие тут же под твёрдыми взглядами старших.
Щербаков поднялся на импровизированную сцену.
– Товарищи рабочие, я бы хотел представиться. Меня зовут Олег Владимирович Щербаков, я новый владелец фабрики.
Все, на удивление, слушали молча, словно ожидая приговора.
– Я наслышан о ваших бедах. Да, товарищи рабочие, натерпелись вы от прошлого, извините за это слово, хозяина! Друзья, товарищи! Я не допущу того произвола, что здесь творился. Рабочие и работницы! С этого дня я сокращаю ваш трудовой день на три часа, – они, не поверив, переглянулись. – Я запрещаю работу по воскресеньям. Господа! С сегодняшнего вечера начинается стройка яслей и рабочего общежития, квартиры в котором будут бесплатны для проживающих в бараках рабочих и работниц.
– Брешешь!
Возмутившегося юношу хлопнули по затылку.
– Товарищи, я понимаю ваше недоверие, но мне бы не хотелось, чтобы оно затянулось. Сегодня вы все работаете ровно до четырёх.
Зоя крепко держала за руки Иру, растягивая губы в блаженной улыбке. Подруга c подбитым глазом тоже была весела, но жалела, что не сумеет поделиться эмоциями с Тихоном. Губанов и Авдотья обнимались, безмятежно хохоча. Борис с Тамарой вели себя сдержанно, раздумывая о своём.
IV
Прошло три дня. Олег Владимирович держался уверенно на новом месте и считался среди рабочих кем-то вроде божества. С его прихода на заводе изменилось всё: от рассадки в столовой, где наконец мужчинам позволили обедать с женщинами, и еды до преображения рабочих мест. В эти три дня прошло массовое страхование здоровья рабочих, а некоторые особо нерасторопные работники уже получили гарантированные выплаты, подняв тем репутацию нового фабриканта.
Тамара была очень довольна своим планом. Плохо было лишь усиление охраны участка с подвалом. Впрочем, недовольств больше не возникало ни у кого, и группа подпольщиков временно распалась. На самом деле, для Тамары не было секретом, что как таковое тайное общество им не требовалось, ведь на многих заводах забастовки происходили стихийно, но, к счастью или к сожалению, безрезультатно. Для достижения успеха она считала немаловажным фактором подготовленную организацию, и выходило, что без встреч обойтись нельзя. Более того, фабрикант Сафронов настаивал на раздельном труде и обедах, а из этого следовало, что на работе для Тамары, не желающей оставаться в чьей-либо тени, общение с мужчинами затруднялось. Также среди подпольщиков было несколько крестьян (в их число входил и Тихон), для которых подполье являлось единственным способом достать оружие для собственных, деревенских, «стачек». Вместе пришли к выводу, что подполье лучше всё-таки создать.
Довольство Тамары планом омрачало недоверие к брату. «Кто ещё мог рассказать, если не он? Но мы на свободе. Может и правда кто другой? Может, кто из жандармов видел? Боря, Боря! Единственный родной человек, сколько мы пережили… Нет! Это не повод отметать подозрения. Чёрт!».
Борис, облизываясь и приглаживая подровненные усы, ходил вокруг смеющейся Тамары.
– Я соскучился, – он подхватил Тамару под мягкие локти и поцеловал в мочку уха.
Тамара усмехнулась и собиралась отстраниться к подоконнику, но передумала. «А ведь это отличный момент проверить его на вшивость. Дожила! Боре не верю!». Она приняла его ласки, поцеловав в разбитые жаждущие губы.
– Выглядишь, как мешок с выкинутыми котятами, – говорила она сквозь поцелуй. – Долго били?
Рабочий нехотя отрывался от тёплой кожи, компенсируя потребность вернуться к ней касаниями изувеченных иглами шершавых пальцев к мышцам под тщательно вычищенной Катериной от крови косовороткой.
– Думал, прикончат.
В далёком отрочестве Борис часто трогал Тамары за тогда ещё длинную косу. Повзрослев, она перестала позволять ему это. Она замечала неадекватные изменения и внезапно возникающую агрессию в нём, когда он возился с женскими волосами. Ещё Тамара обращала внимание на то, что поглаживание головы самого брата действует на него невероятно позитивно: он становился разговорчив, ласков. Сейчас, как и много когда раньше, она воспользовалась этим приёмом.
– Бедный. Наверняка всю ночь пытали, – Тамара, дотронувшись до волос, прижалась плотнее. – О чём расспрашивали?
Борис лез с поцелуями, но Тамара не поддавалась, со смехом отворачиваясь. «Почему не отвечаешь на вопрос?» – осведомлялась она и не получала внятного разъяснения.
«Приёмчики свои использует? Я пока в здравом уме. Прибьёт, если узнает. Не сегодня, Тамара. Не от меня».
– Только били. Один раз спрашивали, кто начал, я… ничего не рассказал, и они продолжили колотить. Как колотили, Томочка! Собаки паршивые… а потом ушли. Не до работы им.
«Паузы делает. Лжёт? Или не до разговоров ему сейчас? Сколько они ему зла сделали… Не мог же так просто забыть… Или мог? Где твоя решимость, Тамара? С остальными болтовню не стала бы разводить. Не был бы брат… Никаких родственных поблажек, угрожающих революции! Вместе попрошайничали, вместе голодали, вместе грелись… Грош мне цена как революционерке, если не могу отречься от всего человеческого!».
– Ты вся не своя в последнее время. Думаешь, думаешь, думаешь, – заметил Борис.
– И тебе бы не помешало, – женщина вновь захохотала и села на подоконник.
В кухню молча вошла держащая в руке пустой стакан Катерина. «Как он пахнет!.. Месяц… Он совсем не посещает нас! – вертелось в её аккуратной головке. – Когда же мы снова пойдём к ним в гости?».
Как ни странно, за время проживания, а это два месяца, Катерина преобразилась и набрала в весе.
– Какая ты толстая стала, Катя, – попытался пошутить Борис, ущипнув Катерину за бедро. Она, наливая воду, вздрогнула и бросила укоризненный взгляд, но не нарушила задумчивого молчания, – нужно тебя кормить меньше.
«Куда меньше?», – девушка налила воду.
– Это лучше, чем греметь костями, – заметила Тамара. Катерина повернулась к выходу. – Постой, – женщина пристально всмотрелась в лицо дворянки: – Прыщи мелкие. Умываешься плохо?
– Хорошо умываюсь, – хмуро пробурчала Катя и ушла.
– Шибко дерзкая стала, – Борис скрестил руки на широкой груди.
В мыслях Тамары пронеслось: «Тут действительно что-то не так».
Пятая часть.
I
Минуло ещё четыре дня. На фабрике рабочие впервые ни на что не жаловались, расходясь по домам после законного восьмичасового дня. Наконец появилась возможность брать отпуск, которой немедля воспользовалась Ира. На неделю она отправилась в деревню к вдове Тихона помогать с детьми и хозяйством. Зоя сказала, что будет очень тосковать без неё. Она просила пообещать Ирину, что та не променяет её на Анастасию Петровну. Без подруги Зоя зачастила к Авдотье Ильиничне и скоротала у неё шесть вечеров, – благо времени теперь хватало.
Прошла первая неделя хозяйствования Олега Владимировича, и он пригласил Тамару, Бориса и Катерину отметить это. Катерина очень обрадовалась этому и втайне спросила Тамару, будет ли Дмитрий. «А куда бы он делся?», – спрашивала Тамара. Её неприязнь к юноше значительно уменьшилась. «Он нас не заложил. Подполье сдал однозначно не Дима. Стало быть, крыса не он». К Борису Тамара стала относиться с пущей осторожностью, но сестринскую любовь переломить была не в силах.
Вместе с Катей они сидели на кровати, по-индуски поджав под себя колени, и по сложившейся традиции обсуждали прошлое работницы. Тамара не считала Катю подружкой, которой готова доверить самые сокровенные тайны, но Катерине казалось, что женщина настолько к ней благосклонна, что её смело можно назвать если не лучшим другом, то очень хорошим приятелем. «Она… не так отвратительна, как я считала…».
– Тамара… – робко промолвила девушка, в очередной раз перебрав в воспоминаниях объятие с Дмитрием.
– Да? – отозвалась работница.
– Прости меня за вопрос… мне, право, так неловко, даже стыдно, но…
– Ну?
– Скажи, пожалуйста… каким… с кем ты впервые поцеловалась? – выпалила покрасневшая дворянка захохотавшей Тамаре.
– Ну и вопросы! Снова о Диме думала? – Катерина смутилась. – Да видела я, как вы обжимались. Гляди, чтобы братец не прознал.
– С кем ты впервые поцеловалась? – тихо повторила Катя.
– С кем и ты.
Странное ошеломление блеснуло в сине-серых глазах девушки. Тамара равнодушно улыбнулась.
– Ты смеёшься надо мной? Такого не могло быть! Ведь он же твой… брат…
– Ну и что, что брат? Брат что ж, не мужик? – она произнесла это с аффектацией безразличия, но поджав губы.
В памяти Тамары возникла картина двадцатилетней давности, когда ей было не больше тринадцати лет, а Борис ждал свои шестнадцатые именины. Жили они тогда, как известно, с неработающей мачехой в однокомнатной квартире. Особенно подростки любили дни, в которые их жилище посещал сводный брат мачехи, Агафьи Мирославовны. Мартын приносил с собой различные сшитые игрушки, малюсенькие шоколадки, а один раз подарил Тамаре толстую книгу со сказками для практики чтения. Правда, ребят огорчало, что их выгоняли сразу после совместного чая с Агафьей и Мартыном на улицу в любую погоду.
– Боря, а давай притворимся, что ушли, а сами останемся?
– Как это?
– Ну, хлопнем дверью, а сами спрячемся на кухне.
Так юные заговорщики в пубертатном возрасте и договорились. Они хлопнули дверью и убежали за кухонный стол. Сначала не происходило ничего интересного, а потом послышался визгливый гогот вперемешку с тяжёлыми вздохами. «Давай глянем?» – подстрекала Тамара. «Давай», – отвечал ей Борис.
Они высунули из-за косяка по одному глазу. Тамара в единый миг вернулась в прежнее положение, но её брат продолжал смотреть на раздевающего и гладящего Агафью Мартына. Младшая сестра ошарашенно раскрыла веки и лихорадочно тянула Бориса за рукав, чтобы оторвать его от зрелища.
– Отстань, Томка! – отряхивал от себя руку подросток. – Погляди, что творят!
Тамара зажмурила глаза и закрыла уши руками.
– Нет, нет, нет, ничего я глядеть не буду! Зачем я это затеяла!
– Да посмотри, посмотри! – мальчик рывком едва не вывалил Тамару в комнату.
Она, приоткрыв один глаз, на три секунды замерла и опять подвинулась под стол.
– И как взрослым это может нравиться?! – плевалась девочка. – Боря, зачем ты мне это показал? Зачем, зачем?!
– Сама хотела остаться. Да не тушуйся ты так!
Борис в крайний раз выглянул и увидел, как Мартын держит мачеху за разбросанные волосы. Внутри у него всё перевернулось, он почувствовал накатывающий страх… вперемешку с влечением.
– Томка… – подросток подполз к сестре вплотную, – а тебе не интересно, что в этом такого? – он дотронулся до её длинной косы.
– Я никогда не думала…
– Врёшь! – шикнул Борис. – Я слышал, как вы с девками хихикали, говоря об этом.
– Я… только чуть-чуть…
Не дожидаясь окончания фразы, Борис впился в несформировавшиеся губы, опоясывая неразвитый стан Тамары.
– Боря! Ты же брат мне…
– Они тоже не чужие, – Борис указал в сторону комнаты, нетерпеливо наклоняясь к Тамаре. – И с братом, получается, можно, – она нерешительно и неумело отвечала на новый поцелуй и смеялась, когда пробивающийся пушок над губой Бориса щекотал её.
– Так, так, так, – прохрипел, постукивая ногой, вошедший на кухню Мартын.
Катерина боялась нарушить отрешённый покой медлившей с ответом хозяйки квартиры; ей и не пришлось, так как Тамара заговорила:
– Я плохо помню. Не забивай голову пустяками. Это была детская шалость. Давай лучше о тебе пообщаемся.
– Обо мне?..
– Да. Как твоё здоровье? Выглядишь лучше, чем пару дней назад. Прыщей почти не видно, кожа подтянулась… – женщина сощурилась. – Ничего у тебя не болит?
Тамара и сама не понимала, отчего ходила вокруг да около главного. Она, привыкшая не лукавить и переходить сразу к делу, не торопилась объясняться напрямую. «Что-то я зачастила с наводящими вопросами».
– Голова немного болела… но всё уже прошло! Я здорова, я могу идти в гости!
– Голова, значит, – Тамара подняла глаза, – тебе это, видимо, пошло на пользу. Волосы сильно отрасли. Их как будто больше стало.
– Они раньше часто выпадали, а сейчас не падают вовсе…
Тамара вновь задумалась. Её не осенило озарение, ни единая эмоция не завладела её лицом, но она всё поняла.
– Тебя звал Борис? Понурилась. Вижу, что звал. Ложись сегодня на кровать, – твёрдо произнесла работница, – с Борей разберёмся.
– А куда же ты ляжешь? – удивилась девушка.
– Пойду в ту комнату.
– К Борису?..
– Да.
Катерина признательно улыбнулась и бросилась на шею к Тамаре.
– Спасибо, спасибо!
Женщина похлопала дворянку по спине и сказала ей сесть. Уже на выходе работницы Катя обратилась к ней:
– Тамара, ты меня прости за излишнее любопытство… Я сегодня спрашивала про поцелуй… Только поцелуй? «Боже! Грязь, какая грязь!».
Тамара вскинула бровь и улыбнулась так, как улыбаются маленьким глупым детям, называющим всех вокруг своими друзьями. Мгновение спустя улыбка стала снисходительной.
– А вот это уже не твоё дело.
Хохоча, Тамара щёлкнула Катерину по вздёрнутому носику так, что та сморщилась. «И правда не моё! Наверное, я и впрямь больна. Слышала кашель?.. Иначе почему она спрашивала про здоровье?», – подумала Катерина, накрываясь тонким одеялом.
II
По залу разлеталась звонкая мелодия одиннадцатой сонаты Моцарта, сменяя корсаковский «Полёт шмеля». Маленькие пальчики Катерины ловко бегали по бело-чёрным клавишам. На душе её было легко, сердце трепетало от каждой его похвалы, и голова кружилась так, как кружится она у барышень после первого вальса. И как весело ей плясалось под «Карнавал» Шумана с Тамарой, которую она уговорила потанцевать! Как безразлично пропускала она мимо ушей всякие слова Бориса, воодушевлённо слушая только дворянского сына, кокетничающего с ней целый вечер! Катерина впервые за два месяца почувствовала себя счастливой, не обременённой какими-либо проблемами. Не вспоминала девушка ни об отце, ни о матери, ни о чём, растворившись в лёгкой музыке и беседах о фабрике.
– Меня приятно удивляет, что я не несу никаких убытков от вашего предприятия, – обращался Щербаков, отчего-то иногда заикаясь, к Тамаре с Борисом, добродушно улыбаясь обоим.
Внутри него томилось что-то загадочное, совершенно личное, сбивающее с толку при любой фразе. Волнение читалось на пылающем лице Олега Владимировича, когда он решался заглянуть в тёмные мигающие глаза работницы, которые она от неловкости отводила. Мужчина не единожды собирался сказать что-то очень важное, неотложное, но останавливал себя, поглядывая, словно извиняясь за старую ошибку, на Дмитрия.
Дмитрию тоже было хорошо. Его радовала проскакивающая по смуглому лицу Бориса злость, вызванная ядовитыми улыбками триумфатора и недвусмысленными его разговорами с пылающей от нахлынувшего блаженства Катериной.
– А что по-Вашему, Катерина Матвеевна, любовь? – спрашивал Дмитрий.
– Я, право, не могу сказать точно… – смущалась девушка.
– Как?! – театрально воскликнул юноша. – Вы так молоды, умны и прекрасны. Я не поверю, что Вы никогда не любили.
– Я хотела сказать, что я не уверена, что правильно понимаю любовь… Не то ли это чувство, когда ты не в состоянии думать ни о чём, кроме одного человека? Когда, казалось бы, не над чем смеяться, а удержаться не в силах? Любовь ли, когда готов пасть и когда не страшишься гибели? Если это любовь…
– Да, Катерина Матвеевна, это она, – растерянно и тише произнёс Дмитрий.
–…тогда я люблю.
Диалог произвёл большое впечатление за общим столом. Дмитрий и Борис переглянулись с одинаково исступлённым удивлением, перешедшим в упоённую усмешку над оскалившимся рабочим. Олег Владимирович перестал слушать на словах о гибели; у него вспотели ладони, и он сильнее покраснел. «Напрасно ты так, Катя», – Тамара сочувствующе покачала головой.
Дмитрий ушёл почти сразу после беседы о любви, сославшись на неотложные дела с документами, с которыми ему поручил разобраться Щербаков.
– Мы тоже не станем задерживаться, – Тамара встала из-за стола, потянув за собой пышущего злостью брата и мечтающую Катерину. Олег Владимирович опешил и быстро выбрался за всеми.
– Томочка, постой. Я думаю, Борис с Катенькой дойдут без тебя…
Он переминался с ноги на ногу.
– Да, Тома, мы дойдём, – губы Бориса свело судорогой, зубы громко стучали друг о друга. Уже в проходе, наедине, он больно схватил Катерину, беспомощно, как загнанный зверёк, смотрящую на спину Тамары, за кисть и вытолкнул из двери на лестничную клетку.
– Олег Владимирович, ты бы отпустил меня… – обеспокоенно Тамара шагнула к арке.
– Подожди, Томочка, пожалуйста. Мне необходимо с тобой поговорить, – Щербаков дотронулся до руки изумлённой работницы. – Всё ведь так, как ты хотела, правда? И работа по восемь часов, и выходные, и страховка, и зарплаты… рабочие меня, кажется, уважают. Я делаю всё, что в моих силах, а ты… до сих пор в этой старой юбке.
Мужчина вытащил из кармана золотое кольцо с рубином, под цвет карих глаз Тамары, и встал на дрожащее колено.
– Стань моей женой, Томочка.
– Олег Владимирович… – женщина громко выдохнула. – Мы ведь обсуждали это…
– Я помню, помню! Но теперь тебе не надо стыдиться своих нарядов перед другими. Я всем работницам по платью подарю, хочешь? И не бойся, что я заставлю тебя сидеть дома. Нет! Я в типографию тебя могу устроить. Ты же грамотная, Тома! Или ты переживаешь, что дети пойдут? Так не пойдут, если не пожелаешь! Томочка, радость моя, я на всё согласен. И Борис может с нами жить, если тебе так будет лучше. Тамара!
– Олег Вла…
– Я, может, стар для тебя? Ты ещё молода, красива… – Щербаков одёрнул себя, заметив, что повторяет за двадцатилетним Дмитрием.
– Олег Владимирович! – крикнула работница, топнув ногой.
– Томочка, откажись уже, чтобы я не мучился в ожидании!
– Я согласна.
– Отказаться? – уточнил огорчённо вздохнувший мужчина.
– Выйти за тебя. «Липовая революционерка! Где ты, прошлая Тамара?!».
В потухших от утраченной надежды глазах Олега Владимировича зажглась искра. Трепеща от счастливого волнения, он снова упал на колени и, обняв фигуру Тамары, целовал её ладони.
– Тогда завтра я объявлю выходной для всех рабочих, и мы пойдём с тобой в церковь!
Тамара, убеждённая социалистка, отрицающая силу церковного брака, прервала ещё не начавшуюся пламенную речь Щербакова:
– Олег Владимирович, а так ли нам обязательно идти в церковь? Мы можем жить вместе, называть друг друга мужем и женой…
– Тамара! Я… может, ты и права, но… Я бы хотел… – у мужчины не получалось собраться, – я бы хотел, чтобы ты носила мою фамилию. Хотел бы ходить с тобой на все приёмы, чтобы ни у кого не возникло ни одной неправильной мысли… Если детишки всё-таки будут… то я хочу, чтобы они были моими законными наследниками, а не как… Тамарочка, я выполню все твои просьбы, только давай обвенчаемся!
Тамара задумалась. Поступиться ли принципом? А что скажут Зоя, Ира и Авдотья, когда узнают? Как она, предавшая свои же слова, будет смотреть в когда-то уважающие её именно за стойкость высказываний глаза?
– Олег Владимирович, вернёмся к этому позже… Давай лучше поиграем в «Путешествие»? – имея в виду популярную настольную игру «Путешествие по России». Она перестала думать о происходящем до предложения.
– Конечно, Томочка… – Щербаков грустно улыбнулся.
