Юлия Эльм
Дом самоубийц леди Мэри
Дверь комнаты была приоткрыта. И тон доносившихся голосов Ральфу совершенно не понравился.
Он подкрался к двери, заглянул. Холодок побежал по коже.
Генри стоял на коленях, крича на… Пустое кресло-качалку.
– Я не неудачник!!! – Генри заорал, что было силы, вскакивая, – Заткнись! Заткнись! Это не я неудачник! Не я!
– А кто же? – спросила мать неожиданно спокойно.
– Все! Все-все-ВСЕ-Е-Е! – крик рвался у него из глотки со слюной и соплями, – И ты! Ты тоже! Ненавижу… Ненавижу вас всех! НЕНАВИЖУ ЭТОТ БЛЯДСКИЙ МИР!
– Тогда зачем в нём жить?
Дикий блуждающий взгляд Генри взлетел в лицо матери. От переполнявших чувств сознание сузилось до одной лишь её улыбки. Мать улыбалась мягко, как никогда. И так обезоруживающе, что руки опускались. Накатывало отчаяние:
– Зачем в нём жить? Если он всегда будет уродским?
Ральф застыл на месте. Он не понимал, что происходит, но ему это не нравилось.
Тени в комнате внезапно зашевелились. Словно кто-то полз из них к тусклому свету заставшего фонарика.
«Что… Это… Блять за чертовщина?!» – мысли метались хаотично. Хотелось бежать, но зрелище пригвоздило к месту. Ральф чувствовал себя ребёнком, наблюдающим исподтишка за сексом мамы и папы. И нельзя, и страшно, и уйти уже не можешь.
– Зачем жить, ты спрашиваешь меня? – Генри дьявольски рассмеялся.
Ральф вцепился в ручку двери. Ещё ничего не происходило, но он сердцем чувствовал, что это нужно остановить.
– Зачем жить? – Генри отбросил фонарик, доставая из кармана складной нож, – Да чтобы разнести здесь всё к чертям!!!
Он бросился с ножом на пустое кресло.
– Ты ему не поможешь, – прозвучал в голове хрустальный голосок прежде, чем Ральф успел двинуться с места.
Кровь и жир… Текли по его рукам, брызгали во все стороны. Он убивал её. Второй раз. Он убивал свою мать, а вместе с ней и её уродский мир. Но женщина умирала, а мир оставался. Каждый раз оставался!
Даже тогда, когда он похоронил её в саду, а в полиции сказал, что мать пропала. Даже тогда… Она ушла, а всё осталось, как было.
Она оставила этот мир в его голове! Уродский, блядский мир. Но Генри никогда не ненавидел себя за это. Вместо себя он ненавидел мир.
Ральф судорожно глотал ртом воздух. Генри… Его уравновешенный, хоть и бесящий товарищ, сейчас сидел на четвереньках на полу, и вонзал нож в воздух над полом. С таким остервенением, с такой дьявольской злобой.
– Он уже во власти Мамочки, и скоро станет моим братиком.
Ральф обернулся. Кукла, которую он посадил на комод рядом с фотографией, теперь сидела, расставив ножки, у балясины перил. Она склонила голову чуть вперёд, словно ей было грустно.
Его уже не смущало, что кукла разговаривала. Немного напрягало, что она разговаривала с ним. Но если это – его шиза, то может она знает, что происходит?
– Нет! Погоди, – он бросился на колени рядом с куклой, опираясь на трухлявый пол руками, – Какого черта?
– Такова участь всех, кто смотрит мне в глаза.
– Но… Но… Тогда и моя тоже? – на друга резко стало наплевать.
Спасти бы свою шкуру.
– Да, если я скажу Мамочке о том, что в твоей голове, – в кукольном голоске зазвучали хитрые нотки, – Но я ведь могу и не говорить.
– Не говори! Не говори, пожалуйста! Я уйду, и меня словно здесь не было!
– Нет-нет, так не получится, – шарнирная голова медленно поднялась вверх.
Мужчина почувствовал, как волосы на руках встали дыбом.
– Выход отсюда только один.
– Какой?
Кукла молчала.
– Черт бы тебя побрал, како-о-ой?! – нервы ужасно сдавали.
Хотелось, чтобы всё это закончилось, но ещё больше хотелось жить. Жить! Начхать ему на всю эту мистику, он просто хочет остаться в живых!
– Тот, которым вышла я.
Цепким взглядом кукла заставила смотреть на себя.
Ральф увидел… Девочку с фотографии. В той же комнате, где сейчас был Генри. Она завязала петлю, связав вместе куски простыни. Привязала к ручке двери, закрыла её. Накинула петлю на шею и бросилась в окно.
– Я… Так не хочу! – мужчина попытался отогнать от себя морок, – Я не собираюсь!..
Кукла рассмеялась:
– По-другому не получится. Дом не выпустит тебя.
Ральф в ужасе попятился. Он не понимал, хочет девочка-кукла спасти его или убить. Мозги закипали от того, как резко всё поменялось, и в ушах стоял грохот. Грохот? Откуда?
Мужчина почти поднялся с пола, как вдруг… По голове ему прилетело чем-то тяжёлым.
***
Энни сидела на каминной полке. Она переместилась туда, когда Генри побежал в машину за бензином.
Кукла видела, как мужчина притащил в гостиную напарника, мешком свалив его у стены. Как яростно разносил здесь всё, схватив на удивление крепкую ножку стола.
– Мамочка… Всё пошло не по плану?
Мамочка сидела в кресле. Она не была расстроена, скорее немного озадачена.
На полу лежала изрезанная Кристи. Мамочка использовала её, чтобы создать образ матери Генри. И та отлично справлялась. До поры…
– Не понимаю, – Мамочка смотрела на изуродованную дочку, – Я всё делала правильно. Как с другими. Я хотела избавить его от уродского мира в его голове.
Кристи не единственная, кто пострадал. Как только Генри начал всё крушить, братики и сестрички накинулись на него. Они пытались его свалить, грызли, пинали, но… Всё больше и больше летели в разные стороны осколки кукольных голов. В этом мужчине была ужасающая и неожиданная сила. Его ненависть к миру оказалась сильнее всего остального.
Куски крашенного фарфора, порванные платья, выдранные волосы устилали сейчас пол гостиной. Дети-куклы не сумели защитить Мамочку. А Мамочка не успеет их починить, чтобы они попробовали ещё раз.
– Ты всё правильно сделала, мама, – Энни проводила взглядом поднявшегося Генри.
Он с остервенением разливал слитый из машины бензин по полю боя.
– Просто избавить от мира в голове можно по-разному. Можно уничтожить голову, а можно… Уничтожить мир. Генри выбрал второй вариант.
– Он, видимо, не очень умён, – вздохнула Мамочка раздосадовано, – Я переоценила его.
– Ты тоже не всегда бываешь права.
Энни произнесла это скорее в поддержку, но вдруг… Ей открылась эта удивительная истина. Мама не всегда бывает права. Она может ошибаться.
– А теперь Генри сожжёт наш дом. Мы с тобой против него бессильны. Ты умерла, а я слишком маленькая. Ты так и не сделаешь из него нового братика для меня, мы все погибнем, – Энни говорила это совершенно спокойно.
С облегчением даже. И верно, всё в мире имеет свой конец. Их тоже должен был прийти рано или поздно.
– Неужели мы бессильны? – спросила Мамочка, и Энни почувствовала едва заметные отчаянные нотки.
– Совершенно.
– Я же делала всё правильно. Я помогала людям… – вздохнула Мамочка грустно, – Я делала их идеальными.
– Наверное, не все хотят быть совершенством.
Генри на секунду остановился. Он с наслаждением обозрел свои труды, и выудил из кармана зажигалку. В его воспалённом рассудке не было и мысли о том, что он стоит в середине комнаты… В самом центре будущего пожара. Он не собирался бежать, он хотел уничтожать.
Со стоном в углу заворочался Ральф. Он был похож на разбуженного, грузного ребёнка. Но когда он осознал, что происходит, до него стал доходить страх.
– Генри, не-е-е-ет!
Крик оборвала резко чиркнувшая зажигалка.
Ужасные, томительные, ме-е-е-едленные секунды она падала на пол. Бензин вспыхнул. Генри повалился на колени в экстазе от зрелища. Его уродский мир полыхал! Вместе с ним полыхал и Дом самоубийц.
– Знаешь, Мамочка… Я всё хочу сказать тебе, – начала Энни с грустным вздохом.
– Что, милая? – Мамочка попыталась сохранить голос спокойным, но в нём слышалась надвигающаяся истерика.
Она не хотела умирать. Как первый раз, так и второй.
– Я тебя прощаю.
– За что ты меня прощаешь, детка? Я тебя чем-то обидела?
– Ты довела меня до самоубийства.
– Я сделала тебя идеальной.
Энни взглянула на Мамочку. От пламени в комнате стало необычайно светло. Рассохшийся силуэт матери выглядел белесым и прозрачным. Энни вдруг стало жалко её. Она никогда не поймёт, какому делу посвятила всю свою жизнь. И кто она на самом деле.
– Энни, детка, – Мамочка украдкой взглянула на Ральфа, и протянула к дочери растрескавшиеся руки, – Мы скоро умрём. Я хочу обнять тебя. Иди ко мне.
Энни всё поняла. Поняла, что это хитрость. Поняла, что мама вовсе не её хочет обнять, а планирует спастись. И поняла, что совершает сейчас самую большую ошибку в своей жизни. Но всё же… Протянула к ней руки.
Она любила мамочку. Любила так, как любят дочери своих матерей. Больше всего на свете.
***
Ральф очнулся за секунду до непоправимого. Успел закричать, но… Тщетно. Пожар разгорелся ужасающе быстро.
Чирк! Шипение. И в один момент всё вспыхнуло. В комнате стало дьявольски светло. Пространство наполнилось удушающим дымом.
Генри упал на колени посреди огня. Воздел руки к небу. Он ликовал, хохотал неистово! Он был в экстазе от смертельной агонии своего уродского мира. Но Ральф не собирался умирать вместе с ним.
Бросив сумасшедшего друга, мужчина, пригнувшись, кинулся к окну.
Смертельный жар жёг лёгкие. Обгорающий фарфор трещал под ногами. Это было безумие. Настоящее безумие!
Врезавшись в разбитое окно, он чуть не налетел руками на осколки. Единственный выход. Кукла говорила – это единственный выход.
Ральф высунулся наружу… Голову обдало освежающим ветром осени. Ветром свободы. Он ужасно хотел туда.
